Сасси

— Но не с толстой корочкой. Тонкая, хорошо прожаренная. Скажи им… — он с силой захлопнул дверь грузовика и снова прижал телефон к уху. — Я знаю, Сасс. Знаю. — Что я хочу его с черными пятнами сверху и снизу. И побольше сыра! В прошлый раз они его забыли и… — Сасс. — Да? — Я понял. — Э-э-э, точно.

***

Прошел месяц с тех пор, как Саймон появился на твоем пороге. Месяц с тех пор, как он снял перед тобой свою маску, показал, кто он такой. Месяц с тех пор, как он начал пытаться вернуть твое доверие. Это происходило медленно, ты с опаской относилась к нему, а он старался не держать на тебя зла, хотя это его безумно расстраивало. В некоторые дни ты все еще избегаешь его. Недоверчивая и злая. Обиженная. Он терпит это вместе с тобой, как можно терпеливее, как бы грубо это ни было. У него нет других вариантов. Первая неделя была самой худшей. Ты воевала с ним зубами и ногтями. Яростно. Злобно. Верная своему духу. Утром, после того как он появился на пороге твоего дома ночью, ты не впускала его в дом почти два часа. Ты разговаривала с ним через щель в двери, пока он не убедил тебя открыть дверь, а потом, когда открыла, потратила три часа на то, чтобы вывести его на чистую воду. Выпытывала у него, почему он отправил тебя в отпуск, почему исчез при тебе, почему бегал от тебя на каждом шагу. — Ты записал в мое личное дело интимную связь с начальником, - с шипением набросилась ты на него, выплевывая яд с каждым словом. — Я этого не делал. Мы с Прайсом поговорили. Это не было записано, — он был удивлен, когда увидел, как в твоих глазах наворачиваются слезы, его рот двигался, но из него не выходило никаких слов, кроме, — Сасс, пожалуйста, я… — Вы с Прайсом решили избавиться от меня! — закричала ты на него, а он стоял и принимал это от тебя. Принимал все, что ты в него бросала, потому что ты была права. В конце концов, именно это и произошло. Он умолял Прайса отправить тебя в отпуск или перевести на другую работу, потому что не мог с этим справиться. До этого момента он никогда не был трусом. Ни одного дня в своей жизни. Но ты, ты превратила его в руины и пепел. Оставила его беспомощным после себя. Той ночью он выпил бутылку бурбона посреди пустоты своего гостиничного номера. Кого он обманывал? У него не было ни единой идеи. Он не знал, как поступить, как ориентироваться в этой ситуации и как поступить с тобой. Он не знал, как быть отцом. Он не мог сказать тебе ни слова о том, как выглядят здоровые отношения между отцом и сыном, ни о том, как быть хорошим отцом. Что ему оставалось делать? Остаться с тобой? Поиграть в домик? Подстригать газон и пить пиво по вечерам в пятницу, менять подгузники и стирать детскую одежду, покрытую рвотой? — Я справлюсь с этим. Я со всем справлюсь, — эти слова скрутили его нутро, и он снова и снова прокручивал их в голове. Хотел ли он, чтобы тебе пришлось делать это в одиночку? Хотел ли он, чтобы его ребенок рос без него? Может, вам обоим было бы лучше. Он мог бы наблюдать, находясь в тени. Оберегать вас двоих. Преуспеть там, где он потерпел неудачу раньше. — Ты не на крючке, - сказала ты ему, и он удивился, насколько ему не понравилось, как это прозвучало. Или то, что он чувствовал. Воспоминание, звук твоего смеха, нахлынули на него. Он вспомнил, как ты играла в карты с Соупом, сидя на конспиративной квартире в ночь перед особенно сложной операцией. Он до сих пор слышит точный тон твоего голоса, звонкий смех. Когда ты взглянула на него через стол, твои глаза сразу же нашли его. Он не удивился, ты всегда знала, где он находится. Вы двое всегда находили друг друга — в переполненной комнате, во время пожара, в темноте ночи. Поначалу это его тревожило, но потом превратилось в… дом. Последняя порция ликера обожгла, когда он проглотил ее. Он принял решение. Он должен был попробовать.

