Сасси

Грузовик — это безмолвная гробница. Жесткие, твердые линии мускулов сохраняют спокойствие и не дрожат, глаза перебегают с дороги на пол, с рук на ноги. Никто не говорит. Пальцы Соупа беспокойно постукивают по ноге, и время от времени он оглядывается по сторонам, прежде чем сфокусировать взгляд на чем-то вдалеке, в существовании чего ты даже сомневаешься. Единственный, кто действительно смотрит на кого-то, — это Гоуст. Он пристально смотрит на тебя в зеркало заднего вида, огонь пылает в его глазах, жар настолько сильный, что заставляет тебя опустить голову на колени. Даже Газ теперь отворачивается от тебя, изредка прижимаясь бедром к твоему, но не отрывая взгляда от окна. Ты в полной жопе.

***

Саймон взрывается, как только вы все выгружаетесь за ворота. Он взрывается, как бомба, сырая ярость разрывает воздух, радиус поражения достаточно велик, чтобы отправить в бегство почти всех остальных, — Сасс, — твой позывной грубо звучит на его губах. Он просит тебя отойти, заставляя выйти оттуда, где ты прячешься в непосредственной близости от Соупа, ярости и чего-то еще, чего-то тайного, кипящего под поверхностью, чего ты еле улавливаешь, когда он возвышается над тобой. — Гоуст. Послушай… — шипишь ты, отталкивая пальцами его громадное тело, гнев кипит в твоей крови. Он насмехается, словно тебя так легко отшить. Как будто ты ребенок. — Ты сбиваешься, Сасс. Я не знаю, и мне плевать, как ты работала раньше, но мы не тянем такое дерьмо в 141-й. — Пошел ты, Сайм… — Не используй сейчас мое имя, — краска вокруг его глаз облезла, обнажив небольшие участки кожи, морщинки вороньих лапок, — Ты понятия не имела, что ты там делала! — кричит он, и ты инстинктивно отшатываешься назад, — Ты действовала вслепую, как гребаная идиотка. Кэп, да и все остальные, похоже, считают тебя первоклассным специалистом, но сегодня я видел только тупость. Ты тупая, Сасс? — его повышенный голос привлек внимание Соупа, который все ближе и ближе подплывает к тому месту, где оба стояли, — Я задал тебе вопрос, — Гоуст огрызается, и тебе хочется раствориться в земле. — Нет, — шепчешь ты. Это слишком. Это слишком. — Тогда зачем тебе делать что-то подобное? — рычит он, и ты отшатываешься. Ты никогда не видела его таким. Ты видела его безжалостным, хладнокровным, нацеленным на цель. Ты видела, как он вставляет пистолет в глазницу другому человеку и спускает курок, как пытает кого-то и на одном дыхании бросается спасать ребенка из горящего здания. Но такого ты еще не видела. Порох и ярость. Металл и резня. Ты уже собираешься спросить его, в чем, черт возьми, его проблема, когда Соуп делает шаг между вами обоими, протягивая руку в сторону Гоуста, словно пытаясь ласково успокоить испуганное животное. — Успокойтесь, ЛТ, — воспользовавшись отвлекающим маневром, ты убегаешь, пока он не увидел слезы, которые пытаются скатиться по твоему лицу. Не плачь. Не плачь, мать твою.

***

— Хочешь поговорить об этом? — Соуп с грохотом садится рядом с тобой, мягкие голубые глаза сияют в лучах заходящего солнца. — Думаю, что ты уже все понял. — ЛТ может быть довольно напряженным, но не принимай это на свой счет. Не принимай это на свой счет. Не принимай близко к сердцу то, что на прошлой неделе он засовывал свой член тебе в глотку, рассказывая, какая ты хорошая. Не принимай близко к сердцу, что на прошлой неделе, когда ты проснулась вся в поту и дрожи, он прижал свое лицо к твоему и прошептал, — Это всего лишь кошмар, Сасс, ты со мной. Не принимай близко к сердцу, что пять-шесть месяцев назад в Белизе он кричал в лицо медикам, обещая причинить им боль, если ты умрешь. Не принимай это на свой счет. — Я не хочу об этом говорить, — он пожимает плечами, игриво шлепая тебя по спине. — Поспи немного, девчонка, — через щель между двумя палатками Прайс и Гоуст стоят, скрестив руки, и бормочут слова, уносящиеся по ветру. Прайс смотрит на тебя. Его рот шевелится. Гоуст кивает, а затем уходит. Отлично.

