Здравствуйте, мистер Кролик

V

«Оберегом из красного дерева Ты меня не спасёшь от падения Пламя манит и давит в истерике Обернуть эту мысль в материю» Own Maslou & pyrokinesis — Оберег

      — Да быть того не может…       — Молодой человек, — женщина за окошком регистрации устало улыбается и поправляет круглые очки. — Я, будучи живым существом, могу ошибиться, а вот бумаги и компьютер, особенно одновременно, — нет.       Они стоят в больнице долго, и всё это время Хёнджун, застыв тихой тенью чуть поодаль, наблюдает, как Сынмин пытается доказать женщине, что он определённо точно лежал не один в палате. Но оспаривать то, что имеет доказательства, то, в чём уверено большинство, значит жевать бетон — если Сынмин не прекратит, (женщина нервно царапает ненужный лист бумаги, а на её лбу проглядывается жилка, предупреждающая о скором нервном срыве) то останется без зубов.       — Можете ещё раз… — от конфликта его спасает Хёнджун, касаясь плеча. Позади слышится недовольное фырканье какой-то старушки.       — Пойдём уже, — он оттаскивает Сынмина от стойки регистрации. — Извините. Спасибо за то, что уделили нам время.       — Но…       — Нам нужно идти. Мы опаздываем.       Хёнджун совершенно не хочет вытаскивать Сынмина из больницы силой. Они и так быстро становятся объектом бубнения бабулек, а так он ещё больше привлечёт ненужное внимание. Но Сынмин отступать не собирается — бараном упёрся в свою точку зрения, не замечая, что рога его уже все в трещинах.       — Отпусти, — рычит он, дёргая плечом и отбивая руку Хёнджуна.       — Сынмин. Хватит. Прекрати, пожалуйста. Мы в общественном месте.       — Что хватит? Что прекратить? Что Сынмин? У них в базе данных ошибка, и я должен молчать? — его голос постепенно срывается на крик. — Да черта с два я это всё так оставлю!       Хёнджун отстраняется. Он никогда раньше не видел Сынмина таким злым и агрессивным, а уж тем более не замечал за ним обвинение всех вокруг, но не себя. Как будто перед ним сейчас стоит не Сынмин, а кто-то другой: кто-то более чёрствый и гнилой, озлобленный на всех и вся из-за того, что его представление о мире в один миг пошатнулось. Хёнджуну нужно что-то делать — хотя бы вывести Сынмина из больницы, пока он совсем не слетел с катушек. Драться с ним бесполезно, он ему все косточки переломает. Уговаривать тоже. Сынмин затыкает уши, отворачивается от всего логичного и слышит лишь свою ненависть. А источник ненависти?..       Непонимание.       — А можно потише? — шипит старичок со скамейки. И это становится для Сынмина последней каплей.       Его взгляд переполняется ненавистью настолько, что сердце Хёнджуна ёкает, а грудь сдавливает неимоверное желание убежать. Куда бежать — не важно. Куда угодно, подальше, лишь не видеть эти чёрные, как будто вылитые из чугуна, глаза. Но если Хёнджун что-то не предпримет, то пострадают невинные люди.       В голове всплывает класс «Сирень».       Хёнджун отчаянно тыкает Сынмина в рёбра, и это действует совсем как переключатель: Сынмин вздрагивает, как будто его только что хорошенько шибануло током, и прикрывает уязвимые места ладонями.       — Ты что делаешь? — недоумевает он.       — А ты? Навёл тут сыр-бор, а ещё спрашиваешь.       Если оглядеться, то можно заметить, что люди обеспокоенно переглядываются, а некоторые, старики и старухи, мамочки с детишками, отходят подальше, теснятся в другой половине и без того маленького холла. Со стороны Хёнджун с Сынмином определённо выглядят либо как поссорившаяся парочка, либо как горстка глупых подростков, прогуливающих уроки в школе.       Хёнджуна на особо волнует, что там думают у себя в голове чужие люди. Его волнует лишь то, что Сынмин нарушает неписаный общественный порядок своим поведением — именно оно, резко изменившееся поведение, и заботит Хёнджуна больше всего.       — Я ведь разговаривал с ним… Он даже книгу мне подарил. Я помню, какая на ощупь эта книга: у неё корешок обклеен шершавой лентой, потому что книга старая.       Хёнджун очень хочет спросить: «и где эта книга сейчас?», но здравый смысл подсказывает ему не провоцировать Сынмина на конфликт. Пока что стоит молчать. Пока что…       Когда они останутся наедине, то очень серьёзно поговорят.       «Внутри его головы явно происходит что-то странное», — внезапная мысль проскальзывает в сознании и тут же исчезает.       Хёнджун вспоминает ещё кое что: мистера Кролика. Бедная игрушка уже очень долго лежит на столе Хёнджуна и ждёт, когда его заштопают и вернут в руки новому хозяину — О Сынмину.       Именно из-за мистера Кролика они запланировали выбраться сегодня в торговый центр, но заместо прогулок по магазинам они торчат в больнице около часа из-за внезапной потребности Сынмина доказать «неправильность» слов каждого, кто навещал его чуть ли не месяц назад.       Он лежал один. И точка. Нет, не было и не будет никакого соседа-микробиолога.       — Ты помнишь, зачем мы вообще уехали так далеко от общежития? — Хёнджун не собирается сдаваться.       Сынмин смотрит куда-то поверх него и не моргает. Видимо, он и вправду каким-то магическим образом смог всё забыть.       — Эээ, зачем? Вроде за чем-то из канцтоваров.       — Да. А за чем именно? — Хёнджун осторожно берёт его за запястье и тянет к выходу из больницы.       — За твоей пастелью?       — Ну… За пастелью я бы и сам съездил, — они выходят на шумную улицу.       — Хммм… А можно подсказку?       Хёнджуну нравится, что Сынмин превращает попытку вспомнить причину поездки в игру и вновь становится привычным Сынмином.       — Да, но только одну. Кролик.       — Кролик? Это подсказка?       — Верно.       Они сворачивают за угол одного из тысячи Сеульских зданий и видят впереди блёклые, растаявшие в осеннем полудне, огни торгового центра. На большом экране, что расположен на стене огромного здания, крутят самую разную рекламу. Когда они подходят ближе, на экране пылает красным объявление большого магазина для творчества:

ПРОВОЖАЕМ КРОЛИКА скидки до конца этого года

      — Кролик… кролик… точно! Мистер Кролик! — он дёргает Хёнджуна за рукав и указывает на экран. — Мы хотели купить ткань для Кролика, твои мелки и одежду, а ещё поесть в Макдональдсе.       — Бинго! Ты выиграл бесплатный обед.       — Ура! — радуется Сынмин, но быстро меняется в лице. — Так. Стоп. Я не хочу, чтобы ты за меня платил.       — На свидании обычно за даму платят…       — Я что, по-твоему, похож на даму?       — А мы что, на свидании?       Вопрос не нуждается в ответе. Они на свидании. Но «свидание» не всегда значит что-то романтическое. Свиделся с родственниками, свиделся с коллегами. Свиделся с тем, кто заставляет постепенно понимать, какие эмоции испытывают влюблённые по уши люди.       Они заходят в полупустой торговый центр с высокими потолками. Сегодня рабочая среда, а время в правом верхнем углу большого информационного табло показывает двенадцать ноль один, оттого людей не так много, если сравнивать с выходными или вечерами. Торговый центр находится в районе, где по округе разбросаны школы, колледжи, университеты, поэтому самые частые его гости: молодые девушки и юноши. Реже сюда заходят старики — ради аптеки или магазина товаров для здорового сна. Ещё реже можно увидеть тех, кому давно перевалило за сорок.       Не зря Хёнджун однажды совершенно случайно прочитал статью о маркетинге и рекламе, где писали о правильности выбора нужного времени и нужного места для той или иной рекламы. Он всё распланировал с самого начала: они должны были прийти сюда намного раньше, но кое-кого понесло совсем не туда.       Хёнджун знал, что рядом находится та самая больница, но совсем не предполагал, что Сынмина вот так сорвётся туда ради решения «очень важного вопроса».       