Язвительные языки

Наши дни.       Швыряя всё, что попадалось под руку, Кроули не жалел сил и даже не думал щадить домашнюю утварь. Руки подрагивали от кипящей внутри ненависти. — Я… Не… Жалкий!!! — проорал он так, что даже зеркало напротив задрожало от вибраций. Лицо разрывалось в оскале, наполняясь пеной во рту.       Когда под руками больше ничего не оказалось, Энтони со всей силы ударил зеркало. Стекло хрустнуло, застревая мелкими осколками в его пальцах и костяшках. Светлая кровь брызнула из трещин и ран, быстро стекая вниз и капая на усыпанный сверкающими щепками пол.       Ринувшись в кухню, Кроули ухватил первую попавшуюся на глаза тарелку белого цвета и бросил её в стену. Бедное керамическое блюдо разлетелось на мелкие и крупные осколки, оставляя от себя небольшую вмятину. Под руки попались парные бокалы. Едва в голове успела промелькнуть мысль, что бокалы словно символ его маленькой любви к Азирафаэлю, как хрустальные изделия влетели в стену, осыпаясь стеклянным дождём на пол и стол. — Нет! Не жалкий!       Даже не думая унимать свой пыл и гнев, Кроули ухватился за единственный деревянный стул и из последних сил поднял его над головой. Руки задрожали от усталости, словно что-то сильно сдавливало его мышцы. Сосредоточив оставшуюся агрессию в пальцах, он со всей силы ударил стулом по плиточному полу. Старая деревянная мебель тут же лишилась двух задних ножек.       Судорожно выдыхая, Энтони откинул стул в сторону и подошёл к разбитому зеркалу. Под голыми ступнями прохрустело стекло, впиваясь в кожу. Кроули поднял один из крупных осколков. Вглядываясь в своё потресканное отражение, он видел в себе повадки отца, который успел дважды разрушить ему жизнь. Даже после смерти. Давно ли он стал похожим на него? Давно ли он позабыл о матери, что так любила его? Единственное, что осталось от неё – это красивый рыжий цвет волос.       Что-то в голове шепнуло ему поднести осколок к волосам. Подняв взгляд на остаток зеркала напротив него, Кроули всмотрелся в своё отражение. Он никак не изменился. Разве что похудел на пару кило, да и только.       Сжав остриё, он ухватился за волосы и резкими рвущими движениями срубал длину так, словно топором бил под самый корень молодого дерева. Кровь сочилась по рукам и волосам, изредка капая на лицо. Рыжие окроплённые длинные пряди падали на пол рядом с остальными локонами и стеклянными остатками зеркала.       Кроули замер, вглядываясь в себя напротив. Он снова превратился в человека, который потерял всё. Только не хватало одного. Самого важного. Желания смерти этому коротко стриженому мужчине. Кроули поднёс окровавленный осколок к руке. Вспухшие на худых запястьях вены подталкивали сделать это. Легко надавив орудием смерти на самую мягкую часть руки, Кроули прикусил губу. — Ну же… — угрожающе молил он свои пальцы надавить на бледную, покрытую светло-синими венами, плоть.       Страх смерти заставил его задрожать. Осколок, покрытый светлой кровью выпал из рук, гулко приземляясь на остальную груду стекла и волос. Кроули вновь поднял глаза на отражение. — Ты даже убить себя не можешь… Ничтожество… Мерзость… — потягивая носом, прошипел человек из зазеркалья. — Я не могу… Не хочу… Не так… Не тут…       Рыдая прямо себе в отражение, Энтони громко всхлипывал, иногда стараясь удержать слёзы. Солёные ручьи продолжали течь по его щекам, закатываясь в потресканные сухие губы. Грудь пекла, словно кто-то ставил клеймо прямо у него на сердце. Инвалид.       Прошло два… или сколько вообще прошло? Прошло ли оно? Календарь на часах говорит, что пролетело по меньшей мере трое… Нет, пятеро суток. Азирафаэль не находил себе места. Метался по дому, как птица в клетке, желающая вырваться наружу. Он не пил, не ел, всё размышлял о словах, которые сам же сгоряча сказал Энтони. Фэлл давно признался себе, что не умеет держать язык за зубами, от того и сам страдает. Съёмки приостановили, и как на зло ничего не могло отвлечь актёра от страшных мыслей. Он не помнил каково это: засыпать без таблеток, что насильно вгоняли его в сон. Пальцы рефлекторно набирали один и тот же номер, по которому ему вновь никто не отвечал. Если раньше Энтони попросту сбрасывал его вызовы, то сейчас абонент и вовсе вне зоны доступа.       