Не ходите к нему, сэр!

      Несмотря на снотворное, проснулась Гермиона Грейнджер рано. Выпила питательный раствор, стоящий на тумбочке, обнаружила на стуле новое белье своего размера, простое, но комфортное, хлопковое, и прокладки, а также мазь, которую, как она поняла, она должна нанести на немного горящие места между ног. Вспомнила, что вечером не помазала мазью шрам на руке, вздохнула. Сходила в душ и с удовольствием помылась, не жалея воду и хогвартское жидкое мыло, вычистила джинсы и свитер заклинанием и вышла из палаты.       И сразу же столкнулась с Ханной Аббот.       — Ты нездорова, Грейнджер?       — Немного, но это не опасно!       — Тогда можешь мне помочь?       — Конечно!       — Дина Кроули родители забирают домой, ай, ты его не знаешь, 2 курс, Пуффендуй, ему надо помочь сходить в туалет, умыться, одеться. Справишься? Стоять рядом с ним в туалете не надо, просто помоги ему дойти! И двери не закрывай, вдруг он там упадет. Когда завтрак подадут, помоги ему поесть, у него проблемы с координацией. А то я не успеваю, мне надо с мадам Помфри подготовить его документы и собрать запас зелий, дать его родителям с собой. И сегодня еще нескольких будут домой забирать, не хотят оставлять в Хогвартсе после того, как Снейпа арестовали. Будешь помогать?       И Гермиона занялась тем, что у нее неплохо получалось (впрочем, что у нее вообще получалось плохо?) — ухаживала, переодевала, кормила... Покормив завтраком мальчишку, быстро сбегала в свою отдельную палату, где ее ждал ее завтрак, на ходу перекинулась с мадам Помфри несколькими словами и заверила целительницу, что она в порядке, и вернулась в большую общую палату, ухаживать за другими.

...