Нарушение расписания немного расстраивает, но Хёнджун сам виноват в том, что его планы немного не срослись с планами Сынмина: когда-то они научатся спрашивать друг у друга: «я планировал пойти туда-то во столько-то, а ты куда-то хочешь зайти?» Да и в принципе больше спрашивать, больше общаться.       А то получается так, что они зря говорят на одном языке.       — Где он? — Сынмин уже стоит у электронной карты и, щурясь, водит пальцем по экрану. Он поправляет очки, маску, шмыгает носом и тыкает на кнопку поиска.       — Магазин? На третьем этаже. Я очень хочу есть, так что давай сперва посетим фудкорт.       Сынмин соглашается, и они заходят в лифт. Посетители торгового центра, что едут вместе с ними, заставляют их молчать. Сынмин смотрит через прозрачные стены лифта на небольшие группки людей внизу — они постепенно становятся крошечными пятнами — а Хёнджун сверлит взглядом Сынмина.       Он немного врёт насчёт своего голода не просто так: Хёнджун уверен, что это прекрасная возможность поговорить с Сынмином в непринуждённой обстановке. В такое время на фудкорте людей по пальцам пересчитать можно, но совсем скоро блаженное затишье пройдёт и наступит время обеда. А во время обеда люди как будто появляются из ниоткуда, вываливаясь из всевозможных щелей совсем как тараканы, когда выключают свет на продовольственном (и не очень чистом) складе.       — Что ты будешь? — спрашивает Хёнджун. Они стоят у Макдональдса и смотрят меню на экране киоска самообслуживания.       — Давай закажем курицу. Я хочу курицу. Куриные крылья.       — Хорошо.       — Мороженое, картошка, газировка…       — Как много вредного. Что это за праздник такой?       — Так свидание же, — пожимает плечами Сынмин.       Хёнджун прикрывает скромную улыбку ладонью. Он уверен, что скоро их ребячество выйдет за пределы глупых шуток. Не за горами и походы в кино, а после — прогулки по вечернему парку, кормление уток в пруду… Возможный поцелуй на скамейке под погасшим фонарем. Возможный — потому что Хёнджун не уверен, что позволит.       Хёнджун не помнит, чтобы ощущал на своей шкуре «те самые моменты студенческого романа из хорошо написанной книги», но уверен, что знаний, выхваченных из сайта «Пикабу», аниме, дорам, книг, предостаточно, чтобы не оплошать. Да и плошать ему не придётся — их взаимоотношения такие естественные, что в голове и не закрадываются тёмные мыслишки.       Он должен смутиться от своих мыслей, но просто принимает их как должное.       Хёнджун не видит ничего зазорного в том, что может любить. И не видит причин врать насчёт своих чувств и отрицать то, что рядом с Сынмином большую часть времени ему комфортно. Большую часть времени — стоит отбросить моменты, когда Сынмин ведёт себя «не так». Его странное, девиантное поведение, что хорошо проглядывается под вечным «со мной всё в порядке», должно отталкивать — нормальных людей уж точно. Но Хёнджун уже давно не считает себя нормальным.       Даже он, будучи человеком не эмпатичным, чувствует, что сознание Сынмина разрушается.       Возможно, если Хёнджун скажет сейчас всё, что мимолётно проносится у него в голове, пока они идут со своей едой к самому отдалённому столику на фудкорте, Сынмину станет легче.       Но вдруг Хёнджун ошибается и Сынмин не ощущает похожей тяжести в груди, когда они вот так проводят время вместе? На его сомнения есть причины: Сынмин же семьянин. Он, как показывает практика съёмок выпуска шоу с ребёнком, станет если не хорошим отцом, то просто наилучшим. А Хёнджун со своим «хм, моё сердце каждый раз падает, когда я вижу его. Я что, влюбился?» просто мешается под ногами.       Даже если это так, то он всё равно обязан хоть как-то умертвить негодование Сынмина. Отвлечь-то его от совершения непростительных обществом действий вроде бы получается, но ведь прямо сейчас Сынмин думает о всём, что происходит с ним. И мысли эти его постепенно пожирают и, возможно, причиняют невероятно сильную моральную боль.       