Любовь в Липовке

Когда Чифую и Такемичи объединились, Мацуно, словно затаив какой-то особый замысел, повел его в неизвестном направлении. Сперва омега не понимал, куда они направляются, но, пройдя несколько улочек, понял, что их путь лежит к старой мастерской. Вокруг витал лёгкий запах металла и машинного масла, а на фасаде здания местами облупилась краска, придавая ему слегка запущенный вид. Зайдя внутрь, они оказались в просторном помещении, где стоял оглушительный гул инструментов и звучал стук молотков. Вдоль стен были выстроены полки с запчастями, сверкающими металлическими деталями и инструментами, которые видели не один год работы. В центре комнаты стоял массивный рабочий стол, на котором лежали разбросанные детали и инструменты. Чифую крикнул: – Эй, у тебя клиент! Мужчина, сидевший за столом, поднял голову и, заметив подростков, кивнул, откладывая свои инструменты. Это был Осанай. Его фигура выглядела слегка напряжённой, руки грубые и покрытые лёгкими шрамами от долгой работы. Он был одет в белый лонгслив, рукава которого были немного закатаны, а верхние пуговицы расстёгнуты, обнажая лёгкий загар кожи. На шее поблескивала золотая цепочка, добавляющая его образу небрежной роскоши, а на голове красовалась белая повязка, удерживающая пряди волос. Рядом с ним, аккуратно разложенные, лежали молоток и гвозди. Казалось, он только что занимался каким-то ремонтом, прерываясь на присутствие гостей. Его взгляд был сосредоточенным, но выражение лица изменилось, когда он увидел Чифую и Такемичи, в его глазах заискрилась лёгкая усмешка, скрывающая нечто большее. Осанай с суровым и холодным выражением лица осмотрел незнакомцев, его взгляд был наполнен напряжённой настороженностью. Но, когда он узнал Такемичи, его черты смягчились, а в глазах мелькнул проблеск узнавания. Его пальцы, непроизвольно сжавшиеся в кулак, разжались, и он указал на парня, словно не веря своим глазам. — Эй, это же ты! — его голос неожиданно приобрел мягкие нотки, указывая на Такемичи. Память о спасении от ножа пронеслась перед его глазами, и он быстро склонил голову в знак уважения, как только осознал, что перед ним стоит тот самый парень. Такемичи, ошеломлённый, не знал, что сказать. Он посмотрел на Чифую, и тот в ответ лишь пожал плечами, его глаза блеснули хитростью, а на губах появилась лукавая улыбка. Чифую, не тратя слов, наклонился и прошептал: — Это наш шанс. Такемичи, мгновение помедлив, осознал, что это действительно может быть возможностью для них. Он слегка кивнул в знак согласия, и они оба продолжили внимательно слушать, когда Осанай заговорил. Осанай, как бы оглядываясь назад, замедлил своё дыхание и начал говорить. Его голос был холоден, будто воспоминания приносили ему смесь боли и гордости. — Я избивал всех, кто мне не нравился. Никто не мог мне противостоять, — его тон был почти равнодушным, но скрывал яркую уверенность в своих словах. — Сначала я был один. Тогда и появился Кисаки. Он смог сделать так, чтобы я почувствовал себя нужным. Такемичи и Чифую переглянулись, внимательные взгляды отразили обоюдное понимание, они уловили, что это может стать важной информацией. — Как бы странно это ни звучало, — продолжил Осанай, глядя в сторону, словно вновь переживая тот момент, — но когда я начал делать всё так, как хотел Кисаки, всё вдруг стало получаться. Я превратился из уличного забияки, который лишь мог хорошо драться, в лидера. За один год, благодаря его влиянию, я стал тем, кто контролировал Шиндзюку. Мацуно, выслушав эти слова, не мог скрыть удивления. Он взглянул на Осаная с изумлением, словно не веря тому, что только что услышал. — Ты серьёзно хочешь сказать, что стал главарём Мёбиуса благодаря Кисаки?.. — его голос звучал с лёгким оттенком сомнения. Осанай кивнул, его губы сжались в суровую линию, глаза ярко блеснули от воспоминаний. — Да. Если бы не Кисаки, я бы не собрал банду, — ответил он, слегка понизив голос, будто говоря сам с собой. — Выигрывать бои — это одно, но создать настоящую империю… это совсем другое. Мацуно, услышав историю Осаная, внимательно всматривался в мужчину, словно пытаясь найти в его глазах правду. Но взгляд Осаная оставался холодным и серьёзным, и после долгого молчания он ответил: — Да, Кисаки был моим доверенным лицом. Я был никем, но стоял за горой за ним. Это я понял в той драке, 8 на 3. Слова повисли в воздухе, создавая атмосферу напряжения, которую