Упав в кресло, Азирафаэль подкурил очередную сигарету и всмотрелся в сообщения, которые так и не были прочитаны Кроули, о чём гласила серая галочка у его сотен сообщений. Он тяжело выдохнул и оглянул комнату. Всё в ней напоминало о прошлом. Хорошем прошлом, которое ему вряд ли вернуть. Сердце в груди болезненно заныло. Если бы Азирафаэль мог что-то изменить, то непременно изменил бы в пользу Энтони. Изменил бы каждую деталь.       Телефон внезапно завибрировал в руках. Опомнившись от ностальгических воспоминаний, Фэлл всмотрелся в экран. “Трейси”. — Да, мадам Трейси? — стараясь сдерживать грусть, спокойно ответил он. — Милый, как ты? — обеспокоенно прощебетала она. — Я видела новости об Энтони. Не могу поверить, что такое случилось. — Я… Я сам мало верю в происходящее. К тому же, мы сильно разругались, — признался Азирафаэль и склонил голову к полу. — Что? Из-за чего? Что ты уже натворил?       Актёр громко выдохнул и начал свой тяжёлый и некраткий монолог длиною в долгих двадцать четыре года. Упоминая во всех возможных красках, он раскаивался в содеянном чуть ли не через каждое предложение, глотая стекающие по щекам слёзы. Даже по голосу, Трейси слышала, как искажалось лицо Азирафаэля при упоминании всех событий, в особенности того пугающего вечера ноября. Сердце разрывалось от боли и воспоминаний. Иногда, переходя на крик, он не сдерживал себя от матершины и эмоций, которые так долго томились внутри него. Азирафаэль не замечал, как повторял одни и те же события дважды или трижды, всё больше рыдая.       Мадам Трейси молчала, словно её там попросту не было. Слушала каждое слово, каждый тяжёлый выдох и всхлип Фэлла с той стороны телефона. Она медленно потягивала тонкую сигарету через длинный мундштук, изредка стряхивая пепел за край уличного столика. Давно она не прикладывалась к табаку. — Я знаю, что виноват, — несвойственно высоким голосом проговорил в нос Фэлл. — Но что мне делать? Я… Я… Я… — Азирафаэль, — резко и грубо перебила его нескончаемый поток я-я-канья Трейси. — Успокойся, Азирафаэль. Вместо того, чтобы что-то предпринять, ты сидишь дома? — Он не берёт трубку. Дома его нет. В больнице тоже. Его менеджер сообщила, что у неё его нет. А друзей он вовсе не имеет. — Будь умнее. Он же не мог пропасть. Подумай, где бы ему было хорошо.       Фэлл стих, подавливая всхлипы в себе, и протёр слёзы. На ум приходило лишь несколько мест, однако их он давно проверил и не один раз. — Мы часто приезжали ко мне в Ридж. У него есть ключи от моего дома, — предположил он. — Его тут точно нет, — ответила соседка. — Я заходила сегодня к тебе, чтобы протереть пыль и всё как обычно. Тишина. Нет лишних вещей. — Тогда я не знаю… Другие места я давно проверил. — Хм… — протянула Трейси. — Ты говорил про обрыв. Обрыв, что за Лондоном. Не мог он туда поехать? — Нет, ехать туда слишком далеко и опасно. А он только после комы… Он бы не смог. — А вдруг смог? Вдруг ему было нечего терять? И… Он поехал туда, лишь бы быть там, где было ваше счастливое начало?       Азирафаэль тяжело затаил дыхание. Странные мысли закружились в голове вихрем. С чего бы ему там находиться? Разве что… — Боже… Я еду туда. Спасибо, мадам Трейси. — Запомни милый: хуже не то, что ты совершил ошибку. Хуже не попытаться её исправить.       