      С Дином Кроули ей пришлось повозиться. Он в самом деле оказался раскоординирован, не мог сам идти не потому, что не стоял на ногах, а потому что не понимал, куда идти. Судя по злому выражению лица, он осознавал свое состояние. И отчаянно старался держаться. Что за проклятие на нем, Гермиона не поняла, а в его карте, когда мадам Помфри принесла ее и положила на его тумбочку, прочитала, что мальчику рекомендовано лечение в госпитале Св.Мунго, но его выписывают под ответственность родителей.       Аббот шепнула ей, что Кроули лечил сам Снейп, а зелья — одно для шрама, у мальчика на полспины жуткий шрам, другое для поднятия настроения, а то парень совсем сдал и без зелья просто лежит носом в подушку. Наверно, какой-то аналог магловских антидепрессантов, подумала Гермиона, потом заглянула в коробку с зельями, что принесла Ханна, и предсказуемо обнаружила на флакончиках подписи «С.С.». Ну конечно, кто, кроме Снейпа, такое приготовит.       На мгновение у Гермионы дрогнуло в груди. Это ведь такая забота — подумать о том, что ученику после тяжелого проклятия будет очень плохо, и сделать ему что-то, что поможет морально пережить тяжелое состояние! Впрочем, чему она удивляется? Снейп и о ней заботился. Одна ванна с укрепляющим составом и выходной в его гостиной чего стоили! Кому скажи, что она принимала ванну в личных покоях профессора Снейпа и спала на его диване...       Странный он человек, профессор Снейп. С одной стороны, злобный и едкий, а с другой — ответственный, внимательный и заботливый. И надежный. Как ему там, в камере в Министерстве? Хорошо хоть, не Азкабан...       В туалете Гермиона развернула пацана спиной к унитазу и сказала, что сейчас она выйдет, а ему надо будет спустить штаны и просто сесть назад. Он заозирался, пытаясь понять, откуда раздается голос и кто вообще говорит. Так и не остановив взгляда на Гермионе, пробормотал «понял».       Стоя за дверьми и прислушиваясь (вдруг в самом деле начнет падать), и одновременно стараясь не слушать (вообще-то звуки естественных оправлений не очень приятные), Гермиона в щель увидела, как он по стеночке, то и дело замирая, добрался до раковины и начал шарить в поисках крана. Разум не поврежден, подумала она, а вот связь между мозгом и телом... Что-то в ней нарушено.       Пришлось ей зайти к нему, открыть для него воду, после подать полотенце и помочь промокнуть лицо. Хорошо хоть, что больничные штаны на резинке мальчик все же смог подтянуть, правда, смыть за собой не смог.       Работа в больничном крыле не всегда красивая и приятная... Но почему-то это не смущает, не вызывает брезгливости, как, например, постель Рона. Хотя запахи в уборной после Дина тоже не очень-то... Гермиона махнула палочкой и очистила воздух. Она испытывала к мальчику только участие.       Сможет ли он выздороветь? Почему его забирают? Почему вообще стали забирать еще не здоровых детей после ареста Снейпа? Может, «Ежедневный пророк» что-то нехорошее написал? Что дальше будет с этими детьми? Почему их не переводят в Св.Мунго? Непонятно. Но сейчас некогда икать вчерашний «Пророк» и спрашивать о чем-то мадам Помфри, дел много.       Помогая в больничном крыле, Гермиона как будто забывала о своих бедах. Быть умелой, знающей, полезной, делать все, как следует, — это она умеет. И похоже, ей это нравится.       Дин Кроули был щупленьким мальчиком со странным немного вытянутым лицом, сероватыми веснушками и блекло-рыжеватыми жидкими волосами. Его лицо показалось Гермионе смутно знакомым. Нет, конечно, в этом нет ничего удивительного, он учится в Хогвартсе, и когда он был на 1 курсе, а Гермиона на 6-м, она наверняка встречала его в коридорах школы, и на распределении видела. Но вот в чем дело, она уверена, что видела это лицо не в Хогвартсе и, главное, при каких-то очень неприятных обстоятельствах... Где, когда? Но, как ни старалась, Гермиона не могла это вспомнить. Странно, она помнит все и всегда, а тут... В чем дело? Может, она видела не самого Кроули, а кого-то, очень на него похожего?       Но думать об этом некогда. Надо готовить к отправке домой других детей.       Еще двоих готовили все же к переводу в Св.Мунго. Одну девочку в больницу перевезут родители, а у другой родителей больше нет... И непонятно, знает ли она об этом. Ее тело живое, без ран, без травм, нормально функционирует. Но она словно не реагирует на обращенную к ней речь и вообще не людей.       Гермиона даже не подозревала о таких проклятиях. А Снейп знает, как их снимать... По словам Ханны Аббот, он говорил, что нужно время, и дети придут в себя. Если, конечно, ими заниматься. Но теперь, когда единственного человека, который мог им помочь, нет... Да, вся надежда на целителей Мунго. Наверняка там есть специалисты по темной магии.       