Не убоюсь греха. Том 2

      В борьбе с самим собой Тони провёл всю дорогу до дома, а по приходе сразу же занялся ужином. Готовил он неплохо, просто не хотел этим заниматься. Готовка отнимала много времени, которое и так уходило на тренировки и разгульную жизнь. Проще было заказать. Сейчас же к плите подходить не было никакого желания из-за её состояния. А чтобы заварить доширак, ему и не нужно было чистой кухни. Налил в пластмассовую миску кипятка, высыпал специи из пакетиков, щёлкнул крышкой — и вуаля!       Казалось, что чувство вины за время, пока Тони кипятил чайник, подуспокоилось, но стоило сесть за стол и взглянуть на Августа, прочитавшего тихонько молитву и боявшегося прикоснуться к вилке, стало только хуже. Конечно, он мог и не бояться, а всего лишь не знать, как подступиться к блюду, однако в голову Тони упорно шли только те предположения, что лишь подпитывали его сомнения.       Август пронаблюдал за ним — как Тони снял крышку с пластмассовой миски, как накрутил лапшу на вилку — и попытался повторить. Закручивать вилку с непривычки ему было тяжело, но от предложенной помощи он решительно отказался:       — Я сам!       Тони невозмутимо поднял ладони и вернулся к еде. Сам так сам.       Из комнаты вышел Григорий, сонно зевая, и стоило ему приблизиться к столу, как Тони ощутил алкогольный флёр.       — Вы когда нахрюкаться успели? — осуждающе спросил он, скривив рот. Григорий выглядел помято. От него воняло не только перегаром, но и грязным телом. Одежда тоже была грязной. Он так и не приобрёл себе новые вещи. Видимо, посчитал, что это ненужная трата денег. А то, что перед водителем, который их в Новосибирск повезёт, он будет позориться и заодно позорить Тони с Августом — вообще не подумал.       — Некрасиво так начинать разговор. Я же не спрашиваю, что у тебя за висюльки бабские на шее? — несмотря на то что Григорий был пьян, двигался он вполне уверенно. Тони даже позавидовал его мастерству. Интересно, сколько лет подряд он тренировался?       — Вот, Август, — обратился к нему Тони, — так выглядят городские бесы.       — Ты кого бесом назвал? — Григорий вытащил из-под стола табуретку, со звонким стуком впечатал её в пол. — Акробат, завари-ка мне лапшички.       — Это моя лапша, — Тони пододвинулся к Августу вместе с дошираком. — Свою надо покупать. Надо было к пойлу и закусь взять. Что это вы так просчитались?       — Тебе что, хлеба жалко? — притворно возмутился Григорий. — Жадничаешь? А жадность — это что? — он ткнул пальцем в Августа.       — Грех, — тихо закончил тот и опустил взгляд в миску.       Тони подскочил из-за стола, резко открыл холодильник, вытащил доширак из пакета и небрежно бросил его перед Григорием. Август осторожно заметил:       — Так с хлебом насущным нельзя.       — Извините, — Тони откровенно издевался. С появлением Григория на кухне, он ощутил, как превратился в зажжённую спичку. Его бесил и виноватый Август, и вонючий наглый Григорий, и, конечно же, он сам, не способный извиниться за такую малость, как шлепок по заднице. Нашёл из-за чего переживать!       В груди заклокотало. Тони сел на место, попытался успокоиться и доесть лапшу, но Григорий снова подал голос:       — А кипяточку?       Тони медленно поднял голову, стиснул челюсти, опасно оскалился.       — Руки есть — сами нальёте.       Григорий покачал головой:       — Совсем на тебя городская среда плохо влияет. В общине был таким парнем хорошим, послушным, а тут никакого уважения к старшим.       Тони истерически рассмеялся, откинулся на шатающуюся спинку стула.       — А за что мне вас уважать? За то, что набухались? В общине я на вас работал, на побегушках был, здесь — вы мне никто.       — О, как мы заговорили! — Григорий хлопнул в ладоши. — Недаром на зоне к петухам не прикасаются. И мне тоже помогать тебе не надо было.       Оскорбление стало для Тони последней каплей. Он стукнул кулаком по столу, заставив Августа вздрогнуть, и зашипел:       — Ещё раз меня петухом назовёте — я за себя не отвечаю.       — Тони, пожалуйста, сядь, — Август робко дёрнул его за край футболки. — Не надо ругаться.       Тони оттолкнул его руку, не заметив, как Август весь сжался, пригрозил откровенно насмехающемуся над ним Григорию пальцем:       — Я не шучу, блять! Я ведь все ваши бутылки!.. — Тони на секунду осёкся, вспомнилось лицо отца.       — Выкинешь? А ты уверен, что после этого жив останешься? Паспорта у тебя всё ещё нет. Убью, и дело с концом.       Тони на мгновение осёкся. Григорий ведь мог убить. Он сидел за это. В общине до сих пор шептались. А если сейчас он достанет из шкафа нож и…       — Григорий! — поднялся уже Август.       — Скажешь, это грех, отец Август? — Григорий сделал вид, что испугался. — Тогда успокой свою полоумную жёнушку. Она объята грехом гнева.       — Я вам сейчас покажу жёнушку, — Тони выскользнул из-за стола, схватил свою подостывшую лапшу и уже было замахнулся, чтобы вылить её на Григория, но Август среагировал быстрее. Схватил за обе руки, заставил поставить миску на стол и, не отпуская запястья, серьёзно сказал:       — Тони, так себя вести нельзя. Ты же сам говорил, что нельзя насилием конфликты разрешать.       — А ты прям всё, что я говорил, помнишь? — из вредности огрызнулся Тони и зыркнул на Григория. — Он угрожает, оскорбляет меня, называет обидными словами, относится так, будто я ему должен.       — А будто ты не должен? — рассмеялся тот. — Ох, малец, вообще ты берега попутал. Я тебя от смерти дважды спас, согласился с тобой в Новосибирск твой ехать, хотя мог бы остаться здесь. Думаешь, не знаю, зачем я тебе там нужен? Ты же сам квартиру свою вскрыть не сможешь! Ключики-то все у лягавого остались. Я столько делаю, а ты так себя ведёшь. Тебе не кажется, что ты малость подохуел?       — Не ругайтесь! — рявкнул Август. И Григорий, и Тони заткнулись. Он повторил: — Не ругайтесь, не надо бесам поддаваться. Они вас ссорят намеренно.       — Я тебе покажу тут самого главного беса, — процедил Тони, не отрывая ненавидящего взгляда от Григория. И откуда он только узнал про квартиру. Как догадался? — Я вас о помощи никогда не просил. И квартиру могу сам вскрыть, — Григорий фыркнул, — вы мне больше не нужны. Я не хочу вас больше видеть. Оставайтесь здесь, в Красноярске. Всё. Я всё сказал.       — Я бы на твоём месте послушался твоего муженька, базар надо фильтровать, понимаешь? — Григорий икнул. — Ой, изните, вы пока оба стоите, на чайник нажмите. Кипяточку бы.       Август крепко прижал Тони к себе одной рукой, чтобы тот снова не схватился за миску, а другой включил чайник.       — Благодарю, — Григорий расплылся в довольной улыбке. — Тони, ты думаешь, я тебе Августа доверю и вас одних оставлю? — он саркастично усмехнулся, — Э-э не-е-е, деточки. Пока не убежусь, что с ним всё в порядке будет, хер ты от меня отделаешься.       — Да какое вам до него дело? Вы же его сами брать не хотели!       — Не хотел, потому что понимал, что эта обуза и на меня, блять, ляжет, — он снова звонко икнул. — Да что ж такое…       — Мне ваша помощь не нужна, я сам за Августа несу ответственность, — зло выплюнул Тони. — И ты тоже, отпусти меня, слышишь? — он выпутался из крепких объятий. Было до жути обидно, что какой-то бородатый, неопрятный и ничего не добившийся в жизни мужик считал себя лучше и умнее его. В отличие от Григория, Тони хотя бы в тюрьме не сидел и в этом уже выигрывал! — Да чтоб вам этой лапшой подавиться, — припечатал он и позорно сбежал в комнату, громко хлопнув дверью.       