Сасси

Часы показывают два часа ночи. Твой чай остыл на журнальном столике, телевизор беззвучно работает на заднем плане на низкой громкости, чтобы не разбудить Тео. Ты прекратила непрерывные вышагивания и легла на диван, подушки провисли посередине, где обычно сидит Саймон, скрип в подлокотнике с его стороны — удивительно успокаивающий звук по сравнению с повторяющимся тиканьем секундной стрелки часов.

***

Его сумка ждет у двери. Тео спит в одеяле, которым он привязан к твоей груди, его лицо прижато к твоей коже, длинные ресницы лежат вровень с его щеками. — Ты уверен, что не хочешь подвезти тебя? — шепчешь ты, впиваясь пальцами в локоть Саймона. Ты оказываешь мягкое давление, достаточное, чтобы притянуть его ближе к себе, пока он не стоит, обхватив твою спину рукой, наклонившись, чтобы погладить Тео. — Я уверен, Сасс, — ты проглатываешь возражение, беспокойство от того, что он уезжает на операцию, заползает тебе в горло, угрожая выплеснуться наружу в виде ненужных просьб заверить, что он вернется. Обещания, что он вернется домой. Обещания, которые он никогда не сможет выполнить. Он отстраняется со вздохом, обнимает твое лицо и наклоняет твой подбородок вверх, прежде чем сомкнуть свои губы над твоими, раздвинуть твой рот языком и попробовать тебя на вкус. — Всего несколько недель, да? — его большой палец гладит тебя по скуле, пока он прижимает шепотом мягкий поцелуй к макушке ребенка. Ты киваешь. — Всего несколько недель.

***

— Где ты, Си, — идет четвертая ночь этого ожидания. Задержка приезда накладывает на тебя свой отпечаток, превращая тебя в нервный беспорядок, каким ты никогда не была до Тео, до него. Раньше ты всегда сидела тихо, молча. Теперь же ты пробиваешь дыры в полу своего дома, ожидая, что недостающая часть твоей семьи вернется домой с опозданием в четыре дня. На четыре дня позже. В первую ночь ты пыталась не позволить этому съесть тебя. Всякое случается. Боевое столкновение, разведка, наблюдение — все может занять больше времени, чем изначально планировалось или ожидалось. На вторую ночь твое рациональное мышление начало ускользать. В голове начали прокручиваться худшие сценарии, стресс от незнания происходящего не давал тебе уснуть и держал в напряжении. Ты часами обнимала Тео, прижимаясь носом к его макушке, нежно поглаживая рукой его спину, когда укачивала его, стараясь не смотреть на свой телефон в ожидании смс с запретного номера. К третьему вечеру тебя охватил ужас. Кто позвонит? Будет ли это Прайс, который постучит в твою дверь с сожалением в глазах и сообщит новость о том, что отец твоего сына, твой партнер, мертв? Будет ли это Кайл? Или Джонни? Страх распространился по тебе, как вирус. Он не может умереть. Он не может. Он же обещал. Сегодня ночью ты была не уверена. Потребуется многое, чтобы убить Саймона Райли, еще больше потребуется, чтобы убить Гоуста. Но что, если его снова похитили? Что, если его пытают? Или еще хуже. Что, если ты ему нужна? Твой желудок неистово переворачивается, когда ты в свободном падении перебираешь все возможные варианты. — Где ты?

***

— Да, Джонни, я скажу ему. Будь в безопасности, — ты вешаешь трубку и краем глаза смотришь на Саймона. — Саймон… почему ты не сказал мне, что взял бессрочный отпуск? — Я же сказал, что взял отпуск. — Ты не хотел упоминать, что он бессрочный? Что ты не назвал дату возвращения? — Не знал, когда это произойдет. Не хотел ни к чему обязывать, — ты медленно перекатываешься к тому месту, где он лежит на спине, слегка подперев ее подушкой. Пальцы пробираются под его толстовку и поднимаются вверх по животу, пока твоя ладонь не ложится ровно на его сердце. — Ты планируешь вернуться? К 141-му? — Когда я действительно понадоблюсь ему, то позовут. А до тех пор я хочу быть здесь. С тобой, — кончики его пальцев медленно гладят то место, где твой живот прикрыт одеялом, пока он не отодвигает его в сторону и тепло его кожи не оказывается напротив твоей.

