Не ходите к нему, сэр!

      Трансгрессировали в Хогсмид, к школьным воротам.       Когда «приземлились», Гермиона чуть не упала.       Пожилая ведьма снова оглядела ее с ног до головы, покачала головой.       — Вы выглядите хуже, чем когда вернулись с Поттером из странствий, мисс Грейнджер! У вас точно все в порядке?       Гермиона ничего не ответила и подошла к воротам в ожидании, когда профессор МакГонагалл проведет ее на территорию Хогвартса.       Шли к школе молча.       Но на середине пути до замка Минерва МакГонагалл все же заговорила.       — Я не буду спрашивать, почему вы решили, мисс Грейнджер, что дом Уизли ваш дом, а семья Уизли ваша семья, но это точно то, что вы хотите от жизни? У меня будет время проводить вас обратно в Нору только после ужина. День можете провести или в общежитии Пуффендуя, где сейчас все живут, или вместе со всеми за работой. Я распоряжусь, чтобы эльфы покормили вас сегодня вместе со всеми. Трапезы проходят в гостиной факультета, ремонт Большого зала еще не закончен. Но, Гермиона, хоть я и не имею на это права, вы совершеннолетняя ведьма и в данный момент не находитесь под ответственностью школы, я бы рекомендовала вам остаться в Хогвартсе, вы еле стоите на ногах, и мне это категорически не нравится, уж извините!       Гермиона кивнула в знак того, что слышит.       Говорить о себе по-прежнему не хотелось.       Да и нет у нее привычки говорить о таком. Впрочем, такого в ее жизни еще не было. И даже ей самой пока не совсем понятно, что это вообще было, сегодня ночью. Ясно только, что ей больно — и между ног, и внизу живота, и где-то в груди. Настолько, что тяжело дышать и мутит.       Но сейчас не до этого. Она как-нибудь справится. Обязательно справится. Сейчас важнее Снейп.       Дальше говорили о директоре.       В 4-м часу утра в школу пришли авроры вместе с исполняющим обязанности Министра Бруствером. Мракоборцы, охраняющие школу, тут же отправили патронуса заместителю директора МакГонагалл. Предупреждать Снейпа никто не решился. Но не сказать никому, что за ним пришли, ребята тоже посчитали неправильным.       Северус, рассказывала МакГонагалл, даже не замечая, что называет директора по имени, не сопротивлялся. Сразу отдал свою волшебную палочку Министру. Спросил разрешения одеться, не хочется отправляться в Азкабан в пижаме. Министр разрешил. Мракоборцы были против, но возражать Министру не решились. Почему против? Боялись, что, скрывшись в спальне, Северус или сбежит, или попытается что-нибудь сделать, например, возьмет другую палочку и нападет на них. Но Министр сказал, что Снейп так не поступит, но все же попросил Северуса не закрывать двери спальни. Северус вышел к ним в своей обычной одежде — сюртук, мантия, белый воротник и белые манжеты, хорошая обувь. Без возражений позволил надеть на себя магические наручники. Сказал «Минерва, школа на тебе!»       И дал себя увести.       Вскоре Бруствер вернулся и рассказал, что Снейпа поместили в камеру в Министерстве, не отправили в Азкабан. Это значит, что будет расследование, а не сразу суд. Таким образом, есть надежда, что дело разберут и не будет скоропалительного осуждения на пожизненное в Азкабане или на поцелуй дементора. Многих Пожирателей смерти осуждают без расследования. В прошлую войну было то же самое. «Если честно, — добавила МакГонагалл, — без профессора Снейпа будет трудновато. На нем все взаимодействие с гоблинами, его они уважают и слушают, а меня даже не замечают. В восприятии гоблинов хозяином, с которым можно иметь дело, должен быть мужчина. Профессора Флитвика при этом они не признают, потому что он полукровка. Неожиданным образом уважают мистера Лонгботтома, но Лонгботтом ученик, как на него повесить такое сложное дело?»       Также Бруствер разрешил принести Снейпу личные вещи. А поскольку в его комнаты она, Минерва МакГонагалл, как оказалось, войти не может, пришлось вызывать Гермиону Грейнджер.       Гермиона не стала говорить, что в комнаты Снейпа есть доступ и у Драко Малфоя. Если Снейп и Малфой держат это в секрете, значит, так надо. И у кого-то еще из слизеринцев, кажется, но Гермиона не знает, у кого.       Дежурные мракоборцы у дверей замка попросили Гермиону предъявить волшеюную палочку. Покрутили ее в руках, направили на нее свои палочки. Проверили последние заклинания. Гермиона как-то вяло отметила про себя, что ей даже не интересно, что и как они проверяют.       В подземельях она взяла за руку МакГонагалл и завела в гостиную Снейпа. Встала у дверей. Что она точно не будет делать, так это собирать чужие личные вещи. Особенно мужские. Там, наверно, еще и постель не заправлена, его же ночью взяли. Нет, ей постели Рона на днях хватило, не хочет она видеть чужие постели. А о том, как ей пришлось в первый день искать в бельевом шкафу Снейпа особое зелье, даже вспоминать не хочется. Хотя все было опрятное и чистое. Не то что у Рона.       От мысли о Роне замутило сильнее. И почему так кружится голова? И почему между ног вдруг стало горячо? Скорей бы уйти, добраться до гостиной Пуффендуя и забраться с ногами на диван. И не двигаться.       — Мисс Грейнджер? Гермиона!       Голос МакГонагалл шел откуда-то издалека.       — Вы меня слышите? У вас, кажется, протечка! Воспользуйтесь гостевым санузлом здесь, у Северуса, только приберите все за собой. Я попрошу кого-нибудь из эльфов-женщин принести вам прокладки, если у вас нет.       Гермиона опустила глаза и раздвинула ноги. По джинсам медленно расходилось красное пятно.       — Мне кажется, это не протечка, профессор...       — Не протечка? А что тогда?       Гермиона посмотрела на МакГонагалл. Как сказать ей, что? Как?!       Магия, как же противно-то... Как будто грязная. Как будто не мылась после всего.       На лицо пожилой волшебницы по мере понимания наползал ужас.       — О, девочка... Я верно понимаю? Уизли? Рональд? Когда?       — Да. Он. Этой ночью.

