Слепоглухонемые

В недрах базы альянса, прямо на перестыке всех лабораторий и медицинских помещений, есть небольшая комната, которую и комнатой сложно назвать. Это лишь так, скорее — глухой закуток, в котором расположили трех андроидов — даже из этого места сделали казарму. Очень мало агентов были удостоены своей личной, пусть и небольшой, но комнаты. Да таких, наверное, вне фракции ТВмэнов и не водится — Спикеры и Камеры были удостоены только совместной с кем-то жилплощади. Даже ученые и инженеры. Хотя вот последним как раз было абсолютно все равно, где и с кем спать — главное, чтобы их сну это не мешало. Они бы и на улице уснули, но там война, а война принесла за собой разные опасности, от которых инженеры в одиночку неспособны отбиться — если Спикеры и ТВ могли себе позволить такую роскошь, как опираться на зрение и слух, да владели речью, то вот Камерамэны такой возможности были лишены ещё от создания. Причём если всем другим операторам люди оставили возможность видеть, причем и достаточно неплохо, то вот инженеры и тут прокололись — мало того, что немы и глухи, так ещё и слепы. Кто решил, что это хорошая идея? Неясно. Среди агентов в принципе осталось мало тех, кто были самыми первыми моделями, и ещё помнили своих создателей, а также и людских кураторов. Хотя как раз среди инженеров такие, если так подумать, сохраниться должны были — на поле боя их очень редко выпускали, поначалу они и вовсе безвылазно сидели на базе — спасали тех, кого ещё возможно спасти. А не выпускали их на фронт по вполне понятным причинам — если уж Камерамэны дохли из-за глухоты пачками, хотя были зрячими, то инженеров смели бы всех за один раз, особо не церемонясь. Это… Само по себе трагично, ну для альянса — просто безрадостно — только вот ситуацию усугубляет то, что если обычные операторы могут своего обидчика хотя бы на видео заснять, если не забудут перед смертью включить запись, то инженеров не спасет даже и это. И нет, съемка видео у них тоже была, причем вполне рабочая — только, как выяснилось, это абсолютно бессмысленно, ибо инженеры снимают также, как и видят — то есть это практически сплошная тьма, в которой можно разглядеть какие-то всполохи. Иногда это всполохи холодного, ледяного и голубого света, иногда — ярко-оранжевые вспышки — либо достаточно яркие костры, что горят на улицах практически постоянно, редко когда самостоятельно затухая, либо даже взрывы боеприпасов — иногда они из оранжевого становятся желтыми, но для инженеров разницы нет — все равно для них все весьма быстро гаснет, словно этого и не было. Иногда, правда, эти всполохи не зрительные, а слуховые — то это скрип, скрежет, особо громких орудий или установок, иногда сквозь тишину прорываются голоса ТВмэнов или особо крупных и от того громких скибидистов, а если голос еще и сопровождается более четкими вибрациями — то сразу становится ясно, что это говор Спикеров. Правда, чей бы говор это не был, разницы все равно особо большой нет — разобрать, о чем именно говорят, очень сложно. А речь тех, кто говорит тихо, не попадает на записи и вовсе — до слуха просто не долетает. Собственно, в плане слуха и речи, инженеры от других операторов не отличаются вовсе, разве что только ротовая полость у таких моделей разработана намного хуже — мало того, что необходимости двигать ртом и развивать эту часть тела у них нет, в силу слепоты, инженеры не умеют правильно показывать мимику в принципе — они свои лица практически не видят и не видели. В лучшем случае — знают с чужих слов, в худшем, когда никого рядом нет — изучают свои лица, как и чужие, тактильно, запоминают через руки, в то время как в пустом и темном сознании пытаются хоть как-то представить портрет всех тех, кого им когда-то довелось коснуться. Еще ни один портрет в их сознании так и не был полностью собран и завершён. Все лица для них, за исключением каких-то особо перекошенных, можно описать словом «сплошные» — и если они разницу тактильно не ощущали, то и в сознании на этом моменте идёт пустота. Все лица для них как одно — а какие-то иные внешние различия, даже в одежде, для них тем более не существуют — под пальцами рубашка другого оттенка не ощущается, за исключением тех случаев, если рубаха другая по текстуре — вот разные виды ткани инженеры отличать умеют. Даже по названиям знают, хоть им это, вроде бы, и не очень-то и нужно — какой от этого толк, если перед глазами все равно темнота? Хотя стоит сделать