После прочтения многих книг про психологию, саморазвитие и «как понимать себя и других» Хёнджун научился намного чаще замечать мелкие изменения в человеческих эмоциях.       — Ты ведь сильно ударился головой, так что это нормально, — говорит он. Они уже сели за столик, окружив себя кучей еды.       Сынмин жуёт картошку и смотрит на него так, как будто Хёнджун говорит совершенно на другом языке.       — Ты о чём вообще?       — О соседе, — Хёнджун крепко сжимает бумажный стаканчик с колой, ожидая бурную реакцию со стороны Сынмина. Но еда, видимо, его успокаивает получше всяких бесед: Сынмин обмакивает курочку в соус и отправляет в рот.       — Ааа! Да был он, — он всё ещё не может успокоиться.       — Нет. Это галлюцинация. Разве невролог тебе не говорила, что галлюцинации после сотрясения мозга — это обычное дело?       Сынмин задумчиво потягивает свой холодный чай из стаканчика.       Хёнджун впервые ловит себя на такой наглой лжи, а Сынмин, видимо, охотно хочет верить в то, что с ним всё в порядке. Но диагноз Сынмина не только сотрясение мозга, но и что-то другое — Хёнджун не врач, не специалист, чтобы это утверждать, но наблюдения и здравый смысл дают ему полное право на любые догадки.       — Честно, я не помню, — Сынмин отводит взгляд.       — Ты ведь много времени проводишь в обществе. Я не беру в расчёт твои ночные походы в кино, ведь это совсем отличается от одинокого нахождения в больнице наличием цели.       — К чему ты клонишь?       — Просто забудь ты этого соседа и не морочь себе голову. Твоему мозгу просто стало одиноко, вот он и решил, что тебе нужен друг.       Хёнджун ощущает себя личным психологом. Не хватает уютного кабинета с картинами на стенах и большого плюшевого кота на мягком диване.       — Ты это вычитал откуда-то? — Сынмин тускло улыбается.       — Конечно.       — Я поражаюсь тому, какой ты умный.       — А ты разве не умный?       — По сравнению с тобой нет.       — Я так не считаю. У тебя просто другой интеллект. Эмоциональный. И я очень ему завидую.       Они определённо друг друга стоят.       — Это разве то, чему стоит завидовать?       — Конечно. Ты можешь не только вкладывать в музыку, да и не только в музыку, всю свою душу, но и… Как бы сказать… Читать мысли по эмоциям.       — Ну ты и придумал, конечно. Но… Твои выводы насчёт соседа звучат логично.       — Вот и я о чём. Так что давай спокойно поедим, спокойно купим ткань и спокойно полетим в тур. И не будем вспоминать этого соседа, хорошо?       — Хорошо, — Сынмин откладывает пустую упаковку от картошки в сторону и доедает последние кусочки курочки. Одну он протягивает Хёнджуну — тот охотно её уминает.       Совсем скоро в бумажный пакет, который они выделили под мусорку, отлетает пустая упаковка от бургера. На столике остаются лишь недавно заказанный кофе для Хёнджуна и ещё один холодный чай, но уже с тапиокой, для Сынмина, салфетки и бумажные стаканчики из-под холодных напитков, что не помещаются в пакет.       Чистоплотный Сынмин не оставляет за собой ни пылинки, а вот со стороны Хёнджуна стол весь в крошках. Но это его не сильно беспокоит.       — Я сейчас приду, — Хёнджун поднимается и выходит из-за стола. — Я быстро.       Хёнджун пропадает за углом, оставляя Сынмина одного.       Муха появляется снова. Сынмин успел полностью изучить и запомнить её поведение: муха любит находиться с ним наедине, хвастаясь толстыми белыми боками, но начинает прятаться, например как сейчас, если рядом находятся люди, и полностью исчезает, если появляется Хёнджун. Хёнджуна она просто ненавидит.       Или Сынмин просто не замечает муху, когда рядом находится кто-то ещё? Возможно, но доказательств у него нет.       — Ну и кто тебя так кормит? — тихо спрашивает Сынмин, замечая, что она подросла. Теперь он может разглядеть сильные челюсти, похожие на челюсти термитов.       — Pp;;; p? жж, — гудит муха, шевеля усиками. Сынмин хлопает глазами и немного отодвигается от стола. Он ожидал, конечно, что она ответит, но не думал, что сможет её понять.       — Ты хорошо меня кормишь, — вот что она говорит.       То, что Сынмин обращает на неё своё внимание, хотя поклялся игнорировать, совсем скоро сыграет с ним злую шутку. Ведь теперь, когда муха уверена, что Сынмин её прекрасно видит, начнёт надоедать ещё больше.       Когда Сынмин смотрит на неё, муха растёт. Когда не смотрит — тоже растёт. И если раньше она не помещалась на компьютерной мыши, то сейчас едва может залезть в упавший пустой полулитровый стаканчик. Что она, в принципе, и пытается сделать. Зачем? Непонятно.       Но когда Хёнджун вновь садится за стол, Сынмину становится всё ясно. Муха прячется: она пытается проползти в несчастный стаканчик, но застревает, угрюмо шевелит задними лапками и вертит брюшком, пытаясь протиснуться дальше.       Сынмин едва может сдержать тупорылую улыбку. Его слишком сильно веселит ситуация, настолько сильно, что он не выдерживает и смеётся в кулак. Глупая муха пытается спрятаться в стаканчик, хотя может спокойно залезть в пакет. Или вообще не прятаться: Хёнджун же её не видит.       — Ты чего? — обеспокоенно спрашивает Хёнджун.       — Вспомнил кое-что забавное.       — А. Понятно, — Хёнджун, как всегда, не задаёт слишком много вопросов. Его склад ума успокаивает, потому что он не лезет не в своё дело, и пугает одновременно. Пугает, потому что Сынмин никогда не узнает, о чём он думает и какие выводы он делает у себя в голове.       Он знает, что Хёнджун честный. Если его спросить — он ответит. И Сынмин собирался поговорить с ним о своих цепях на сердце, рассказать про муху и признаться, наконец, что Хёнджун для него панацея, но…       Хёнджун тянется к стаканчику, но Сынмин резво хватает его за руку. Они встречаются взглядами и долго смотрят друг на друга, замерев в позе, как будто вот-вот готовы подраться за последний кусочек картошки.       — Ты ведь помыл руки?       — Да, но… — пытается возразить Хёнджун. Пальцы Сынмина тёплые и ужасно цепкие. А ещё они дрожат — пусть и мелко, едва заметно, но дрожат.       — Я уберу.       — Ладно! Ладно! — Хёнджун уже хочет уйти отсюда. — Пойдём уже.       — Когда ты всё успел спланировать? — Сынмин отпускает Хёнджуна и переключается на несчастный стаканчик. Сдавливает его, силой засовывает в пакет. Из-за давления муха пулей отлетает в сторону. Сынмин старается, очень старается не обращать на неё никакого внимания, но она занимает собой все пространство, и не смотреть просто не получается. Он провожает муху взглядом — видит, как она вяло машет крыльями, пытается восстановить равновесие, но её мотает туда-сюда, как пьяную, и в конечном итоге муха просто врезается в стену и отскакивает от неё, как мячик для пинг-понга.       Хорошо, что улыбку не видно под маской. Но вот глаза выдают его полностью — и раз Сынмин не в силах противостоять задору морально, он поправляет чёлку, чтобы закрыться от Хёнджуна хотя бы физически.       — Вчера вечером. Ты разве не помнишь, как мы вшестером сидели в одной из комнат для совещаний каждый за своим делом и ждали, пока стафф не настроит трансляцию? — Хёнджун, видимо, совсем не замечает странный бегающий взгляд Сынмина. А если и замечает, то молчит.       — Ты ведь тоже что-то писал… — он встаёт из-за стола и стряхивает с себя крошки.       Да, он писал. В дневнике. Тонкая тетрадка с двенадцатью листами уже давно превратилась в шкуру неведомого полосатого животного. Совсем скоро Сынмину негде будет писать, и, раз они собираются закупиться в магазине канцтоваров по полной, подумывает выбрать себе дневник.       