***

Проходит день, потом другой. Потом неделя, потом две. Гоуст — Саймон — исчезает из твоей жизни. Исчезает всякий раз, когда видит, что ты приближаешься. Поначалу ты пыталась догнать его, пыталась загнать в угол, заставить заговорить с тобой, но он слишком умен, используя свое тактическое мастерство для новой миссии: избегать тебя любой ценой. Однажды ты заметила его удаляющуюся спину за углом и помчалась за ним, называя его по имени, а не по позывному. Он игнорирует тебя. Он больше не Саймон, по крайней мере, для тебя. Он Гоуст. Ты сдаешься. У тебя достаточно здравого смысла, чтобы понять, когда тебя не хотят видеть.

***

— Сассафрасс! — радостно воскликнул Джонни, когда ты заскочила в десятку на инструктаж. Гоуст напрягается, словно только что наступил на мину, но ты закатываешь глаза. Придурок. Ты располагаешься как можно дальше от него, чуть правее Соупа, вне поля зрения. В любом случае он на тебя больше не смотрит. Не то чтобы это имело значение. — Это простая добыча, залез, захватил цель, вылез. Не стоит слишком усложнять, — ты киваешь в знак понимания, и Прайс одаривает тебя улыбкой, — Сасси, ты и Соуп займете юго-восточной стороной здания с черного хода. Газ и Гоуст пройдут через северную. Мы встретимся в центре, — ты снова киваешь, и Соуп ухмыляется тебе, как глупый подросток, — Хорошо. Давай грузиться, — ты покачиваешь рюкзаком высоко над бедрами и перекидываешь плечи, частично слушая взволнованные, полузадушенные речи напарника о тактике входа.

***

Твоё внимание привлекает поведение. Парень выглядит нервным, кожа блестит неприятным блеском пота, он напряжен и собран, словно чего-то ждет. Ты видела это раньше. Слишком много раз. — Соуп, — шепчешь ты. Твой тон становится мертвенно серьезным, и он поворачивается с вопросом в глазах. — Что тебя насторожило? — твой взгляд метнулся к парню, которого ты пометила. Ты качаешь головой, как раз когда твоя цель разворачивает свой рюкзак и расстегивает верхний подсумок. Ты пытаешься предупредить Соупа. Ты нажимаешь на свою рацию и пытаешься сообщить 141-му. Ты не успеваешь сделать ни того, ни другого, прежде чем мир взрывается.

***

Твои глаза открываются на фоне столпотворения. Люди кричат. Дети плачут. Ты почти ничего не видишь, обломки и дым от взрыва застилают глаза и практически затмевают солнце. На твоем лице кровь. Все разбегаются. Крики эхом раздаются вокруг тебя, отражая крики в твоем сознании. Где ты? Твоя рация вылетела. Твой пистолет пропал. Твое тело не принадлежит тебе. Оно действует на инстинктах. Бой. Полет. Толкать. Тянуть. Оно вытесняет все на дно. Все, что твой мозг не может разложить по полочкам прямо сейчас, оказывается запертым в темном месте. Ты сможешь почувствовать все это позже. Сейчас же тебе нужно выжить. — Что это было, черт возьми? — кричит Соуп, перекрывая шум, выводя тебя из автопилота. Он где-то позади тебя, и от чувства облегчения у тебя закружилась голова, когда ты обернулась и увидела, что он скрючился рядом с большим куском бетона. Слава богу. — Джонни? Черт. — Да. Дерьмо. Что это было? — Бомба, — сухо говоришь ты. Он бросает на тебя мрачный взгляд. — Мы должны разделиться, девчонка, — земля имеет уникальный рисунок грязи. Зерна разного размера, разных оттенков красного, серого, коричневого. Где ты? Они работают вместе, образуя хаотичный узор, одно сплошное одеяло земли, пыль и грязь клубятся вместе и… где ты, где ты, где… — Сасси! — в поле твоего зрения попадает лицо Соупа. Оно выглядит искаженным. Ты отшатываешься назад, от быстрого движения у тебя кружится голова, — Ты в порядке? — Где мы? — слова прилипают к нёбу. Он бросает на тебя странный взгляд. — Хей, Сасси. Ты в порядке? — Я в порядке. Да. Все хорошо, — пауза. Глубокий вдох. Отрицание, — У тебя есть связь? — Нет. — Отлично.

***

У Джонни идет кровь. Ты не сразу заметила, но багровое пятно расползается под его рубашкой возле бедра, и твоя паника возвращается, лед медленно распространяется по твоим венам, угрожая заморозить тебя там, где ты стоишь. — Ты ранен, — ты похлопываешь его по плечу, и он кивает. — Мы должны найти остальных. Или грузовик.