акцент, на том, что у людей в отношении какого-либо вида инвалидности существовали такие слова — тотальная и остаточная. Мало кто был тотальным слепым, глухим и немым, у кого-то все равно было что-то, что подпадало под категорию остаточного — у кого-то это была речь, у кого-то слух, а у кого-то и зрение, и это могло хоть немного облегчить инвалидам жизнь. Так что Камерамэнов нельзя назвать тотально глухими, а в случае инженеров — тотально слепоглухими. Так называемый «остаточный» слух у них все же имеется — за счёт этого операторы способны улавливать особенно громкие звуки, а инженеры, за счет «остаточного» зрения, еще и способны видеть очертания всего, что их окружает — примерно как человек, который вошёл в темное место, и уже немного успел к нему приспособиться, за счет чего и начал видеть очертания предметов. Вот немота у Камерамэнов тотальная, и то — некоторые все же могли выдавливать из себя горловые, а иные — по большей части — большие парни, ларджи, — даже утробные — звуки. Правда, такая «привелегия» была больше у еще первых, ныне старых, образцов, которым, тем не менее, голосовые модули, в самом отвратном качестве, все равно вставляли — у новых же моделей в районе горла ничего подобного нет. Перестали на это тратиться. Немота — тотальная. А слух и зрение — остаточные. В прочем, это остаточное все равно не очень выживать помогает, ибо что касаемо слуха, не всем существам дан диапазон голоса, который услышат Камеры (от того и их большая смертность), а касаемо зрения у инженеров, то очертания не дают им полную картину происходящего — да, они способны различать некоторые жесты, а то даже и предметы, но этого все ещё мало, чтобы полноценно получать информацию об окружающем мире. Спасибо, конечно, что перед глазами не просто вечная темнота, а темнота, сквозь которую что-то прорывается, и которую даже можно рассеить на какое-то время, но все равно — как-то тяжко. К тому же, как инженеры видят, так и записи такими же получаются — безмолвные, темные и тихие. Возможно, из-за инвалидности сразу по трем фронтам, у инженеров не самая хорошая память на личности и уж тем более — на внешность. А еще, возможно, этот вид операторов каким-то образом запоминает тех, кто с ними добр, но вот своих обидчиков они не запоминают до такой степени, что можно прийти к выводу, что инженеры своих обидчиков просто не знают. Не увидят, не услышат. Не скажут. Даже если их обидчика найти, и столкнуть инженера с ним лбом ко лбу — все равно не признают. Если так подумать, то обидчикам инженеров до обидного просто избежать наказания. Хотя среди агентов таких нет, все же, многие одного лишь их образа страшатся, а потому с ними лишний раз контакта не ищут. Вот так посмотришь на этих операторов со стороны — и не скажешь, что они недееспособны. Ибо руки у них умелые, проворные — так и не скажешь, что все это — просто еще людская программа, которой агенты до сих пор пользуются, очень редко внося изменения — да и те не особо заметны. Инженерам своих пациентов не обязательно видеть и слышать — им достаточно просто ощупывать и ощущать, чтобы спокойно оказывать подобие медицинской помощи. Что же касаемо внешности, то инженеры от обычных рядовых Камерамэнов не сильно отличаются — такие же бледные европейцы с зачесом, чей цвет волос у людей считался шатеновым, а их кожа, пожалуй, даже бледнее, если не сказать белее. Разве что шеи у них чуть худее, да длиннее, даже кажется, что сквозь искусственную кожу у них выпирают подобие костей и кадыка, и что кожа в том месте у них намного тоньше, чем на другой любой части тела. А вот глаза… Вот тут отличие явное. Они не голубые, как у всех операторов, и на европейские, по своему вырезу, не похожи. Скорее уж узкие, азиатские, разве что немного шире, чем у азиатов, и чем-то даже на капли похожи. А еще — в этих глазах полное отсутствие какого-либо разума, сознания и интеллекта. Да мимика так плохо развита, отчего иногда кажется, что инженеры тебя очень сильно не рады видеть (ну либо же в их случае — не рады ощущать). Если улыбаются, то улыбаются подобно скибидистам — некрасиво, безумно, демонстрируя не просто зубы, а две челюсти сразу — не составит труда пересчитать, сколько у них во рту искусственных зубов. Пожалуй, именно на них, синдром зловещей долины триггерится особенно сильно. Все-таки, с ними люди чутка промахнулись, и сделали более далекими от образа людей. Разве что такие люди только в страшном сне явится