Язвительные языки

      Двадцать четыре года назад. Лондон.       Сентябрьское солнце неприятно слепило глаза и падало белыми лучами на громоздкое здание университета. Толпящиеся новоиспечённые студенты и старшекурсники едва помещались на общей площадке сбора. Шум голосов и выхлопов машин скапливались в ком, оседая на больную, несчастную рыжеволосую голову.       Рафаэль, а именно такое имя дала мать Кроули тому при рождении, протёр ладонью глаза и сделал пару неуверенных шагов вперёд. Свисающий с плеча рюкзак затарахтел, словно внутри плескался океан из стеклянных бутылок. Часто падающие взгляды словно прилипали к тонкой коже. Парнишка неуверенно сжался, опустив голову с длинными вьющимися рыжими волосами.       Как же он любил свои длинные локоны, что так красиво, словно волны, подпрыгивают на ходу. Огненно-лавовый оттенок всегда приковывал внимание остальных, но сейчас чужих глаз было куда больше, чем раньше. Гораздо больше приемлемого для его интровертной натуры. “Надо было приехать раньше… Какой мой корпус?” — пронеслось в голове. Шум давил, нагнетал, сбивал с толку, образуя лёгкую панику и потерянность внутри худощавого тела. — Эй, ты новенький? — послышалось так близко к уху, что, обернувшись, Рафаэль едва ли не подпрыгнул.       Напротив него, с папкой в руках, стояла невысокая кареглазая брюнетка, улыбчиво хлопающая ресницами. Длинная тёмная юбка и красный палантин с узорами на её тонких плечах явно выделяли незнакомку среди массы студентов, преподавателей и родителей учащихся. — Ой.., — застенчиво ответил он. — Да. Но я не первый курс. Я перевёлся на факультет актёрского мастерства и кино. — Поняла. У нас в этом году много парней на твоём потоке. Ты не волнуйся, с кем-нибудь подружишься. Я Анафема. Анафема Гаджет. Я с факультета музыкального искусства, но посещаю и твои пары, так что будем дружить, — задорно ответила студентка. — А ещё я в студсовете, поэтому любые вопросы – ко мне. — Хорошо? — недоверчиво ответил он и робко кивнул. — Я Рафаэль Кроули. Ты не знаешь, где проходят мои пары? Не хочется опоздать в первый день учёбы.       Анафема заглянула в папку и поправила круглые толстые очки. Однако, она не просто выделялась из толпы своим своеобразным стилем в одежде. Казалось, что девчушка перед ним – некое воплощение нездорового позитива и доброты. Перелистнув пару страниц, Анафема помахала головой. — Нет, но в главном холле у студсовета уже выставили ваше расписание. Пойдём, — девушка улыбчиво схватила парня под руку и поволокла за собой сквозь скопившуюся толпу из студентов и преподавателей.       Ноги едва поспевали за юной и уже новоиспеченной подругой, делая шаги всё шире и шире. Едва ли не сбивая каждого встречного на пути, Рафаэль неуклюже улыбался, извиняясь за спутницу, себя и свой набитый бутылками рюкзак. — Глядите, ведьма притащила ещё одного обшарпанного кота! Только теперь рыжего! — послышалось где-то сбоку. Парень остановился и обернулся, отчего Анафема едва ли не вписалась кому-то в широкую спину.       Окруженный толпой из своих прихвостней и юных дам, чьи юбки были короче стрижек мужчин, в самом центре, ехидно пялясь, стоял красивый и подтянутый блондин. Белые вьющиеся волосы едва ли касались широких плеч. Голубая рубашка нежно сочеталась со светло-коричневыми брюками и шоколадным ремнем. — Чего уставился, рыжий? — гаркнул ехидно неизвестный и захохотал. Окруженная толпа тут же подхватила смех. — За своим носом смотри, Фэлл! — крикнула Фема тому. — Пойдём, эти идиоты не стоят своего внимания, — добавила она и утащила парня в здание университета.       Стены наполнялись и гудели от голосов, создавая некий вакуум нескончаемого шума. Толпы перемещались с места на место меж узких коридоров, изредка заходя в очередные двери кабинетов. — Та-ак.., — протянула Анафема, глядя в вывешенный листок расписания занятий на стене. Тёмные глаза забегали по строчкам, выискивая нужный столбик и ряд. — О! У тебя история и культурология! А потом ораторское мастерство… У нас даже есть смежные пары! — Ох, никогда не любил историю, — признался Рафаэль и буркнул что-то несвязное себе под нос. Девушка улыбнулась. — Не волнуйся, у нас её ведёт профессор Бронди. Ты или будешь знать его предмет, или полюбишь. Он очень легко объясняет и со знанием дат проблем нет. — Ты никак не облегчила моё состояние, — признался парень и поправил рыжую прядь. — Брось! Всё будет хорошо. Пойдём в аудиторию, скоро начнутся лекции.       Медленно прогуливаясь уже между широких коридоров одного из старых корпусов университета, Рафаэль всё больше ловил себя на мысли, что прежде не ощущал такого восторга и страха одновременно.       Парень вообще был не из пугливых, но новая взрослая жизнь не просто пугала. Она повергала в самый что ни на есть ужас. Уходя из дому под громкие возгласы семьи, Кроули принял самое важное решение – идти в киноиндустрию. И плевать, если придётся по ночам работать в закусочных или кафетериях, а к утру, валясь с ног от двухчасового сна, волочиться на пары. Плевать, если желудок будет пустовать по нескольку суток. Лишь бы тут, в месте, где у каждого цели схожи, в кругу понимающих его чувства, людей.       Аудитория, заполнившаяся так быстро, гудела голосами и топотом. Студенты прыгали с места на место, шуршали листами тетрадей и старых учебников. Рафаэль, судорожно вращаясь из стороны в сторону, уселся на свободное место с Анафемой. Рюкзак привычно зазвенел стеклом. — Что там у тебя? Я надеюсь, ты не притащил алкоголь? — осуждающе прошептала девушка, окинув парня настороженным взглядом. — Что? Нет-нет… Это.., — Рафаэль медленно расстегнул рюкзак и достал пару одинаковых бутылок газировки. — Я не знал, насколько сегодняшний день будет долгим, потому захватил себе всякого. Будешь? — Давай, — девушка радостно приняла стеклянную тару из загорелых щуплых рук. — И часто мы будем пересекаться? В плане.., — парень достал небольшую тетрадь с ручкой, не поднимая взгляда на студентку, — Я вообще никого не знаю… — Ну, тут у всех так! В твоей группе полно хороших людей. С кем-нибудь и подружишься. Только с шайкой Фэлла не водись. — С кем? — напряженно спросил Рафаэль и перевёл глаза на девушку.       Анафема молча кивнула в сторону уже знакомого блондина, который изредка бросал надменные взгляды на их фигуры, поговаривая с другими одногруппниками. Мягкие губы расширялись в злобном оскале. — Ещё та заноза. Способный парень, уже снялся в некоторых сериалах. Но характер точно не от бога.., — девушка едва скривилась в лице и поправила оправу очков. — Он главная звезда нашего театра, от того и вьются рядом всякие… — Пара проектов и всё? Так себе заслуга, — буркнул Рафаэль себе под нос. — Помалкивай. Если пойдёт слушок, что ты что-то плохое про него говоришь, то учёба тут станет тебе никак не в радость, — обеспокоенно протараторила Анафема. — Что б мне ещё и какая-то белая морда смела угрожать за моё мнение? — резко возмутился Рафаэль так громко, что ближайшие студенты обернулись и притихли. — Ты!... Молчи ты, господи, — прошипела девушка. — Что? Если я хочу говорить, то буду говорить!       Анафема испуганно покосилась назад. Лицо, ранее светившееся как солнечные лучи, побледнело подобно серой плитке. Рафаэль машинально обернулся. Молча и не двигаясь, Фэлл прожигал их голубыми глазами. Он, гордо и тихо, выдыхал пламенный воздух, который успел нагреться от бушующей ярости и надменности внутри.       Хрупкое сердце в подтянутом теле неприятно кольнуло, заставив Кроули нервно сглотнуть, не меняя эмоции уверенности на лице. — Думаешь, если к твоим годам ты снялся в парочке третьесортных фильмов, то ты уже мастер? Планку ниже, Барби, — грубо сказал Рафаэль, не сводя взгляда со своего нового одногруппника. Аудитория залилась смехом на несколько мгновений, а после неожиданно стихла. — Я хоть этого достиг, а ты? — язвительно ответил Фэлл. — Не думаю, что ты хотя бы в таких “третьесортных” фильмах снимался. — Тот факт, что тебя взяли за твой ангельский видок, не значит, что ты многого достиг сам.       Фэлл насмешливо ухмыльнулся, а после расхохотался что есть силы. Встав из-за стола, он медленно подошёл к Рафаэлю и тихо шепнул: — У меня хотя бы есть такая внешность, а у тебя? Ты же похож на бездомного, обшарпанного бедностью, рыжего кота. Фу, мерзость. Жилистые руки задрожали в кулаках. Загорелые пальцы впивались ногтями в грубую кожу ладони. Внезапно открывшаяся преподавателем дверь привлекла на себя всё внимание, от чего в пылающем от гнева теле осталось лишь мелкая искра.       