Язвительные языки

      Солнце, иногда скрывающееся за тучами, неприятно слепило глаза даже сквозь слой тёмных стеклянных линз. Люди и машины проносились, едва улавливая утомлённый взор на себе.       Ловко повернув руль в сторону, Азирафаэль мельком бросил взгляд на возлюбленного, что сидел рядом на сиденье и поглаживал его колено. Рыжие волосы стекали по худым щекам, ниже к плечам, завиваясь у самих кончиков. Как же он любил эти длинные пряди, что подобно яркому огню, пылали на солнечном свету, разливались как свежая лава.       Азирафаэль всякий раз задумывался, а что если он сам пустит волосы на самотёк, позволяя белоснежным завитушкам торчать туда, куда им хочется, а после – отрастить густоватую бороду.       С каждым преодолённым километром, в салоне белого рейнджа становилось всё надымленее, а тела наполнялись трепетом от предвкушения долгожданного отдыха. Фэлл даже позабыл как это: быть с Энтони наедине, вдали от съёмок, проблем и внезапных припадков ужаса. — Я сегодня хотел бы испечь что-то, ты не против? — резко начал белокурый и бросил короткий взгляд на Кроули. — Конечно не против. С чего бы? – выйдя из полусонного состояния, ответил немного удивлённо рыжеволосый. — Я думал, что ты хотел бы отдохнуть. А так как я буду у плиты, меня рядом не будет. — Хм, ну, мне же ничего не мешает отдыхать рядом с тобой на кухне?       Азирафаэль улыбнулся. Любимый процесс выпечки стал бы куда более приятным в компании любимого человека.       Фэлл был рад, что спустя несколько месяцев, они вместе могли снова приехать в Ридж. И теперь точно не на день или два, пока высокопоставленный режиссёр Роберт Торн не скажет, когда день фотосессии. Актёрам вовсе был непонятен такой график и план дел, но деваться некуда. Если велено в конце – то будет сделано в конце.       А вот Кроули это совершенно не устраивало. Он, на пределе своих ощущений, в войне за жизнь, не хотел бы вырывать себя из долгожданного отдыха из-за фотосессии, которая вовсе могла пройти если не с самого начала, так сразу же после финального дня съёмки первого сезона.       Странные ощущения настигали подобно волной. Никогда прежде он не сидел в таком явном предвкушении дня, который похож на этот. Кроули не мог вспомнить, как они запланировали просмотр пилотной серии, но отчётливо помнил, что этот день – сегодня. — Кстати, совсем забыл, — резко опомнился Азирафаэль. — Сегодня общался с Адамом. Представляешь, он хочет пойти на сценариста! — Воу, это достаточно смелое решение, — искренне изумленно, пробормотал Энтони. — А мой в театральный хочет. Ещё и в наш. Азирафаэль сжался в себе так, что кости едва дрогнули от лёгкого испуга. Пальцы непроизвольно сдавили колесо руля. — Зачем же? Есть масса хороших университетов, — торопливо ответил Фэлл. — Мне почём знать. Я.., — Кроули замялся и отвернул голову в окно, за которым проносились тёмные силуэты деревьев и кустов, полей и очень далёких домов. — Я боюсь, что там он узнает то, что не стоит ему знать. — Нет, не должен. Точно нет. Это было больше двадцати лет назад и там уже скорее даже не знают, что произошло.       Голос Азирафаэля дрожал в каждом вдохе и выдохе, но только поглаживающая жилистая рука на его колене, смахивала его испуг. — Надеюсь. Если он узнает, или хуже того, другие узнают его, то.. Господи, будет катастрофа.       Кроули давно был готов к тому, что прошлое, тесно связанное с Фэллом, будет предано огласке, что о нём будут гудеть СМИ, а сьёмочный персонал перешёптываться между собой. Но вот понимание, что об этом узнает Брайан никак не приходило, отвергалось всеми возможными методами. Так не хотелось, чтобы его единственный и дорогой сын об этом знал. “Лишь бы не он. Кто угодно, только не он” — часто вымаливал Энтони.       Стоило миновать табличку “Ридж. Сбавь свою скорость”, как машина ловко остановилась у знакомого кирпичного домика. Ёлки, всё ещё такие пышные и зелёные, наталкивали на чувство уюта и покоя в этом месте. Под ногами приятно похрустывала свежая трава, а ветер легко развевал листья по небу, унося их куда-то вглубь полей и лугов.       Энтони вывалился из авто. Лёгкие медленно наполнялись свежим прохладным воздухом, щекоча и едва дурманя нутро своими сосновыми запахами.        — Я рад, что ты поехал со мной, — неожиданно начал Азирафаэль и стал рядом с Кроули, легко коснувшись пальцами его ладони. — Мне нравится тут. Спокойно, легко, уютно. Я даже начал подумывать, чтоб купить какой-то небольшой домик где-то в глуши. — Не стоит.       