и могут. Собственно, возвращаясь к глухой комнатке, которая не совсем комнатка, а как будто даже закуток, было три кровати — больше туда уместить было невозможно, пусть даже и кровати — не кровати вовсе, а старые металлические раскладушки, на которые кто-то заботливо накинул простыню, да плед в качестве одеяла. Раскладушка, поговаривали, черная, с металлическими пружинками, в то время как простыня — кипельно-белая, из старой рвучей ткани, а плед — светло-серый, в тонкую белую и одинокую полосочку. Сами инженеры не видели — им так сказали. А информации с чужих уст, ну или рук, им уже достаточно. В коморке есть достаточно широкий шкаф — старый, лакированный, ещё и деревянный, но даже несмотря на это, он все ещё не скрипит — возможно благодаря тому, что инженеры всегда заботливо смазывают его старые, с выцвевшей позолотой, петли. Там висят простые черные брюки, а еще белые блузки с более широким нагрудным вырезом, где-то на нижней полке стоят матовые, черные, мужские туфли, с набором простых, коротких, черных носков. Когда-то там висели только мужские вещи. А сейчас появился и женский набор, который состоит из такой же, разве что более элегантной, белой блузки, черной юбки-карандаша, чья ткань более плотная и тягучая, прозрачно-бежевых, можно даже сказать — телесных, — женских колготок, а ещё матовых черных, женских, туфель с небольшим каблучком. Элегантный образ, не так-ли? Он больше подходит под описание какой-нибудь офисной сирены, но никак не практически медицинского персонала. Инженерам, опять же, разницы нет — в полной мере они себя не видят, тактильные ощущения образы в голове плохо складывают, и о своем внешнем виде знают больше с чужих слов. Да и никому разницы особо нет — те же остальные и Камеры, и Спикеры, одеты как офисные планктоны, особенно большие парни последних. ТВмэны и вовсе отдают предпочтение шерстяным пальто, либо же, как в некоторых случаях — коротким курткам. Плотным, глухим, стеганным. А своего отсталого братика и вовсе каким-то образом приодели в галстук, да подобие костюма-тройки. Так что никому никакой разницы нет, как кто-то одет. На одежду в альянсе не смотрят. Даже те, которые видеть способны. Собственно, на одной такой импровизированной койке лежит скрюченное тело — женское. Только это тело ни живой и не мёртвой женщины. Это тело — не так давно созданная роботесса, которая внешне выглядит как девушка лет 20+ — маленькие агенты обычно создаются внешне младше агентов-ларджей, разве что исключение из себя представляет все тот же Полицефалия, у которого на лице написано, что в своей семье, он по старшинству относится к младшим. Либо же такой отпечаток наложила его умственная отсталость. Собственно, выглядит тело очень даже красиво — на коже нет ни намека на какой-либо дефект, даже швы на искусственной коже очень ловко замаскировали, а само тело не просто какое-то прямоугольное, а имеет более женственные изгибы, даже пусть небольшую, но достаточно упругую грудь, которая идеально бы легла в руку стандартного маленького агента — правда, проверять на правду это не спешили, ибо все же инженеры, даже при своей инвалидности, в глазах многих выглядят… Не очень симпатично. По большей части из-за их лица, которое любая попытка выразить эмоции просто искривляет — так что над выражением эмоций им еще потренироваться надо. Тело стройное — но не такое, чтобы прям худое и даже костистое, разве что исключение из себя представляет типичная инженерская шея, да, та самая, худая, вытянутая, с мужским кадыком — на женском теле кадык особенно заметен. Так что если бы не кадык, то это тело можно было бы назвать не просто совершенным, а еще и очень красивым — у этого робота, точнее роботессы, красивая грудь, тонкая, но не слишком, женская талия, — такую талию прямоугольной назвать никак нельзя, — достаточно крепкие, но элегантные, плечи и бедра, в то время как остальные части рук и ног тонкие, кажутся даже хрупкими, но на деле — достаточно сильные, чтобы выполнять какую-либо физическую работу. Почти все части тела достаточно подвижны. А еще это тело кто-то заботливо «обернул» в черные, кружевные, лифчик и трусы, это один комплект — и нижнее белье предает роботессе ещё большей красоты, элегантности, даже совсем немного интимных ноток — но не больше. Иногда роботесса позволяла себе задуматься, во что обёрнуты в районе паха другие агенты, в том числе и ТВмэны — но вот представить их в чем-то кружевном фантазии