Закончив вызов, Азирафаэль скинул с себя тапки, прихватил ключи от рейнжа и выскочил из дома в домашней голубой рубашке и коричневых брюках. Упав на сиденье в авто, он завёл двигатель и, построив мысленный маршрут до обрыва, двинулся с места. Машина летела по вечернему Лондону достаточно быстро для шумящей проезжей части. Пока авто периодически тормозило на поворотах, Фэлл судорожно названивал Энтони во все возможные известные ему мессенджеры. Абонент по-прежнему молчал.       Азирафаэль нажал на газ, переключаясь на другую скорость. Стараясь не отжимать педаль, он мысленно молился поскорее приблизиться к месту. Мотор выл в сочетании со скрипящими от луж шинами. Руки дрожали на кожаном руле. В какой-то момент кисти едва ли не повернули в одну из железных перегородок.       Стоило машине выехать из города и приблизиться к обрыву, Азирафаэль стал рассматривать пустующую местность на наличие знакомых лиц и марок машин. Однако, когда обрыв стал ближе, его глаза наткнулись на знакомый белоснежный автодом, припаркованный недалеко от пустой серой трассы. А рядом с ним, у самого края, в старой клетчатой синей рубашке и черных джинсах стоял Кроули, что-то рисуя на холсте.       В сердце Фэлла отлегло. Жив. Здоров. Но… Азирафаэль сразу заметил, что от роскошно длинных рыжих волн, что плавно заостряли лицо Энтони, осталось лишь короткое рваное недоразумение. Сердце болезненно взвыло, заколотило в груди, только он вспомнил, что сам однажды превратил волосы этого человека в настоящий кошмар. Азирафаэль затормозил и вышел из авто. Он осторожно поднялся наверх, тихо и медленно ступая по свежей зелёной траве, которая мягко похрустывала под ногами. — Дорогой, — тихо сказал Фэлл. Кроули обернулся. На его лице так непривычно, и, однако, знакомо, расположились черные очки. Скрывая эмоции и глаза, они стали несвойственно желанной защитой для их владельца. — Привет, — отрешённо ответил он и отвернулся обратно к холсту. Азирафаэль сделал несколько шагов вперёд, став немного ближе к Энтони. — Как ты? — Не знаю… — Ам… А здоровье? — У меня рассеянный склероз. Я не помню, наверное, многое. Однако, помню как ты мне врал. И твою жалость. И театр, — тихо говорил он, направляя кистью по холсту. — Дорогой, прости меня, — прошептал Азирафаэль. — Простил. Давно простил. Я же люблю тебя.       Фэлл глубоко выдохнул и заглянул в холст. Видимо, по задумке, Энтони должен был изобразить вечернее волнующееся море, однако вместо волн, неба, туч и скал, картина представляла собой лишь размазню из пятен, которые смешивались в грязные оттенки серого и синего. Бледные руки, испачканные в запёкшейся крови и краске, едва удерживали кисть, подрагивая от малейшего давления. Под его ногами, рядом с ножками мольберта, лежало ещё несколько кисточек.       Азирафаэль аккуратно взял Кроули за руку, легко сжимая её пальцами. Он старался не задеть раны, от того его прикосновения казались весьма и весьма нелепыми и судорожными. Тепло промелькнуло между ними, от чего они оба подняли глаза друг на друга. — Дорогой, поехали домой, — умоляюще попросил Азирафаэль. Он старался сдерживать слёзы, но выходило это, по правде, очень плохо. — Знаешь, Фэлл, я отказался от лечения. Док Шоубон, конечно, был против, однако, кто он мне, чтоб запретить… — Зачем? Ты же…       Кроули отложил кисть, которая рухнула к другим вниз на траву, и подошёл впритык к обрыву. Вглядываясь в плывущую картинку тёмного моря и неба, на котором только стали проявляться звёзды, он улыбнулся. И вряд ли это было от радости. — Я инвалид. — Это не так! Такая болезнь же лечиться, — с надеждой то ли спросил, то ли утвердил достаточно громко Азирафаэль, схватившись руками за собственную грудь. Ладони сильнее прижались к телу, лишь бы унять разрывающееся сердце. Частички краски мгновенно отпечатались на голубой рубашке. — Нет. Не лечится.       