можно было почти ощутить на физическом уровне. Такемичи впитывал каждое слово, как будто каждое из них открывало новую грань его понимания. — Ту драку, где Дракену нанесли ножевое ранение? — Такемичи задал вопрос, вспомнив тот злополучный день, который отпечатался в его памяти яркими вспышками страха и боли. Осанай кивнул, его глаза потускнели, и он, будто ожесточенно борясь с воспоминаниями, ответил: — Да, эту драку с самого начала организовал Кисаки. Это он заставил Пачина почувствовать себя в углу, создав повод для внутреннего конфликта в "Тосве". А потом Кисаки подстроил все так, чтобы вина легла на меня. Мацуно и Такемичи, потрясенные, переглянулись, словно не могли осознать всю глубину предательства, вскрытого Осанаем. Дыхание стало прерывистым, а в голове омеги мелькали образы событий, происходивших за спиной Тосвы. — После того как меня едва не убили, — продолжал Осанай с угрюмой горечью в голосе, — Кисаки сблизился с Майки, утверждая, что ему не нравится, как я веду дела. Затем он предложил свою помощь в "спасении" Пачина, чтобы завоевать доверие Майки. Мацуно, ошеломлённый, с трудом подбирая слова, спросил: — Но зачем? Зачем Кисаки всё это? Осанай усмехнулся, хотя в его усмешке не было ни капли веселья. — Его план в той драке 8 на 3 был убить Дракена, — сказал он, словно признавая свою полную беспомощность перед хитроумием Кисаки. — Он хотел занять его место в качестве заместителя главы. Эти слова обрушились на Такемичи тяжёлым грузом. Воспоминания о том, как он сам спас Дракену, всплыли перед глазами, наполняя его ужасом и отчаянием. Он помнил, как его руки дрожали, как его охватывал страх при виде крови, как альфа Дракен, весь бледный, стоял на грани смерти. Теперь омега понял, что за всем этим стоял хитрый, беспощадный план Кисаки. — Но Кисаки оставил меня позади, — с холодной яростью проговорил Осанай, сжав кулаки. — Теперь у него новое оружие. Новый разрушительный союзник. Ханма Шуджи. Эти слова вызвали в Такемичи глубокую тревогу, и перед его глазами возник образ Ханмы — того самого альфы, чьё безжалостное выражение лица и страшная сила внушали страх. Он вспомнил, как когда-то дал обещание Ханме держаться подальше от драк. Но теперь... понимание того, что за Кисаки стоит такая угроза, меняло всё. — "О боже, только Ханмы здесь не хватало," — подумал Такемичи, чувствуя, как его сердце колотится от страха и беспокойства. — "Придётся нарушить это обещание..." Когда омега, не скрывая обеспокоенности, задал свой вопрос об отношении Ханмы к Вальхалле, Осанай немного помедлил, явно подбирая слова, словно что-то удерживало его от прямого ответа. В комнате воцарилось напряжение, будто все звуки вокруг поглощала невидимая тьма, что клубилась между ними. Осанай поднял взгляд и наконец, с тихим вздохом, признался: — Так и есть, Ханма — временный глава. Но я не могу сблизиться с Кисаки, после того как он использовал меня и оставил в стороне. Он… он хуже, чем все мы. — В его голосе сквозили нотки страха, и было видно, что одно только воспоминание о Кисаки заставляет его сердце биться быстрее, а во взгляде читалась смесь уважения и ужаса. Мацуно нахмурился, явно не удовлетворённый столь общим ответом, и, продолжая настаивать, задал прямой вопрос: — Раз ты так много знаешь, почему бы тебе не подойти к Кисаки напрямую и не разобраться с ним, после того как он предал тебя? Осанай закусил губу, взгляд его затуманился, и, наконец, он заговорил тихим, но весомым голосом: — Кисаки… он не просто сильнее меня. Он — тот, кто планирует убийства людей, оставаясь чистым, не замарав при этом свои руки. Он никогда не делает грязную работу сам. — В этот момент в его глазах вспыхнуло что-то потаённое, словно воспоминания о прошлом, которые он предпочёл бы забыть. — Если бы я помешал ему… не знаю, что могло бы случиться со мной. — Его голос дрожал, и его слова были полны искреннего страха перед невидимой мощью, которую Кисаки держал в своих руках. Такемичи и Чифую молча переглянулись. Впервые перед ними раскрылась истинная сила и влияние Кисаки, невидимая, но могущественная, способная заставить людей бояться даже вспоминать о его планах. Осанай стоял перед ними — человек, некогда сильный и самоуверенный, а теперь испуганный и подавленный тенью, нависшей над ним. Они чувствовали, что это было важное признание, открывающее двери к новым секретам, о которых раньше они могли только