Завалившись на кровать, Тони зарылся в одеяло и спрятал голову под подушкой. Хотелось спрятаться от всего мира, закрыться, только бы никого не видеть и не слышать.       Его неимоверно бесило абсолютно всё. То ли так сказывалось отсутствие нормального сна и усталость, то ли Григорий совсем оскотинился, коль терпеть его стало труднее…       Тони услышал, как тихонько приоткрылась дверь, в комнату кто-то вошёл. Щёлкнул язычок замка.       — Я хочу побыть один, — пробурчал Тони и, подтянув ноги к груди, свернулся в комочек.       Он почувствовал, как чья-то рука опустилась на бок, и недовольно завозился. Выглянул из-под подушки, рычаще выдохнул, увидев Августа, и снова спрятался под подушкой.       — Тони, что с тобой случилось? — ласково спросил тот и принялся поглаживать его поверх одеяла. — Зачем так злишься?       «Ещё тебя сейчас не хватало!» — подумал Тони и снова раздражённо вздохнул.       — Хочу и злюсь, — огрызнулся совершенно по-детски. — Я же сказал, оставь меня. Иначе и на тебя ещё лапшу вылью.       Август вместо того, чтобы уйти, осторожно заполз на кровать, лёг рядом и замолчал. Это стало бесить ещё сильнее. Почему он был таким упрямым и не делал того, о чём просили? Зачем лежал над душой?       — Август, свали, — процедил Тони.       Однако Август не сказал ни слова. Тони завыл от бессилия, стянул с головы подушку, повернулся на бок и уставился на обеспокоенного Августа. Тот лежал на боку, подложил руки под голову и не сводил с него взгляда.       — Что тебе надо? — вздохнул Тони.       — Григорий сказал, что я должен поговорить с тобой.       — И ты, как послушный мальчик, сразу же прибежал, — Тони впечатал подушку ему в лицо и лёг на другой бок, чтобы его не видеть.       — Я бы и без Григория пришёл, — настоял Август. — Сначала ты меня ударил, теперь на Григория наругался. Что с тобой случилось? Это грех… — он осёкся, — то есть, беда, что ты так часто стал злиться.       Тони почувствовал, как Август придвинулся ближе — матрас под ним продавился.       — Скажи честно, это я тебя расстроил? — виновато зашептал Август. — Из-за того, что я пытался образумить ту девицу? Я больше так не буду. Обещаю. Я понял, что так делать нельзя. Прости меня.       — Блять, — ляпнул Тони себе под нос. Не Август должен был извиняться первым. Не Август…       — Я буду молчать теперь, когда мы будем вне дома, — продолжал Август. — Обещаю. Только, пожалуйста, не бей меня. Мне было не очень больно, правда, просто обидно… и стыдно, что прямо перед всеми. И девушка та тоже всё видела. Просто отец Антоний, когда наказывал, он всегда в амбар отводил, чтобы другие не видели. Знали, конечно, но не видели же! Тут же всё по-другому вышло. Стыдно, когда смотрят, даже если и заслужил…       — Хватит, блять, так себя унижать! — не выдержал Тони и рывком развернулся к нему. — Я должен был по-другому отреагировать. Это мой косяк, ладно? Больше не подниму на тебя руку. Обещаю, — он устало вздохнул, глядя в расстроенные глаза. Смягчился. — А то видеть, как ты шугаешься, вообще пиздец. Монстром себя чувствую.       — Ты не монстр. Монстры ошибок признавать не умеют, — уверенно заключил Август.       Тони снова вздохнул, подполз ближе, уткнулся лбом ему в грудь. Надо было извиниться. Вот сейчас откладывать уже было нельзя! Обняв Августа и теснее к нему притиснувшись, будто тот мог от него убежать, Тони неразборчиво пробурчал:       — Пр… Прости… меня.       — Что? — переспросил Август, и Тони застонал от отчаяния.       — Прости.       Он уже приготовился к чему-то очень плохому, причём, к чему именно — понятия не имел. Было тревожно, страшно. Сердце ухнуло в пятки. Однако секунды тянулись, а ничего ужасного не происходило. Лишь ладонь Августа опустилась на лопатки и стала поглаживать сверху-вниз.       — Горе ты луковое, — наконец выдал Август. — Бог простит, а я тебя давно простил.       — Я правда больше тебя бить не буду, даже в шутку, — залепетал Тони гнусавым голосом. В носу засвербило, в горле собрался ком. Захотелось плакать. Даже брови, и те трагически изогнулись. Тони потёрся лбом о грудь Августа, зажмурился.       — Хорошо, верю тебе, — Тони почувствовал, как тело Августа под его рукой расслабилось вместе с облегчённым выдохом. До чего же приятно было осознавать, что больше Август его не боялся.       — И вообще, — продолжал Тони, еле удерживаясь от того, чтобы не скатиться в очередную — на этот раз слёзную — истерику, — ты можешь говорить с людьми вне дома. Но ты не должен влезать в их личное пространство. Вот, тебе, к примеру, будет приятно, если рядом с тобой встанет мужчина, начнёт тыкать в тебя пальцем и громко говорить, чтобы все слышали, что ты грешник?       — Нет, — ответил Август, и вибрация его голоса ударила Тони в лоб.       — Во-о-от, правильно. Значит, надо к людям так же относиться, как ты хотел бы, чтобы относились к тебе. Понимаешь? Уважать их свободу и не ставить незнакомых людей в неловкое положение. Не говорить с ними о религии, потому что религий, знаешь сколько есть? — он отстранился, заглянул Августу в глаза. — Дофига их! Не хватало ещё, чтобы ты чувства католиков оскорбил или, не дай бог, мусульман, — Август слушал внимательно, не перебивал. Впитывал новую для себя информацию, как губка. — Короче говоря, там, где начинается свобода другого человека, кончается твоя свобода… Вот это я сказанул, конечно, — последнее пробормотал неразборчиво, искренне удивившись своему красноречию. Сто процентов в ютубе где-то услышал! — Ну чё? Понял хоть что-нибудь?       — Да, — Август погладил его по голове, и Тони прикрыл глаза, наслаждаясь лаской, — пока не особо понимаю, как с другими людьми общаться. Они ведь отличаются от братьев и сестр. Я лучше пока буду молчать.       — Ладно, пока молчи и следи за тем, как общаюсь я, — согласился Тони.       — А на Григория ты зачем накричал? — осторожно спросил Август и принялся почёсывать его по затылку.       Жмурясь от удовольствия, Тони начал лениво возмущаться:       — А чё он ко мне относится, как к пустому месту, а лапшу мою жрёт? А потом ещё и считает, что он лучше меня. Будто я не смогу о тебе позаботиться. Да я, блять, и о нём забочусь, квартиру, вон, нашёл, в БК отвёл поесть. И после этого я ничего не умею и в жизни не смыслю? А ещё вечно меня оскорбляет. В общине я терпел, ладно, там выхода не было, но сейчас-то! Сейчас! То пидарасом назовёт, то бабой, то женой, то петухом. Если я ему не нравлюсь, зачем тогда вообще спасал? Кто его просил? Я не просил. И воняет от него, пиздец как воняет. Ты же тоже чувствуешь этот запах. Я не могу. Я просто не могу его выносить. Он как… как, — Тони осёкся, не зная, какими культурными словами его охарактеризовать. Кроме матов, на ум ничего не шло.       — Вам надо поговорить. Так же, как со мной. Спокойно всё обсудить, — убеждённо заключил Август.       — Да хрена с два. Не буду я с ним говорить.       Август тяжело вздохнул, притянул Тони к себе, ласково обнимая. От его худощавого длинного тела исходил приятный жар. Он пробирался под футболку, окутывал с ног до головы и дарил ощущение безопасности. Как же всё-таки классно было спать с Августом, причём не важно где. С ним было хорошо и в машине, и на лавочке, и в постели. Пригревшись, Тони почувствовал, как стало клонить в сон, и понял, что пора избавляться от уличной одежды. Выпутавшись из объятий, он снял носки, свернул их в неаккуратный комок, положил на пол у кровати, чтобы наутро постирать, стянул футболку, дошёл до шкафа, повесил её на плечики. Шорты аккуратно сложил и оставил на полке.       