уже не хватало. В голове, в принципе, по ощущениям, ничего, ничего кроме мглы, нет — а вот вес всяких деталек, механизмов, запчастей, и уж тем более распознающих программ, не ощущается. Не было бы в них совсем ничего — были бы они пустоголовыми. Интересно, тогда бы их приравняли ещё и к умственно отсталым? Что же касаемо лица, то у инженерки оно такое же, разве что с более женскими чертами, и от этого немного приятнее — но не более. Все тот же аккуратный носик, неразработанные тонкие губы, милые, слегка даже пухлые, щёчки, слегка округлая форма головы, достаточно красивые, но почти глухие, ушки… Ресниц у роботесс нет, да и век, в полной степени, тоже — зато над глазами есть тонкие, темно-коричневые, брови, в то время как на самой голове есть волосы — их значительно больше, чем у агентов мужского пола, за исключением, разве что, ТВмэнов, у тех волос на голове и просто больше, и они длиннее, — и эти волосы сильно закрывают ей уши, но не достают до плеч. Такая же шатенка, только вот если у инженеров волосы прямые, насколько это возможно в залаченном начесе, то роботесса себе волосы накручивает на ночь на людские бигуди, отчего ее волосы сначала становятся забавными пружинками, а уже потом, в процессе, немного распускаются, и становятся просто волнообразными. Даже жаль, что и она не видит тоже. А тактильно так и не смогла осознать, что получилась вполне себе красавицей — другим, в прочем, дела до этого тоже нет, всех больше устраивает, что она достаточно быстро обучилась и теперь в совершенстве оказывает медицинскую помощь. Эксперимент с самого начала получился настолько хорошим, что в такое с трудом верится. А идеальнее результат придумать даже невозможно. Серийный номер этого образца — 1066, и поговаривали, что это вроде как даже не ее толком — просто дали первый освободившийся, когда ближайший агент — вроде бы как тоже оператор — погиб. У этой Камеры не настолько прекрасное сознание — от того даже в полной мере не осознает, что в какой-то степени ее даже нарекли не просто чужим номером — а практически чужим именем, пусть даже у роботов имен нет (а свои имена ТВмэны тщательно скрывают, хотя кто-то, возможно, уже их и забыл). Так что ее это не страшит, да и для альянса это весьма распространённая практика, отчего чего-то аморального в этом не видят. Вот что-что, а смотреть, да и видеть — не лучшая способность инженеров. Так что для них эта практика никогда не станет чем-то аморальным. Инженерка лежит спокойно, неподвижно, правда в какой-то скрюченной позе — и подушкой ей служит собственная рука, на которой у нее лежит ее же голова, волосы на которой были в плену у белых, пластиковых бигудей — это, возможно, не очень удобно, но роботесса ничего неприятного от этого не ощущает. А сверху, почти до макушки, у нее натянут плед, что служит ей одеялом. Как и все инженеры, К-1066 очень любит спать, и сон ее достаточно крепок, просто так не разбудить. Ну либо же это потому, что погружаясь в сон, инженеры на себе включают спящий режим, который некоторые без посторонней помощи отключить не могут. В этой комнате также есть часы — и они достаточно объемные, каждую их частичку можно без проблем ощупать — по текстуре они легкие, пластиковые, с достаточно большими цифрами — часы, поговаривают, простые, однотонные и серые — да даже будь там разные цвета, инженерам это ничего бы не принесло. Собственно, из-за своей слепоты, у инженеров нет любимых оттенков, пусть они и сделали все возможное, чтобы все равно научиться цвета хоть как-то различать — поэтому и отдают предпочтение либо просто белым, либо просто черным, оттенкам. Чтобы без излишеств, ибо сами инженеры оттенки не различают, да и им не надо, чтобы другие, зрячие агенты, на них пялились. Хотя вот так подсунь кому-нибудь из слепоглухонемых операторов одежку другого цвета, но той же текстуры — они и не заметят. В прочем, под их морды сложно представить, что им может подойти что-то еще, кроме их чёрно-белой формы. Пока К-1066 безмятежно спит, за дверью раздаются чьи-то весьма смелые и уверенные шаги, после чего руки в коротких черных перчатках начинают все обшаривать, а найдя дверную ручку — чуть дёргают, но все же вспоминают, в какую-то сторону надо провернуть — и дверь открывается во внутрь, в то время как в дверном проеме оказывается оператор-инженер, который в этой комнате проживает, а также является наставницей для недавно созданной операторши — практически такой