догадываться. После продолжительного и напряжённого разговора с Осанаем, каждый из слов словно отбрасывал тени на стены мастерской, погружая её в мрачную атмосферу. Мужчина явно испытывал страх перед Кисаки, и в его глазах читался ужас от мысли, что Кисаки когда-нибудь обратит свой смертельный интерес на него самого. Осанай протянул листок бумаги с номером телефона, возможно, единственное, что он мог предложить в знак благодарности за спасение в прошлом. Такемичи взял его, с трудом пряча дрожь в руках, и поблагодарил альфу. Мацуно тоже выразил свою признательность, после чего они вышли из мастерской. Холодный воздух улицы резко окутал их, словно возвращая к реальности, но от этого не становилось легче. Они шли молча, перерабатывая весь разговор, будто прокручивая его снова и снова в своих мыслях, но страх и тревога лишь усиливались. Слова Осаная разжигали в них стойкое чувство опасности, предчувствие надвигающейся бури, и они не могли ни откинуть эти мысли, ни ослабить напряжение. Такемичи, ощущая беспокойство, нараставшее в груди, будто сердце рвалось наружу, обернулся к Чифуе и пробормотал сдавленным голосом: — Как думаешь, возможно ли, что во время драки кто-то… умрёт? Чифую, тоже погружённый в свои мысли, сначала промолчал, но, поймав его взгляд, на миг замер, осмысливая вопрос. Он пожал плечами, словно признавая, что ни он, ни кто-либо другой не может предсказать будущее. — Возможно, — осторожно ответил он, избегая смотреть прямо в глаза омеги. — Зная Вальхаллу и то, что там соберётся немало людей... наверняка что-то может случиться. Эти слова были как удар. Такемичи задумался ещё глубже. Он вспомнил о номерке, который дал Осанай, и в его голове замелькали образы Дракена, истекающего кровью, пока они ждали скорую помощь, которая казалась так и не приедет вовремя. В тот раз всё обошлось, но он чувствовал, что теперь в воздухе витает более серьёзная угроза. — Думаешь, он сможет помочь, если мы попросим его? Приехать, например, на машине, чтобы в случае чего быстрее отвезти в больницу? — пробормотал он, опустив взгляд, будто разговаривая сам с собой. Мацуно внимательно слушал. Он тоже понимал опасность, но был готов рисковать ради того, чтобы защитить друзей. Рука его невольно сжалась в кулак, и в глазах засверкало решимостью. — Тогда надо действовать, — сказал он, бросив решительный взгляд на Такемичи, в котором отражалась его готовность бороться до последнего. Такемичи кивнул, его сердце стучало быстрее, внутренний омега уже выл от тревоги, но было поздно поворачивать назад. Вся эта ситуация требовала от них мужества, стойкости и, возможно, жертв. *** Наступил вечер перед битвой, и воздух был пропитан тяжёлым предчувствием, гулким эхо страха и решимости. Такемичи стоял рядом с Чифуей, и оба, обессиленные неудачей, вспоминали недавний разговор с Баджи. Он не слушал их доводов, не поддавался на уговоры и не реагировал на их отчаянные попытки достучаться до него. Словно отгородившись, он держался на стороне врагов, и в его взгляде уже не было прежней теплоты или заботы. Когда они прибыли на собрание «Тосвы», атмосфера в рядах была напряжённой, словно натянутый канат, готовый порваться от любого резкого движения. Все встали в ожидании, сердца билось в унисон с холодной тревогой, и все знали — завтра их ждет не просто сражение, а настоящая битва, где цена будет высокой. Дракен взошел на небольшой помост и, возвысив голос, объявил, разрезая молчание: — Собрание перед битвой с Вальхаллой начинается сейчас же! Мгновенно воцарилась полная тишина. Подростки, закаленные боями, дружбой и преданностью, выпрямились, их взгляды были устремлены на лидеров, чья решимость была так же велика, как их собственная. Майки, вышедший рядом с Рюгуджи, выглядел непривычно серьёзным. В его глазах не было обычной игривой искры — вместо этого в них плескалась темная, почти беспросветная решимость. Он медленно обвёл взглядом каждого присутствующего, будто запоминая лица тех, кто будет рядом с ним в этом испытании. — Я рад видеть вас всех здесь! — проговорил он, и голос его был твёрд, отзвучав по толпе, словно стальной клинок. — Уже завтра нам предстоит встретиться с Вальхаллой. Нам бросили вызов, и теперь мы должны ответить на него. — Его слова наполнили воздух холодной решимостью, а каждый его взгляд и интонация будто проникали в сердца каждого присутствующего. Майки сделал небольшую паузу, и