***

Ты не уверена, который час, когда просыпаешься. Ты сидишь, одеяло сбилось вокруг твоих коленей, вслепую нащупывая телефон, когда на самом краю твоей видимости появляется тень. Как будто ее и нет вовсе. Проходит три, может быть, четыре секунды, прежде чем ты все осмысливаешь. Твои глаза адаптируются, и ты можешь различить линии его тела, чрезвычайно тусклый свет из коридора, освещающий балаклаву, то, как его плечи сгорблены вперед, руки скручены на коленях. — Саймон? — прохрипело твое горло. Он не отвечает. Ты тянешься в сторону, дергаешь за цепочку на торцевой настольной лампе, и свет пляшет по его лицу. Ты удивленно моргаешь. Он все еще в краске. — Гоуст, — позывной звучит скорее как команда, но спокойно, и его мышцы напрягаются под одеждой, пальцы впиваются в ноги. Ты тянешься к его руке, стараясь, чтобы твое прикосновение было как можно более легким. — Не надо! — огрызается он, рывком отступая назад. Ты слышишь резкое дыхание, напряженный звук между легкими. — Хорошо, — твои мысли крутятся в голове, твои собственные воспоминания грызут тебя, пока ты не перефокусируешься, и тут твой телефон вибрирует в том месте, где он упал между диванными подушками. Он дергается, — Это просто мой телефон, — ты держишь свой голос мягким, почти таким же нежным, как когда поешь Тео. Проходит некоторое время, а потом он кивает. Ты выдыхаешь очень маленький вздох облегчения. Он там, — Не хочешь снять балаклаву? — уговариваешь ты, и он хрипло произносит первые слова, которые ты слышишь от него за последние недели. — Краску. — Мы можем снять и это, — его глаза поднимаются к твоим, и ты видишь его, Саймона, всего на секунду, прежде чем он снова зажмуривается, — Ты пойдешь со мной? — он не отвечает. Ты грызешь внутреннюю сторону щеки, — Хорошо. Жди здесь, — наставляешь, добавляя в голос немного авторитета, и медленно отходишь. После того как ты нырнула в свою комнату, чтобы захватить треники и рубашку с длинным рукавом, обе по размеру Саймона, ты включаешь раковину на кухне. Это будет проще, чем пытаться поднять его по лестнице.Первым делом тебе нужно снять с него балаклаву, а затем краску, если он позволит тебе прикоснуться к его лицу. Если тебе повезет, то ты сможешь вытащить его из одежды и переодеть в чистое. Ты уже встречала такое раньше. Не так часто, чтобы было удобно, но достаточно, чтобы ты более-менее знала, что делать, поэтому, когда ты снова ныряешь в гостиную и видишь, что он не сдвинулся с места, ты расправляешь плечи. — Я собираюсь привести тебя на кухню. Ты возьмешь меня за руку и последуешь моему примеру. — С тобой, — хрипло произносит он, и в уголках твоих глаз наворачиваются слезы. — Со мной. Я держу тебя.