же, разве что мужского пола, да и менее симпатичный. Стоит, держится за ручку, насколько это возможно — щурится, да пытается хоть что-то разглядеть. А когда глаза все же находят искомый сверток, точнее, его очертания — программа быстро обрабатывает, что там — его подопечная. Поэтому, тихонько захлопнув за собой дверь, не отрывая глаз от тела, инженер начинает к нужной койке приближаться, на всякий случай вытянув вперед руки — хотя что первое, что второе — эти действия достаточно бессмысленные. Ибо в коморки инженеров, кроме самих инженеров, редко кто заглядывает из посторонних (обычно это Камерамэны-ученые) — не многие-то и знают, где мини-казармы со слепоглухонемыми в принципе находятся. А еще в этих коморках обычно минимум вещей, да и сами инженеры свое убранство запоминают достаточно, чтобы ориентироваться в этом пространстве вообще без глаз. Оба инженера — практически слепые, а потому им нет разницы, как они выглядят — даже будь кто-то из них голым, ничего страшного в этом нет. Да и вообще, инженеры — не из стеснительных. Подойдя к койке, оператор опускается перед койкой на одно колено, в то время как одной из рук весьма ловко выключает у инженерки спящий режим — сначала женское тело дергается, еще пару секунд лежит спокойно — но потом все же дёргается и достаточно медленно садится на кровати, спуская ноги с пола, ставя ступни на женские туфли. Причем если сама стопа была весьма подвижная, то вот имитация женских красивых пальчиков — нет. Они кажутся между собой даже склеенными, а то, скорее, изначально едиными, литыми. К-1066 — робот, даже роботесса, а потому в себя приходит быстрее — как будто и не спала вовсе, разве что выглядит немного помятой. Инженер у ее ног тихо, можно даже сказать — поркорно — сидит, ожидает, когда эта Камеравумэн его засечет — и происходит это достаточно быстро, а чтобы показать, что заметила — инженерка весьма крепко стискивает свои ладони с ладонями ещё одного слепоглухонемого, чтобы обозначить, что она проснулась и его почувствовала. Один из способов общения со слепоглухими, какой когда-то использовали люди — это дактильная азбука. Этим же иногда пользовались не только операторы-инженеры, но иногда и обычные операторы — в зависимости от ситуации. Обычно другие Камеры переходят на дактильный язык тогда, когда им надо сказать что-то, что достаточно длинное, и когда некоторых слов нет в жестовом языке. «Привет, К-1066.» — показывает наставник, и как-бы это не звучало, но от его действий веяло даже некой теплотой. Распознать такое могут только сами инженеры, ну и некоторые другие операторы, которые с ними чаще других контактируют. Обычно это Камеры-ученые. «Привет, К-1032.» — отвечает ему инженерка, по сути меняя лишь номер — не просто подражает, а, в какой-то степени, повторяет и закрепляет то, что уже знает — после чего послушно ожидает связи с «другой» стороны. «Как спалось?» «Хорошо. А тебе?» «Тоже.» Этот короткий диалог на какое-то время прекращается — оба инженера чего-то обдумывают, а может — просто ждут, кто из них первый сорвётся, да продолжит этот бессмысленный, дежурный, не самый информативный, диалог на руках. Первой срывается операторша — выводит на руках другого оператора: «Сколько времени?» Камерамэн же чуть медлит, очевидно, формулирует ответ — и все же показывает: «Уже утро. Наверное, часов 7. Сколько конкретно — не знаю. Но пора вставать. Готова к работе?» «Во имя альянса?» — инженерка не выдерживает и даже «вслух» усмехается, что оператор понимает по тому, как дёрнулось ее тело — «Всегда готова.» «Хорошо. Мне нравится твой настрой.» — отвечает Камерамэн — «Тогда приводи себя в порядок и спускайся вниз. После завтрака тебя ждет работа.» «Да.» — вырисовывает на его ладошке Камеравумэн — ее ответ не несет в себе чего-то важного, он просто — для обозначения, что она его поняла. Не были бы инвалидами, а также были бы способны слышать и говорить — она бы дала понять, что она его услышала. Камерамэн весьма нежно и подбадривающе сжимает округлое женское плечо, после чего К-1032 медленно встает, и также нелепо вытянув перед собой руки, уходит — не потому, что роботессе надо одеться, а потому, что у них ещё много работы — убитых и раненных последнее время слишком много, инженеров сильно не хватает (да и их может, не больше горстки, если в количественном соотношении сравнивать с другими операторами). Возможно, в какой-то степени, К-1066 создали не ради какого-то эксперимента, сколько