Кроули молча посмотрел вниз. За обрывом бушующие волны бились о скалы, омывая пеной каменистые берега. Захлёстываясь завитушками, они всё больше и больше пленили его глаза. Запах моря дурманил мозг, подобно самому настоящему наркотику. Сколько же это море повидало приливов, отливов, что его душа так волнуется сейчас? — Дорогой, мы найдем выход. Мы найдём лекарства! Мы сделаем всё то, что может тебя спасти!       Кроули обернулся к Фэллу и снял очки. Под ними скрывались льющиеся ручьи слёз и красные глаза. Такая боль. Невозможная боль. И ужас. Ужас, как перед смертью. Он печально улыбнулся как можно шире. — Прости, что украл у тебя лучшую жизнь, — тихо прошептал Энтони и вручил в руки возлюбленного свой единственный чёрный аксессуар. Мгновение – и Кроули припал потрескавшимися губами к губам Азирафаэля. Его слёзы, стекающие по щекам, капали тому на лицо, обжигая своим жаром и болью. В груди выли кошки отчаяния, разрывая плоть изнутри своими острыми когтями. Воздуха едва хватало. Он ухватился в короткие, но самые крепкие объятия. — Я люблю тебя, Азирафаэль Фэлл. Прости, — шепнул Энтони ему в губы и, отстранившись, не глядя вниз, сделал уверенный шаг в бурлящую пенную неизвестность. — Кроули! Нет! — опомнившись, закричал Фэлл и упал на траву коленями.       Тело быстро падало вниз подобно камню. Дышать стало так легко. Ничего не болело. Не разрывало сердце. Прошлого не существовало. Не существовало ни настоящего, ни будущего. Только этот миг. Миг полёта, паденья вниз. А на губах всё тот же любимый и сладкий вкус этих губ.       Упав пластом в воду, Кроули открыл глаза. Течение стремительно тянуло его тело на глубину. Изо рта быстро вырывались последние пузыри воздуха. Последний свет, что был так далеко, тускнел.       За одной из скал, покрытой тиной и водорослями, притаилась тёмная высокая Тень. Она не двигалась, молча наблюдала за тонущим телом. Стоило янтарным глазам закрыться, как и монстр прошлого растворился, подобно капле чёрной краски.       Бултых.       Вельзи в компании Гавриила мчалась по лестничным пролётам клиники. Девушка то и делала, что названивала на давно позабытый номер, абонент которого никак не хотел отвечать. — Да чтоб эту связь! — закричала она, услышав в ответ полную тишину. — Давай! Давай..! — Успокойся, — постарался перебить негативный настрой Гавриил. — Замолчи, прошу, или будешь на небесах мне связь ловить, — гаркнула ему в ответ Вельзевул. — Ну же… Ну!!!       Экран вызова показал: “Соединение прервано. Вы вне сети.”. Плюнув на всё, девушка ринулась наверх дальше, перепрыгивая через ступеньки своими маленькими ножками.       Залетев в нужную палату, она замерла, от чего Гавриил, не успевший остановиться, едва ли не сбил её с ног.       В палате, отвернувшиеся друг от друга, сидели Энтони и Азирафаэль. Они оба хмурили лица, словно их только что разняли в драке где-то в группе детского сада. Оба бросали косые взгляды между собой, скаля зубы. Оба сложили руки на груди, прижав головы к плечам. Так забавно и странно видеть двух взрослых мужчин в таком-то виде. — Какого чёрта, Энтони?! — вырвалось изо рта Вельзи. — Я говорила тебе, что если посмеешь умереть, я найду твой труп, воскрешу и заставлю жить эту блядскую жизнь! — Не ори, — буркнул Кроули. — Голова болит.       Он не помнил, как и когда пришёл в себя, однако он надеялся что, во всяком случае, проснётся точно не в этом мире. Или хотя бы не в этом теле. — Ах голова у него болит! Так давай её тебе отрежем! — огрызнулась девушка. — Успокойтесь, — встрял в диалог Азирафаэль. — Сейчас не день и мы в больнице. Здесь и так много кто кричит.       Вельзевул тяжело выдохнула и посмотрела на часы. Два часа ночи. Не планировала она в такое время посещать подобного рода учреждения, однако с её-то боссом можно ожидать всякого. — Мы переживали. Ты дорог нам. Почему ты так сделал? — спросил Гавриил. Хоть он и слегка приврал, под предлогом трагической подачи своих слов, однако эта ситуация весьма напугала его. — А зачем мне жить? Я инвалид! Не хочу!       