Больно, так все же больно за всех... За что они пострадали? За то, что хотели жить в мире и безопасности? Хорошо, что Гарри, кажется, перестал винить себя в том, что погибло, было ранено и проклято столько людей. Пусть он лучше блаженно наслаждается жизнью у Уизли, чем бесконечно кается и изнывает под грузом ответственности за все и за всех. Пусть наконец отвечает только за себя да за Джинни. Так лучше. Так гораздо лучше.       Если подумать, то Гарри, конечно, уникальный человек, очень сильный, очень чистый, — размышляла Гермиона, делая рутинные, хоть и не всегда простые и приятные, дела в больничном крыле. У него же никогда не было возможности быть самим собой. Для дяди и тети он был ненавистным ребенком, постоянным напоминанием о том, что Дурсли вообще не хотели знать. В школе с первого дня — знаменитостью, избранным. Мало кто относился к нему, как к человеку, разве что они с Роном. Хотя... Рон всегда завидовал Гарри. А она сама приняла миссию Гарри как свою. А потом... Потом ему пришлось вполне осознанно пойти умирать за всех, потому что так надо, потому что такая у него судьба. И вот во всем этом Гарри умудрился остаться добрым, чистым, честным, преданным, любящим, участливым.       Воландеморт был сиротой-полукровкой, и чем это закончилось? Снейп был ребенком, к которому с первого же дня приклеился ярлык, и вырос озлобленным на весь свет, и только ответственность за других людей сделала его осознанным и... каким? человечным? взрослым? Может, и Гарри остался человечным, потому что всегда (ну, все время, что Гермиона с ним знакома) осознавал свою ответственность за волшебный мир? Может быть...       Снейп... Так странно вспоминать, как они во время учебы его постоянно в чем-то подозревали, как ненавидели его. Вообще-то было, за что, если честно. Но почему-то сейчас это не имеет значения. Интересно, какой Снейп настоящий? Тот мелочный, придирчивый и грубый? Или сегодняшний очень взрослый и мудрый? Хочется верить, что сегодняшний. Или и тот, и другой, просто пришло другое время, и он изменился. Люди же меняются. Особенно когда переживают то, что пережил Снейп.       Как ему сейчас там, в камере в Министерстве? Никакой маховик времени не поможет вытащить его оттуда.       Вообще это несправедливо, что его арестовали! Совершенно несправедливо! Должно быть расследование, должны выяснить, что он всегда был на нашей стороне, был в Ордене Феникса, что убийство Дамблдора было все равно, что эвтаназия! И еще сильный политический ход! Как сказал Гарри, это было нужно, чтобы Воландеморт стал доверять Снейпу безоговорочно и сделал его директором школы, а Дамблдор уже был обречен, ему оставалось совсем немного времени!       А что Снейп привел в школу Пожирателей смерти, так что ему оставалось делать? Он вынужден быть подчиняться Воландеморту! Ну ведь правда же, если бы не Снейп, в Хогвартсе в этот год было бы намного страшнее! А еще, наверно, Дамблдор хотел, чтобы бузинная палочка принадлежала Снейпу и не слушалась Воландеморта...       Стоп, Гермиона! Стоп! Что-то тут не так!       Не может быть, чтобы Дамблдор рассчитывал, что Воландеморт не догадается, кому принадлежит бузинная палочка! Ох, что же здесь не сходится?       Получается, Снейп тоже был изначально обречен, как и Гарри? Нет, не может быть! Хотя почему не может...       Нет, ну как так!!!       А, с другой стороны, какие были варианты? Не подставлять Снейпа, не выводить Гарри под палочку Воландеморта... И что? Дать Сами-знаете-кому победить, захватить всю Британию?       «Цена победы непростительно высока», — сказал на похоронах директор. Да, так и есть. Цена победы чрезмерно высока. И не все делалось правильно, конечно, и многих жертв, наверно, можно было избежать. Но кто знал, как правильно?       Рон сначала считал, что Гарри знает, а когда понял, что не знает...       Как стыдно ей, Гермионе, сейчас за то, что она шушукалась с Роном за спиной Гарри, когда тот зациклился на дарах смерти! Прости, Гарри, ты был мудрее, чем я. А я, как и Рон, потеряла тогда веру.       Кстати, интересно, почему она в какой-то момент оправдала Рона, что он ушел, тем, что на него воздействовал крестраж, а себя этим не оправдывает? К себе строже счет? Или просто привыкла быть той, на кого эти двое смотрят в самых сложных ситуациях? Привыкла, что обязана быть безупречной?       Но не получается у тебя быть безупречной, Гермиона Грейнджер... Была бы безупречна, не случилось бы всего того, что случилось у Уизли. И нет, это не только про то, что Рон решил, что все, пора наконец спать вместе. А про все. Что вообще все это было? Почему она приняла как данность то место, что ей отвели Уизли? Почему позволила нападать на себя, в чем-то себя обвинять? Что с ней произошло?!       Как все непросто! Голова кругом!       Поток ее мыслей прервал голос Ханны Аббот:       — Грейнджер, за Кроули пришли, помоги его проводить!