ради лишних рабочих рук. Ей, в прочем, до этого нет дела, она в принципе не знает достаточно много вещей, даже о мире толком не знает, причем не знает, каким он был раньше, и как он стал таковым сейчас — мало того, что она ещё достаточно свежая моделька, так и ей голову заполнили совершенно другими знаниями. Что-то она узнает потом, по мере необходимости. А что-то не узнает уже никогда — просто потому, что ей это не надо. В интересах альянса заполонять ее сознание всякими распознающими программами, чтобы она могла ещё хоть как-то ориентироваться в пространстве и в принципе что-то ощущать. Одеться для роботессы не проблема — она достаточно быстро находит свою одежду, пусть и ориентируется только на тактильные ощущения, — то ли мышечная память, то ли программа, хотя для нее, пожалуй, это одно и тоже — поэтому очень скоро, запаковав себя в одежду, также добавив в образ короткие, черные, но отчего-то весьма элегантные перчатки, находит в комнате зеркало, что висит у стены, а под зеркалом — небольшой туалетный столик, на котором стоит несколько баночек со всякими залачивающими веществами для волос, а также валяется тонкая расческа, одна на троих — операторы, а особенно инженеры, не брезгливые, да и какие-либо заболевания только переносить могут, но не болеть ими — скоро на поверхность стола падают из женских волос бигуди, чуть хрустят — слух это не улавливает, ибо очень тихо. Но инженерка это ощущает, к тому же бигуди падают ей на руку, которую специально оставила на столе, после чего проверяет — все на месте, ни одна пределы стола не покинула. Это хорошо. Ибо вот так корячится и искать их по всей комнатушке — удовольствие, откровенно говоря, так себе. Особенно когда ты инвалидка по всем фронтам. Схватив расчёску, К-1066 сначала бережно вкладывает расческу себе в другую руку, и трогает поверх другой — под пальцами чувствуется, что расчёска по длине небольшая, двусторонняя, зубцов много, они тонкие и частые, с небольшим между друг другом расстоянием. Пластиковая, очень легкая. Поговаривали, что она какого-то кислотно-розового оттенка, такой цвет нравился некоторым людским девчонкам. Слепоглухонемая не располагает информацией о том, что из себя представляет кислотно-розовый оттенок, и за что его любили те людские девчонки, которых она не застала, и знала о таком феномене только из того, что теперь подпадает под категорию «наследие, оставшееся от людей». Не то, чтобы ей это надо. Она и без знаний о том, что такое цвета, и что кому они когда-то нравились, прекрасно проживёт. Не все агенты хотят что-то о не таком уж и далеком прошлом знать. К-1066 работает расчёской быстро, можно даже сказать — агрессивно, однако она не переживает, что может ненароком вырвать себе волосы — прошивка у агентов достаточно крепкая, простой расчёской не возьмешь. Тут, скорее, надо переживать за расчёску, ведь она рискует не просто обломиться, но и застрять в этих кудряшках, которые некоторые зрячие агенты считали достаточно милыми — кажется, только волосы немного и сглаживали восприятие нового агента. Будь ее прическа подобна другим операторам — она бы воспринималась как довольно уродливое существо. Уродливое, но полезное. Если так подумать, то это про всех агентов в принципе. Наконец, перестав мучить расческу, Камеравумэн достаточно небрежно выкидывает предмет на поверхность стола, после чего хватает первый попавшийся фиксирующий лак для волос, немного взбалтывает — после чего легко сбрызгивает, а слой, что накрыл ее волосы, подобен шлейфу — он легкий и тонкий, даже в полной мере не фиксирует — лишь слегка склеивает канекалон, отчего он не рассыпается, и волосы хоть как-то держатся. К-1066 знала, что ее периодически обсуждают, о ней судачат, как это называется на языке Спикеров, некоторые ей даже в лицо говорили о том, что она еще ничего такая, симпатичная. Кто-то ей это кричал в почти глухие уши, не надолго прорывая тишину, а кто-то передавал через дактильную азбуку, делая такие «очерки» на ее ладонях. Если бы прикосновения могли отпечатываться на коже цветными пятнами — перчатки давно бы стали цветными. Только перчатки, но не сами ладошки — тех, кому она интересна, не так уж и много. Возможно, и эти единицы со временем исчезнут, оставив ее одну. Конечно, не в полной мере, все же, полностью в покое и одиночестве ее не оставят до конца войны точно, а возможно даже и после, ибо такие, как она, всегда нужны — но тем не менее, в любой