Ведь он так сильно надеется на то, что когда-то сможет разобрать свой почерк.       — Так ты план писал?       Они спускаются на этаж ниже и уже бредут мимо начищенных до блеска стёкол под потолок, за которыми стоят манекены в «новых осенних коллекциях», или красиво оформленные витрины не магазинов одежды, а также баннеры, говорящие о скидках, акциях и новых поступлениях. Холл торгового центра обставлен искусственными цветами, скамейками и декорациями в виде фонарей, что вкупе друг с другом и с плиточным разноцветным полом создаёт иллюзию райского сада.       — Да, — кивает Хёнджун. — Я использовал советы из статьи о рекламе.       Сынмин совершенно не понимает, при чём здесь реклама и тайм-менеджмент. Он вопросительно смотрит на Хёнджуна, но видит лишь его затылок. Внимание Хёнджуна приковано к витрине магазина «Статуэтки ручной работы. Эзотерика», а именно к небольшой странной фигуре в виде медведя. Зверь стоит на задних лапах и держит луну.       — Хочешь такого?       — Хочу.       Можно было и не спрашивать — Хёнджун слишком слаб по отношению к странным вещицам, особенно к тем, что сделаны своими руками. Есть дать ему волю, время и деньги, он скупит все странные вещи в мире и, заставив ими всю свою половину комнаты, поселится в коридоре. Сынмин в этом не сомневается.       Но от одной статуэтки в виде медведя места в общежитие меньше не станет.       Они заходят в тесный магазин, со всех сторон заставленный необычными вещами. Слева стенд с черепами, справа висят ловцы снов, а прямо напротив входа — стойка с похожими медведями: все в разных позах и с разным сюжетом. Рядом с ними другой стеллаж занимают собаки, рядом с собаками — птицы. И все они вырезаны из дерева и продаются в единственном экземпляре. И стоят они, конечно, как настоящие медведи.       — Я не думаю, что это нам по карману… — тихо говорит Сынмин.       — Да… Но цена их обоснована. Вот эта, например, — он указывает на красивую, замершую на ветке, райскую птицу. — Сделана из древесины клена. А клён материал не из дешёвых.       — Как ты понял, что это клён?       — Птица немного розовым отдаёт, да и рисунок волокон характерен для клёна. И тут написано.       Он касается пальцем таблички: «Императорская райская птица. Клён. Мастер Ю». Сынмин долго долго смотрит на табличку, на птицу, на ценник, снова на птицу и, наконец, отходит на полшага назад и огибает стеллаж с деревянными фигурками.       — О, смотри!       Позади кассовой зоны висят сотни амулетов разных форм, размеров, цветов и из разной древесины. Среди них есть и животные, и совсем странные фигурки — маски, перья, и даже лапы птиц, копыта и рога. Но лучше всего выделяется не один конкретный амулет, а несколько: круглой, аккуратной формы, и на каждом, по порядку, вырезаны фазы луны.       — Здравствуйте, — мужчина во фраке выглядывает из-за кассы. — Вам подобрать что-то соответствующее вашей энергетике?       — Вот эти украшения, — Сынмин тянется к половинкам луны. — Они из чего?       — Красное дерево Падук. В Индии есть поверье, что амулеты из Падука дарят душевное равновесие и покой.       — Это ведь просто поверье… — скептически хмыкает Сынмин.       — А мне нравится.       А ему нравится. Сынмину тоже нравится — амулеты выглядят эстетично и красиво, но ценник… Сынмин пока не готов раскошеливаться на эзотерику.       — Вам, молодой человек, — продавец пристально прожигает взглядом Хёнджуна, — этот амулет будет бесполезен.       Оно и понятно почему: навряд ли кто-то сможет победить Хёнджуна в душевном спокойствии. Так думает Сынмин. Но Сынмин и представить не может, какая внутри Хёнджуна ядерная война.       — А ему?       — А вам, — мужчина оценивающе осматривает Сынмина. — И десятка амулетов не хватит, чтобы хотя бы немного помочь погасить чужую ауру и вернуть собственную.       