...

      Она узнала этого мужчину сразу. Странное вытянутое лицо, блеклые сероватые веснушки, жидкие волосы... И выступающие вперед зубы, которые он скалил тогда и которые сейчас не видны.       Этот человек был среди тех, кто повязал их с Гарри и Роном в лесу и доставил к Малфоям. Он гагыкал Гермионе в лицо, а в какой-то момент наклонился к ее уху и проворковал: «Исхудала! Что, уделали тебя два парня за зиму, да, Грейнджер? Это же ты, верно? Ничего, что грязненькая, переживем! Зато привычная, раздолбанная, орать меньше будешь!» Потом его оттолкнул от нее Сивый, и ей стало не до него.       Сейчас он стоял посреди палаты и смотрел Гермионе в лицо. По его глазам было видно, что он ее узнал. И понял, что она тоже его узнала.       Его правая рука дернулась.       Гермиона среагировала первой:       — Инкарцеро!       И черные ленты начали обматывать, обвязывать, стягивать тело мужчины.       — Экспеллиармус! Петрификус тоталус!       И сразу после этого:       — Экспекто...       Честное слово, Гермиона Грейнджер только хотела отправить патронуса Кингсли Брустверу с сообщением, что в Хогвартсе Пожиратель смерти. Но кто-то вырвал из ее рук волшебную палочку.       Гермиона, не успев подумать, замахнулась с разворота левой... (откуда взялось? никогда же почти не дралась, разве что с Малфоем на 3 курсе).       Перехват, разворот, рука за спиной... да что же это!!!       Заорала:       — Вы с ума сошли?! Мракорборцев сюда! Это Пожиратель смерти!       Профессор МакГонагалл отпустила свою лучшую ученицу и выдохнула:       — Ну вы даете, мисс Грейнджер!       Гермиона распрямилась, потирая вывернутое плечо. Огляделась.       Связанный Кроули-старший лежал бездвижно на полу. Дин растерянно и напряженно озирался. Мать обнимала его и гладила по голове, спине, плечам, что-то шептала ему. В больничное крыло входили мракоборцы.       Гермиона Грейнджер точно так же, как и Северус Снейп, спокойно отдала мракоборцам свою волшебную палочку и так же спокойно дала себя увести. Только наручники на нее не надели.       Кроули развязывать не стали, транспортировали, используя заклинание «левикорпус».       Когда вышли во двор, Минерва МакГонагалл, исполняющая обязанности директора школы чародейства и волшебства Хогвартс, на несколько минут открыла для трансгрессии школьный двор.