момент те, кому она интересна, могут исчезнуть. Кто-то просто соскочит, осознав, что перспектив с инвалидкой у него мало, а кого-то что-то заберёт. И не факт, что это будет смерть. Это могут быть как и другие агенты, причем даже те, кто не входят в альянс, и даже те же скибидисты, которые не заинтересованы в быстром уничтожении агентов. Все рано или поздно уйдут, даже из ее очень тесного и темного мирка. Она пыталась подготовить себя к этому заранее, хотя бы морально, но где-то в душе понимала, что подготовиться к подобному заранее — достаточно сложно. Не подготовишься, не подгадаешь — такое нападёт неожиданно, и особенно неожиданным это ощущается тогда, когда ты живёшь в темноте и тишине. Да и… Не очень бы хотелось, чтобы в друзьях были одни призраки. Пожалуй, как для недавно выпущенной модельки, К-1066 обладает слишком совершенным сознанием. Однако осознание этого лично ей не льстит и не прельщает от слова совсем — такое больше радость для тех, кто ее создал. Кажется, зачем альянсу робот женского пола, не понимает даже сам альянс. Аккуратно встав со стула, инженерка выставляет руки перед собой, в отличие от коллег, она двигается еще медленно, с опаской, и базу до конца не изучила и не запомнила, отчего преодоление какого-либо расстояния для нее свой небольшой личный подвиг — и таким образом сначала находит дверь, после чего выходит, и только тихонько прикрывает — не запирает. Запирать надобности нет, ибо кроме самих инженеров, сюда другие практически не заходят, так что и опасаться, что их обворуют, не стоит. Красть у них все равно нечего, имущества нет никакого. Да и среди своих, считается, воров нет. Не без труда, но все же спустившись в низ, инженерка чисто интуитивно находит кафетерий — да и не то, чтобы здесь внизу было так много отделов, — и запоминает за счёт того, что у кафетерия — большие, но как будто тонкие, двери. Возможно они даже мутно-белые, из пластика — по крайней мере, если цвет все равно не виден, то текстура все же тактильно понятна. Хотя, возможно, двери не в полной мере пластиковые, пластиком просто сверху прикрыли. В конце-концов, не К-1066 об этом судить. Да и не она их создавала. В кафетерии, кроме нее, а также операторов-поварят, как ласково называли роботов-поваров, коими являются Камерамэны, пока никого нет — часть уже отправилась кто куда — кто-то на сам фронт, в самые горячие точки, а кто-то патрулировать уже отвоеванные точки. Некоторые отправились для некой «зачистки», правда, чем это отличалось от тех, кто патрулирует — инженерке пока не очень понятно. Кто-то, кому повезло уцелеть, и не попасться во всезагребущие лапы ТВмэнов и скибидистов, сейчас были в подобие лазарета — ожидали, когда и до них дойдет очередь, чтобы их обслужили и подлатали. Выживших не так много, но все ещё достаточно. Что-то внутри грудной клетки начинает неприятно ворочаться, операторша от этого даже останавливается, прислушивается к ощущениям — ей изнутри как будто всю имитацию органов разом сжали. И это… Далеко не самые приятные ощущения, даже прикосновения ТВмэнов столь противными ещё не были. Что это? Ощущение долга? Нужда поскорее позаботиться о тех, кого ещё можно спасти? Или это осознание собственной медлительности и заторможенности? Скривив губы, слепоглухонемая смотрит на закрывшиеся двери через плечо, щурится, силясь рассмотреть два огромных прямоугольника, словно на них написано что-то очень для нее важное, перед подслеповатыми глазами как будто начинает проявляться очертание наваждения — в прочем, инженерку из этого состояния вырывают, сильно хлопнув куда-то вверх спины — Камерувумэн это, естественно, пугает, отчего она до хруста выворачивает шею, сразу обхватив руками того, кто посмел это сделать. Не теряя ни минуты, начинает шарить по этому агенту руками, пальцы различают иную текстуру у форменной одежды, также как и то, что это вообще другая форма — не более привычный смокинг, а как будто что-то, что больше походит на халат или длинную рубаху. Потом руки весьма быстро переметнулись на плечи, коротко мазнули по лицу — а на голове обнаруживает тканевый цилиндр немного странной формы — и инженерка все же успокаивается, осознавая, что это всего лишь один из поварят, возможно даже самый главный — мало ли, кто вышел встретить роботессу. Она на нем опознавательных элементов не видит и не ощущает. Перед глазами женщины, как только ей удаётся зацепиться за очертания, на миг мелькают руки этого