***

Ты не можешь найти этот чертов грузовик. У тебя нет связи. Оружия нет, между вами только твой боевой нож и две гранаты, а Соуп активно истекает кровью. Выглядит это плохо. Ощущения еще хуже. — Может, нам стоит просто отсидеться, — он хмыкает, и ты вздрагиваешь. — Да. Да, Джонни. Давай просто посидим здесь, посреди открытой территории, без связи, без оружия, посреди улицы. Когда ты, блядь, истекаешь кровью из брюха, — ты огрызаешься. На его лице мелькает замешательство. Ты никогда не огрызаешься на него. Газ? Может быть. Гоуст — да. Даже Прайс иногда. Но никогда на Джонни, — Прости. Прости, Соуп. Моя голова все еще кружится от взрыва. — Все в порядке, девочка, — его голос спокойный, ровный. Ты чувствуешь, как он наблюдает за тобой краем глаза, прежде чем он выпрямляется и поворачивает голову в другую сторону, — Там есть хостел, в нескольких шагах вниз по дороге. Хочешь попробовать? У них наверняка есть телефон, — ты смотришь на него, а затем вниз по всей длине собственного тела, подсчитывая и вычитая, плюс-минус шансы. К черту.

***

Это не очень далеко, но по ощущениям — как целый день ходьбы. Твоя голова все еще гудит, взрыв был слишком близким, слишком сильным, слишком знакомым. Мозг зашатался, и ты пытаешься сосредоточиться на затылке Соупа, дыша через нос. Одна нога впереди другой. Где-то, в квартале или двух от тебя, заглохла машина. Твои мышцы напрягаются, и ты прижимаешься к стене здания. Соуп говорит с тобой, но ты неподвижена и не слышишь его. Вдохни. Выдохни. В глубине твоего мозга что-то запульсировало, и ноги зашевелились. Ты киваешь ему.

***

Женщина за столом в ужасе от тебя. Ее глаза становятся круглыми при твоем приближении, она жестом показывает на телефон и тут же отдает его, нервно поглядывая между тобой и Соупом, который сгорбился на пластиковом стуле, истекая кровью. Ты без паузы набираешь номер, который знаешь наизусть.

***

Соуп прислоняется к тебе, когда грузовик с ревом выезжает из-за угла, пыль туманит воздух под его колесами. С ним все в порядке, твои базовые медицинские навыки пригодились, когда ты решила забинтовать его рану, пока ждала, а женщина за стойкой любезно дала тебе несколько полотенец для давления. Ты отмечаешь их, Прайс с белыми костяшками за рулем, знакомая маска-череп на сиденье рядом с ним. Твое сердце замирает. Он собирается тебя убить.

***

Когда он спрыгивает с пассажирского сиденья, то выглядит совсем не злым. Его глаза за маской неистово горят, широко раскрыты и перебегают с тебя на Соупа, перетягивая его с тебя на свою сторону, когда ты подходишь ближе. — Джонни, — он говорит хрипловато, и Соуп улыбается. — Все в порядке, Сассафрасс меня подлатал, — он стонет, и Гоуст грузит его на заднее сиденье, скользит рядом с ним, пока ты занимаешь место впереди.

***

Ты онемела. Прайс задает тебе вопросы, а ты отвечаешь как можешь, удивляясь, когда он выглядит довольным после игры. Он даже говорит, что ты хорошо поработала, и похвала от капитана согревает маленькую точку в твоем холодном теле. Ты роботизированно киваешь, на твоем лице появляется слабая улыбка, и ты проверяешь Соупа в зеркале заднего вида, с облегчением отмечая, что у него хороший цвет щек и он все еще дышит. В отражении ты ловишь глаза Гоуста. Они впиваются в тебя из-за маски, раздвигая тебя, чтобы заглянуть внутрь. Он не моргает, и ты отворачиваешься, чувствуя неловкость.

***

Погладив Джонни по голове, ты, спотыкаясь, отходишь от всех. Он все еще улыбается и ласково сжимает твою руку, а медики увозят его, чтобы оказать реальную помощь. Он в порядке. Мы успели вовремя.