...

      Место, куда ее перенесли двое мракоборцев, она не узнала. Но это было явно Министерство магии.       Кабинет, в котором ее допрашивали, был самый обыкновенный. Явно чей-то рабочий. Старые шкафы со свитками пергаментов и книгами, волшебный сейф, обшарпанный стол, неудобные стулья...       Она раз за разом рассказывала разным людям, как на них с Гарри и Роном напали в лесу, как среди тех, кто доставил их в резиденцию Воландеморта, был этот человек. Отказывалась говорить, что они делали в лесу и как им удалось сбежать, тем самым вызывая раздражение.       Казалось, это длилось часами.       Потом пришел Кингсли Бруствер.       — Ну и навела ты шороху, Гермиона!       — А что, должна была не реагировать? Дать ему напасть на меня в школе?       — Нет, все правильно сделала. Только черной метки у Кроули нет. Но Поттер тоже его опознал.       — Гарри был здесь?       — Разумеется, мы сразу вызвали его и Уизли. Тебя обедом кормили?       — Меня даже в туалет не выпускали!       — Вон та маленькая дверка, по коридору до конца, и влево, там уборная. Потом поешь, подпишешь протокол, я верну тебе палочку и кто-то из авроров проводит тебя в школу. Кстати, только запомни, сказал тебе это не я, но это сам Кроули на сына проклятие наслал, чтобы тот его не сдал. Признался уже. В доме Кроули прошлым летом часто егеря собирались, и мальчишка это знает. И всех гостей знает в лицо и по именам. Когда стало ясно, что Воландеморт убит, Кроули и проклял мальчика. Мальчик сейчас в Мунго в отдельной палате, под охраной, вместе с матерью. Его, скорей всего, спасут. Но пришлось пока спрятать его от тех, кого он может выдать.       Поедая пирожки и запивая их чаем, Гермиона вычитывала протокол, потом писала к нему возражения. Когда Кингсли Бруствер подал ей ее волшебную палочку, за окном уже начало темнеть.       Снова пришли два мракоборца, взяли ее под руки и куда-то повели. Наверно, на выход. Бруствер шел с ними.       В дверях очередного коридора остановились.       — Стойте, арестованного пропустим! — скомандовал исполняющий обязанности Министра магии.       Гермиона замерла. Из противоположных дверей в большой холл в сопровождении мракоборцев выходил Северус Снейп. Помятый, заросший щетиной, отстраненный, он окинул холл равнодушным взглядом. И запнулся, так, что чуть не упал, встретившись глазами с Гермионой Грейнджер с точно таким же «конвоем», как у него.

...