Сынмин уже готов пререкаться — о чём этот псих вообще говорит? Какая, к чёртовой матери, «не ваша аура»? В его теле есть только О Сынмин и больше никого. Но он способен лишь злостно сжимать кулаки до боли в костяшках. Он совершенно не хочет, чтобы Хёнджун вновь чувствовал себя неловко из-за его неконтролируемого потока бурных эмоций.       — Но ведь чуть-чуть поможет?       — Совсем капельку.       — Тогда можно два. И верёвочки. А верёвочки по чём?       — Они идут в комплекте.       Хёнджун расплачивается и, повернувшись к Сынмину, смотрит прямо в глаза, а затем надевает ему на шею амулет из красного дерева с вырезанной луной в фазе первой четверти.       Когда Хёнджун надевает свою половинку луны в фазе третьей четверти, Сынмину тотчас становится легче.       Теперь они собранный пазл.       У них получается выбраться из ловушки маркетинга и рекламы, лишь когда на Сеул спускается вечерняя мгла. Набрав одежды, косметики и по паре обуви каждому, они всё-таки не смогли получить то, за чем приехали изначально — перерыли весь отдел «шитьё, ткани» в гипермаркете для творчества, но ни один кусок ни одному, ни второму не понравился.       — Я смотрел на их сайте, и многие были в наличии хотя бы по несколько штук, но, видимо, пока мы гуляли, всё разобрали, — Хёнджун обнимает пакет с вещами. Они сидят в небольшом сквере при торговом центре, подальше от шума дороги, на скамейке под сломанным уличным фонарем и ждут, когда менеджер позвонит и скажет, что припаркуется слева от второго входа.       Ночь становится гуще. Небо, будто затянутое тонкой плёнкой разлитой по морю нефтью, не пропускает ни мерцание звёзд, ни сияние луны. Поднимается ветер, сбрасывая с кустов остатки листьев.       — Тебе грустно? — спрашивает Сынмин после затяжного молчания.       — Немного.       В сиреневом ночном тумане Хёнджун кажется ужасно крошечным. Опять. Опять в голове Сынмина он становится тем, кого хочется всеми силами защищать. Фонарь трещит и на секунду вспыхивает, озаряя их лица мягким жёлтым светом.       — Из-за кролика?       — Нет, — Хёнджун поднимает взгляд. Он так и не может решиться на первый шаг, несмотря на слабенькую, но настраивающую говорить о важном всю ночь, атмосферу. Но если не сейчас, то когда?       Он втягивает прохладный воздух, чувствует, как на языке оседает приятный запах мерзлой травы.       — Мне грустно из-за твоего здоровья, — тихо говорит Хёнджун. Его сердце пропускает удар, а затем начинает биться сильнее. Он прижимает пакеты к груди, как будто пытаясь засунуть их внутрь себя.        Сынмин молчит. Он, не моргая, смотрит перед собой.       — Мы ведь хорошо провели весь день вместе, — голос Сынмина дрожит. Он поднимает голову и улыбается Хёнджуну одним взглядом. — Ничего плохого не произошло. Я в полном порядке, и мне не нужно никакое дополнительное лечение.       Хёнджуну хочется в это верить. Но его тошнит от приторно-сладкой лжи, которой кормит его Сынмин. Странных ситуаций, странных реакций слишком много — Хёнджун хорошо помнит, как Сынмин не позволил убрать стаканчик, как будто боялся, что, коснись он стола, на него нападёт нечто страшное. Хёнджун понимает — большое количество вопросов только ухудшит положение: спросит, и Сынмин начнёт вспоминать и обязательно наткнётся на что-то, убивающее сознание.       — Как твоя голова? Сильно болит? — если Хёнджун и вправду желает Сынмину всего наилучшего, то должен пытаться, пусть и нелепо, проявлять заботу. Все ребята знают, как сильно у Сынмина болит голова, но Хёнджун лучше всех понимает, насколько ему тяжело справляться с раздирающей разум болью.       — Нет.       — Сынмин, не надо врать.       Игнорируя тихую вибрацию телефона, Хёнджун сжимает теплыми ладонями щёки Сынмина и невесомо целует в лоб.       Сердце Сынмина падает и разбивается вдребезги.