...

      МакГонагалл резко выдохнула, взяла Гермиону за руку, подвела к камину, бросила в камин горсть зеленого пороха, произнесла «больничное крыло» и втолкнула девушку в камин. Следом, бросив еще одну горсть пороха, шагнула сама.       Мадам Помфри выскочила к ним в мантии поверх пижамы. Когда рано утром срабатывает сигнал о перемещении через камин из покоев директора, не до того, чтобы переодеваться.       — Поппи, осмотр и протокол!       — Без директора?       — Я за директора, Северуса арестовали сегодня ночью, он в Министерстве. Потом расскажу. Сейчас важнее девочка!       — О, Мерлин! Одна новость краше другой! Садись за мой стол, будешь писать протокол по ходу осмотра!       И Гермионе:       — Не бойся, девочка, мне надо тебя осмотреть, мы с тобой будем за ширмой, тебя когда-нибудь осматривали в гинекологическом кресле? Ну и хорошо, что знаешь! Минутку, я подстелю пеленку и согрею ее. Хорошо, что ты живая, а с остальным разберемся, волшебницы мы или нет? Волшебницы, и еще какие!       И снова в пространство:       — Минерва, пиши! Половые органы чистые, залиты кровью, следов семени нет...       — Я мылась... — Гермионе показалось, что ей отказывает голос.       — А вот это напрасно! Физиологический материал помогает идентифицировать насильника и в случае беременности знать, с кем разбираться!       — Я знаю, кто это. И он не успел... ну... не успел... Я убежала.       — Семяизвержения на тебя или в тебя не было?       — Нет.       — Можешь сказать, кто это?       Гермиона зажмурилась. Нет, выговорить его имя она не в состоянии.       — Это Рональд Уизли, Поппи, — вздохнула МакГонагалл.       — Он чем-то болен, я не успела с ним поговорить, чем, — снова слабо проговорила Гермиона. — И я теперь боюсь.       — Понятно, что боишься... Давай я пока уберу твою кровь и буду осматривать тебя дальше. Раз он болен, нам придется взять немного твоей крови на исследование, а остальную кровь я уничтожу, чтобы ты не переживала, все-таки кровь волшебников — особая субстанция. А пока я буду заниматься тобой, ты расскажи мне про его болезнь, все, что знаешь. Может быть, я пойму, что искать.       — Я на днях заходила в его комнату, — начала рассказывать Гермиона, сбиваясь и стараясь не думать о том, что она враскоряку лежит в кресле и что в ее половых органах копаются, конечно, не так противно, как в магловской клинике, мадам Помфри вообще к ней не прикасается, использует магию, но все равно неприятно, ощущения, как будто ты не человек и как будто ничего личного у тебя не осталось, а твое тело даже не часть тебя, а что-то отдельное. — От его постели пахло, как от... как от недоваренных яиц, только затхлым, я такой запах еще ни разу нигде не встречала. Я сначала подумала, это упырем пахнет. Но в запахе от упыря больше гнили. И его постель была в каких-то белесых пятнах. Я боюсь, он меня заразил. Он не успел... не успел... закончить. Но он касался меня... ну...       — Половым органом касался?       — Да.       Гермиона закрыла глаза. Все плыло. Рассказ дался ей тяжелее, чем ей самой казалось. Она даже не чувствовала, что с ней делает мадам Помфри.       И благодаря этому не увидела, как мадам Помфри закатила глаза и перевела дыхание.       — Хорошо, девочка, я поняла тебя. Скорей всего, он тебя ничем не заразил, но я исследую твою кровь. Минерва, ты пишешь?       — Да, Поппи!       — Разрыв на внешней половой губе слева и на вагинальной короне слева, предположительно от давления тупым предметом, кровит. Подкожное кровоизлияние. Слизистая вульвы раздражена. В паху царапины. Гермиона, он использовал какие-то предметы?       — Что, предметы? Как это? Зачем? Нет, никаких предметов не было. Но у него ногти не стрижены, я за ужином обратила внимание. И грязные...       Целительница снова возвела глаза к потолку.       — Дальше, Минерва! Царапины говорят предположительно о насильственной попытке раздвинуть ноги девушки и насильственно снять с нее белье. Характер разрывов говорит о том, что мужчина действовал грубо. Состояние влагалища дает основание предполагать, что проникающего пенисо-вагинального акта не случилось. Но есть повреждения слизистой и микротравмы. Гермиона, он же не смог ввести в тебя пенис? Ой, простите, мисс Грейнджер.       — Можно по имени... Нет, я смогла его сбросить и убежала.       — Физически смогла столкнуть или был магический выброс?       — Магия!       — Прости, дорогая, что заставляю тебя вспоминать все и расспрашиваю! Но мне нужно понимать картину произошедшего, чтобы наиболее грамотно помочь тебе. Если он не использовал никакие предметы, он пытался проникнуть внутрь тебя руками?       «Неужели в самом деле нужно все так детально выспрашивать!»       — Угу...       — Ладно, совсем немножко осталось... Минерва, дальше! Оснований предполагать заражение нет. Оснований подозревать риск беременности нет. Преждевременное менструальноподобное кровотечение, вызвано, вероятно стрессом, страхом и сильным внешним давлением. У тебя же еще несколько дней до менструации, девочка?       — Не знаю, у меня в последние месяцы цикл сбился. Но я еще не ждала, да.       — Но ты же пьешь питательный раствор? Продолжай пить! На нем цикл выровняется. Смотри, я очистила тебя от крови, взяла несколько капель крови на исследование, остальную кровь уничтожила. Сейчас я обработаю твой пах и твои слизистые дезинфицирующим зельем, может щипать, придется потерпеть. Если есть инфекция, я это увижу по тому, как зелье будет вести себя на твоей слизистой. Потом залечу царапины и разрывы. После исследования крови, примерно через пару часов, решу, нужно ли тебе принимать какие-то зелья внутрь или нет.       Сказать, что щипало, это ничего не сказать. Жгло!       Но то, что мадам Помфри сказала, что инфекции, скорей всего, нет, успокоило. Очень сильно успокоило. И что рисков беременности нет. От одной мысли о беременности она переставала чувствовать свои руки и ноги. Беременность! От Рональда Уизли! В 18 лет! И вот так! Да лучше не жить, чем...       — Мадам Помфри, дайте мне все же противозачаточное...       — Хорошо, я не вижу в этом необходимости, но чтобы тебе было спокойнее, я введу вагинальную свечу с противовоспалительным и контрацептивным эффектом. Это может сбить тебе в следующем месяце овуляцию, но это не опасно. Знаешь, что такое овуляция? Если говорить просто, это выход готовой к оплодотворению яйцеклетки в матку, который происходит в середине цикла. В ближайшем месяце яйцеклетка у тебя не вызреет, но в дальнейшем все наладится. Ты молодая здоровая в целом девушка, произошедшее не должно отразиться на твоей способности, иметь детей, когда ты решишь, что тебе нужны дети.       — Мадам Помфри, а почему кровь не сразу потекла? Я успела добраться до школы.       — Возможно, ранка на внешней части промежности сначала затянулась, а от трения при ходьбе снова раскрылась. А потом началась преждевременная менструация. Не бойся, девочка, ранки я уже залечила, менструация пройдет. Ты легко отделалась...       Гермиона не заметила, как у нее потекли слезы.       А целительница продолжала:       — Сейчас я выдам тебе больничное белье и прокладки, останешься пока здесь, в больничном крыле. Как тебе самой будет лучше — в общей палате с последними ранеными или в отдельной, в которой ты уже была?       — В отдельной, если можно.       — Можно! Теперь я оставлю тебя за ширмой одну, одевайся! Потом я провожу тебя и дам тебе успокоительное, поспишь немного. Когда будут результаты исследования крови, я приду к тебе. Если все будет хорошо и лечение не нужно, будить тебя не буду. Если что, зови меня! Еду тебе подаст в палату эльф. Эльф будет женщина, если вдруг для тебя это важно. Минерва, ты можешь посидеть какое-то время с ученицей?       — Нет, Поппи, мне надо в Министерство, отнести личные вещи директора!       — Ах, да, Северуса же арестовали! Не удивлена, если честно. Рассказывай!

...

      Гермиона не слушала второй раз рассказа МакГонагалл об аресте директора Снейпа. Оделась в больничное белье и пижаму, послушно выпила успокоительное, взяла в охапку свою одежду и сумочку и поплелась в палату. Упала на кровать и не заметила, как уплыла...       Это был полусон-полуявь. Тяжелое тело все наваливалось и наваливалось на нее, толстые пальцы с длинными кривыми грязными ногтями, как у Воландеморта, пытались и пытались разорвать ее внутренности, между ног давило и давило что-то толстое...       Очнулась она от чего-то сладковатого, что оказалось у нее во рту. Резко выплюнула, вскочила.       — Ну, ну, Гермиона, это не яд! Ты металась и кричала, дозваться тебя не получалось, прикасаться к тебе в таком состоянии было нельзя. Я уже второй раз капаю тебе на губы снотворное, чтоб ты ушла в глубокий сон без кошмаров! Первый раз ты после снотворного спокойно два часа проспала. Но реакция у тебя отменная! Раз отреагировала, значит, становится лучше!       — Не делайте так больше, мадам Помфри!       — Надеюсь, больше и не понадобится. Смотри, исследование крови показало, что никакого заражения нет. Так что не переживай! На всякий случай через несколько дней еще раз проверим. Чтобы тебе было спокойнее.       — А вы поняли, что с Роном? Может, надо написать ему письмо? Что он болен? Я все равно переживаю! Он ничего не говорил, может, даже сам не знает, что нездоров.       — Ох, девочка, не уверена, что именно я должна тебе об этом рассказывать...       Гермионе казалось, что ее лицо еще никогда в жизни так не пылало, как когда она слушала рассказ мадам Помфри о мужской мастурбации, о виде и запахе спермы, о гигиене, а также о роли воображения в этом...       Ее трясло в непонятном ознобе от осознания, что Рон, похоже, уже много раз «имел» ее в воображении и уже много раз «кончал» с ней...       Волнами дурноты накатывало ощущение, словно ее уже много-много раз «отымели», не спросив ее согласия, много раз изнасиловали...       