Ответ Кроули повис в воздухе на слишком долгий промежуток времени, отчего всем окружающим стало не по себе. В груди каждого проявилось странное чувство вины. — Но это не значит, что ты должен умереть. Подумай о сыне. Подумай об Азирафаэле. О нас. Что бы мы чувствовали, если бы увидели твоё тело в гробу? Или хуже… Вообще б тебя не увидели.       Кроули сморщил лицо и вмялся головой в подушку, лишь бы не отвечать на заданный ему вопрос. Приятная белая наволочка отдавала запахом ромашкового порошка. — В любом случае, хорошо что ты отделался лишь переохлаждением. Там было слишком глубоко, чтобы разбиться, — на тяжелом выдохе, сказал Азирафаэль и встал с кресла. — Я подойду к дежурному. Проследите, чтоб он в окно не сиганул. — Эй! Мне няньки не нужны!       Дверь захлопнулась, не дав тому язвительного ответа. Кроули недовольно помялся на койке, что-то бурча себе под нос, как старый дед, а после привстал с неё, свесив ноги. Голые пальцы коснулись холодной плитки. — В СМИ ещё не знают о твоём… о попытке суицида, и благо, если ты не предпримешь ещё попытки, вообще не узнают. — Его не будет. Больше ничего не будет.       Дверь с громким грохотом открылась. — Прекрас-с-сно, — сквозь зубы прошипел неизвестный в дверном проёме. Все подняли голову на человека. Это была невысокая девушка с тёмными длинными волосами, в небольших очках. — Анафема? — удивлённо спросил Кроули, не веря собственным глазам. — Ох, милый мой, я сейчас на куски разорву тебя, — натянуто улыбаясь, сказала она и подошла к нему, скинув свою сумку на пол. Ухватив подушку, она со всей силы начала бить Энтони по плечам, изредка задевая голову. Не жалея ударов, она выкрикивала всякую несвязную брань, которая только приходила ей в мозг.       Скручиваясь от, хоть и не болезненных, но всё ещё неприятных ударов, Кроули старался отталкивать и блокировать их, однако ярости Фемы было не унять. — Как! Ты! Смел! — разоралась Анафема. Последний раз обрушив подушку на рыжую голову, она остановилась и постаралась выровнять сбитое дыхание. — Легче? — спросил он, для верности спрятав орудие избиения за спиной. — Да… — тяжело выдыхая, проговорила озлобленно она. — Как ты вообще додумался до такого?! Да что тебе в голову взбрело?! — Не вникай. Я же вот, жив… здоров, — фыркнул он. — Не вникать?! Ты охренел, Энтони Дж. Кроули?!       Анафема покрутилась по сторонам. Она только заметила, что помимо неё, здесь была и Вельзевул, что отправила ей порядком пятнадцати сообщений, а также неизвестный молодой человек. — Ой, привет. Так ему уже досталось? — выровняв дыхание, спросила Фема, указывая на виновника их собрания. — Нет. Как раз ты и дала ему по заслугам, — ответила менеджер, коварно улыбаясь ей. — Так и что случилось? Ты только вышел из комы, как вдруг мне пишет Вельзи, что ты хотел покончить с собой! И… Господи… Что с твоими волосами? — Не бери в голову, — буркнул Кроули. Воспоминания прошедших дней ударили ему в мозг. Однако, не хотелось ему рассказывать подруге о том, что происходило с ним какое-то время назад. Он аккуратно спрятал истерзанные руки в одеяло. Анафема тяжело выдохнула и не подала виду, что и до этого заметила грубые коричневые рубцы на чужих костяшках и пальцах.       Дверь в палату открылась. Зевая от усталости, Азирафаэль сделал шаг в палату и закрыл за собой. Тело неприятно ныло, а колени слегка посвистывали редкой колющей болью. Стоило его глазам подняться на неизвестную особу, он улыбнулся. — Ой… Простите. Мы, видимо, не знакомы. Я… — проговорил Фэлл незнакомке. — Ты?.. Ты что тут делаешь?... — явно удивленная вошедшему и давно знакомому ей человеку, тихо проговорила Анафема. — Простите?       