Упав на место, Рафаэль судорожно теребил в пальцах ручку, иногда посматривая на широкую спину. На ухо что-то изредка подшёптывала Анафема, но из головы никак не выходили настолько заносчивые для него слова. “Мерзость? Да кем он возомнил себя? Пожалуй, он родился с золотой ложкой в зубах” — пронеслось в рыжей голове.       С того дня прошло если не так много времени, то по меньшей мере не больше трёх месяцев. Погода на улице успела смениться с солнечных тёплых дней в тёмные пасмурные, изредка заливая Лондон холодным ноябрьским дождём. Деревья медленно желтели, украшая улицы города по-настоящему яркими красками в такие смутные дни. Ветер всё чаще бушевал между домами, срывая с голов прохожих шляпки, взъерошивая их волосы. Запах дождя. Такой прекрасный, тонкий, лёгкий, манящий.       Вздохнув полной грудью, Рафаэль поправил капюшон курточки на голове и огляделся по сторонам. В его небольшом студгородке всегда шумно, но сегодняшнее утро особенно отличалось от других. Ни единой души. Лишь тишина сливающаяся с шумом дождя.       Холод неприятно пробирал пальцы рук до колющей дрожи. Внезапно, что-то в кармане завибрировало. Рафаэль достал старый кнопочный телефон изнутри джинс и всмотрелся в маленький черно-белый экран. Уже давно заученный номер Анафемы он узнал по последним цифрам. — Алло? — сонно сказал Рафаэль и потёр мятое ото сна лицо. — Привет, Рафаэль, — достаточно бодро сказала девушка. — Ты готов? — Да, готов. Правда переживаю, — ответил парень, потягивая носом. Вот стоило ему заболеть в такой-то день! — Ничего не знаю. Комиссия будет заинтересована в тебе за счёт твоих умений и внешности. И если они тебя не примут, то я укутаю тебя как младенца и подкину им на порог.       Кроули улыбнулся. Что-что, а поддерживать и подбадривать Анафема умела лучше любого. И сейчас её помощь куда кстати.       Ещё в начале года весь театральный факультет был взбудоражен новостью о комиссии из одного театра, который был известен во всей Англии своей своеобразной подачей пьес. Выступать если не на одной сцене с выдающими актёрами, так перед комиссией от этого театра было престижно и гарантировало некую популярность. А если кто-то из комиссии предложит работу, то можно спокойно говорить, что ты новая звезда театрального вуза.       Рафаэль был готов и не готов одновременно к этому дню. Ощущая огромную конкуренцию среди одногрупников и остальных студентов факультета, капля сомнения давила на мозг. — Послушай, — тихо начала Анафема, — ты должен понимать, что или сейчас, или никогда. Забудь про всех. Я рядом и буду сидеть в зале. — Я знаю, но мне просто страшно, — признался парень, смотря куда-то на покрытые лужами серые плитки под ногами. — Я один раз подслушала разговор вашего декана с мистером Смитом, и знаешь что? Ты прекрасный кандидат. — Ты так говоришь, чтоб подбодрить меня. — Та нет же! Я серьёзно! Миссис Томпсон в действительности так говорила! — обиженно завыла подруга, притоптывая ногой. — Спасибо тебе, Фема. А у тебя-то как? Я слышал, что ваш факультет тоже посетит комиссия, только в следующем году. — Ох, не говори. Мне так тошно осознавать, что предпочтение отдают мужским голосам, — призналась девушка. — Действительно. Звучит как полный бред.       День, которого ждали многие актёры из вуза настал так быстро, что осталось лишь судорожно разминать пальцы рук, выжидая свою очередь на сцену. Толпы студентов кучковались за кулисами, повторяя свои тексты. Единственная пьеса на старо-английском языке, которую предоставила коллегия комиссии, вызвала бурную реакцию как у студентов, так и у преподавательского состава, но кто же мог спорить с такими весьма почтительными людьми?       Сжимая распечатанный сценарий пальцами, Рафаэль повторял давно выученный текст, легко жестикулируя руками. Слова крутились в голове, вихрем смешиваясь с шумом чужих голосов. К его сожалению или к счастью, выданная роль была отнюдь не второстепенной, а главной. Он, кандидат на роль молодого графа, даже боялся предположить кому ещё предложили такую возможность, от чего страх всё больше давил на голову. — Азирафаэль Фэлл, — пронеслось из динамиков.       Кроули поднял голову. Только стоило ему забыть о напыщенном болване, как эта сладостно улыбающаяся морда вновь возникла перед его лицом. Он, такой счастливый и по-своему надменно-эгоистичный. На душе стало неприятно и дурно. — Повезло ему, играет главную роль. По-любому его возьмут, — послышалось где-то рядом из толпы. Рафаэль судорожно обернулся. — Я не знаю кого ещё взяли на это место, но с его-то потенциалом и талантом… Мне кажется, он победит. “А, вот оно что. Интересное стечение обстоятельств” — пронеслось в рыжей голове.       Парень редко видел Азирафаэля в университете, ведь как было сказано в слушке, он снова снимался в очередном сериале, но практику и экзамены не пропускал. Готовился до упадка сил, как и сам Кроули, от чего им всё-таки приходилось частенько видеться на сцене театра вуза. Рафаэль всякий раз надеялся, что по меньшей мере будет реже его встречать, но жизнь будто назло подталкивала к напыщенному блондину.       Руки опускались. Королю университета, возможно, сразу же дадут эту роль, даже не смотря на других конкурсантов. Однако, пока он всё ещё тут, значит и шанс тоже есть? Или…       Рафаэль судорожно сжал листы. Вот-вот огласят его имя, а там уже пути обратно нет. Внезапное желание разбежаться и врезаться в одну из стен головой, быстро настигло и засело в мозгу. Лишь бы не выходить на сцену. Так не хотелось пасть лицом в грязь. Сколько не крутил он мысли в голове, а в руках тексты, желание сбежать с конкурса настигало, взбираясь по пяткам.       — Рафаэль! — послышалось рядом. Вырываясь из потока рассуждений и паники, парень судорожно обернулся. — Твоя очередь, Рафаэль! Сердце в груди замерло, а ноги поволоклись на сцену. Шагая по деревянному полу, Кроули едва ощущал, как его лёгкие наполнялись воздухом, от чего картинка неприятно смазывалась. Яркий свет ударил в глаза, отчего он сощурился. Комиссия, сидящая в первых рядах у сцены за столиком, недовольно хмыкнула. — Добрый день. Конкурсант семь-три-три Рафаэль Кроули, — уверенным голосом сказал парень. — Добрый, — сказала женщина из коллегии и поправила очки. — Скажите пожалуйста, мистер Кроули, почему вы считаете, что мы можем заинтересоваться в вас? — Вы же не прогнали меня со сцены сейчас, а это значит, что чем-то я вас всё-таки зацепил.       Женщина удивлённо улыбнулась и глянула в бумаги перед собой. — Интересное заявление. А что насчёт ваших талантов? — Знаете, огромную смелость надо иметь в этом теле, чтобы прийти сюда. Сейчас я нахожусь на пороге тех невозможных проблем, которые едва удерживают меня от самых безрассудных действий. Я не собираюсь здесь врать. Я хочу работать в этой сфере. Я продал всё, что у меня было, лишь бы поступить сюда. Если я окажусь не интересен для вас, то я сделаю всё, чтобы заинтересовать. — Мистер Кроули, поймите, таких, как вы – сотни, если не тысячи. — Нет, я такой один, — возразил Рафаэль. — На эту сцену больше не выйдет такой же, как я. Не через год, не через два или десять. Никогда. Только я.       Наверное, впервые в жизни Рафаэль не только верил в сказанное на все сто и один процент, но ещё и вбивал мысль, что в это верят и все окружающие. Его речь была уверенной и чёткой, а глаза не сводились с коллегии, которая в действительности была увлечена словами молодого актёра на сцене. Игра и эмоции сменялись одни за одной, словно парень ловко менял маски на лице.       Иногда поглядывая на сидящую на задних рядах Анафему, он ловил себя на мысли, что всё не зря. Не зря он преодолел тот путь. Не зря его бессонные ночи он тратил на практику. Не зря.       