оператора — на подсознательном уровне понимает, что ей показали жест, слово на жестовом языке, но он был настолько быстрый и короткий, что система, которая отвечает за распознавание жестового языка, его даже засечь не успела — не то, чтобы уж и расшифровать. Вздохнув, инженерка сначала сжимает и разжимает кулачки — а потом, переходя на жестовый язык, показывает: «Ты… Только что показал на языке жестов?» В отличие от операторши, поваренок зрячий — и ее жесты расшифровывает сразу. А потом, чуть подумав, берёт одну ее ладонь — и медленно, большими печатными буквами, выводит слово «Да» — так тоже раньше могли общаться со слепоглухими, ибо руки — были их всем, и именно через руки они получали нужную им информацию. «Тогда, показывай медленно, прошу.» — показывает роботесса, не уверенная, что кого-то с кухни посвящали в тонкости контакта с ней. Оператор сначала сам себе кивает — а потом, спохватившись, медленно показывает жест, обозначающий согласие — достаточно медленно, система успевает его засечь и перевести, передавая слепоглухонемой, что именно ей показали. Чуть подумав, повар берет одну из рук роботессы, крепко сжимает, чтобы она его не теряла — и медленно выводит указательным пальцем «Пошли есть. Тебе нужно позавтракать.» Да, это долго, ведь К-1066 надо время, чтобы осознать, что именно ей показали — но это лучше, чем отсутствие какой-либо коммуникации вообще. А на вопрос операторши «Проведешь меня?», поварёнок ничего не отвечает — лишь молча хватает Камерувумэн за локоток, тянет к ближайшему столу — а они длинные, и лавки под ними тоже — длинные, вроде как тоже белые и пластиковые, — очевидно, там стоит её завтрак. А на завтрак в очередной раз — какая-то очень жидкая и склизкая, немного мутно-молочная, каша — подобие людской манной каши. Операторша ее не сразу распознает, и сначала чувствует теплую керамическую посудину — весьма бегло ощупывает, и если бы поваренок вовремя не схватил ее за обе ладони — она бы эти ладоши от души засунула в кашу, скорее всего испачкав не только себя, но и поверхность стола. «Нет» — пишет у нее на ладони повар, после чего торопится уложить в женскую руку что-то тяжёлое, очевидно, что металлическое, возможно даже с серебряным блеском — пока одной рукой К-1066 предмет ощупывала, на другой ладони ей написали «Ложка. Есть надо ложкой.» Слепоглухонемая немного медлит — после чего показывает жест, обозначающий слово «Спасибо». «Спа…» — правую руку она сжала в кулак, и коснулась лба костяшками, «…сибо» — рука костяшками коснулась подбородка. Жестовой язык в ее программе был забит одним из первых, так что можно даже сказать, что она им достаточно неплохо владеет. Оператор на это медленно кивает, но более не отвечает — лишь следит за тем, как слепоглухонемая сначала тактильно изучает ложку — хотя в его глазах это выглядит так, словно несчастную столовую ложку просто облапывают, — а потом, неуверенно стиснув ее, инвалидка опускает столовый прибор в кашу, чуть мешает ее — после чего, набрав побольше массы, отправляет ложку в рот, пробует — но никаких вкусов особо не ощущает, каша была достаточно пресная, прям сахара или соли не хватает. Тогда, возможно, было бы не настолько отвратительно — инженерку от вкуса и текстуры передергивает, но она послушно проглатывает эту массу. И пусть она не видит, но чувствует, что этот повар на неё цепко смотрит, возможно даже и снимает, в качестве отчета для кого-то ещё — такое вполне возможно, учитывая, что у поваров зрение обычное, нормальное, а значит, и запись от них будет самая обычная, и на ней все будет видно. Слепоглухонемая не знает, что ей будет за то, если ей приспичит эту кашу выплюнуть — а потому заставляет себя глотать, делая свои движения достаточно механическими, словно в ней нет особых шарниров, что позволяют руке имитировать людскую руку. Иногда высшее руководство альянса за неподчинение бывает с провинившимися достаточно суровым. На одной руке инжернерки ей задаётся вопрос «Как тебе пища?», на что слепоглухонемая как-то криво, даже, пожалуй, печально улыбается, кое-как показывает лайк — только он сам весьма быстро опадает в дизлайк. Ей искренне не понравилось то, что ей подсунули. Раньше еда в этом кафетерии казалась вкуснее — видимо, так было до тех пор, пока у нее окончательно не сформировались рецепторы, а также восприятие вкуса. По тому, как дрогнул всем корпусом повар, инженерка достаточно быстро осознаёт, что она дала неправильный ответ.