Фема двинулась с места и, не отрывая от того взгляда, медленно направилась ближе. Шаг за шагом, атмосфера в палате нагнеталась, подобно туче, что вот-вот разразится пламенным от ярости дождём. — Проваливай… Ты и так испортил многим жизнь, — рявкнула она почти шёпотом. — Мы вообще знакомы?! — слишком громко крикнул Фэлл, ощущая наплыв непонимания из-за происходящего абсурда. — О, не придумывай, король погорелого театра. Неужто ты забыл меня, ведьму музыкального факультета?       Азирафаэль, дай Бог ему терпения и устойчивости, замер как кукла при виде ребёнка. Не отрывая глаз от незнакомки, он постепенно стал вспоминать смутные тёмные дни. Прыгая по очертаниям лица, Фэлл медленно стал узнавал человека перед собой. Его брови поползли выше ко лбу, а челюсть едва не отвалилась от удивления. — Анафема? Анафема Гаджет? Это правда ты? — Я, я, — надменно сказала она и поправила очки пальцами. — Никогда б не подумал, что вы с Энтони до сих пор общаетесь, — обескураженно сказал Азирафаэль, легко улыбаясь ей. — Как видишь. Но что здесь делаешь ты? — Он уже уходит, — встрял Кроули. — Но… — не понимая, что он сделал не так, возразил Фэлл. — Прочь, — шепнула ему Анафема несвойственно для неё низким голосом.       Опустив глаза в пол, Азирафаэль легко улыбнулся каждому и, прихватив ключи от машины, вышел из палаты. Не успел он закрыть дверь, как за ним вышла Фема.       Долгие двадцать с лишним лет после выпуска он не слышал о Гаджет, не говоря уже о каких-то личных встречах. Фэлл едва помнил Анафему. Хотя, по правде говоря, он вовсе не общался с ней в студенческие годы. Лишь изредка они пересекались на практиках и парах, которые тот не часто посещал из-за новых проектов.       Анафема как была, так и осталась с весьма добродушной улыбкой, но и достаточно категоричным характером. Всё также носила длинные, ниже колен, юбки и странные цветные палантины на плечах, которые согревали её в непогоду. Казалось, что постарела она отнюдь не так, как остальные из выпускников театра двухтысячных годов. Ей едва ли можно было дать тридцать, что не говоря о сорока трёх. Ну точно ведьма. — Что ты здесь делаешь? — сурово начала она, преждевременно закрыв за собой двери. — Какая разница? Я уже ухожу, — тихо ответил Азирафаэль. — Я знаю, что вы работаете вместе, однако, — Фема поднесла указательный палец ближе к его лицу, — лишний раз подойдёшь к нему – я тебя закопаю. — Успокойся. Мы взрослые люди, Гаджет. — Верно. И я знаю, почему Энтони такой. Отчасти, я сама виновата, что он вновь пересёкся с тобой. Не думала, что ты сможешь довести его до такого.       Азирафаэль удивлённо повёл бровями. Ответ старой знакомой не просто насторожил его нутро, а вогнал в настоящую лёгкую панику. — Что ты имеешь в виду под “сама виновата?” — Ты думаешь, он бы сам пошёл на проект, зная что там будешь ты?       Вопрос завис в воздухе, наполненным запахами спирта и хлорки. Не понимая, что именно ему надо ответить, он лишь удивлённо помахал головой. — Уходи, Фэлл. Может в его глазах ты и изменился, но не в моих. До сих пор помню, каким он пришёл ко мне. Я тебе этого не прощу. Никогда не прощу. Только закон и просьба Энтони не трогать тебя сдерживает меня от того, чтобы превратить твою жизнь в то, что пережил он в тот вечер.       Сев в авто, Азирафаэль выдохнул. Открыв небольшой, но вместительный бардачок, он достал пачку сигарет и вынув одну, подкурил. Салон тут же стал наполняться тяжёлым дымом. Актёр завёл двигатель, а вместе с ним включилось ночное радио Лондона. Как назло, до боли знакомая песня заполнила всё маленькое пространство авто своими строками. …Ooh let me feel your heartbeat (grow faster, faster) Ooh ooh can you feel my love heat…       Слёзы быстро навернулись в глазах, скатываясь по щекам. Не в силах отключить радио, Азирафаэль смотрел в лобовое окно на тёмную улицу, медленно потягивая дым. Музыка окунала его в любовь, сильную, но такую болезненную. Потянув очередной раз носом, его глаза упали на черные очки Кроули. — Я сделаю всё, чтобы спасти тебя, дорогой, — серьёзно сказал он. — Даже если цена тому – моя жизнь.