И она уже не была удивлена, что Рон так легко пошел на то, чтобы... взять ее, не интересуясь ее мнением на эту тему, по-настоящему. Для него это только переход на новый уровень. Совершенно не имеет значения, хочет ли она этого сама...       Но Рон же волшебник! Он же не может не знать, как много в магии значит намерение! Оно же основа действенности любых заклинаний! То есть, получается, своим намерением, как он сказал, «трахаться» с ней без ее согласия он словно творил магию, делающую это «взять» возможным? И магически на нее, на Гермиону, воздействовал? Не поэтому ли она ощущала себя словно обреченной на него все это время в Норе?       Как все запутанно! Даже ей, Гермионе Грейнджер, трудно это осмыслить!       И как страшно вообще об это думать!       Вот как так! Она месяцами носила на себе осколок души самого темного волшебника всех времен и народов, отбивала друга от змеи, носящей в себе точно такой же осколок, трансгрессировала с этим другом, выпрыгивая из окна, ее пытали, на ней вырезали клеймо, она переносила обреченного на смерть волшебника через время в будущее, а потом еще пару раз спасала его, когда его призрак у нее на глазах начинал отделяться от его тела, но сейчас ей страшно из-за того, что какой-то, простите, дурак забрался к ней в постель и попытался вставить в нее свой отросток? Почему так? Она не понимает, почему. Но от воспоминаний о том, как Рон навалился на нее, как крутил внутри нее своими пальцами с нестриженными грязными ногтями, как толкал в нее свой толстый... да что же это, даже слово трудно произнести, свой толстый... ладно, пусть снова будет отросток... Почему от воспоминаний об этом становится так страшно?!       Или страшно от другого? От осознания, что он уже давно «трахался» с ней в своих фантазиях? Это вообще что-то запредельное! Как будто она никогда не была в безопасности, как будто в любой момент кто-то может раз, и мысленно раздеть ее и сделать с ней, что угодно! Вот это жутко! И никак от этого не защитишься! Это даже страшнее, чем подозрения о ее со Снейпом связи! А ведь тогда она была в панике и в ужасе! Намного страшнее! Как будто земля из-под ног уходит!       И какое жуткое слово «изнасилование». Невозможное. Из какой-то иной жизни, про каких-то других людей. Почему оно вдруг оказалось имеющим отношение к ней, к Гермионе?       Может, если его не произносить, окажется, что ничего не было? Что показалось? Что она что-то неправильно поняла?       Но ведь было, было, было...       Конечно, было, вон как больно и щиплет.       — Мадам Помфри, а почему больно и щиплет?       — Потому что там раны, синяк, слизистая повреждена. Я залечила все, конечно, но на восстановление все равно нужно время. Я принесу тебе влагалищные свечи, перед сном надо будет сделать, чтобы слизистая быстрее восстанавливалась и чтобы не развилась молочница.       — Что не развилось?       — Грибковая инфекция. Она может развиться при нарушение слизистых оболочек половых органов. Это вызывает зуд. Вот от этого я и дам тебе свечи. Знаешь, что такое влагалищные свечи?       — Это как вы мне противозачаточное ввели?       — Да!       — Тогда знаю.       Гермиона опустила глаза. Но руку мадам Помфри, за которую схватилась в какой-то момент, не отпускала. Поэтому целительница ждала.       Школьной целительнице всегда очень тяжело давались случаи насилия в отношении девочек. А они бывали, к сожалению. Она осматривала девочек, собирала физиологический материал, исследовала кровь, лечила девочек, разговаривала с ними, потом передавала протоколы и результаты исследований директору... Что было дальше, какой ход давал этому Дамблдор, она не знала. Но замечала, что ни одного мальчика из школы не исключили. А вот девочки иногда уходили... Нечасто, всего пять девочек за много лет после такого уехали из школы. Но это же пять сломанных судеб! Пять жизней, искалеченных только потому, что какому-то мелкому мерзавчику захотелось или власти, или почесать свой член о живого человека... И она издали наблюдала за теми, кто оставались. К сожалению, не все из них потом хорошо учились, а некоторые словно потухали. Но это было вне ее компетенции, она не могла им помочь. Если честно, и разговаривать с ними после актов насилия было вне ее компетенции, но пока девочки находились в больничном крале, никто не мог запретить ей с ними говорить. И некоторым это помогало.       Вдруг она поняла, что за время директорства Снейпа к ней привели всего одну девочку, и было это в начале сентября. Интересно... При Дамблдоре бывало по десятку случаев за учебный год. А при Снейпе — только один, и тот в первые дни его директорства. Как он этого добился, интересно? Если вернется, надо будет об этом с ним поговорить.       И опытная ведьма, мадам Помфри не могла не понимать, что попадавшие к ней девочки — лишь вершина айсберга. Через нее проходили только пострадавшие с травмами — с разрывами, кровотечениями... А у скольких не было травм, требующих ее вмешательства, и они оставались без помощи? А сколько тех, кто просто меняли прокладки и терпели?       Бедные, бедные девочки...

...