***

— Мы переходим на вторую локацию. Сасси, как у тебя дела? — Я нашла бомбы, — ты не уточняешь, слишком занята изучением кучи расплавленного пластика. Ты думаешь, что это семтекс или какая-то его разновидность, но не можешь точно сказать. У него почти нет запаха, который обычно чувствуется за полмили, а резиновая оболочка зеленая, а не красная, — Капитан, у меня проблема. Понадобится больше времени, прием. — Принято. Мы обеспечим тебя всем, чем сможем, — ты снимаешь автомат с плеча и кладешь его на стол, после чего приседаешь перед зеленоватым сгустком. В створке есть небольшой разрез, и ты медленными пальцами поднимаешь его, чтобы обнажить квадратный кусок металла, мигающий красным светом. Детонация. — Легко и просто, — бормочешь ты, отсоединяя его от источника питания и с удовлетворением наблюдая, как гаснет огонек, — Сегодня никаких взрывов, ребята. Все… — раздается щелчок, шипение, а затем желтый туман взрывается прямо тебе в лицо, — Что за хрень! — ты задыхаешься, руки вытягиваются вперед. Глаза начинает жечь, и ты судорожно пытаешься рукавами отмахнуться от того, что это такое. Ты несколько раз моргаешь и пытаешься сосредоточиться, протискиваясь сквозь жгучее ощущение и слезы, которые стекают по щекам. Твое тело чувствовало себя прекрасно, ты не ощущала никакой сильной боли, которая могла бы быть связана с травмой, и у тебя сохранялись ощущения во всех конечностях. Ты слышала гул системы ОВиК* в здании и эхо выстрелов, доносившихся как изнутри, так и снаружи, но твое зрение все еще оставалось темным. Черным, словно кто-то выключил свет. Чернота. Словно ты находилась в ядовитом, едком тумане. Твой разум начал вращаться. Нехорошо, это было нехорошо. Это было хуже, чем нехорошо. Тебя физически ослепили. Одна, на враждебной территории, без возможности сориентироваться на пути к отступлению. Утка на мели. Подготовленная для захвата. — Капитан… — твой палец нажимает на кнопку, и ты делаешь дрожащий вдох, — Прайс. Мне нужна эвакуация. В меня что-то попало. Химическое вещество. Это критично. Я не смогу самостоятельно добраться до месты встречи. — Оставайся на месте, Сасси, — ответ приходит незамедлительно, и ты вздыхаешь с очень маленьким облегчением. — Принято, — ты вытягиваешь руки перед собой, одну высоко, другую низко, и медленно идешь в том направлении, которое, как тебе кажется, находится твое оружие. Один шаг, два шага. Вправо, влево. Твои пальцы скользят по краю стола, перемещаясь по столешнице, пока ты не почувствуешь прохладный металл своего оружия и не возьмешь его в руки. Ты пытаешься вспомнить расположение комнаты, где находится дверь, сколько столов и стульев, но паника начинает овладевать тобой, и твои мысли становятся все более беспорядочными, затуманенными страхом. Звук металла о металл — это дверь ударилась о стену — напугал тебя. Ты покачиваешься, не понимая, куда ты вообще смотришь и на что указываешь. — Сасс! Опусти оружие, - рявкает голос. Его голос. — Гоуст, — прохрипела ты. Звук слова ломаный. — Чёрт возьми. Что ты делаешь? — ты едва слышишь его шаги, но его голос приближается. Чертовы стелс-операторы и их легкие ноги. — Я тебя не вижу, — ты пытаешься объяснить, пытаешься придать этому смысл, но даже произнесение слов кажется смехотворным, — Я ничего не вижу. Этот… семтекс*, он отравил меня газом, или что-то в этом роде. — Дай мне посмотреть, — большие пальцы в перчатках держат твое лицо, поворачивая его из стороны в сторону, — Совсем ничего не видишь? — Ничего, — ты сглотнула, — Я никогда… со мной такого не случалось, это был химикат, я не знаю, что… — ослепла. Отравлена. Это может быть навсегда. Воздух в комнате внезапно становится разреженным, а затем из твоей хватки вырывается оружие. — Саймон, — ты произносишь его имя с придыханием впервые после Белиза, и он делает резкий вдох. Твой собственный исходит судорожными вздохами, вкус паники киснет на языке, сжимая твой позвоночник до боли. Ослепла. Ты стала слепой. — Сасс, эй. Сасс! Послушай меня, — единственное, что ты слышишь — это свое тяжелое дыхание. Ослепла. Ядовитая. Слепая. Яд, — Я здесь, рядом с тобой. Я собираюсь вытащить тебя. — Ты т-вытащишь меня. — Именно так, — он делает паузу, и ты слышишь возню, лязг металла и шелест чего-то, что ты не можешь определить, — Я держу тебя, Сасс, — ты погружаешься в его голос, успокаивая свое бешено колотящееся сердце, и грубая, мозолистая рука берет твою, большой палец поглаживает костяшки, — Я буду вести тебя. Ты будешь держаться за мой жилет и следовать прямо за мной по пятам, ладно? — О-окей… Враги? — Никак нет. Все чисто, — он направляет тебя к ремню на своем боку, и ты хватаешься за него так крепко, как только можешь. Ты слышишь, как он сдвигается с места, а затем щелкает комм, — Прайс. Я нашел Сасс. Сейчас мы идем к выходу. Выходим здесь, — еще одна пауза, — Готова? — Да, — рука сжимает то место, где ты прижимаешься к нему, и ты киваешь, хотя не имеешь ни малейшего понятия, смотрит он на тебя или нет. — За мной. Я держу тебя. — За тобой.