      Северус Снейп знал, что за ним однажды придут. Но все равно оказался к этому не готов.       Трясина обреченности, в которую его затягивало и затягивало во сне в ту ночь, не исчезла, когда его разбудил стук в двери и в его гостиную вошли мракоборцы и исполняющий обязанности Министра магии Бруствер. Снейп усмехнулся про себя, что вот он какая большая шишка, его приходит арестовывать сам Министр.       Директор не сопротивлялся. А смысл? Все равно ничего не изменишь.       Труднее всего было даже не остаться спокойным и не дать мракоборцам себя увести, а отдать Брустверу свою волшебную палочку.       Что бы в жизни Северуса Снейпа ни происходило, его палочка всегда была с ним. Это та самая палочка из черного дерева, длинная, жесткая и очень сильная, которую, продав какой-то семейный артефакт, потому что не было денег, купила ему мать у Олливандера, когда он накануне своего одиннадцатилетия получил с совой письмо из Хогвартса.       Он уговорил мать поехать в Косой переулок на следующий же день после получения письма. Ну как уговорил... По-детски ныл полдня, весь вечер и часть ночи (до прихода домой пьяного отца). И мать, тихонько и спешно выпроваживая сына из своей спальни (чтобы не заметил отец), пообещала ему, что да, завтра поедем за палочкой, прямо рано утром. Сейчас Северус Снейп предполагал, что это был повод матери уйти из дома и провести субботу подальше от злого и похмельного отца. Но для него тот день все равно был и до сих пор остается лучшим днем рождения в его жизни, а волшебная палочка — лучшим в его жизни подарком. Если, конечно, не считать немного корявый цветочек, который наколдовала ему Лили, когда ему исполнилось 10.       Северус Снейп, лежащий на кровати в камере во внутренней тюрьме Министерства магии улыбнулся, вспомнив, как Лили тогда немного застенчиво прикрыла его сомкнутые ладони своими, положив в них перед этим подобранный в зимней слякоти жухлый лист, а когда он разомкнул ладони (совершенно не желая этого делать, ему хотелось, чтобы Лили держала его руки в своих долго-долго, всю жизнь), в них лежал немного блеклый похожий на василек, но желтоватый цветок.       К сожалению, цветок к утру следующего дня превратился снова в жухлый лист, и маленький Северус бил и бил по своей подушке кулаком, стараясь сдержать слезы и сходя с ума от предощущения, что вся его дружба с Лили, начавшаяся с теплых и красивых чудес, обернется грязным прошлогодним листом...       Да, если не считать Лили, это одно из лучших воспоминаний его детства и однозначно лучшее воспоминание о матери.       Она повела его в Косой переулок прямо 9 января, в день его рождения. Кстати, тогда же он первый раз в жизни трансгрессировал, вцепившись в руку матери! И вообще-то не очень приятные ощущения, возникающие во время трангсрессии, восхитили его. И он потом очень сильно обиделся на мать, когда она категорически отказалась учить его, еще нешкольника, самостоятельной трансгрессии. В Косом переулке она сначала зашла к скупщикам с какой-то шкатулкой, а вышла с мешочком с галлеонами, и только потом они пошли за палочкой.       Когда они пришли в лавку Олливандера, мама непривычно тепло и нежно обняла его и прошептала: «Ищи, сынок, твоя палочка сама выберет тебя! Поверь, ты очень сильный волшебник и у тебя будет одна из лучших палочек этого мира!» И он поверил ей.       Он ощутил ее сразу, эту палочку, перебрав перед этим, кажется, полмагазина. Мистер Олливандер вынес ему коробочку с этой палочкой с каким-то особым трепетом и очень аккуратно вложил эту черную, завораживающую палочку в не очень чистую ладонь мальчика.       Она льнула к его руке, хотя смотрелась поначалу несколько несуразно, слишком длинная для его худой кисти. Мать давала ему иногда свою палочку, она была намного короче и светлее, и как будто мягче. Мамина палочка не была ему предана, это очевидно, но слушалась его, и он знал, как ощущается сила и магия в руке и во всем существе. С этой палочкой, которую он сразу же, с первого мгновения признал своей, все почувствовалось иначе. Совершенно иначе. Палочка была как будто продолжением его руки. Нет, не руки, продолжением его самого. Она не творила чудеса, как палочка мамы, она оказалась верным и в самом деле преданным проводником его собственной магии, его собственной силы, его собственных, как тогда казалось, чудес. Она словно открывала ему его самого. И обещала ему иной, полный свободы, силы и тех самых чудес мир.       И он тогда поверил маме. Поверил, что он очень сильный волшебник и что его палочка — одна из лучших. Впрочем, он никогда не сомневался в своей исключительности, его «особость» всегда была с ним, сколько он себя помнил. Но когда об это говорит мама... И когда ты в самом деле ощущаешь в себе невероятную, неограниченную силу...       Да, мама учила его колдовать еще до школы, втайне от отца-магла. И у него получалось. И вера в безграничность его магической силы крепла и крепла в нем.       Если бы эта магическая сила могла спасти его от того, что ему пришлось пережить в школе... Каким бы сильным волшебником ты ни был, когда на тебя нападают четверо тоже не самых слабых, но совершенно бессовестных волшебников, ты не всегда можешь устоять...       Наверно, он потому и попал сначала в друзья к молодым Пожирателям, а потом к Темному лорду, что там никто над ним не издевался и там точно никто не сомневался в его способностях.       «А потом ты годами, — Северус Снейп усмехнулся, — обманывал того, кто считал себя сильнейшим волшебником всех времен. А потом он тебя убил, и спасла тебя, обманув саму смерть, девочка, ученица, которую ты считал зубрилкой, не способной ни на что, кроме как запоминать наизусть страницы учебников. Просто пришла за тобой, взяла тебя за руку и выдернула тебя из прошлого в будущее...»       И вот эту длинную жесткую палочку, которую мистер Олливандер передал ему с большим уважением во взгляде, ему пришлось отдать...       Но так было нужно.       Все остальное уже не имело значения. Переодеться, дать заковать себя в наручники. Дать доставить себя в аврорат и в камеру при Министерстве. Не в Азкабан. Значит, не просто осудят, а будут расследовать дело.       Впрочем, уже все равно. Только как вот школа без него? Как Минерва справится с гоблинами-рабочими? Те женщин не воспринимают вообще, если это не богатые клиентки Гринготтса. А женщина-руководитель в их традициях — все равно что домовой эльф, поставленный командовать ими. Может, Минерва догадается привлечь Лонгботтома. Тот хоть и ученик и очень молод, но чем-то смог вызвать уважение гоблинских бригадиров. Может, неизвестно откуда взявшимся спокойным достоинством?       Хотя известно, откуда... Мальчик в борьбе ощутил уверенность в себе и свою силу, а ответственность сделала его взрослым. Нет, это точно было хорошим решением — сделать Лонгботтома старостой школы. И Аббот, и Паркинсон.       Аббот строга и справедлива, ее слушаются.       Паркинсон нужна слизерницам, она своя, а не поддержать детей «с другой стороны» никак нельзя. Плюс жизненно необходимо было поддержать саму Пэнси, дать ей серьезное дело, чтобы она устояла. Непросто ей, конечно. Осталась одна, родня рвет на части ее наследство, и сама под прицелом аврората. Хорошо, что удалось уговорить ее остаться в школе. Тут она в безопасности. И ей нужна сейчас твердая, устойчивая позиция и деятельность, не связанная с войной.       Жаль, мисс Чанг отказалась быть старостой. Но он понимает, она со дня на день может уйти из школы, — как только ее мать выпишут из Мунго. Неправильно, конечно, что нет старосты из Когтеврана, но Чанг единственная совершеннолетняя когтевранка среди тех, кто остался на лето. А несовершеннолетних в старосты сейчас нельзя, слишком высока ответственность, старосты должны ее осознавать.       Хорошо, что он на днях расширил их полномочия, Минерве будет легче.       Так за мыслями о школе Северус Снейп досидел до завтрака, а потом до обеда. Еда была на удивление приличный. Не Хогвартс, конечно, но и не Азкабан. Яичница, тосты, сыр, кофе, все вкусное на завтрак. Мясо, овощи, бульон на обед. Порции небольшие, ему маловато, но это не навечно. Не навечно же?       Незадолго до обеда ему принесли сумку с его личными вещами. Он знает эту гобеленовую сумку в бордовых тонах и вышитым золотым вензелем «ММ». Минерва... Прекрасный способ выразить поддержку без слов — прислать ему передачку в своей очень ценной для нее дорожной сумке ручной работы. Причем без гарантии, что сумка вернется к ней. От это стало тепло. Прощение со стороны Минервы МакГонагалл значит для него чуть ли не больше, чем возможное оправдание будущим судом. Бой с ней, когда он вынужден был потребовать сдать ему Гарри Поттера в тот последний вечер, — это было страшно. Он боялся задеть ее, ранить ее, но приходилось отбиваться. И было страшно, что она никогда, никогда в жизни, не простит его за эти месяцы его директорства...       А тут она заботливо собрала для него все самое нужное и принесла в своей любимой сумке в Министерство. Это «ММ» на сумке — как записка от нее.       Белье, гигиенические принадлежности, пижама, теплые носки, его домашние (ночные) мягкие кожаные туфли. — было видно, что вещи перебирали, прежде чем ему отдать. Поэтому непонятно, это Минерва не положила ему ни одной книги и ни одного пергамента с перьями и чернилами или это мракорбцы вытащили все, что помогло бы ему скрасить такое непривычное, и потому тягостное безделье.