***

На следующий день, когда он пришел, тебя там не было. Восемь утра, а твоей машины уже не было. Сердце колотилось в груди, когда он сидел в своем грузовике и перебирал в голове все самые худшие варианты развития событий, которые только мог придумать. Кто-то заставил тебя сесть в машину сегодня утром, а потом бросил ее, как только увез тебя достаточно далеко. Кто-то убил тебя в доме, а потом столкнул машину с моста или с обрыва с твоим телом внутри. Кто-то угнал твою машину, и ты пыталась угнаться за ним, в результате чего он похитил и тебя. Ты куда-то уехала раньше и попала в аварию, но он не был указан в списке твоих экстренных контактов, так что он ничего не узнает… Список продолжался и продолжался, а пульс стучал в ушах, пока ты не подъехала к дому час спустя с багажником, полным продуктов. Ты напряглась, когда дверь со стороны водителя закрылась, и в панике обернулась с коробкой яиц в руках. — Господи, Саймон. Ты не можешь так подкрадываться ко мне, - ты прижала руку к сердцу, и он нахмурился. Он и не пытался быть незаметным. Он даже припарковался перед твоим домом, только на другой стороне улицы. Ты двинулась, чтобы взять еще одну сумку, но он потянулся за ней первым. — Давай я тебе помогу, — покорный вздох — это все, что он получил от тебя в ответ.

***

Он вернулся позже тем же вечером по твоей просьбе. Ты приготовила ему ужин, сказала, что вы вдвоем сможете поговорить. — Что мне нужно сделать, чтобы избавиться от тебя? — прямо спросила ты его над тарелкой с макаронами, которую пододвинула к нему. Он съел почти всю тарелку. Ты же едва умяла три кусочка. — Ты не сможешь, — он сказал тебе просто, наблюдая, как твое лицо меняется от напряжения к раздражению, замешательству, а затем к настороженности и беспокойству, — Я в отпуске. Продленный отпуск. — Ты… ты что? Ты никогда не брал отпуск. — Сейчас беру. — И надолго? , - «На столько, сколько я пробуду у тебя» застряло у него в горле, поэтому он сказал… — …На некоторое время, — ты простонала его имя, готовая разразиться полной тирадой протеста, когда он поднял руку, чтобы остановить тебя, — Сасс, я знаю. Я не настолько глуп, чтобы понять, что разрушил твое доверие. Я знаю, что причинил тебе боль. Но я здесь, я хочу быть здесь для тебя, с тобой, сейчас. Настолько, насколько смогу, насколько ты мне позволишь. Я не… я не знаю, что я делаю. Но я хочу попробовать, — он затаил дыхание, пока ты уткнулась взглядом в свою тарелку, костяшки пальцев побелели вокруг вилки. Когда ты заговорила, твой голос был другим. Маленьким. Сломленным. — Я боюсь, — ты прошептала, уткнувшись в колени, — Та последняя бомба, когда Соуп чуть не умер, она… забрала часть моего мозга, я думаю. Все это доконало меня, Саймон, и теперь я, я собираюсь родить этого ребенка, это существо, которое нуждается во мне, и это уже было сложно, и я не знаю… - он смотрел, как ты разрываешься на части, пока не выдержал, потянул тебя со стула к себе на грудь и опустил вас двоих на пол так, что его спина уперлась в стену. — Я держу тебя. Я здесь, — он затих, пока ты мочила его рубашку своими слезами и бессвязно бормотала в него. Он держал тебя так несколько часов, пока ты не обмякла от усталости, а веки не сомкнулись. Но легче после этого не становилось. Все, что, как ему казалось, он успел сделать с тобой, исчезло к следующему дню, и ты снова начала воевать с ним, таща его по грязи, как только могла. Он просидел у твоего дома два дня подряд, до третьего, когда ты наконец открыла свою входную дверь и впустила его, потому что «не хотела, чтобы соседи обсуждали». Ты настраивала себя против него, говоря ему, что твой срыв прошлой ночью был минутной слабостью и что ты в порядке. Ты не хотела, чтобы он был рядом, он был тебе не нужен. Ты не была в порядке. Он знал это, и он знал, что ты это знаешь. Но даже если это и так, ему было все равно. Он не собирался уходить.

***

— Сегодня у меня сканирование. Через час, — объявила ты однажды утром почти через две недели после его появления. Обследование? Ты посмотрела на него, глаза немного нервные, как будто ты не уверена. Саймону было странно это видеть, учитывая то, как ты работала. Ты всегда держалась уверенно на службе, была сильной и уверенной. Ты разбиралась в бомбах, говорила ему, что знаешь их как свои пять пальцев. Ты даже научила Соупа кое-чему. — Где, черт возьми, ты научилась этому, девчонка? Это же не военная специфика, — Джонни спросил тебя, практически пораженный, и ты рассмеялась, кивнув в знак согласия. — Семейная традиция, — ты скорчила гримасу и оставила все как есть. — Увидеть ребенка… ты хочешь пойти с нами? - он удивленно моргнул, но быстро согласился и предложил сесть за руль.