казалось, что он борется с внутренними мыслями, прежде чем продолжить. На его лице отразилось что-то мрачное, когда он наконец добавил: — Баджи встал на сторону наших врагов. Мы не жалеем врагов. Такие правила «Тосвы». Слова Майки будто раскололи воздух над ними. Все вокруг сохраняли спокойное лицо, но в воздухе витало напряжение, словно молния, готовая ударить в любую секунду. И хоть никто не произнес ни слова, каждый знал, что завтра придётся встретиться с врагом лицом к лицу, возможно, потеряв нечто ценное на этом пути. В зале царила тишина, настолько глубокая, что, казалось, можно было услышать биение каждого сердца. Все члены «Тосвы» стояли, погруженные в собственные мысли, переваривая слова Майки. Никто не решался заговорить первым, словно любое слово могло нарушить зыбкую гармонию между долгом и личными переживаниями. Однако, неожиданно, сам Майки, их лидер, нарушил молчание. — Я могу побыть ребенком? — его вопрос, прозвучавший тихо, ошеломил всех. Майки опустился на ступеньки, позволяя себе казаться уязвимым, таким, каким его редко кто-либо видел. Он произнес с лёгкой грустью: — Я не хочу драться с Баджи. На его лице мелькнула мягкая улыбка, почти детская в своей простоте, отразившая глубокую привязанность к другу. В этот момент его тяжесть, неясная ноша лидера, открылась для всех, и Дракен с Мицуей, уловив искренность этих слов, тоже улыбнулись, разделяя его чувства. Но вот Майки выпрямился, и его взгляд снова стал уверенным, наполненным огнём решимости. Голос его приобрел стальной оттенок, когда он объявил: — Вот моё решение! Мне нужна ваша сила! Завтра мы уничтожим Вальхаллу и вернём Баджи! Эти слова вызвали взрыв восторга и единства в толпе. Подростки, подняв руки в поддержку, крикнули, их голоса слились в едином боевом призыве. В этом моменте была скрыта их вера, их безоговорочная преданность Майки, их готовность бороться ради тех, кто для них важен. Когда шум затих, Майки подошел к Дракену, положив руку ему на плечо, и, усмехнувшись, произнес: — Извини, Кенчин, из меня плохой глава? Дракен, слегка улыбнувшись, взглянул на него и мягко ответил: — Ответ ты можешь услышать по этим восторженным крикам. Взгляд альфы был полон тепла и спокойной уверенности, словно в этом ответе он напоминал Майки, что лидерство — это не только сила, но и способность вызывать доверие и вдохновлять других. *** Покинув собрание, Такемичи шел домой, чувствуя необычное спокойствие. Его походка была уверенной, а взгляд сосредоточенным. С каждым шагом он повторял про себя: «Завтра всё решится». Уверенность в решении привела его к такому спокойствию, какого он давно не испытывал. Мысли о том, что Осанай согласился на помощь и завтра будет на подстраховке с машиной, добавляли уверенности — наконец, хоть один элемент этого дня поддавался контролю. Дома, оказавшись в тишине своей комнаты, он быстро переоделся в удобную одежду и рухнул на кровать. Наблюдая за потолком, он погрузился в раздумья обо всём, что произошло и что ожидало впереди. Усталость постепенно брала верх, но в то же время его разум, не мог перестать думать о предстоящем дне, о каждом шаге и моменте, к которому нужно быть готовым. Внезапно телефон издал тихий сигнал, вырывая его из полусна. Экран осветился сообщением. Это был Ханма. Слова, высветившиеся на экране, вызвали у Такемичи неприятный холодок: — Надеюсь, ты не забыл свое обещание? Он замер, прочитав сообщение, и задумался. Ханма был опасен, как никто другой, и каждый раз, когда он напоминал об их договорённости, внутри поднимался страх. Но сейчас, когда оставались считаные часы до решающей битвы, он знал, что сдержать обещание не удастся. На кону стояло нечто большее, чем пустые слова, — жизнь друзей и целое будущее. Приняв решение, он отбросил телефон и вздохнул, позволяя себе хотя бы ненадолго расслабиться. Сора, его верная маленькая спутница, устроился рядом и, тихо мурлыча, закрыла глаза. Его пушистое тельце излучало тепло, и эта уютная мелодия погружала Такемичи в состояние покоя, утешала в моменты тревоги, что он всегда нес в себе. В этот момент он почувствовал себя не одиноким, а с крепкой поддержкой, пусть даже такой маленькой и незаметной. Закрыв глаза, он улегся рядом с мурчащей Сорой и попытался отогнать тревоги, чтобы набраться сил перед завтрашним днем, в ожидании которого всё его существо было собрано в едином стремлении — защитить тех, кто ему дорог.