Рафаэль знал, что стоит кому-то заметить долю неуверенности в его словах или действиях, то весь его труд полетит в утиль несбыточных мечт. Врать было не особо свойственно ему, но сейчас, когда он на пороге провала или успеха, в ход шли все уловки обаяния, лести, хитрости и чудотворной ловкости рук. — Ну что? Что сказала коллегия? — протараторила Анафема, кружась рядом с Рафаэлем за кулисами. Нервно теребя пальцами большие круглые серьги, она легко подпрыгивала на одном месте. — Не знаю, — тихо ответил парень, пытаясь унять дрожь в голосе. — А я как тебе? Я видел тебя в зале. — Ты же знаешь мой ответ. Мне всё понравилось! — Я переживаю. Я буквально за пару минут до выхода узнал, что Фэлл такой же кандидат на роль графа. — Что?! Как же так? Так не должно было быть! Он не просто не подходит по типажу… Но и внешность! — возмущенно ответила девушка, всматриваясь в лицо напротив. — Нужен худой, высокий парень. А Азирафаэль… Ну, он не такой худой как ты. — Брось, не хочу об этом говорить, — фыркнул Рафаэль.       Резкий и весьма громкий смех раздался рядом с ними. Обернувшись на источник звука, стоило бы им догадаться кто именно был причиной их новоиспеченной головной боли и свербящих зудом висков. — Конечно роль моя, — уверил Фэлл своих приятелей, улыбаясь и поправляя короткие светлые локоны.       Гордый и самоуверенный. Всё, как и раньше, всё, как и в первые дни неудачного знакомства. На радость Анафеме и Рафаэлю, он попадался им на глаза не чаще, чем на редких практиках. От того видеть его слащавую рожу было не настолько уж противно. А иногда даже приятно, когда тот злился из-за мелких неудач.       Кроули скривился и отвернул голову. Стало бы ему, человеку которого он знает едва ли в десяти предложениях, обращать внимание на это раздутое воздушное эго. — Думает, что получит роль? — насмешливо улыбаясь Феме, проговорил он. — Да, может раньше у него и не было той конкуренции, но сейчас же есть я. — Вот именно, — заметила Анафема и указала пальцем куда-то вверх. — Я видела как перешёптывалась коллегия, когда ты ушёл. А вот Фэллу так не повезло. — Конечно. Кто он, а кто Я. — Ты что-то там вякнул, рыжий? — послышалось уж больно близко к уху. Рафаэль обернулся. Едва ли на его лице читался страх от сказанных слов. — Я сказал, что я тебе конкурент. Усёк? — без грамма иронии, произнёс он. — И только потому, что тебя вызвали на конкурс? Не дури! — смеясь прямо в худое лицо, протараторил он. — Послушай, ты же нормальный пацан. Не лезь в это. Ты даже не знаешь как там. — А кто ты мне, что б раздавать приказы? Да мы знакомы от силы час! — возмутился Кроули. — Я тебя не трогал. Так постарайся и ты не трогать меня. У нас разные дороги.       Азирафаэль тяжко вздохнул, словно это последнее, что он мог сейчас сделать. Резко приобняв Рафаэля за плечо, отчего тот прогнулся под весом, он отвёл его в сторону и прошептал: — Ты не понимаешь. Эта коллегия приезжает сюда очень и очень редко. Это огромный шанс и риск для нас. Всё должно пройти идеально. Ты не опытен и можешь всё испортить, а мне нужно место в театре. Правда нужно. “Да с чего бы ему, актёру во всей красе, переживать из-за театра? Мало работы в Лондоне или что?” — пронеслось в рыжей голове. — Что ты вообще несешь? Ты не понимаешь, что это так же важно для меня, как и для тебя? — тихо спросил Рафаэль. — Нет. Не настолько. Просто пойми: если выберут тебя и ты облажаешься на сцене, сюда больше не приедут. А меня посчитают ещё худшей кандидатурой. — У тебя же и так есть портфолио. Так зачем тебе вообще эта коллегия? Пойди да и покажись им в том театре, — негодующе пробубнил Кроули, вздёрнув тёмными бровями. — Нет, ты не понимаешь, — угрожающе проговорил Фэлл. — Ты должен отдать это место мне. Резко откинув с себя тяжёлую руку, Рафаэль выпрямился в спине и сделал небольшой шаг назад. — Как ты не уяснишь, Фэлл? Я не отдам тебе это место. Да и вообще, не факт, что выберут тебя или меня. — Махнув на белокурого оппонента, Кроули схватил Анафему за руку и скрылся где-то за стенами кулис.       В ту ночь он так и не смог уснуть. Провокационные мысли лезли в голову так часто и долго, что Рафаэлю всякий раз казалось, что ещё немного – и он сойдёт с ума. Сон совершенно не шёл в его голову, в отличие от соседей по комнате. Не помогало ни пересчитывание стада прыгающих овец или перелётных птиц. Крутясь на неудобной постели в разные стороны, под храп соседей, Рафаэль замер и посмотрел в холодный потолок. Давно он не видел белых стен, без пятен и трещин. Бросив взгляд на тех, кто почивал приятным сном, он тихо приподнялся и, натянув первые попавшиеся штаны на ноги, вышел из комнаты.       Ночью всегда было шумно в общаговских коридорах, и эта ночь ничем не отличалась от предыдущих. Из каких-то дверей доносилась очередная вокальная тренировка, из других – голоса студентов, что заучивали роли для пьесы, а с давно знакомого блока у самого балкона вновь слышался громкий смех, смешанный с музыкой. Кроули давно признался себе, что стоило бы начать вливаться в коллектив спустя уже как три месяца его абсолютно новой жизни. Но то подработка в ночном супермаркете не давала возможности, то банальная нехватка времени, то учёба. А может это были очередные отмазки, лишь бы его молодая интровертная натура была спокойна.       Спустившись по лестнице на первый этаж, Кроули вышел из здания. Тело тут же пробрал несвойственно холодный ветер, будоража голые щиколотки в ботинках. Улицы заливало привычным для ноября и Лондона дождём. Шум от падения капель по шиферу никак не успокаивал сердце, а лишь нагнетал негатив куда-то в голову. Кроули хоть и любил подобную музыку природы и такие своеобразные осенние пейзажи, но сейчас из головы никак не шла тревога. Присев на небольшую лавочку под козырьком, Рафаэль помялся на месте удобнее. Хотя едва ли могло быть удобно на мокроватой от косого дождя деревянной холодной доске. Раз уж в такую ночь он не может уснуть, то пусть это время пройдёт комфортно.       Натянув проводные наушники на голову, парень покрутил плеер в руках и нажал на затвердевшую кнопку. Знакомый голос одного из королей рок-н-ролла донёсся до его ушей вместе с ловким перебиранием клавиш на фортепиано. Несмотря на всю любовь к Фредди Меркьюри, сейчас его настроение разбавлял голос молодого Элтона Джона. And you can tell everybody, this is your song It may be quite simple but now that it's done, I hope you don't mind, I hope you don't mind That I put down in words How wonderful life is while you're in the world       Однако, как же радовался Рафаэль, когда Анафема отдала такую простенькую и забавную вещицу, как плеер, ему. В придачу, одолжила несколько любимых дисков под предлогом вернуть. Парень даже не знал, к чему такая щедрость к его персоне, к совершенно неизвестному ей человеку, от того всякий раз краснел подобно сварившемуся раку.       Оглядываясь в темноту, наполненную музыкой дождя и влагой, Кроули едва ли замечал происходящее вокруг. Вспоминая, как ранее он любил резвиться с мамой во время грибного дождя где-то в глубине тёмного зелёного леса, тело всегда наполнялось любовью и дикой, невыносимой для сердца, печалью. “Рафаэль, постой! Дорогой, мне не угнаться за тобой!” — частенько кричала она ему, когда тот забегал слишком глубоко в лес. А Рафаэль, хоть и слыша, бежал и бежал, и лишь его детскому воображению было знать, за кем тот гнался. То ли это была синяя лиса с невероятно мягким хвостиком, то ли розовый пушистый кролик.       Вечно балуясь с маминым гримом, Рафаэль представлял себя в маленьком театре одного актёра и показывал всё то, что придумает его фантазия. От рыцарских поединков до весьма недурных драм. И мама всегда говорила, что тот – прирождённый актёр.       Эмили Кроули всегда была такой женщиной, о которой отзывались “добрый душой человек”. Очаровательно длинные рыжие волосы расплывались вдоль её круглого лица вниз по плечам широкими волнами, а бледновато-розовый оттенок кожи постоянно подчёркивал её яркий румянец. Карие, светящиеся на солнечном свете золотом, глаза привлекали мужчин своей красотой и некой невозможно любимой глубиной. Она постоянно бегала в цветастых сарафанах с небольшими кремовыми бантиками на спине. Улыбка. Боже, эту улыбку не сравнить ни с чем. Как жаль, что в улыбке всегда была эта несносная для Рафаэля печаль.       