***

— Когда ты в последний раз был в кабинете врача? - тихо спросила ты его. — Давненько, - с тех пор как Томми почистился. Когда родился Джозеф. Его кулак бессознательно сжался на руле, — Ты? — Около двух недель назад, — о, точно. Ты поёрзала на сиденье и поморщилась, успокаивающе потирая живот, — Что случилось? — Ничего. Он просто… двигается, пинает меня, — ты удивила Саймона тем, что потянулась к нему и провела его ладонью по своему животу, позволяя ему почувствовать, как внутри него под его рукой шевелятся маленькие колебания.

***

Офис был сущим адом, по крайней мере до тех пор, пока ты не попала в палату. Он стоял рядом с тобой, пока ты регистрировалась, и взгляды всех, кто находился в приемной, прожигали его спину. Он был слишком открыт, на незнакомой территории, слеп к любым угрозам. Даже с маской на лице, «гражданской», как ты ее назвала, он все равно чувствовал себя крайне неуютно. Он сидел рядом с тобой в розовых креслах, спина была жесткой, пальцы сцеплены на коленях, тело практически не двигалось от напряжения, пока ты не положила свою руку на его. — Хей, — ты наклонилась к нему с шепотом. «Все в порядке». Твой большой палец потер узор на коже его запястья, — Мы собираемся услышать сердцебиение ребенка, - мягко сказала ты, сжимая его руку. Сердцебиение. Он повернулся, чтобы посмотреть на тебя, а ты ласково улыбалась ему. В твоем взгляде отражались страх и нервозность, сковывающие его собственное тело, но ты подавила их, прогнала прочь, чтобы успокоить его. В тот момент его горло сжалось от эмоций. Когда они наконец произнесли твое имя и привели тебя обратно, он слегка расслабился. В комнате, где вы находились, было темно, и это успокоило его настолько, что он снова почувствовал себя хозяином положения, его поза слегка расслабилась, когда он внимательно наблюдал за действиями специалиста, пока тот наносил на твою кожу какой-то прозрачный гель. — Вау! — ярко прокомментировал он, — Это большой ребенок! — и ты застонала, глаза на секунду закрылись, пока ты сделала глубокий вдох. Тебе показывали изображения рук, ног, маленького носика, специалист перемещал зонд по твоему животу, а Саймон уставился на экран, боясь отвести взгляд, вдруг он что-то пропустит. Затем включили звук, и он услышал его. Сердцебиение. Мягкий звук, ровный и сильный. Он потянулся к твоей руке, даже не осознавая этого, зажал твои пальцы между своими и поднес твою ладонь к своему лицу. Услышав твой смех — надрывный, водянистый, он прижался губами из-под маски к твоей коже и закрыл глаза. Свуш-свуш-свуш.

***

После этого все изменилось. Ты стала относиться к нему мягче, постепенно ослабляя свою бдительность. Ты позволяла ему массировать твои ноги по ночам и придерживать волосы по утрам, когда ты выплевывала желчь в унитаз. Он, как и ты, любил поспать, и всегда знал о том, когда ты скатывалась с кровати, спотыкаясь, шла в ванную, прижимая руку ко рту. — Это ты виноват, — задыхаясь от рвоты сказала ты, лицо покрылось легким блеском пота. — Ты права, — он утешал тебя и гладил по спине, пока ты не закончила, маленькие частички вины горели в яме его желудка. Он прижимал влажную мочалку к твоему лицу, пока ты кашлял и отхаркивался, и тихонько бормотал тебе, пока ты не откинулся назад, облокотившись о ванну и прижав его руку к своему животу. — Скажи ему. Чтобы он прекратил, - он смеялся, но обязывал тебя, притягивая к себе, пока ты упиралась лицом в прохладный кафель. Он не возражал против того, чтобы заботиться о тебе. Он втайне дорожил этим. Забота о тебе давала ему хоть какое-то подобие контроля, возможность планировать и осуществлять привычные для него действия. Он думает, что ты и сама это знала.