***

Ты смотришь на кровь в раковине, когда кто-то борется с дверной ручкой. После того как она не сдвинулась с места, тяжелый кулак стучит по тонкой доске фанеры. — Здесь кто-то есть, — прохрипела ты. Кулак стучит снова, и ты вздыхаешь, распахивая дверь, чтобы сказать тому, что кто бы это ни был, пусть убирается. Вот только с другой стороны стоит Гоуст. — Отвали, — слова с замешательством даются легко, а его глаза сужаются. Он протискивается в дверь и захлопывает ее, большие руки хватают тебя за плечи, а затем прижимают к груди, тяжелые руки вжимают тебя в него так крепко, что тебе становится трудно дышать. Твое сердце переворачивается. Он молча держит тебя в течение мгновения, которое кажется десятилетием. Балаклава потерлась о твою макушку, и он отступил назад, все еще сжимая тебя за руки и разглядывая с ног до головы. — Где тебе больно? — он сдвигается с места, большим пальцем поглаживая нежное место над твоим виском, где у тебя царапина, вытягивает мокрую тряпку из твоей хватки и аккуратно прикладывает ее к боку твоей головы. — Н-нет. Мне не больно. Только Соуп. Я в порядке. — Хорошо. Это… это хорошо, — ты смотришь на него так, будто у него выросли две головы. — Гоуст, — ты насторожена, неуверенная. Смущена. Ты не понимаешь, что происходит, почему он стоит в ванной, ласкает твое лицо, помогает тебе привести себя в порядок. Он держит тряпку под краном, снова поднося ее к твоей щеке, — Гоуст, — ты пробуешь снова. Ничего. Наконец, ты пробуешь, — Саймон. Его рука перестает двигаться. Он неподвижен, как мрамор в ванной, легкие застыли в груди. Он смотрит в твои глаза долгим, завораживающим взглядом, от которого твои собственные ошеломленно расширяются, не в силах моргнуть, не в силах отвести взгляд. Пока он не делает выпад в твою сторону. Он хватает тебя за талию, вытаскивает из ванной и взваливает на плечо. Ты вскрикиваешь, — Саймон, какого х… — Тише, — он шлепает тебя по заднице, словно ты капризный ребенок, и бежит к твоей палатке.

***

Где-то ночью, когда на базе стало немного тише и свет лампы потускнел, он складывает тебя пополам на драном матрасе, прижимая твои ноги к уху, не сводя глаз с того места, где твоя киска трепещет для него, сжимаясь вокруг ничего, пока ты извиваешься и пытаешься сжать бедра вместе для трения. — Не надо ничего такого. Будь хорошей, — наставляет он. — Саймон. Пожалуйста, — в такой момент ты не слишком гордая, чтобы умолять — вот что с тобой сделает близкая смерть. Он нужен тебе. Он опускается на колени, все еще находясь между твоих ног, и скатывает нижнюю часть балаклавы к носу. Впервые ты действительно видишь кожу на его лице в таком большом количестве. Никакой краски. Никакого черепа. Никакой черной ткани. Только его челюсть, широкая и острая. Его губы, полные и влажные, высунутый из-за зубов язык, горячий рот против твоей киски, большие пальцы, раздвигающие тебя, чтобы он мог получить свою порцию. — Вот она, — он бормочет, губы на твоем клиторе, как поцелуй возлюбленного. Его язык ищет твой набухший узелок под его капюшоном, и этого так много, жар твоего тела, его лицо, все это тает в твоей коже. Твои пятки упираются в матрас, когда ты раскачиваешь бедрами, впиваясь в его рот, и он усмехается, надавливая рукой на низ твоего живота, — Ты хороша на вкус, Сасс, — ты сжимаешься, дергаешься, приближаешься, оргазм проносится по твоим нервам, тело движется в тандеме с каждым движением его языка, мышцы сводит судорогой… Он отстраняется, вытирает рукой лицо и откидывается назад, опираясь на колени. — Какого хрена? — восклицаешь ты, приподнимаясь на локтях. Он ослабляет ремень, и ты не можешь удержаться, чтобы не потянуться и не обхватить пальцами пульсирующую длину его члена. Он выхватывает твою руку, берет тебя за запястье и пригибает обратно, наваливаясь на тебя всем весом и одним толчком проникая внутрь твоей киски. Прошли месяцы, но твое тело сразу же поддается ему, ноющее жжение утихает, когда твои стенки трепещут и ты скулишь. — Моя девочка, — он стонет, впиваясь в тебя, как изголодавшийся мужчина, — Моя хорошая девочка, — ты заикаешься в ответ, какую-то беспорядочную чушь, которая звучит как его имя, звучит как Саймон, — Моя сладкая девочка, принимающая мой член так, словно ты создана для этого, — он откидывается назад, притягивая твою ногу к своему плечу, ступня болтается рядом с его ухом. — Блядь, Саймон. Не останавливайся, пожалуйста… — его большой палец продолжает водить по кругу на твоем клиторе, удовольствие простреливает твои мышцы. — Ты собираешься кончить? — ты яростно киваешь, стиснув глаза, — Посмотри на меня, — он прижимается к тебе, захватывая твое лицо, и ты обнаруживаешь, что его обычный настороженный взгляд никуда не делся, между вами ничего нет, только два грубых потока, бьющихся друг о друга, которые искрят. Ты не можешь отвести взгляд. Он усердно ласкает твой клитор, насаживая тебя все сильнее, нарастающий темп заставляет тебя издавать безумные звуки, которые ты даже не узнаешь, и ты задыхаешься, когда оргазм накатывает на тебя, словно тебя сбил грузовик. Ты сжимаешься вокруг него, как в тисках, и он матерится, зарываясь глубоко, стены пульсируют вокруг него, с легкостью втягивая его оргазм в тебя. Вы оба погружаетесь в беспокойный сон, его тело обвивается вокруг твоего так плотно, что это почти больно. Твои сны разбиваются, рассыпаясь осколками бомб из прошлого и настоящего; голоса кричат, друзья умоляют. Ты кричишь, боль и страх скребутся под твоим черепом, атака и бомбардировка, которую ты не ожидала увидеть. Он обнимает тебя, успокаивает, целует, все еще напряженный, свернувшийся, готовый сорваться с места, если понадобится. — Я держу тебя, Сасс. Я здесь, — его голос мягкий в темноте, пальцы гладят влажную от пота кожу твоего лица, — Я держу тебя.