      — Ты что-то хочешь спросить, Гермиона? — отреагировала целительница на поднятый на нее взгляд.       — Почему ко мне это липнет? — нервно заговорила девушка. — То подозрения в связи со Снейпом, то вот... с Роном. Что со мной не так?!       — С тобой не так только одно, моя хорошая... То, что ты родилась в женском теле. И совсем к тебе не липнет. У тебя не было нормальной юности, сплошная борьба за спасение мира, и свойственное многим подросткам помешательство на сексуальной теме тебя только слегка задело. А так... Многие мужчины вне зависимости от возраста просто помешаны на сексе. Не просто так их орган называют «мужским достоинством». Многие из них не ощущают себя мужчинами, если не... если не вступают в связи с женщинами. Они таким образом ни много ни мало заявляют себя миру. Как многие девочки заявляют себя через внешность, так многие мальчики через воинственную, агрессивную, напористую сексуальность.       Мадам Помфри замолчала.       Гермиона ждала.       И ведьма продолжила.       — Это не к тебе липнет, дорогая. Это к тебе липнут. Как и ко многим девочкам, девушкам, женщинам. Вас тут учат магии, но никто не учит вас тому, что все должно быть по взаимному желанию и согласию, и с соблюдением гигиены. Мальчиков не учат не нападать, девочек не учат давать отпор и обращаться за помощью...       — Вы смеетесь, мадам Помфри, какое за помощью? Гарри за время пребывания школы сколько раз встречался в Воландемортом? Пять, шесть? Кстати, надо посчитать. А сколько раз с дементорами? И получал ли помощь? Джинни Уизли несколько месяцев контактировала с душой Воландеморта через книжку, кто-то обратил внимание на то, что девочке плохо? Тот же Снейп, каким бы хорошим он ни был, ни разу не осадил своих слизеринцев, когда они нападали на меня или на Гарри. Помните, я к вам пришла с зубами? Думаете, Снейп наказал Малфоя, который это сделал? Помог мне сам? Впрочем, не хочу об этом говорить. Все это было так давно. Словно и не было. Нет, Хогвартс, да и любая школа — это не про обращение за помощью... Как мы тут вообще выжили. Извините, я что-то раскричалась!       — О том и речь, дорогая... — на повышенный тон Гермионы Грейнджер целительница мудро не обратила внимания. Да и не так уж и сильно она кричит, некоторые девочки после насилия и осознания того, что с ними сделали, рыдали часами, выли в голос, так что приходилось ставить заглушающие чары на комнату. Но это все равно было лучше, чем когда они замолкали и тупо, не шевелясь, смотрели в одну точку... так что пусть кричит. Неважно, какая тема вызвала крик, главное, эмоции выходят.       Но на задворках мыслей у мадам Помфри мелькнуло, что хорошо, что сегодня в больничном крыле дежурит Ханна Аббот, она умелая ведьма, если что, не растеряется. А то не получилось бы уделить сейчас разговору с Грейнджер столько времени.       — О том и речь, дорогая, что большая часть девочек всю жизнь живут так, как Гарри Поттер, — вздохнув, продолжила волшебница, — в постоянных домогательствах к ним. К вам. Только без статуса избранного. Жизнь так устроена, что мальчики домогаются девочек, мужчины домогаются женщин и девочек. Что я должна была подумать, увидев, как Северус держит тебя за руку и очень близко наклоняется к тебе, дотрагиваясь щекой до твоих волос. Я же не знала, что ты его только что с того света вытащила и что он еле стоял на ногах, и благодаря тому, что держался за тебя, смог мобилизоваться и начать действовать. Я слишком много знаю об этом, дорогая... Больно это говорить тебе и не хочется, но Рональд Уизли не последний, кто будет тебя домогаться. Вся женская жизнь проходит в том, чтобы отбиваться от мужчин.       — Не хочу так!       — Никто из нас не хочет...       Помолчали обе.       — И у вас тоже такое было? — осторожно спросила младшая волшебница.       — И у меня.       — Можете рассказать?       — Ох, не знаю, стоит ли тебе знать такие вещи, ты еще так молода...       — Может быть, потому, что кто-то решает, что нам рано что-то знать, мы и попадаем в такие ситуации? Вы вот говорили сейчас, что мальчики всегда домогаются девочек, но, возможно, если бы мне это кто-то, какая-то значимая для меня женщина сказала раньше, я бы не доверяла так безоговорочно другу? Кстати, когда мы странствовали, Рон, хоть и ревновал меня постоянно, вел себя... Хорошо.       — Вы были втроем, и у вас была цель. Я не знаю, что вы делали, но Северус сказал, что у вас была миссия. А как настали мирные времена... Ты же поехала к нему как невеста? Ну вот он и решил, что можно. Они обычно потому и насилуют, что могут. Уверены в том, что у них есть право на наши тела.       — И что мы вообще созданы, чтобы служить им.       — Да, именно так.       Мадам Помфри смотрела во внимательные глаза девушки и видела там... Что? Надежду на надежду, на просвет. Словно расходился мрачный туман, застилавший ее взгляд, когда МакГонагалл привела ее.       — Могу я быть уверена, что это останется между нами, Гермиона?       — Вы же знаете, я не болтлива...       — Знаю. Только я никому этого не рассказывала, кроме школьной целительницы мадам Барроу, которая меня спасла...       Старшая ведьма отвела глаза от девушки, и, глядя вдаль за окно, начала рассказывать. Она не понимала, почему вдруг на это решилась. Она на самом деле рассказала свою историю только однажды, старенькой школьной целительнице, которая когда-то оказалась в нужный момент в нужном месте. И вот сейчас... Может быть, Гермиона Грейнджер права, и девочек как раз не надо беречь от таких рассказов? Надо, чтобы они знали, насколько их наивность и чистота привлекательны для мерзавцев? Знали заранее, а не на своем опыте? Чтобы не верили слепо словам о любви?

...