***

Он жестко садится на кухонный стул, который ты пододвинула к раковине. — Я собираюсь снять балаклаву, — он кивает один раз в знак признательности, и твои пальцы находят край ткани. Он твердый, покрытый коркой чего-то, крови, как ты предполагаешь, и ты закатываешь его вверх, стараясь не делать резких движений. Когда он не дергается, ты ободряюще улыбаешься ему, натягивая ее на рот, а затем на голову так аккуратно, как только можешь, — Это хорошо, Саймон. Ты в порядке, — говоришь ты ему, и уголки его глаз немного смягчаются. Ты окунаешь мочалку в раковину, под поверхность теплой мыльной воды, а затем выжимаешь ее, — Сейчас я попробую снять часть краски, — ты рассказываешь о каждом шаге, успокаивая его, направляя его через свои действия, чтобы он знал, что его ждет, чтобы он мог подготовиться ко всему в любом состоянии своего разума, — Ты очень хорошо справляешься, Си. Действительно хорошо, — ты успокаиваешь его, нежно прижимая салфетку к его коже, медленно убирая краску и мысленно отслеживая темп его дыхания.

***

— Ты видела лейтенанта? — Соуп обнимает тебя за шею, притягивая к себе, и ты пытаешься оттолкнуть его. Он все еще потный, грязный и немного окровавленный, в то время как ты только что приняла душ и наложила повязку.Почему он так долго ждет, чтобы привести себя в порядок, ты никогда не узнаешь. — Неа, не видела. Ты проверил его комнату? — Подумал, что тебе захочется, — он приподнимает бровь, и ты бросаешь на него взгляд. Он следил за вами двумя с тех пор, как 141-я покинула Белиз две недели назад, и он самодоволен этим. — Заткнись, Соуп, — ты заставляешь его замолчать, но беспокойство грызет тебя, словно сжигая яму в животе.Где он? — Если я его увижу, то скажу, что ты его ищешь, - заверяешь ты сержанта, прежде чем он отдает тебе шуточный салют и уходит. Все-таки он не в своей комнате, а в твоей. Все еще в полном тактическом снаряжении, с жесткой маской поверх балаклавы, он сидит как камень на краю твоей кровати. — Привет, Джонни искал тебя, — говоришь ты, снимая ботинки. Твои мышцы кричат, когда ты наклоняешься, чтобы поднять их, тело болит от сорокатрехчасовой операции, которая, казалось, никогда не закончится, — Алло? — спрашиваешь ты, когда он не отвечает, и поворачиваешься, чтобы изучить его. Его мускулы напряжены, все так сжато, что кажется, будто он вот-вот разорвется на части, а взгляд устремлен на стену, на пустое пространство между шкафом и ванной. Что происходит? — Саймон? — осторожно спрашиваешь ты, но он просто остается неподвижным, — Эй… — ты подходишь чуть ближе, наклоняясь, чтобы попасть в поле его зрения. Он даже не моргает, — Гоуст? — пробуешь ты, и его словно волной пронзает, челюсть сдвигается, коренные зубы медленно скрежещут друг о друга. Хорошо — ты глубоко дышишь. Ладно. Тебе стоит пойти за Джонни? Ты снова смотришь на него. Да. Джонни будет знать, Джонни сможет… — Сасс, — его голос звучит по-другому. Это все тот же глубокий гравий, о котором ты грезишь, но что-то в нем легче. Неуверенность, — Я… не могу снять краску, — ты хмуришься и пытаешься скрыть свое замешательство. Краску? Он все еще в своем боевом снаряжении. Ты снова изучаешь его. Его тело все еще застыло, словно застряло, и ты закусываешь губу. Что-то здесь очень не так. — Ладно. Тогда давай разберемся с этим, — ты держишь свой голос спокойным и плавным, двигаясь медленно. Он закрывает глаза, когда твои пальцы касаются рукава его рубашки, — Я с тобой, — шепчешь ты, обхватывая его спину рукой, чтобы расстегнуть ремень пуллера на его жилете. Он кивает, почти незаметно для гражданского, но для тебя, того, кто знает, кто понимает, что в бою учитывается каждый мускул, каждая жилка, этого достаточно. Освободив жилет, ты скользишь по подолу его рубашки к тому месту, где лежит балаклава, а затем поднимаешься к краю маски, — Сейчас я сниму маску, — ты отпускаешь зажим, удерживающий ее на месте, и позволяешь ей упасть в твою ждущую руку, обнажая черную краску, размазанную вокруг его глаз и по носу. Он моргает, резкий вздох вырывается из его дрожащего тела, а ты все еще держишь пальцы в поле его зрения, — Все в порядке, — твой голос дрогнул, но ты подавил его, приняв более твердый тон, что-то более властное, — Давай снимем балаклаву, хорошо? — его руки сжимаются на твоем матрасе, и ты окидываешь взглядом кровь, запекшуюся на его костяшках, — Я все еще здесь. С тобой, — напоминаешь ты ему, одним движением стягивая маску на лицо, не желая затягивать с этим. Сухожилия в его предплечьях пульсируют, но он не двигается, — Я пойду принесу… тряпку Или что-нибудь еще. Для краски. Хорошо? Все… будет хорошо, — он кивает тебе еще раз, и его глаза на короткую секунду переходят на твои, а затем возвращаются к точке на стене.