Что не сказать об отце. Кроули вообще не хотелось бы вспоминать этого человека, как такового. Но всякий раз смотря в зеркало, он замечал в себе его губы, длинный нос и острое худое загорелое лицо. Каким же отвратительным человеком был этот…       Стоило плееру переключится на другую песню, как вдруг дверь общежития открылась. Из неё вывалилась огромная туша пьяного Фэлла, подсвеченная лампами из холла. Покрутившись по сторонам, молодой актёр похлопал себя по ногам, и, обнаружив пачку сигарет, подкурил одну. Рафаэль, будто не замечая знакомое и порозовевшее от алкоголя лицо, просто отвернул голову, продолжая смотреть на волнующиеся от слёз погоды лужи. — Эй… Рыжик! — послышалось где-то за гранью вокала Элтона Джона. Кроули молча смотрел в сторону, будто не слышал обращения к себе. — Рафик... Рафаэль!       Тяжело выдохнув, он повернул голову на Азирафаэля и скривил такую недовольную гримасу на лице, словно съел что-то невероятно кислое. — Чего тебе? — стянув наушники к шее, утомлённо спросил он. — Сигаретку будешь? — качаясь со стороны в сторону, спросил Фэлл и протянул пачку красного Мальборо. Кроули хоть и не имел полного права довольствоваться такой привилегией, как сигареты, но лишний раз мог попросить у кого-то на работе или в универе.       Рафаэль молча достал одну, как вдруг перед его лицом возник маленький огонёк в руках еле стоящего на ногах Фэлла. Побоявшись за длинные волосы, которые он берёг в память о матери, Кроули крепче схватил белое запястье и поджёг край. Тонкая струйка дыма медленно стала подниматься всё выше и выше, смешиваясь с запахами дождя. — Опять месяца ливней, — пробухтел недовольно Азирафаэль. — Вот бы поскорее увидеть солнце. — А я люблю дождь. — Хм… — протянул тот. — Я-то думал, что тебе тепло по нраву. Ты вон какой загорелый. — Генетика. — Что? — Генетика, говорю. — А… Понял.       Оба замолчали, потягивая серый тяжёлый дым. Изредка их лица подсвечивались ярким красным светом из-за сгорающего жара на краю сигареты. Дождь сильнее стал бить по шиферу, что даже музыка в наушниках на шее едва доносилась до ушей Рафаэля. — Ты… Прости меня, — резко выдал тихо Азирафаэль, смотря куда-то в пол, на серые плитки. — Мне действительно важно получить то место, от того и вспылил я. — Ты с первого дня не особо адекватно относился ко мне, — фыркнул Рафаэль, будто делая замечание, и поднёс сигарету к губам. — Да-а, — протянул тот и сделал глубокий вдох дыма. — Такова моя натура. Взбесил ты меня чем-то. Худой, красивый, ещё и с длинными рыжими волосами! Завидно мне… А ещё и та ботанка рядом крутится, как бродячая кошка. — Анафема моя подруга, потому воздержись от подобных слов. Да и какая тебе разница, с кем я вожусь? — Никакой, — тихо ответил Фэлл, а после поднял голову на Рафаэля. — А ты почему тут один? — А должен быть с кем-то? — Тот молча пожал плечами. — Ну вот, я один тут, как и ты. — Ты действительно считаешь, что мы не сможем получить место? — тихо спросил Азирафаэль, а после упал рядом с Кроули на лавочку. Впервые тот ощутил такой до боли знакомый аромат духов. Они, словно с лёгкой отдушкой из цветов, переливались с цитрусовыми нотами. — Всё может быть. Будет весьма неудивительно, если ни тебя, ни меня не возьмут на роль. — Я обещал родителям, что буду работать там. Они у меня консервативные и весьма требовательные, — признался Азирафаэль, смотря куда-то поникшим взглядом в глубину их небольшого студгородка. — Но ты же понимаешь, что на том театре не оканчивается карьера? — словно приободряющее спросил Рафаэль, мельком оглядывая резкие черты молочного цвета лица. Впервые за долгие месяцы он смог увидеть какой у того красивый и тонкий профиль. Гордый вздёрнутый нос. Тонкие прижатые губы и округлые скулы. — Понимаю, но им не прикажешь. Я еле-еле смог выбить разрешение для поступления в этот вуз, потому до последнего буду бороться за место.       Фэлл поднял голову на Кроули. Их взгляды во тьме пересеклись. Даже в таком полумраке, их глаза будто огонь и вода, казались отнюдь не серыми. — И если мне придётся пойти на что-то ради места – я пойду, — достаточно серьёзно сказал Фэлл.       В тот момент, казалось, словно стрелки часов замерли, а солнце не спешило выходить из-за горизонта. Дождь сильнее забарабанил по окнам и шиферу. Ветер стих. Ночь, наверно, тянулась куда дольше обычного. Звёзды где-то очень и очень далеко едва поблёскивали, периодически скрываясь в туманах и медленно тянущихся облаках над окраиной города.       Утро наступило неожиданно и весьма сумбурно. К удивлению учащихся и конкурсантов, среди получивших место в театре для пьесы, взяли лишь четверо людей, двое из которых оказались Фэлл и Кроули. Но вот что больше поразило: два настолько удивительно не схожих друг на друга человека, как подачей игры, так и внешностью, получили возможность сыграть в пьесе известного ирландского драматурга одну и ту же роль. Едва ли Рафаэль мог ожидать подобного исхода. Ему в действительности хотелось верить, что коллегия обратит на него внимание, но чтобы настолько…       С того момента дни стали труднее, а ночи короче. Рафаэль, едва успевающий учить данную ему роль, к тому же ещё был назначен лидером одной из практикующих групп. Разрываясь между театром, работой и вузом, он кое-как смог выпросить свободное посещение в деканате его института. Благо к нему там относились очень и очень хорошо. Хотя, отдельное большое спасибо заслуживала Анафема, которая оказалась в весьма дружеских отношениях с деканом миссис Томпсон.       К удивлению Кроули, Фэлл действительно оказался весьма умелым и на свои годы опытным актёром. Он ловил всё на ходу, быстро запоминая указания режиссёра, что не выходило у самого Рафаэля. Ни с первого раза, ни со второго. Да и сам Азирафаэль стал уж больно мягким. Не бросался язвительными фразочками, как это было привычно для его особи. Не грубил, не задевал к небесам нос.       Очередной раз сбившись с роли, Рафаэль тяжело выдохнул синхронно с режиссёром. — Почему ты никак не можешь запомнить этот краткий монолог? — возмутился мистер Бронси и поднял лист со сценарием. — “Я клятвою своей, кладу кинжал к вашим ногам. Иль быть же мне среди свиней, на радость злобным пастухам. Не ступит больше моя тень на ваши земли. Не будет духа моего. Забудусь я в царстве забвенья. К паденью шаг, а падать – высоко.” — Режиссёр, поймите, помимо театра, у него ещё и университет, — резко и неожиданно для каждого присутствующего, встрял Азирафаэль. — Дайте ему сосредоточиться и понять контекст слов. — Пять минут перерыва, — выдал Бронси и ушёл куда-то в сторону, плюясь очередными матерными словами.       Рафаэль уставше выдохнул. Не думал он, что этот театр не просто тяжёлое испытание, а буквально неподъёмная ноша для его тела и разума. Однако услышанное минутой назад резко вырвало его из того океана усталости. Он поднял свои золотые глаза на Фэлла и удивлённо произнёс: — Не думал, что ты сделаешь такое. Спасибо. — Знаю как это, стараться изо всех сил, а этого едва ли замечают окружающие, — ответил Азирафаэль и присел рядом на пол. Закинув руки назад, он опёрся на локти. — Мои первые роли тоже давались мне хуже ожидаемого. Режиссёр унижал меня, пока другие актёры хихикали и ничего не делали для того, чтобы помочь. — Зачем ты вообще это делаешь? Мы же, как я помню, с тобой враги. Одна роль и всё такое, — спросил Рафаэль. Фэлл молча пожал плечами и улыбнулся тому. — Не знаю, нравишься ты мне своим неподкупно горящим характером. — Нравлюсь? — едва ли не перекривляя того и глупо улыбаясь, спросил он. — Что значит “нравлюсь”? — Ай, не бери в голову, — махнул Азирафаэль. — Ты главное запомни: понимая смысл трудных текстов, задача выучить их оказывается куда легче.       Рафаэль, хоть и старался запомнить некие нравоучения и подсказки от своего оппонента, но эта белоснежная улыбка не выходила из его головы. Будто наотрез отказывалась покидать мозг. Он никогда не мог подумать, что человек напротив, тонко жестикулирующий руками, может быть… Таким. Таким обычным и… Добрым? — Рафаэль, роль графа Вирштовского твоя, — серьёзно проговорил режиссёр. — Что?! — резко подал голос он. — Как это... моя?       Услышанное казалось настоящей ложью. Чем-то за гранью безумия, запертого глубоко-глубоко в психиатрической лечебнице. Кроули повертел головой, будто пытался сам себя уверить в обратном. — Ты не хочешь? — удивлённо спросил мистер Бронси. — Боже, конечно хочу! — А я?.. Как же я? — опустошенно спросил Азирафаэль. — Мне никакую роль не дадут?       