***

— Я нервничаю, — как-то вечером ты тяжело вздохнула, подтянув пальцы ног под бедра на диване, — Ты такой… большой. И он уже тоже. Будет очень хреново, — ты слегка хихикнула, на твоем лице появилась тревожная улыбка, и он сделал все возможное, чтобы успокоить тебя. — Они дадут тебе хорошие лекарства. И я буду там. Ты можешь кричать на меня сколько угодно, пока тебе не станет лучше, — ты удивленно развернулась к нему на диване, губы разошлись, брови приподнялись. — Ты будешь там? Ты хочешь быть там? — Я буду там, Сасс. Обещаю.

***

Иногда ему кажется, что он находится во сне, когда смотрит на тебя. Как будто все это не может быть правдой, что он в любой момент проснется где-нибудь в палатке или на конспиративной квартире, слушая, как храпит Джонни и посвистывает Прайс. Он не перестает смотреть на тебя, обводя глазами изгибы твоего тела, вздутие твоего живота — доказательство того, что ты его, что ты у него есть, сейчас и навсегда. Он понимает, что ты ему нравишься такой. Ты нравилась ему и раньше, так же сильно, когда ты была легкой, быстрой и смертоносной. Когда ты легко ложилась под него, готовая ко всему в любой момент. Ты нравилась ему, когда твои проворные пальцы подключали и отключали провода, когда твои сильные ноги бесшумно крались по тускло освещенным коридорам. У тебя было тело того, кто убивал, того, кто смотрел, как он убивает, того, кто убивал рядом с ним. Но сейчас, в эти моменты, когда ты отягощена его сыном, растущим внутри тебя, мягкая и нежная, твои края смягчены, ему трудно поверить, что он на самом деле не спит. Несколько ночей назад, когда ты ворочалась в темноте, а руки тянулись по его животу, чтобы дотянуться до его члена в трениках, он наконец-то снова почувствовал твой вкус. Он уложил тебя на спину в тусклом свете прикроватной лампы, провел руками по твоему телу, прижался ртом к твоему животу. Он не мог насытиться тобой вот так: тело, открытое для него, спящая в его футболке, вынашивающая его ребенка. Он бы оставил тебя здесь навсегда, если бы мог, чтобы ты была в безопасности. Держал бы вас обоих в безопасности. — Ты прекрасна, - пробормотал он, раздвигая твои складочки, чтобы прижать большой палец к твоему клитору. — Я как тюлень, - задыхаясь, ты заскулила. Его член больно упирался в кровать, капая на твои простыни, твои хныканья и стоны заполняли его уши. — Нет, ты не тюлень, - ты была такой мокрой, пропитанной, что он легко просунул в тебя палец, поглаживая точку в твоей киске, похожую на губку, — У тебя будет мой ребенок, Сасс, — он опустил свой рот к твоему клитору, приподняв его капюшон большим пальцем, чтобы он мог лизать твой набухший узелок снова и снова, пока ты не стала сжиматься вокруг него и выкрикивать его имя. — Блядь, Саймон. Черт… — Вот так, милая девочка. Давай, — он почувствовал, как напряглись мышцы в твоих ногах, а твое тело прижалось к его лицу, стремясь к большему трению, — Кончи для меня. Я знаю, что ты можешь это сделать, — и ты сделала это, сильно, напрягаясь на кровати, в то время как твои бедра сомкнулись вокруг его головы. После этого он потянул тебя на себя, мягко направляя твои бедра, чтобы ты опустилась вниз, а твое лицо болело от растяжения. Прошло много времени с тех пор, как ты брала его, и ты медленно насаживалась на его член, — Не торопись, — он сказал тебе это сквозь стиснутую челюсть, чувствуя, как твоя горячая киска обхватывает его, и он чуть было не бросился наутек еще до того, как оказался полностью внутри. — Посмотри на себя, моя хорошая девочка. Сидишь на моем члене, носишь моего ребенка, - он выгнулся вперед, зубы вцепились в твой сосок, чувствительный пик застыл между его губами, — Хочу оставить тебя такой, - он обхватил тебя руками, пока ты скакала на нем, тело лениво двигалось вверх-вниз на его члене, — Оттрахаю тебя по полной программе и дам тебе еще, - ты напряглась, жидкое тепло обдало его, и он снова стал гладить твой клитор, пальцы двигались в такт твоим бедрам, пока ты не стала неистовой, торопливой, и он понял, что ты близка. — Кончи на мой член, как хорошая девочка, Сасс. Дай мне почувствовать это, — ты сжала его, когда снова кончила, и он последовал за тобой вскоре после этого, наполнив тебя настолько, что из тебя капало, пока ты пыхтела на нем. После этого ты недоверчиво посмотрела на него. — С каких это пор? — С сегодняшнего дня.