***

— Я здесь, я держу тебя, — ты улыбаешься, и он начинает расслабляться, суровые линии в уголках губ ослабевают. — Солнечный свет, — говорит он, и ты бросаешь взгляд на окно, в которое сквозь стекло пробиваются первые утренние лучи. — Да, должно быть, уже близок рассвет, — ты чувствуешь, как его мышцы становятся мягкими под твоими руками, как его плечи постепенно опускаются все ниже и ниже, как напряжение на его лице тает с каждой секундой. Из своей комнаты доносится плач Тео. Глаза Саймона вспыхивают, и его рука устремляется вперед, чтобы обхватить твое запястье, большой палец прижимается к тому месту, где бьется твой пульс. — Это всего лишь Тео, — при звуке имени ребенка его напряжение спадает, но он не отпускает тебя. Ты тянешься к заднему карману, где лежит твой телефон, листаешь экран, открывая фотографии, прокручиваешь избранные, пока не находишь тускло освещенную фотографию, которую медсестра сделала для тебя в ночь, когда Тео родился. Ты поворачиваешь ее к нему, и его брови слегка сгибаются, осознание, узнавание прокладывает себе путь в его разум, — Это моя любимая — настойчиво вдавливая телефон в его ладонь и одновременно высвобождаясь из его хватки. Ты наблюдаешь, как сужаются и расширяются его зрачки, как расходятся его губы, когда он видит себя, жестко держащего своего новорожденного, словно Тео на самом деле бомба, — Кажется, мы смыли всю краску, — он издает гортанный звук, перебирая большим пальцем другую фотографию. Это одна из тех, когда Тео было три месяца, и Саймон без рубашки спит на спине в кровати, подперев голову одной рукой. Тео тоже спит, прижавшись к отцовской руке, пустая бутылка отброшена на подушку. Твое лицо в ней, усталые глаза горят весельем там, где ты расположился в кадре селфи, маленькая ухмылка перетягивает твой рот набок. — Да, — он все еще смотрит на фотографию. — Можешь раздеться, чтобы я могла постирать одежду? — он не отвечает, просто притягивает тебя к себе, прижимая твою ладонь к своим губам и закрывая глаза. Ты считаешь до пяти, делая долгие глубокие вдохи синхронно с ним, прежде чем указать на одежду на столе, — Переодевайся. Я принесу Тео, хорошо? — ты пробуешь задать еще один вопрос, надеясь, что тебе удастся переключить команды, и, к твоему облегчению, он прочищает горло и произносит еще одно «да», прежде чем ты отстраняешься. Он еще раз потянулся к тебе, направив лицо к солнечному свету, прежде чем снова перевести взгляд на тебя. — Я люблю тебя, — его голос срывается. Твои глаза снова начинают обжигать слезы. — Я тоже тебя люблю, Си.