В одних трусах он вернулся в постель. Август тем временем старательно смотрел куда угодно, но только не на него. Будто бы одиноко болтающаяся выключенная лампочка была намного важнее Тони.       — Август, мне вообще-то обидно, — он расплылся в хитрющей улыбке и, юркнув на кровать, заполз на него. Уселся задницей на живот, упёрся руками ему в плечи, склонился ниже. — Ты почему меня игнорируешь? Даже не любуешься.       — Что? — лицо Августа побагровело от стыда, и Тони заржал.       — Ну, мы ведь с тобой пара теперь. Типа встречаемся…       — Что? — перебил Август, окончательно превратившись в помидор.       — Август, не глупи. Мы с тобой теперь живём вместе, как ты жил с Любавой, понимаешь?       Август вжал голову в подушку и воззрился на Тони, как на монстра сонного паралича.       — Эй, Август, ты чего? — Тони распрямился, непонимающе вздёрнул бровь. — Я же не кусать тебя пришёл. Или… — его передёрнуло от мерзкого предчувствия беды, — ты не хочешь, чтобы мы с тобой были парой? Так что ли?       — Ха-ха-хочу, — от волнения Август начал заикаться. — А-а-а п-просто, это всё с-с-слишком быстро. Я о таком д-даже не думал ещё. Я просто был рядом с тобой и всё… Я не делал тебе предложения… Нас даже никто не благословлял, — и, осуждающе понизив тон, зашептал, — как это воспримут там? — он указал пальцем на потолок.       — Август, перестань. Какое благословение? Мы встречаемся. Притираемся друг к другу… — он задумался, подбирая слово, — знаешь, постигаем границы. Что мы можем делать друг с другом, а чего нет. И совершенно нормально никого постороннего в это не посвящать. Это только наше. Личное.       — То есть, это не как замужество? — уточнил Август, постепенно расслабляясь: ушёл болезненный залом меж бровей, пропали выпятившиеся от напряжения жилы на шее.       — Нет, это не как замужество, — подтвердил Тони. — Это лучше.       — Спасибо, — почему-то сказал Август. Видимо, брак с Любавой у него вышел действительно ужасным, коль эта перспектива его настолько пугала. И то верно, хорошие вещи браком не назовут. Пожав плечами, Тони ответил:       — Пожалуйста, — и попытался слезть с Августа, решив, что с того на сегодня хватит потрясений. Однако у Августа было совершенно другое мнение на этот счёт. Он ухватил Тони за бёдра, останавливая, и когда тот метнул на него изумлённый взгляд, то снова состроил такое выражение лица, что впору было бы оскорбиться. Тони даже подумал, что на всякий случай стоит посмотреться в зеркало, чтобы убедиться в отсутствии клыков и рогов.       — Та-а-ак, — Тони скосил глаза на его руки. — Ты не хочешь, чтобы я сейчас с тебя слезал. Верно я понял? — Август мелко кивнул. — Но притом почему-то ты выглядишь так, будто меня боишься.       — Не тебя.       Тони нервно фыркнул:       — А чего?       Август замялся. Весь мыслительный процесс ярко отражался на его лбу, и Тони не мог этому не умиляться. До чего же Август был простым и честным.       — Я боюсь того, — наконец заговорил он, — что могу сделать что-то не так. И тебе не понравится.       — Если мне не понравится, то я тебе об этом скажу. Ничего страшного в этом нет. Лучше объясни, почему ты меня остановил. Давай. Хочу знать.       — Мне нравится, когда ты вот так сидишь, — Август погладил его по коленкам.       — Мне тоже, — Тони передвинул его ладони выше и уложил себе на ягодицы, сжал своими пальцами его пальцы, — но вот так мне нравится больше.       Но Август одёрнул руки и вернул их на колени с тихим «прости».       — Что такое? — насторожился Тони.       — Это слишком. Я могу просто тобой полюбоваться. Ты же этого хотел.       — Да, но… — Тони прикусил язык.       А куда им, собственно, было торопиться? Теперь они были в безопасности, у них только-только начиналась новая жизнь, и если Август пока боялся более откровенной близости, то следовало приучать его к ней постепенно. Ранее он и рубашку-то боялся во время ночного купания снять, когда его Тони вообще толком разглядеть не мог, а сегодня позволил подмышки себе побрить. Продвижение и расширение границ дозволенного были, и отрицать это Тони не мог. Он уже давно понял, что с Августом следовало запастись терпением. Махнув рукой и ободряюще улыбнувшись, он сказал:       — А знаешь, ладно. Мне нравится, когда ты на меня смотришь и обидно, когда намеренно этого не делаешь, — Тони потянулся, соблазнительно изгибаясь и красуясь. После чего провёл рукой по своей груди, завёл её за голову, словно позировал перед камерой. — Что ты видишь во мне?       — Я вижу черты Создателя, — Август медленно опустил взгляд на его губы, потом на шею и грудь.       — Хочешь назвать меня Богом? — ухмыльнулся Тони. То, с каким волнением и трепетом Август его рассматривал, будоражило не хуже прикосновений.       — Нет-нет. Нельзя никого сравнивать с ним. Но… ты лучшее из его творений, даже если все люди равны, — Август продолжал превозносить его взглядом и, когда добрался до живота, сосредоточился в одной точке, замерев. Тони запоздало вспомнил о шрамах и попытался прикрыться рукой, но Август задал вопрос раньше:       — Что это?       — Шрамы, — брезгливо выплюнул Тони, — будто сам не знаешь?       — Нет, поверх них. Свежее, — Август потянулся к животу пальцами, указал на яркие следы от ногтей.       Тони растерялся:       — А это… это от плети осталось.       Август нахмурился, провёл по коже подушечками пальцев и серьёзно спросил:       — Не ври, ты обо что так поцарапался?       — Ни обо что. Всё. Кино закрывается, — Тони ловко слез с него, скатился набок и быстро забрался под одеяло, отвернувшись от Августа. Не следовало ему знать о том, что происходило в ванной. Он бы не понял.       — Прости, я перешагнул твои границы? Да? — голос из-за спины прозвучал так жалостливо, что Тони смог прочувствовать сполна, насколько неловко было Августу.       — Да, перешагнул, — Тони цокнул, подмял под себя подушку. — Я не хочу говорить о своих шрамах.       — У меня они тоже есть, — заметил Август.       — Да, знаю.       — Тогда почему ты не хочешь говорить о своих? Что тут такого?       — Потому что они страшные, и мне не нравятся. Всё, Август, отстань. Давай поспим. С телефоном твоим завтра разберёмся, обещаю. Сегодня у меня кончилась батарейка.       Тони было плевать, что он не почистил зубы перед сном, и что на часах было от силы восемь вечера. Он никогда не ложился так рано, но усталость имела на него свои планы. Тело стало тяжёлым, неподъёмным, упрямо требующим отдыха.       — Задёрни шторы, — попросил Тони. — Свет мешает.       — Хорошо, — Август поднялся, заскрипел занавесками. Тони поморщился от этого противного звука, вздрогнул. В этой квартире даже шторы — и те были говёными.       С улицы через приоткрытое окно доносился шум города. Прожив всего полтора месяца на природе, Тони отвык от неутихающего гула машин, свиста колёс, сигналов клаксонов и детских весёлых воплей, которые долетали на пятый этаж со двора. Однако эти непрекращающиеся звуки нисколько его не раздражали. Они дарили покой.       — Переоденься, не ложись спать в уличной одежде, — попросил Тони слабым голосом. Он даже не смог разлепить глаза, чтобы убедиться в том, что Август исполнил просьбу.       Когда он почувствовал, что позади прогнулся матрас, то смог лишь невнятно пробормотать: «Обними», — прежде чем отключился.