      — Я ушла из Мунго в Хогвартс после двух лет стажировки и обучения из-за мужчины, который, не побоюсь этого слова, сломал мне жизнь. Я мечтала отнюдь не о том, чтобы детям после квиддича кости сращивать и от последствий магических шуток или ошибок их спасать. Хотя случай с оборотным зельем с кошачьим волосом был интересный! Не извиняйся, девочка, оборотное зелье ты тогда сварила безупречное. А твой случай заставил нас с Северусом на ходу изобретать антидот, который я потом запатентовала как школьное зелье.       Было очень странно рассказывать это через столько времени. Больше двух десятков лет прошло, а все равно больно и как будто вглубь Черного озера глядишь.              Она верила, что это любовь. И согласилась на связь до свадьбы, хотя в те годы это не было принято даже в магловском мире, не то что в гораздо более старомодном волшебном.       Не зная, что свадьбу он обещает не им одним, многие стажерки, молоденькие медсестры, санитарки прошли через его постель. Он прятал свою семью за границей, а для встреч с девочками снимал коттедж в отдаленном месте. Но она, конечно, этого не знала. Считала себя исключительной, исключительно умной, раз такой мужчина, один из самых сильных целителей в Британии, обратил на нее внимание!       «Какое счастье, что он в первую войну перешел дорогу Пожирателям! — вдруг подумала Поппи. — А то было бы совсем тяжело, видеть его то и дело, знать, что он процветает, отправлять к нему на лечение детей со сложными случаями и девочек на обучение! И хорошо, что он свою жену и дочерей за границей спрятал, избежали смерти. Хоть и не для этого их отсылал. Они-то ни в чем не виноваты! А жену его вообще жалко...»       А потом он ее передал своему заместителю. Она даже сразу не поняла, что происходит. И когда его зам запер двери в своем кабинете, просто замерла от ужаса, не в силах пошевелиться. А он развернул ее лицом к столу, задрал ей халат...       Она до сих пор с непонятным стыдом вспоминает, что она тогда даже испытала физиологический оргазм. Нет, не удовольствие, а рефлекторное сокращение внутренних мышц в ответ на вполне себе не грубый, а даже аккуратный и почти нежный половой акт... И его руки на ее ягодицах были ласковые. Наверно, будь он груб, ей было бы даже легче. Но вот так...       Это случилось еще несколько раз.       А потом она увидела, как тот, кого она любила и с кем продолжала встречаться, погруженная в ужас от того, что изменила ему, заходит в камин в обнимку с новенькой юной стажеркой.       Она не помнит, кто из взрослых медсестер тогда взяла ее за руку и удержала от того, чтоб заскочить в камин вслед за ними.       — Что, ты тоже? — спросили ее.       Так все и раскрылось.       И вечером того же дня она дала отпор тому, что все чаще поворачивал ее лицом в столу и нагибал. И тот вызвал ее мужчину... Она дралась отчаянно, но они отняли у нее палочку. А потом вдруг не стали ее трогать и насмешливо делились друг с другом при ней рассказами о том, как она стонет, как целуется, как трепещет от удовольствия... Отвратно! Как же было унизительно и отвратно!       Отпуская ее, сказали, что она пожалеет о том, что не согласилась сегодня поразвлечься втроем.       Она не пожалела. Но началось страшное.       По больнице поползли слухи, что она дает всем.       И однажды на нее напали. Санитары. Втроем. У заднего входа в больницу. Отбила ее мадам Барроу, целительницы из школы чародейства и волшебства Хогвартс, которая трангрессировала в этот момент к заднему входу Мунго.       Когда она уходила, ее любовь отказался дать ей не только рекомендации, но и документы, подтверждающие стаж, и ей пришлось прийти в Хогвартс снова стажеркой, на маленькую зарплату. И еще два года нарабатывать все, что нужно для разрешения на целительство.       Как только Поппи Помфри получила лицензию на врачебную деятельность, старенькая мадам Барроу ушла, уже не в силах работать, и Поппи навсегда осталась в школе.       — Замуж я не вышла не потому, что не звали. Я не могла подпустить к себе мужчину, не могла довериться. Даже в самых достойных мужчинах я до сих пор подозреваю гнилое дно. Вижу, знаю, что есть достойные мужчины, тот же Снейп. Или Дамблдор. Или Слизнорт. Снейп хоть и покуролесил в юности, с женщинами всегда был честен. Но иногда как будто перемыкает что-то. Это как когда я увидела, как Северус наклонился к тебе... Точно так же наклонялся тот мужчина к той юной девочке, которую на моих глазах уводил в камин. И вот как я увидела, как Северус наклонился к тебе, меня, похоже, «выбросило» в ту, мою собственную ситуацию. В мой собственный давний ужас и страх. Что я даже забыла, что в Хогвартсе магия бережет учениц от домогательств учителей-мужчин. Жаль, не бережет от домогательств ровесников... Прости меня, девочка, что я подозревала тебя.

...