Рафаэль повернул голову на Фэлла. Как же было дико и странно видеть на его лице этот неминуемый ужас и разочарование в себе. Его пальцы едва подрагивали от страха, а он сам сгорбился, вжимаясь пушистой белой головой в плечи. — А ты, Фэлл, будешь помогать костюмерам, — словно не находя иного выхода и ответа, сказал Бронси. — Как раз есть свободное местечко. — Нет-нет, — перебил режиссёра Азирафаэль, протестуя кистями. — То есть, мне роли не будет? — Хм… Был бы ты стройнее, как Рафаэль, то я б, думаю, придумал тебе что-то, а так… — развёл он руками, а после обратно повернулся к Кроули. — Так, премьера через две недели, так что будь добр, не подхвати болячку. Циклон дело такое. Внезапное. — Да, конечно. Буду беречь себя.       Режиссёр ушёл куда-то в сторону гримёрок, оставляя тех наедине. Рафаэль и Азирафаэль пересеклись взглядами. В этих голубых глазах не читалось особой радости за коллегу. — Доволен? — Что? — опятившись, спросил Кроули. — Ты доволен? Обыграл меня, да? — сквозь скрипящие зубы, прошипел Азирафаэль. — Теперь можешь позвать свою мамочку с папочкой на дебют. — Да о чём ты вообще говоришь? Я же даже не знал, что получу эту роль! — Я должен был понять сразу, что если взяли тебя вместо меня, то это неспроста! — панически завопил Фэлл. — Конечно, этому театру лишь бы красивое личико и мальчиков постройнее! Фу, блять! — Он же сам тебе сказал… — Да что б он не сказал, мне побоку! Меня, блять, не взяли! Ме-ня!... Ах… Что же я скажу родителям?..       Странное чувство вины давило на сердце, будто Рафаэль отнял у Фэлла не просто роль, а целую жизнь. Хорошую, лучшую жизнь. Помяв вспотевшие ладони пальцами, Кроули подошёл к панически трясущемуся Фэллу, который то и делал, что метил шагами один квадрат на полу. — Прости, я… Я могу чем-то помочь? — Если исчезнешь с моих глаз раз и навсегда. Что б я больше никогда не видел тебя, — ядовито выплюнул Фэлл, скаля зубы. Кроули молча похлопал его по плечу и скрылся за кулисами.       В тот момент, словно отсчёт времени, крупицы песочных часов медленно падали вниз. Тучи всё больше сгущались над Лондоном, гнетя своим тёмно-серым видом, пока улицы вовсе не заполнил густой непроглядный туман. Этот страшный и желанный день наконец настал.       Кроули судорожно крутился по гримёрной в костюме с другими актёрами, аккуратно зачёсывая свои длинные рыжие волосы в густой конский хвост и перевязывая лентой. Чёрный жакет немного сдавливал в руках, от чего его движения казались зажатыми и чрезмерно медленными. Белые рюши у запястий как назло всем, в том числе самому Рафаэлю, никак не могли разгладиться и изредка пускали мелкие ниточки. Осторожно присев на стул перед зеркалом, уваленным заколками, расчёсками и прочей приблудой для волос, он тяжело выдохнул и тихо прошептал: — Я добился этого, ма. Я бы хотел, что бы ты увидела это. — Рафаэль, это ты с кем? — послышалось сбоку от одного из актёров. — А, да так, роль повторяю, — панически улыбаясь коллеге, ответил он.       Гости театра медленно стали собираться в большом зале, наполняя шумом свои места. Всё ещё горящий тёплый свет медленно стухал, призывая всех сесть и стихнуть до окончания первого акта.       Кроули судорожно сжал края стола. Тяжёлый красный занавес поднялся. Всё. Настал час.       Оглядев взглядом гостей, худое тело резко наполнилось ужасом. В зале сидело по меньшей мере порядка десятка сотен человек и все эти две тысячи глаз сейчас смотрели на него.       Казалось, что время тянулось нещадно медленно для молодого актёра. Музыка, и так давящая на мозг, отвлекала, раздражала своим тихим звучанием. Всякий раз так хотелось снять ботинок и бросить его в дирижёра. — Я матерью клянутся вам не буду. Уж лучше в гроб меня и в землю. Пусть сакура поплачет вместе с дубом. Уйду с покоем на свет бренный, — злобно буркнул граф Вирштовский, грюкнув тростью по полу. — Однако, граф, одумайтесь скорее. Уж впрямь вы так слабы к вину? Напиток дьявола ль разврата. И ваша речь словно в бреду. Помилуй, брат ты мой строптивый. Я никогда на путь вражды не стану. Мне дорог свет очей любимых. Хочу унять то в теле пламя. Граф, он будет проклят небесами, Надменно глянул на него. Однако, как же было странно, Прощать то пламенное зло. Застукав жёнушку в разгаре страсти И не с врагом, а с лучшим другом. Хотелось вырвать тот язык из пасти. Пойти к девицам в царство блуда. — Георг, ты спишь с моей женой. Да как я должен быть не злым? Я уничтожу твой покой. Ты будешь вечно молодым. Схватив из ножен меч из стали Граф злобно подошёл к жене В его глазах горело пламя. И буря стихнула во тьме. — Да как ты смела, о любовь, Соврать у алтаря при Боге? Ты сеешь в сердце моём боль. Ведь были правы педагоги. “Не стоит верить слову тех, Кто раньше врал тебе в глаза” О, сенсация всем людям для потех. Ну что же делать, небеса?       Как же странно и по-своему любимо вылетали эти прекрасные рифмы из его уст. Жонглируя эмоциями, будто кеглями в цирке, Кроули всё увереннее и увереннее вживался в роль, словно она – часть его самого. Словно рядом нет никаких двух тысяч глаз или боли в спине. И нет тех тёмных дней его детства. Если бы можно было влюбиться, то, вероятно каждый бы сделал это при виде дивной, но такой виртуозной игры.       Обратив взгляд куда-то в сторону гостей, Кроули замер. Его тело наполнилось дрожью, от чего из рук выпала тяжёлая деревянная трость, разбивая стеклянный наконечник в виде головы льва. Среди той серой толпы, в первых рядах, он узнал эти тонкие губы и худое загорелое лицо. — Отец? — неуверенно, со страхом за жизнь, спросил он. Мужчина же удивлённо повёл бровями. Это был совсем не его отец. Просто схожи. Просто слишком схожи. Просто…       Застряв в таком ступоре на какой-то странный промежуток времени, Рафаэль очнулся от неожиданной импровизации другого актёра. Возвращаясь в реальность, Кроули всё чаще и чаще бросал взгляды на мужчину, что был так схож с тем варваром, которого он по детской глупости называл папой. Он забывался в словах, забывался в действиях и сюжете. Страх всякий раз подкашивал его ноги. Мысли всё время крутили одну и ту же фразу. “Как он может быть живым?” — Кроули, — спокойно начал режиссёр Бронси, покуривая только что подожжённую сигарету. Даже в его тихом голосе отчётливо слышалась вибрация злости. — Давай говорить откровенно. Это, видимо, не твоё. Ты хорошо начал, но… Кино, театр… Это не твоя степь.       Рафаэль молчал. Хотелось раствориться в мелкие частички, на атомы и более не существовать в этой вселенной. Он судорожно помял пальцами рюши, случайно отрывая один от зелёного кардигана. — Я понимаю, что коллегия выбрала тебя, но замечу. Мне решать кто будет выступать на сцене. И я, видимо, ошибся. Я ожидал большего от тебя.       Да знал бы он, что это “большее” едва ли не максимум того, что мог из себя выжать Кроули. Кое-как отстояв этот час на сцене, его тело пробирало конвульсиями и ужасом, настигающем пятки и душу. — Отдай костюм и можешь идти. Во втором акте тебя заменят. Думаю, сам понимаешь, что завтра я тебя не жду.       Рафаэль же, как окаменевший, продолжал смотреть куда-то очень и очень далеко. Легко махнув головой, показывая, что он всё услышал, Кроули медленно побрёл в гримёрную под косые взгляды коллег и сотрудников театра. Звон о начале второго акта неприятно возвращал в реальность. Он не помнил, как стянул те проклятые слои тканей с себя и надел свою одежду. Удивительно, что вообще он смог её надеть.       Закинув рюкзак на плечо, а чёрное пальто под руку, парень медленно побрёл вниз по лестнице, минуя любые таблички “Смотреть под ноги”. Пальцы так и тряслись от страха и боли в спине. Мыслей словно не было в голове. Не существовало. — Рафаэль, — окликнул его кто-то. Но он молча, не оборачиваясь, ступал всё ниже и ниже по ступенькам. — Рафаэль! Я кому кричу?! Рафаэль! Парень уставше повернул голову, наполненную звоном этого голоса. Фэлл. Его как раз и не хватало для этого прекрасного вечера. — Да, я Рафаэль, — отрешенно сказал он. — Спасибо. Искреннее спасибо! Мне только что позвонил отец. Не то чтобы он был в настоящем гневе или ярости. Он увидел твою игру и… Знаешь, если взяли тебя вместо меня, то это значит… Что я играю хуже?! — Слушай, мне абсолютно плевать. Трахайся как хочешь с этой ситуацией, — утомлённо выдал Кроули и развернулся обратно к лестнице. Не успел он сделать и шаг, как Фэлл ухватил его за шею, волоча вниз. Его пальцы сильнее и сильнее сжимались рядом с горлом, передавливая вспухшие синеватые вены. Только придя в себя, Рафаэль осознал, что его затолкали в один из туалетов.       