***

Два дня спустя он вырывает ковер прямо у тебя из-под ног. — Что это за ХУЙНЯ? — ты тычешь стопкой бумаг в руках в Саймона, который спокойно сидит в углу палатки. Он не смотрит на тебя, не обращает внимания на твои вопли, а твой голос достигает бешеных высот недоверия. — Не могу допустить тебя сюда, — он говорит просто, как будто это все объяснения, которые нужны. Ты вся на нервах, дрожишь от ярости и страха. — Ты сообщил об интимных отношениях Прайсу, чтобы избавиться от меня? — его глаза сужаются за маской, но он не опровергает твои слова, — О мой гребаный бог, Саймон, — ты смеешься, и смех этот кислый, искаженный. Гнилой, как болезнь, от которой сводит живот. Должно быть, это шутка. — Я не могу допустить, чтобы ты была здесь, — он повторяется, как заезженная пластинка, прежде чем встать на ноги и направиться к выходу. — Саймон! — ты бросаешься на него с шипением, но уже слишком поздно. Слишком поздно для всего этого. Он уже ушел. Он не пришел попрощаться. Джонни пробирается на взлетную площадку, чтобы обнять тебя, Газ и Прайс вместе с ним. Предательство жжет тебе веки, когда ты пожимаешь руку своему капитану, а он бросает на тебя знакомый взгляд. Грустный взгляд. Когда вертолет проносится над палатками, ты видишь черное пятно кого-то, стоящего снаружи, с лицом, обращенным к небу, и ты пялишься на бело-черный череп, пока он полностью не исчезает из виду.

***

Тебе неспокойно. Твой дом — это скелет, стены комнат пусты, тишина настолько громкая, что, готова поклясться, ты чувствуешь, как она отдается в полах. Формально ты находишься в отпуске, но можешь быть переведена на другую работу, хотя ты ни на что не претендуешь, да и в частный сектор не подавала никаких предложений. В твоем мозгу что-то переклинило. Что-то серьезное после того последнего взрыва. Шепот сомнений в себе эхом отдается в твоем сознании. Ты была не в себе после той бомбы, этого нельзя отрицать. Ты пыталась очиститься от него. От него. От всего. Ты стоишь под струями душа и натираешь кожу до боли, позволяя ванной комнате наполниться таким густым паром, что трудно видеть. Это единственное, что тебя расслабляет. Это единственное место, где ты чувствуешь себя спокойно. Через три недели тебя начинает тошнить. Сначала ты думаешь, что это недомогание, и ждешь, что оно пройдет. Ты с трудом принимаешь пищу, твой желудок гонит еду и воду обратно в горло, заставляя тебя пить электролиты в течение дня, чтобы не свалиться. Когда четыре одинаковых дня превращаются в пять, а потом в шесть, а потом в неделю, ты начинаешь нервничать. Ты начинаешь считать. Так ты оказываешься в аптеке, уставившись на ассортимент тестов на беременность. Просто чтобы исключить это. Ты говоришь себе. Не может быть, чтобы ты забеременела. Ты исправно принимала таблетки. Ты редко пропускала хоть одну. Лучше перестраховаться, чем потом жалеть. Тест смотрит на тебя, прекрасно понимая, насколько это обидно. — Этого не может быть, — шепчешь ты себе в зеркало, — Это неправильно, — страх рикошетом пробегает по твоему позвоночнику. Твою мать. Саймон.