      Гермиона тоже смотрела в окно.       Потом повернулась к целительнице.       «Участие? У нее в глазах участие ко мне?!» — с удивлением подумала немолодая ведьма.       — Получается, — заговорила Грейнджер, — что медсестры старшего возраста все знали, наблюдали, как... как тот человек увлекал девушек, и молчали? Видели, как вы влюбляетесь, и не предупредили вас? Почему?       — Не знаю, дорогая! Может быть, потому что не было принято говорить о таком вообще. Почему я сегодня сначала решила, что нельзя рассказывать эту историю тебе? А может, не хотели потерять работу и статус. Может, он и их периодически к себе в коттедж водил, брал телом плату за возможность иметь работу.       — Это ужасно! Это несправедливо!       — Да, несправедливостей в жизни хватает...       Снова помолчали.       В палату зашла Ханна Аббот, удивленно глянула на Гермиону, сказала, что они с сестрами Патил напоили всех, кого надо, зельями, сделали перевязки, проследили, чтобы все поужинали. Мадам Помфри поблагодарила и попросила Ханну еще немного подежурить в больничном крыле, пока она сама занята с новой пациенткой.       Потом стукнула по прикроватной тумбочке волшебной палочкой, и на ней появился ужин.       — Поешь, Гермиона!       — Почему они это делают, мадам Помфри? — спросила Гермиона, ставя поднос к себе на колени.       Оказалось, что она ничего не ела с прошлого вечера, но до этого момента даже не ощущала голода. Впрочем, резко, судорожно забрасывая сейчас в себя вкусную хогвартскую еду, она не чувствовала и сытости.       — В моем случае мерзавец упивался своей силой, своей властью над наивными девушками. В твоем все проще, Гермиона, — нет башки, есть член. Прости за прямоту. Как у большей части насильников. Да, дорогая, будем называть вещи своими именами. То, что произошло с тобой — насилие, а Рональд Уизли — насильник.       Слышать это было страшно. Это слово, это запредельное слово, крутилось и крутилось в голове. Ее, Гермиону, изнасиловали? Человек, которого она любила, — насильник? Это как-то меняет ее представления о себе? Это как-то вообще изменило ее? Кто она теперь?       Дома по телевизору в новостях в разделах криминальной хроники она видела видео-съемку или фотографии изнасилованных девушек. Она теперь одна из них?       И снова странно. Она никогда не боялась имени того, кого нельзя было называть, но сейчас боится одной простой фразы: «меня изнасиловали».       — Но, знаешь, дорогая, что я тебе скажу, — целительница дотронулась до ее руки. — Ты выжила! Да, у тебя остались раны на теле и в душе. На теле затянутся, и следов не останется. На душе шрам останется. Но давай начистоту, это не единственный твой шрам. Как сильно влияет на твою жизнь шрам на груди, который ты получила в конце 5 курса, когда вы рванули, как безумные, в Министерство и натолкнулись на Пожирателей смерти? Шрам на руке влияет на тебя сильнее, потому что это клеймо. Но насколько я тебя знаю, ты способна превратить это клеймо в знамя, причем так, что те, кто тебе его оставил, всю жизнь будут каяться. То, что с тобой произошло прошлой ночью — не клеймо. Это рана, она болезненная, но она не определяет тебя.       Поппи Помфри вздохнула про себя. Сколько раз она говорила подобное девочкам? Но каждый раз это на разрыв души, каждый раз боль за этих девочек, за каждую из них, настоящая. И каждый раз тяжело дается каждое слово. Хотя Гермиона Грейнджер вообще-то не особо сложная пациентка, сильная, не разрушилась, и раны не тяжелые, нет внутренних кровотечений и разрывов, нет угрозы беременности... Но от этого все равно не легче. Насилие всегда насилие. Нельзя сравнивать. Иначе разучишься понимать и сочувствовать.       Странно, школьную целительницу совсем не трогали травмы после квиддича и неудачных магических шуток, никакой жалости она к детям не проявляла. Лечила и отправляла в их общежития. Но к пострадавшим девочкам относилась совсем по-другому...       — Я знаю, в магловском мире, — продолжила она, — есть женщины, которые подняли свои раны на знамена, они организуют службы помощи женщинам, пострадавшим от насилия. Но, если честно, я не вижу, чтобы это был твой путь. Твой путь — как можно скорее вернуться к нормальной жизни. Твой мир сейчас относительно устойчив. Да, я знаю, что ты потеряла дом, и никто не знает, где твои родители. Северус узнавал на днях, их не было среди пленных Воландеморта, и когда Пожирателей отправили за ними, ваш дом был пуст. Но это все равно боль. Но, так или иначе, сейчас ты в безопасности и в окружении людей, которые к тебе хорошо относятся. Ты сама можешь решить, говорить кому-то о произошедшем или нет.       — Подождите маленько, мадам Помфри, дайте мне осмыслить то, что вы говорите...       Гермиона отставила поднос на тумбочку, пошарила в вазочке с печеньем, пусто. Целительница улыбнулась, снова стукнула по тумбочке палочкой, поднос исчез, но появилась новая вазочка с печеньем и шоколадом, а также чашка с чаем.       Гермиона улыбнулась.       — Кто-нибудь объяснит мне, как эльфы понимают, что подать?       «Уже улыбается и может думать о чем-то другом, хорошо!» — отметила про себя мадам Помфри.       — Очень просто! У них с педагогами и ключевыми сотрудниками школы магическая связь, как с хозяевами. И они слышат наши невербальные просьбы. Стучишь палочкой, произносишь невербальное заклинание и говоришь, что подать, и они тебя слышат. Северус одно время любил развлекаться с этим. Еще до возрождения Воландеморта, когда жизнь была спокойная, мы иногда собирались по вечерам пообщаться. Когда почти все съедят, он даст команду убрать со стола, и кто-нибудь обязательно скажет, верни мне мой шоколад или мой пирожок, он стукнет палочкой, и на столе появляется тот самый надкусанный пирожок.       Гермиона рассмеялась:       — Профессор Снейп мне однажды так шоколад возвращал! Это было так мило!       — Услышал бы он, как ты в одной фразе сводишь его имя и слово «мило»!       Смеялись уже обе.       — Мадам Помфри, если бы директор был в школе, он бы узнал... про меня?       — Узнал бы. И пришел бы поговорить с тобой.       — Стыдно так говорить, но даже хорошо, что его нет... Не придется с ним разговаривать об этом.       — Он бережный и тактичный с девочками.       — Все равно он мужчина!       — Понимаю тебя.       — А вы ему расскажете, когда он вернется?       — Если ты захочешь, чтобы я ему не говорила ничего, не скажу, и Минерва не скажет. Но если он решит проверить мои журналы и протоколы, он увидит.       — Не говорите, пожалуйста... Мне будет неловко перед ним.       Горько усмехнулась. Продолжила:       — К тому же я лишила его алиби, если вдруг его кто-то до сих пор подозревает в нехорошем отношении ко мне... Я же теперь не девственница. Но, если честно, я даже представить не могу, чтобы профессор Снейп мог такое...       — А давай проверим? — снова улыбнулась мадам Помфри. — Встань предо мной или ложись ровно на спину!       Гермиона легла.       Взрослая ведьма водила над ней волшебной палочкой, и что-то шептала.       — А, знаешь, девочка, несмотря на то что твоя вагинальная корона, то есть девственная плева, надорвана, магически ты осталась невинной! То есть твою душу грязь, в которую тебя окунул непорядочный молодой человек, не задела. Это же хорошо! Значит, твоя душа, хоть и болит, осталась цельной!       — Я не совсем понимаю, мадам Помфри...       — Что ты знаешь про цельность души?       — Душу разрывает совершенное убийство!       — А еще душу может разрушить покушение на основы личности человека, на его безопасность, на цельность его тела. К сожалению, у многих девочек после нападений на них душа остается поврежденной, и бывает, что душевные раны так и не затягиваются. Твоя душа цела. Ты очень, очень сильная волшебница и сильная личность, Гермиона! Не значит, что другие девушки слабые, я не сравниваю. Но ты невероятно сильна. Возможно, ты спасла свою душу тем, что смогла дать отпор этому идиоту. А может, ты просто сама по себе такая мощная, я не очень в этом разбираюсь. Но очевидно, что эта ночь точно не определяет тебя никак, не прикрепляет к тебе никаких ярлыков. С тобой произошло несчастье, но после несчастий восстанавливаются. Нужна только стабильная здоровая жизнь.       — Мне все равно грустно... Я... как бы это сказать... Не собиралась... ну, начинать. А получается, что вот... Простите...       — Услышать косноязычную Гермиону Грейнджер — дорого стоит! — улыбнулась целительница. — Не обижайся на мою шутку. У многих нет опыта и навыка разговоров на определенные темы, и бывает и трудно подобрать слова, и вообще говорить вслух о том, что относится к сексуальности. Но мне кажется, я понимаю, о чем ты. Скажу тебе вот что. Ты так и осталась чистой невинной девушкой. Ты не приобрела прошлой ночью никакого сексуального опыта. Ты приобрела еще один опыт насилия. Понимаешь? Очень жаль, конечно, что у тебя к твоим 18 годам так много опыта насилия и так мало опыта любви...       — И опыт предательства... Я же считала Рона другом...       — Опыт предательства ты приобрела раньше. Извини, но он всегда вел себя не очень красиво по отношению к тебе. Надеюсь, я тебя не задела этим. И, знаешь, я бы не назвала его притязания к тебе именно предательством. Он ничего тебе не обещал, поэтому как бы и не предал. Поступил мерзко, конечно. Но для него все это нормально. Есть девушка, на которую он претендует, и для него нормально было взять тело этой девушки, не спрашивая ее согласия. Я уверена, он даже не понял, что совершил насилие.       Гермиона кивнула. Да, все так и есть.       Потом, не сдержавшись, зевнула.       Мадам Помфри тут же встала.       — Тебе пора спать, милая! А мне пора на вечерний обход. Я скажу Минерве, что ты спишь, когда она придет тебя проведать. И что ты остаешься пока здесь, у меня. Иди умывайся, а я принесу тебе свечи для восстановления слизистой и снотворное. Да, я хочу, чтобы ты снова выпила снотворное, потому что, если начнутся кошмары, тебе может быть страшно тут одной. А так ты проспишь 8-10 часов почти без снов. Не бойся ничего. Завтра, как проснешься, приходи ко мне. Я тебя посмотрю, если понадобится. И, Гермиона Грейнджер, — мадам Помфри вздохнула, — утром нам надо будет решить один очень важный вопрос, будешь ли ты подавать заявление в аврорат на Рональда Уизли за изнасилование?       — Заявление?!       — Да! Если будешь, я подготовлю документы, заместительница директора МакГонагалл подпишет. А теперь спи!       — Конечно, теперь я точно смогу спокойно уснуть... — проворчала Гермиона.       — Сможешь, дорогая, сможешь!       «Мерлин, Мерлин, Мерлин!» — ругалась про себя школьная целительница мадам Помфри, понимая, что горячими слезами в своей душе она оплакивает не только судьбу Гермионы Грейнджер и огромного количества других девочек, виноватых только в том, что они... девочки, но и ту, давнюю, доверчивую, влюбленную Поппи, растоптанную мимоходом бесчестным человеком только за то, что она была красива и наивна...       Как жаль, что Северуса нет в школе! Как бы сейчас помог его спокойный голос, как было бы хорошо просто переругиваться с ним, расслабляясь в потоке его то сарказма, то иронии! Он как стержень этой школы, ее дома, ее стен, ее опоры. Без него Хогвартс как будто не Хогвартс.       Скорей бы Минерва пришла, что ли! Нет, завтра с девочкой пусть Минерва разговаривает! Она, Поппи, больше не сможет!       Но на самом деле она знала, что если надо, сможет. И сможет, к сожалению, еще не раз... Будет разрушаться после каждого такого случая, но продолжит со всей свой силой осматривать лечить, держать за руку, разговаривать, спасать, дарить надежду.       «Интересно, как в самом деле Северус сделал так, что при нем девочек перестали насиловать? По крайней мере, жестко, до травм?»