...

      В первый день никто к Северусу Снейпу не пришел, никто на допрос его не вызывал.       После обеда он дремал, не в силах выбраться из тяжелых странных похожих на явь, сновидений. Мелькала молодая Поппи Помфри, почему-то Гермиона Грейнджер и девочка, которую в прошлом сентябре он отбил у парочки обнаглевших пуффендуйцев.       Девочка вроде выправилась, он доверил ее Поппи. А с парнями разделался жестко. Лишил их возможности вообще иметь личную жизнь на территории школы. Правда, есть опасность, что, вырвавшись на свободу, те дорвутся... Но тут он ничего не может сделать.       А потом он втайне, втихую, вызывал к себе самых отъявленных ловеласов и просто предупреждал их, что хоть один факт принуждения или насилия, и он сдает их или Кэрроу, или Министерству, и обязательно проследит. Таких только страх наказания остановит. С остальными, приглашая их к себе в подземелье небольшими группами, провел тоже тайные беседы о согласии, об ответственности за последствия, а также о том, чем отличается секс по любви от «сунул, кончил». Сколько же это времени и сил заняло! И часто впустую, если честно. Он не мог не видеть, что многие слушают его, как белый шум...       И с гриффиндорцами поговорить не удалось, совсем. Выкормыши МакГонагалл они его не воспринимали. Точнее, воспринимали его исключительно, как врага. Но на Гриффиндоре всегда с этим было потише. Разве что Маклаген мелкий мерзавчик. Но и он не переходил вроде ни разу последней черты. Да и девочки в Гриффиндоре боевые.       Гриффиндорцы «развлекались» по-другому...       Как же он ненавидит слово «развлекаться» по отношению к издевательствам над другими людьми! Хотя и сам когда-то его использовал. Как они с Мальсибером на 3 курсе «пошутили» над Мэри Макдоналдс! Лили ему тогда жесткую выволочку устроила. Но жизнь научила смотреть на это по-другому...       Но так или иначе, за 9 месяцев его директорства, кроме того сентябрьского случая, девочек больше не насиловали. Или ему не было об этом известно. Впрочем, если бы были травмы, он бы об этом узнал.       В ночной сон провалился быстро, спал крепко, без сновидений, проснулся рано, как подтолкнули.       И снова его одолевали мысли о школе. В этот раз о детях, которые находятся в больничном крыле и сейчас остались без его помощи. На некоторых такие проклятия, с какими никто, крое него, Северуса Снейпа, не справится. Кое-что может сделать Малфой, но кто ж догадается пригласить в больничное крыло Драко. Ну и без присмотра он бы и сам Драко такое не доверил. Опыта у мальчишки маловато.       И несколько раз прорывалось, как вспышкой: Грейнджер! Где она? Как она? Почему такая тупая тоска при мыслях о ней, до дурноты? Что с ней? А вдруг и правда он теперь может ощущать девчонку на расстоянии, и ей сейчас плохо?       Вот ведь угораздило его вляпаться в магическую связь с ученицей! Не успел от предыдущих связей и обязательств избавиться, как в новой оказался! Ну, эта хотя бы не обременяет его, скорее он сам в этой связи обременение. Вот как это так, что его жизнь зависит от воли другого человека?       Хотя... Всегда так было. Все мы зависим от воли других людей. Все школьные годы он зависел от воли Джеймса Поттера, от желания того как раз «поразвлечься», используя Северуса Снейпа как игрушку. Потом зависел от воли Темного лорда, от воли Дамблдора... Потом Темный лорд решил, что волен лишить его жизни.       А потом одна девушка решила, что это в ее воле — вернуть, сохранить, спасти эту его жизнь. Что же это такое, снова мысли возвращаются к Гермионе Гренйджер!       Сейчас он по чьей-то воле заперт в камере Министерства магии, а не в Азкабане. И от воли нескольких десятков членов Визенгамота зависит, отправится он целоваться с дементором или вернется в школу, и, может, когда-нибудь ему повезет, и он будет целоваться с женщиной.       Тьфу ты, куда занесло его мысли. Ну надо же!       Сколько лет у него не было женщины?       После возрождения Темного лорда, нет, даже с момента, когда метка начала снова зудеть, точно никого не было. Любая связь с ним, особенно любовная, несла большие риски. Он должен был быть один, чтобы действовать уверенно, не беспокоясь за тех, кто за его спиной.       С чего вдруг снова захотелось? Завязал и завязал, привык, справлялся, и не тянуло уже. А вот же!       Грейнджер обещает вырасти красивой женщиной...       Так, стоп, Северус Снейп! Какая еще Грейнджер?! Ты с ума сошел?! Она ученица, она почти на 20 лет моложе! «Ага, словно нет в волшебном мире пар с еще большей разницей в возрасте», — мелькнуло у Снейпа.       Стоп!!! Надо скорее в школу, пожалуй, там он магией защищен от того, чтобы видеть в ученицах женщин!

...