Толкнув податливую тушу на мокрую грязную плитку, Фэлл выпрямился и проверил каждую кабинку. Никого. — Ты когда-то терял доверие? Ты вообще знаешь, как трудно его заполучить обратно?! — зашипел Азирафаэль и пнул неподвижное тело ногой прямо в живот.       Рафаэль легко скрутился от боли. Длинные рыжие волосы распластались по грязному полу подобно стекающей густой лаве, легко поблёскивая на свету. Лицо поелозило по плиткам, от чего мелкие острые песчинки болезненно подрали кожу. Холодно. Как же холодно и отвратно на душе. — Ты, блять, понимаешь, что ты натворил? — присев над ним, спросил Азирафаэль и откинул пряди в сторону, тем самым открыв весь вид смуглого лица. От Фэлла отчётливо пахло цитрусовым парфюмом вперемешку с каким-то крепким алкоголем. — Мне плевать, — тихо ответил Кроули. — Что?! — Плевать. На всё плевать. А на твою проблему – так тем более. Фэлл резко ухватил того за лацканы рубашки и трепая со всей силы, словно стараясь выбить дурь, он прокричал: — Ты, блять, мне жизнь испортил! Тварь! Тварь!!!       Не успел Кроули и рот открыть, как массивный кулак прилетел ему в зубы. А потом в нос. Не жалея сил, Азирафаэль срывал всю свою ненависть на податливой кровоточащей из носа и рта кукле. Тонкие губы разрывались от ран огромными трещинами. Загорелое лицо с каждой секундой опухало всё больше и больше, пока вместо кристально чистых прозрачных слёз не покатились багряные струйки. — Ты! Должен! Сдохнуть! — гневно кричал из самой горлянки Азирафаэль, продолжая наносить удары по лицу напротив.       Оттолкнув того от себя, Фэлл встал и со всей силы нанёс ногой удар в грудь лежащему окровавленному телу. Тот скрутился от боли в эмбрион, стараясь ухватить болящее место руками. Казалось, что воздуха не хватает. Будто неведомое чудище сжимало своими лапами его тонкие лёгкие. Глотая как можно больше и чаще, Рафаэль ощущал что вот-вот – и он отключится прямо тут. На грязной мокрой плитке. В крови. В туалете. Его глаза, заплывшие кровью, расплющились и вот – снова эта нога летит ему в живот. Удар. Удар. Удар. Удар. Удар. Удар. — Перестань. Мне больно, — донесся хрип снизу. Кроули прокашлялся, отхаркивая кровь багряными сгустками на мокрые плитки.       Но небеса словно и не слышали его. Как и виновник событий. Снова удар. И снова. Снова. Снова. Снова. Снова… Кроули задрожал от холода и прижал рюкзак к груди. Стеклянные бутылки вновь зазвенели привычным звуком. — В аду тебе это не понадобится, — вырвав из его рук тряпичный мешок, проговорил Фэлл и бросил его со всей силы себе под ноги. Звук бьющегося стекла внутри сразу привлёк внимание. — Как же, блять, меня бесили твои волосы, — прошипел Фэлл и ухватился за мокрые рыжие пряди рукой, сжимая их у самой макушки. Захлёбываясь кровью, Рафаэль тихо взвыл от колющей боли. Ощущение вырывающихся маленьких волосинок кололо заплывшие слезами и кровью глаза ржавыми иглами. Реальность плыла, троилась. Он уже не различал ни кабинок, ни злобную фигуру над собой. Один холод держал его на этом свете. В этой гнетущей и рвущей плоть действительности. — Знаешь, что? Если я потерял дорогое себе, так и ты потеряешь.       Фэлл нагнулся к рюкзаку и достал из него осколок мокрой бутылки. Белая стекляшка легко сверкнула на свету. — Что… Что ты хочешь сделать?       Не получив ответа, Рафаэль покосился на Фэлла. Тот, присев обратно над ним, поднёс осколок к его длинным волосам. — Нет… Нет! Не надо! Прошу, не надо! — плюясь кровью, взмолился Кроули. Слёзы покатились ещё сильнее. Сердце дрожало. Мама. Мама. Только не мама. Но молитвы едва ли доходили до ушей сверху. Стараясь выхватить стекло, он ухватился за руку Фэлла. — Не надо! Боже! Мама! Молю тебя, Азирафаэль! Хрясь. Ших. Ших. Ших.       Пучок длинных рыжих грязных волос остался в руке Фэлла, словно некий трофей его победы. — Мама… Мама… — глядя на свою единственную гордость и память в руках Фэлла, шептал он. — Мне тоже было больно. Так помучайся и ты, — прошипел Фэлл. — Что ты наделал?! — из последних сил, заорал Рафаэль сквозь слёзы. — Ты – подонок! Тварь! Будь ты проклят, Азирафаэль!       Крики были так громки, что будь кто-то на этаже, тут же бы их услышал. Скривившись, Фэлл засунул грязные пряди прямо тому в рот, лишь бы заткнуть этот поток страдания и стенания. — Ты отнял у меня жизнь. Уступи ты мне – мы б подружились. А так, будь любезен, плати по счетам, — шепнул он тому на ухо и, ухватив за грубо отсечённые волосы, ударил Кроули головой о плитку.       Мрак. Холод. Тьма.       Анафема то и делала, что крутилась по комнате с конспектом в руках, периодически проверяя телефон на наличие пропущенных звонков или сообщений. Но привычное “Нет новых уведомлений” уже стало ей порядком надоедать. Косой тяжёлый ливень бил в окна, от чего переживание в теле росло с неминуемой силой. Комната, хоть и не большая, но уютная, была захламлена тетрадями и старыми книгами на полках, которые давно покрылись бы пылью, если бы Анафема не перечитывала их из раза в раз. Маленькая узкая кровать была накрыта шерстяным пледом.       В дверь постучались и вошли. Пожилая женщина в длинной чёрной юбке с белым платком на плечах посмотрела на озабоченную чем-то внучку и проговорила: — Фема, милая моя, ты так и не притронулась к чаю.       Голос бабушки выдернул девушку из паники и она обернулась. Тяжело выдохнув, она сняла очки и протёрла их краем своей коричневой рубашки. — Я переживаю за Рафаэля. — Беда с ним. В стране ужаса он, что омывается морем крови. — Бабушка! Не говори такие вещи! — резко повысила голос Анафема. — Ты же знаешь, что я лишь истину глаголю. Но ты не печалься и не горюй. Когда стрелки часов у камина покажут без трёх минут десять ночи – тогда и объявится он. — Бабушка, я… Мне страшно за него. Он… — Его жизнь впереди. И это не самое страшное, что он пережил, — напоследок тихо буркнув, женщина вышла из комнаты и закрыла за собой двери.       Едва ли слова бабушки смогли развеять панику и страх в теле Анафемы. Она всё больше начала поглядывать в телефон, надеясь, что это лишь дурной сон. Присутствуя на дебюте Рафаэля, она тут же распознала этот настоящий ужас в его глазах. Но когда акт сменился и вместо рыжеволосого паренька вышел совсем другой актёр, Анафема учуяла неладное.       Кроули совсем не отвечал на звонки. Не читал смс и не оставлял голосовых сообщений, как было принято в их кругу. От того и паника в сердце Фемы стала расти подобно песчаной буре в пустыне Сахара. Панически меряя шагами комнату, от окна к двери, туда-сюда, девушка успела уже не один раз заплести пару дюжин тонких косичек.       Выйдя из спальни, Анафема устремилась к гостиной, где по предсказаниям бабушки, часы над камином должны показать точно отведённое время. Она свалилась в широкое, покрытое пледом кресло и, судорожно сжимая телефон в руках, смотрела на медленно двигающиеся стрелки. Даже не заметив, как монотонное тиканье окунуло её в сон, Анафема проснулась от звона в дом. Расплющив глаза, она тут же глянула на часы. Большая стрелка вот-вот устремится ровно вверх. Без трёх минут десять. Подорвавшись с кресла, Фема подскочила к двери и распахнула её. На пороге, весь мокрый и грязный, стоял Рафаэль. Кровь стекала с его опухшего посиневшего лица прямо вниз, капая багряными каплями на каменистый порог. Дождь обильно бил по его голове, смывая всю ту грязь и ужас, что он пережил. Кроули опустил взгляд куда-то к ногам Анафемы, сжимая в руках мокрые оторванные пряди собственных рыжих волос. — Рафаэль… — единственное, что смогла выдать ошеломлённая девушка на остатке теплого воздуха в лёгких. Её пальцы задрожали. — Боже, Рафаэль!       Она выпрыгнула под дождь, ухватывая парня в объятия. Длинные тёмные волосы тут же успели намокнуть под ливнем, а старая юбка неприятно прилипла к ногам. Её руки сжали худое тело немного крепче обычного. Анафема подняла глаза на парня и, стараясь рассмотреть лицо, лишь тихо прошептала: — Что… Что произошло? Кто это с тобой сделал? — Фем, прости что так поздно, — стыдливо сказал он. — Ты поможешь мне переехать? — Переехать? Куда переехать? Зачем? — забросв вопросами, она поправила очки, по которым скатывались ручьи от дождя. — Я уйду из университета.       