***

«Я дважды проверил количество сыра для тебя, прежде чем заплатить». говорит он, ставя две коробки на кухонный стол. Дом молчит в ответ. «Сасс?» зовет он громче. Ничего. Его желудок переворачивается. Может, ты спишь? Ты стала больше спать, дремать на диване или ложиться в кровать раньше обычного. Он поднимается по лестнице по двое за раз и снова зовет тебя по имени, когда добирается до верха. «Сасс!» В спальне горит свет, и он слегка расслабляется. Определенно заснула. Когда он толкает дверь, металлический, терпкий запах — первое, что его поражает. Он затопляет его чувства, и сердце падает в желудок, когда он видит тебя. Ты лежишь на боку, на полу, в одной из его футболок и маленьких хлопковых шортах, которые плотно сидят на твоих бедрах. Ты лежишь в луже ярко-красной крови, которая течет у тебя между ног, твой цвет кожи изменился, стал почти тусклым, а твой мобильный телефон валяется лицевой стороной вниз в пяти футах от твоих вытянутых пальцев. Он что-то говорит или кричит, но это не слова. Это звуки. Хриплые, полные ужаса и паники звуки, которые эхом отдаются в мертвой тишине комнаты. — Нет-нет-нет-нет, — он переворачивает тебя на спину, отодвигает волосы с лица и зажимает твои щеки между ладонями, — Сасс, проснись. Проснись, Сасс, давай, — затем он пробует твое настоящее имя, снова и снова, но безрезультатно. Твоя грудь едва заметно двигается, дыхание неровное и неглубокое, и он проглатывает крик, который грозит вырваться изнутри его диафрагмы. Твоя голова безвольно покоится в его руках, и он чувствует, как по краям его зрения сгущается тьма. Этого не может быть… Это не так… Он не может дышать. Страх распространяется по нему, как инфекция, угрожая обездвижить его, — Давай, милая девочка. Проснись для меня, — он трясет тебя, совсем немного, но ты не реагируешь, и на этот раз он действительно кричит. Кричит во всю мощь своих легких, шаря руками в кармане в поисках мобильного телефона. Следующие десять минут проходят как в тумане. Он держит руку на твоей шее, чтобы считать твой слишком медленный пульс, пока разговаривает с оператором на другом конце телефона. Они пытаются дать ему инструкции, но его голова гудит так громко, что он с трудом может сосредоточиться. Запах твоей крови слишком силен, и он заставляет его думать о Белизе, заставляет его вспомнить тот случай, когда он чуть не потерял тебя, даже не успев заполучить, в тот день, когда тот парень выстрелил тебе в ребра. Он чуть не убил тебя прямо у него на глазах, и он помнит, как прижимал твое тело к своему в грузовике, как его рука сильно, так сильно, прижималась к твоей ране, как красный ихор* стекал под его пальцами. Тебе было так больно, ты была так растеряна, а он только и мог, что сидеть с тобой и проводить пальцами по твоим волосам, пока Прайс, как сумасшедший, гонял по улицам. Он не потерял тебя тогда. Он не мог потерять тебя и сейчас. Не мог потерять ни одного из вас. Он все еще считает удары твоего сердца, когда слышит шум внизу и кричит, отчаяние сквозит в его трескучем голосе, — С тобой все в порядке, — говорит он тебе. Говорит то же самое, что говорил тебе снова и снова в тот день, — С тобой все будет хорошо. Вы оба будете в порядке — он видит желтую вспышку, борт, на вершине лестницы, и где-то под его паникой появляется крошечное чувство облегчения, что помощь здесь, — Я здесь. Я держу тебя, Сасс, — он бормочет, прежде чем заставить себя отойти, чтобы они могли занять его место, — теперь вместо него портативный монитор считает удары твоего сердца. Он смотрит на него все время, пока спускается по ступенькам, пока тебя грузят в кузов машины скорой помощи, а потом смотрит на два монитора — детский и твой, пока машина скорой помощи мчится по дороге. Он прижимает руки к металлической скамейке, на которой сидит, крепко обхватывает ее и пытается дышать, образы тебя без сознания и истекающего кровью горят в его памяти. Он не может потерять тебя. Он не может потерять ни одного из вас. Он закрывает глаза и цепляется за ровный гул ударов сердца на мониторе.