      Пришли за Северусом Снейпом перед самым ужином. В камере есть часы, и это помогало не потеряться во времени, не уплыть головой из-за тесноты пространства, отсутствия событий и людей.       — Мистер Снейп, на допрос!       Двое. Опытные зрелые мракоборцы, один его ровесник, учился на Когтевране, другой старше, бывший гриффиндорец, кажется. Держались спокойно, не унижали, не оскорбляли. Дали несколько минут оправиться и привести себя в порядок, выйдя на это время из камеры. Надели магические наручники, а также путы на ноги, они не позволяют делать длинные шаги и бежать. И повели.       Коридоры как будто бесконечные. Камеры, камеры, камеры. Двери. Новые коридоры.       И вот наконец какой-то холл, хоть какое-то разнообразие.       — Стоять!       Встал, опустив глаза в пол. Помнит, как в Азкабане, где он провел некоторое время после первой войны, предупреждали, что не надо пялиться по сторонам.       С другого конца холла голос Кингсли Бруствера:       — Стойте, арестованного пропустим!       Поднял глаза. Осмотрелся.       И покачнулся от неожиданности и волны жаркого страха.       Грейнджер. С двумя маркоборцами, которые держат ее под руки с обеих сторон. Еще и в сопровождении исполняющего обязанности Министра. Худая, утомленная, какая-то посеревшая.       Ее-то за что?!

...

      Северус Снейп в упор смотрел на Гермиону Грейнджер и понимал, что его охватывает паника.       И вдруг...       В ее уставших глазах — всплеск радости.       И ее голос, обычный ее голос, хоть и с нотками усталости:       — Профессор Снейп!       Поворот головы, и снова говорит:       — Кингсли, можно мне получить свиданием с профессором Снейпом?       «Кингсли? Она зовет его по имени?» — на мгновение это дало надежду, что все не так, как выглядит.       — Нет, нельзя! — ответил Бруствер.       — А можно я ему хотя бы несколько слов скажу?       — Ладно, одна минута, Гермиона!       Улыбается, осматривает его всего как-то жадно, останавливается на его глазах. Да, у нее же есть привычка при разговорах смотреть прямо в глаза собеседнику. Сильная позиция, откуда у нее столько уверенности в себя, где берет... Когда-то его это бесило. Но сейчас... То, что он считал зазнайством, каким-то образом перешло в знания, в жадность до знаний (снова он сказал «жадность», вообще-то это качество, свойственное скорее ему), в силу. Невероятную личностную силу.       «От воли такой девушки не так и страшно зависеть!» — усмехнулся вдруг про себя Северус Снейп.       А она меж тем говорила:       — Меня не арестовали, профессор, я давала показания! Как вы? Впрочем, вам нельзя отвечать мне. Если вдруг вам интересно, я вернулась в Хогвартс. И вы возвращайтесь!       И снова улыбка, теплая, подбадривающая.

...

      Ему задавали вопросы. Он отвечал. Снова спрашивали о том же самом, но другими словами. Он снова отвечал.       Не скрывал ничего. Так проще. Называл имена. Рассказывал о том, о чем самому не хочется помнить, но забывать нельзя. Признавался. Отказывался. Не прикрывал никого, но ни на кого и не наговаривал. Так лучше. Правда и ничего, кроме правды. Может он наконец себе позволить не лгать, не притворяться? Быть наконец честным. А там будь, что будет.       После на удивление не очень долго допроса и равнодушного поедания давно остывшего ужина (овощи, те же, что были на обед, хлеб, печенье, чай) он лежал на кровати, не переодевшись, и глядя в темноту, вытаскивал и вытаскивал из памяти девичье «и вы возвращайтесь».       И мрак вокруг как будто расступался, становилось легче дышать.       Что за магия связывает его с этой девушкой? Почему вдруг ученица стала его светом и его (нет, он не боится этого слова) опорой? Почему его словно отпустило, когда он ее увидел? Почему ее улыбка дает ему жизненные силы?       Как много он еще не знает о магии и ее природе...       Снилась ему она, Гермиона Грейнджер, но почему-то взрослая, лет 30-ти, не меньше, но с теми же внимательными умными глазами, и с неожиданно короткими волосами. Стоит у окна в коморке при директорском кабинете, в которую он свалил всякие магические механизмы, оставленные Дамблдором, но во сне там прибрано, просторно, и окно чистое, светлое, за ним небо. И он подходит к ней со спины, берет ее за руку, а ее рука холодная, жесткая, грязная, тянет его, он поддается, и они оказываются в коридорах Хогвартса, в бою, в искрах от отрикошетивших заклинаний, и страшно, дико страшно, что он не успел найти Поттера и сообщить ему самое главное, а она крепко держит его и говорит сердито: «Гарри Поттер жив! А я пришла за вами. Так что дайте мне руку и, главное, не отходите от меня, пока все не закончится! Обещаете?»       Обещаю, девочка, обещаю...