В тот момент хотелось броситься отговаривать от такой весьма дурной мысли, но Анафема лишь тихо согласилась, прежде кивнув с печальной мокрой улыбкой на лице.       Прогуливаясь по наполненному студентами и преподавателями университету, Фэлл то и делал, что молча проклинал алкоголь. Похмелье гремело в голове, подталкивая его забросить это гиблое дело раз и навсегда. Благо, что шума, как такового, вовсе не было. Однако, прибыв на этаж своего института, он заприметил толпящихся однокурсников, которые с весьма настороженными лицами стояли под дверями деканата. — Вообще не понимаю, что именно произошло, — проговорила одна из девушек и поправила края своего пиджака. — У нас сейчас культурология и я готовилась к ней целую ночь, а теперь, как оказывается, у нас собрание? — Мишель! Да как же так! Наш новенький ушёл, — ответила достаточно громким шёпотом другая. — Ой, тот что рыженький? Кроули вроде бы? — Ну да, он. — А мы причём тут? Ушёл – так ушёл. Аманда, ты как обычно наводишь суету из ничего, — вальяжно сказала Мишель.       Фэлл насторожился и заострил слух. — Его избили! Едва ли не до смерти! Как ты можешь такое говорить? Ты бессердечная! “Избили?! Кто избил?!” — пронеслось в голове Азирафаэля. Он крепче сжал ремень сумки, продолжая вслушиваться в диалог однокурсников. — Я подслушала разговор декана и зама рядом с курилкой. Миссис Томпсон сказала, что выглядел он хуже трупа. Весь опухший и синий, словно его голову окунули в краску. А девочки из музыкального института вообще видели его сегодня и даже не признали из-за опухолей и синяков! Он был с Анафемой. — Кошмар. Такого бы вуз точно не простил. И… кто они? Их отчислили? — Думаю, потому нас и собрали, — резко встрял в диалог один из студентов. — Рафаэль хоть и не был прилежной зубрилой, однако я вообще не видел, чтобы он хоть кому-то пересёк дорогу. Я очень редко видел его в общаге. Только пару раз пересекались в коридоре, при том, что живём мы на одном этаже…       Дверь в кабинет открылась, призывая всех замолкнуть. Из неё вышла дама возрастом не больше пятидесяти лет в строгом деловом чёрном костюме. Миссис Томпсон сверкнула глазами на студентов из-под своих очков и проговорила: — Входите.       Азирафаэль, словно пробитый молнией такой ужасной новостью, молчаливо зашёл вместе со остальными в кабинет. Однако, нечасто приходилось ему здесь бывать, чего не сказать о кураторах и старостах группы. Миссис Томпсон присела за свой стол, и выждав долгие и мучительные для студентов секунд пятнадцать, спокойно начала: — Вы уже знаете о новости, что пролетела по институту? Как я слышала от студентов нашего заведения, вероятно, вы уже в курсе. А если нет – мне не сложно сказать. Вашего одногруппника, Рафаэля Кроули, вчера жестоко избили в королевском театре. И я б не поднимала эту тему сейчас, если бы он не сказал, что это был кто-то из вашей группы. Рафаэль не рассказал, кто именно избил его, но он уверяет, что это кое-кто из его группы. При всём этом, над ним жестоко поиздевались, отрезав его волосы. Итак. Вопрос. Кто это сделал?       Студенты молчали. Лишь единственный Азирафаэль нервно мял пальцы в карманах, нащупывая что-то странное внутри. Опустив взгляд и достав это нечто изнутри, он замер. Сердце, подобно узнику смерти, вот-вот было готово остановиться. Он держал запутанные клочки рыжих тонких прядей. “Господи… Не может быть… Это был я?!”. — Смею напомнить. Мы не государственный вуз, где вы можете делать всё то, что вам заблагорассудится, а родители оплатят ваш каприз. Будь вы детьми министров или королевских кровей – мне всё равно. Вы все отвечаете перед законом, как я или кто-либо находящийся здесь. Парень сирота, приехал из другой страны к нам, вырывал эти куски знаний как мог, а вы… Как вам вообще пришло в голову такое сотворить?       Азирафаэлю казалось, что ещё немного – и он упадёт в обморок если не от волос в его руках, то от воспоминаний, ударивших ему в голову подобно стреле. Тёмные картинки. И Рафаэль под ним. Бессильный, измученный, разбитый, как фарфоровая ваза. Изуродованная окровавленная голова лежала у его ног, распластавшись рыжими прядями по его коричневым туфлям. Сердце билось быстро, слишком быстро. Да так, что пульс бил по вискам. Двери позади студентов открылась. Сонная и утомлённая Анафема зашла в кабинет и потёрла красные глаза. То ли это было из-за слёз, то ли от отсутствия сна. Кто бы это знал. — Простите миссис Томпсон. Я не вовремя? — Нет-нет, мисс Гаджет. Вы закончили? — переводя взгляд на студентку, спросила декан. — Да. Я тогда зайду к вам после четырёх.       Стоило двери вновь закрыться, как Томпсон вновь повернула глаза на группу театрального факультета. Тяжело выдыхая, она сняла очки и небрежно откинула их на стол. — Уже было такое, что в стенах нашего университета происходило насилие, и я тому великое подтверждение. Сейчас же я не посмею и мыслей вам таких допустить. Пусть вы отыграли в десятках мюзиклов или снимались в кино – мне плевать. Я притяну каждого провинившегося к ответственности. Если вы знаете кто это, но не хотите говорить при всех – мой кабинет открыт до пяти вечера. А теперь ступайте. Культурологию вам никто не отменял. Тем более экзаменационные тесты.       Фэлл медленно вышел за студентами, затаив дыхание. Не верилось. Не верилось, что он мог такое сотворить. Однако, окроплённая кровью рубашка, которую он поутру нашёл в стирке, и клок волос в кармане кричали, выли об обратном. Стоило ему покинуть кабинет, как его окликнул знакомый голос. Анафема, злая как настоящая гремучая змея, притоптывала ногой и смотрела своим холодным взглядом на него. — Чего тебе? — не подавая вида панического состояния, спросил Фэлл. — Подойди сюда, — грубо сказала она. — Ну чего уже? У меня экзамен, — подойдя ближе к Феме, пробухтел он. — Я знаю, что это был ты, — тихо прошипела она сквозь стиснутые зубы.       Азирафаэль был готов поклясться, что его ноги предательски задрожали в коленях, и через секунду он рухнет на холодный пол. Его лицо изменилось до неузнаваемости и отчётливый ужас читался по глазам. — Я готова в клочья тебя разорвать. Однако, Рафаэль не любит насилие и он не такой, как ты. Сволочь грёбанная. Меняйся, Фэлл, пока есть время. Пока люди добры. Добры, как добр к тебе Рафаэль.       Анафема поправила спадающий тёмный локон за ухо и ринулась по лестнице вниз, оставляя Азирафаэля с самыми ужасными и страшными мыслями. Спустя семь лет. Всё также Лондон.       С тех тёмных дней прошло если и не так много, то во всяком случае достаточно, чтобы люди изменились. На улицах стало больше ярких машин, а полки магазинов ломились от новой необычной техники для дома и удобства. Город расцветал под весенними солнечными лучами.       Азирафаэль посмотрел на часы. Девять утра. Однако, как же вовремя он подъехал к студии. Очередной день съёмок не пугал его как раньше, но в душе образовалась несвойственная странная грозовая туча, которая медленно сгущалась внутри. Возможны осадки.       Сегодня он снова разругался с женой по пустякам. Хелен хоть и была мягкой и добродушной женщиной, однако при каждой ссоре её будто подменял настоящий демон гнева и ярости. Она вечно была недовольна происходящим вокруг и постоянным отсутствием Азирафаэля из-за съёмок. Хелен всегда умела задеть словами, однако сегодня её речь сразила Фэлла наповал. — Давай разведёмся, — тяжело выдала она на одном выдохе. — Я давно об этом думаю и не хочу мучать ссорами ни Адама, ни себя, ни тебя. — Что? — не поверив в услышанное, тогда тихо переспросил он. — Ты хочешь развода? — Ази, милый, я… Я устала от всего, что происходит между нами. Ты давно стал другим. Холодным что ли?... Постоянно в работе и, как я знаю, даже спишь там. И я… Я давно влюблена в другого.       Хелен поправила свои длинные каштановые волосы и села на диван у камина. Тяжело выдыхая, она легко всхлипывала, боясь, что сейчас Азирафаэль может устроить очередной скандал на пике ревности. — Пойми, я больше не хочу ссор и скандалов. Не хочу недопониманий. Ты хороший и я уверена, что ты сможешь найти кого-то лучше. Я не отниму у тебя ничего. Адам, если хочешь, будет тебя навещать, — тихо говорила женщина, пытаясь подобрать ещё более мягкие слова.       — Хелен, я не знал, что тебе это настолько важно, — признался Фэлл. — Ах, признаться честно, сам того хочу. Развода.       Жена подняла на него голову и печально улыбнулась. Как давно он не видел улыбки на её лице. Хоть и такой. — Я рада, что ты согласен. Тогда я позвоню коллегам, и они оформят документы насчёт Адама. Ты же не против, что он оставит твою фамилию? — Конечно нет.       Азирафаэль присел рядом с Хелен и приобнял её за плечи, чего не делал так долго. Он уже давно не ощущал любви к женщине, с которой делил постель для сна. И ссоры порядком надоели как ему, так и малышу Адаму, который едва ли мог бы понять происходящее между его любимыми родителями. — И кто же он? — улыбчиво спросил Фэлл, словно сплетничая с лучшей подружкой или мадам Трейси. — Клиент твой или… Гость той кофейни, в которую ты заходишь по утрам? — Прокурор. Мы встретились год назад в зале заседания и как-то так завернулось. И, да, я тебе не изменяла. Мы просто общались. — Не волнуйся, — успокоил её Азирафаэль, — главное, что ты и Адам счастливы.       Фэлл выдохнул. Благо теперь в его жизни будет куда меньше проблем. Переступив порог здания, актёр зашёл внутрь. Его светлый костюм сразу распознали сотрудники и съёмочная группа, одарив того приветствиями со всех сторон. Проходя в сторону гримёрных, яркий вкусный аромат женских духов коснулся его носа. Знакомый. Неужто сценарист, написавшая такое великое произведение, вновь пожаловала на студию?       Едва ли Азирафаэль успел закрыть за собой дверь гримёрной, как за ней прозвучали торопящиеся шаги. — Как же он меня бесит! — прокричал неизвестный на весь коридор. — Постой! Может он ошибся? — ответил женский голос. — Его мать ошиблась, когда решилась его рожать!       Фэлл улыбнулся. Он любил всякие перепалки на студии, но сейчас подобные речи звучали весьма и весьма смехотворно. Заинтересовавшись, кто же устроил очередной скандал, он открыл дверь и выглянул своей пушистой белой головой. В десяти метрах от него стояло двое. Невысокая девушка и стройный, как берёзка, парень с распущенными до плеч рыжими волосами.       Сердце замерло. Неужели это тот, о ком тут же подумал его мозг. Не может быть таких весьма странных обстоятельств. Азирафаэль вышел из комнаты и тихо окликнул неизвестного: — Это ты, Рафаэль?       Но пара не обернулась на него ни на секунду, продолжая достаточно активно обсуждать что-то между собой. — Как ты не поймёшь, — взмолилась девушка, — я не могу разорваться на части и всё проконтролировать. Он вообще не отправлял мне эти документы. — Я не виню тебя. Он урод и это факт.       Голос. Знакомый. Уж больно знакомый. Азирафаэль сделал неуверенный шаг к ним, под предлогом развеять или подтвердить свои догадки, однако некто из другого конца коридора прервал его криком: — Энтони! Энтони Кроули! Подойдите к режиссёру.       Фэлл замер. “Энтони? Какой же он Энтони… Может это однофамилец?” — пронеслось в мозгу. Парень напротив него обернулся. Он. Это точно был он. Рафаэль! Тонкие губы, загорелый оттенок кожи, слегка повёрнутый вбок длинный нос и худое лицо. Рыжие волосы спускались волнами чуть ниже плеч. Однако глаза… Глаза было совсем не видно за его темными, как тьма, круглыми очками.       Кроули выглядел так знакомо и незнакомо одновременно, что Фэлл чуть ли не потёр веки руками. Остолбенев вот так на месте, он не успел заметить, как рядом с ним прошла такая знакомая фигура, даже не распознав ни его лик, ни его забавно вьющихся белых волос. Неужто за семь лет Фэлл так изменился, что теперь его не узнают даже в лицо? Он прилично сбросил вес и стал стройнее своей жены. Немного сменил стиль, от чего казался старше своих лет. Или же просто Рафаэль не подавал знаков того, что узнал его и просто принял тактику не реагировать на старого врага? Задрать нос повыше, лишь бы его глаза не видели такого как он.       Весь день съёмок эти вопросы не выходили из головы. Засели, словно надоедливый стих со школы, который он зубрил ночами или реклама стирального порошка с телевизора.       Рафаэль стал, по мнению Фэлла, куда увереннее в себе. Не ходил, прижимая головы к плечам. Полной широкой грудью вперёд. Сменил стиль одежды, и, как Азирафаэль узнал от сотрудников студии, даже женился на француженке.       От этих всех перемен в животе так и крутилось желание поскорее поговорить с давним знакомым. Хотя о чём? О былых годах, о которых оба скорее всего не хотят вспоминать? Или о том, что они всё-таки снимаются в кино, как того хотели? О чём?!       Перебирая в пальцах ключи поздно вечером у студии, Фэлл то и делал, что выжидал Кроули на стоянке, оценивая машины, что попадались ему на глаза. И с чего бы мысли, что тот ещё на студии, могли оказаться верными? Однако чуйка говорила обратное.       Звук быстрых шагов перевёл его внимание и Фэлл обернулся. Кроули недовольно морщил лицо, глядя в телефон, ступая к одной из машин. — Рафаэль! — резко и громко крикнул Азирафаэль. Актёр обернулся и застыл. Перед ним, весь сияющий и улыбчивый, как полная луна, стоял Фэлл. — Бог ты мой, — тихо сказал Кроули с явным удивлением на лице и, быстро покопавшись в карманах, открыл двери старой подержанной иномарки. — Подожди, Рафаэль! Постой! — крикнул Фэлл и ринулся к нему, быстро сокращая дистанцию. Сердце колотилось. Лишь бы рёбра удержали на месте такого несдержанного тарахтящего узника.       Кроули молча повернулся к Азирафаэлю и тихо выдохнул. На его лице не читалось такой же радости, однако и злости также не было. Лишь дикая усталость. — Фэлл? — тихо проговорил он грубым голосом. — Господи, я так рад тебя видеть, — улыбаясь во все тридцать два, сказал Азирафаэль. — Я переживал, что с тобой случилось что-то. — Ты… что? — едва не расхохотался тот. — Ты умеешь переживать? — Я знаю, что виноват перед тобой. — Фэлл… — Нет, сначала выслушай меня, а потом делай что хочешь. Я изменился. Правда изменился. Я стал совершенно другим. Я понимаю, что виноват в случившемся и не стоило… Да много чего не стоило мне делать или говорить. Ты же видишь, что несмотря ни на что, я подошёл к тебе и попросил прощения. И если оно тебе не нужно, то… Ах, так сложно подбирать слова.       Голос Фэлла дрожал так, словно его, как желанную игрушку, разрывают дети. Теребя звенящие в руках ключи, он никак не мог сосредоточиться на подходящих ситуации предложениях. Словно его словарный запас уменьшился до тысячи несвязных между собой слогов. В голову приходили лишь те страшные кадры событий, которые бы хотелось напрочь вычеркнуть, стереть из воспоминаний. Азирафаэль изредка поглядывал на своё тёмное отражение в очках Кроули, от чего на душе становилось только гадко. Правильные слова отказывались вертеться на его языке.       — Я знаю, что мы никогда не станем друзьями или хотя бы выйдем на тот уровень, что был когда-то между нами, однако… Однако мне хочется верить в обратное. Кроули прочистил горло и сделал настолько глубокий выдох, что даже волосы на голове Азирафаэля легко колыхнулись. Потерев переносицу пальцами, он с тяжестью где-то в глубине души ответил: — Фэлл, то, что ты изменился это хорошо. Действительно хорошо. И я рад. Но я не изменился. Я всё тот же человек, которого ты когда-то лишил, как я помню, “лучшей жизни”, как и я тебя. Так сказать, расплатился со мной по счетам. Я не прощаю тебя и вряд ли когда-то прощу. Ты был и будешь для меня худшим существом на этой планете. По крайней мере, пока ты не станешь чем-то большим, чем был. А ты ведь был. — Был? Кем я был? — не понимая ответа, спросил Азирафаэль. — Ну, раз у нас такой вечер откровений… — тяжко выдохнул Кроули и стянул с лица очки.       Впервые за долгие семь лет Фэлл вновь увидел эти прекрасные янтарно-золотистые глаза. Они привычно сияли той печалью и болью, как и в ту злосчастную ночь. Небольшие синяки под глазами ещё больше подчеркивали его усталость. — Когда ты заступался за меня, я понял, что ты лучше других. Однако, я ошибся. Ты оказался хуже самого грязного актёра. Твои родители, пожалуй, были рады услышать, что я ушёл. Каких бы связей у тебя не было, я стану лучше. Я буду лучше. Я достигну куда больше тебя. И я…       Кроули нагнулся к лицу Фэлла так близко, что его горячее дыхание вот-вот могло ошпарить светлую мягкую кожу. — И если мне придётся пойти на что-то – я пойду, — прошипел он.