Энтони удивлённо обернулся на возлюбленного. Тот, светящимися от счастья глазами, протягивал небольшую связку ключей. — Возьми. Это теперь и твой дом. Я хочу, чтоб всякий раз, когда ты думал, что тебе нет места, ты вспоминал его. Тут всегда будет тебе место. В моём сердце всегда будет тебе место.       Кроули молчал. То ли сердце вырывалось из груди, расстрелянное самыми острыми золотыми стрелами купидона, то ли неведомый ком изумления в горле не позволял лишнему вдоху вырваться из уст.       Подобно цунами, эмоции сбивали с ног, вырываясь в трепещущей улыбке на лице. Жилистые пальцы подрагивающе сжались в кулак, едва впиваясь ногтями в грубую смуглую кожу. “Место? У меня есть дом? Мой дом?” — одинокая мысль пронеслась в опустошённом рассудке.       Он не понимал. Не понимал, очередной ли это сон или снова слепящая надежда своим светом закрывает истину. Всё казалось таким невозможным, таким нереальным, непостижимым.       Кроули небольшим рывком ухватил Азирафаэля в объятия, крепче сжимая в руках любимое тело. Тепло, словно золотистые ручьи, медленно растекалось по груди к спине, ногам и рукам, дурманя рассудок своим невозможным жаром любви.       Прижавшись сильнее лбом к белой щеке, рыжеволосый потёрся как ласкающийся и одинокий котёнок. — Спасибо.. Я теперь знаю, что есть уголок… Где мне будет хорошо? — тихо прошептал Кроули лёгким дрожащим голосом. Солёные слёзы редкими каплями упали на белоснежные лацканы пальто. — Конечно, дорогой. Я буду рядом. Что бы не произошло, — Азирафаэль улыбчиво притянулся губами ко лбу и оставил долгий тёплый поцелуй.       Не хотелось верить, что это может закончиться, но всякий раз мысли о кошмарах возвращали Кроули в холодную и дробящую кости реальность. Подобно кипяще-ледяному ужасу, всякий подъём стал не просто невыносимой пыткой, а очередной борьбой за своё существование. Каждый раз сны становились всё ярче и темнее, а дыхание всё чаще сбивалось, сжимая лёгкие когтистыми пальцами.       Совсем недавно рыжеволосый осознал, что кошмары стали не просто настигать его во сне и наяву, но и в мыслях. Ни одна увлекающая работа или убаюкивающий процесс не отвлекал его от мыслей и картинок, что всплывали перед глазами. И не пугало так сильно их появление, как то, что самый любимый и желанный в его жизни человек был частью этих картинок, частью этого кошмара и ужаса.       Солнце ушло за горизонт, позволяя тёпло-сиреневым сумеркам завладеть небосводом в своих пленительных оттенках. Густые облака медленно протекали и нисколько не давили на головы своим громоздким объёмом и высотой. Очень далеко, практически на обрыве горизонта проносились стаи перелётных птиц, оповещая о прибытии долгожданной и вечнозелёной весны. Голые холодные деревья покрывались крохотными салатовыми почками, из которых через несколько дней прорвутся первые болотно-зелёные листья.       Разместившись на большом диване перед старой и немного запыленной плазмой, Кроули всё чаще задумывался о том, что насколько бы не был его путь ухабист, извилист и тернист, он нашёл человека, который несмотря ни на что был рядом. Рядом, прямо сейчас, где-то крутится на кухне, присвистывая себе под нос одну из мелодий, услышанных сегодня на радио в авто. Азирафаэль, каким бы он не был раньше, сейчас другой и такой родной. Мягкий, улыбчивый и добрый, словно лучи солнечного света в середине мая. — Дорогой, подойди, пожалуйста! — донеслось с кухни.       Кроули, повинуясь, встал с дивана и пришлёпывая тёплыми тапочками, доволокся до Азирафаэля. Тот, улыбчивый и такой довольный, взирал на него с небольшим противнем в руках. На железной чёрной пластине растеклись небольшие комочки из теста и шоколада, которые в итоге должны превратиться в мягкое печенье. — Можешь подержать? — белокурый всунул в жилистые руки противень, а сам принялся зажигать старую духовую печь. Кроули молчаливо оглянулся по сторонам.       Небольшой столик был уставлен различными тарелочками с другой выпечкой, как солёной, так и сладкой. Маленькие слойки и кексы, усыпанные тонким слоем пудры, куриные треугольники и крекеры украшены зеленью. И, о Боже. Большая тарелка чистого салата из петрушки, укропа, лука, латука и сельдерея. — Ты помнишь, что мне понравился такой салат? — удивлённо спросил Кроули, стараясь скрыть явный восторг. — Конечно я помню, — улыбнувшись, ответил Азирафаэль и, взяв противень, вставил его в печь, а после захлопнул стеклянную дверцу. — Спасибо, давно его не ел.       Азирафаэль, явно довольный таким достижением, сверкнул небесными глазами. Сердце наполнила неведомая благодать и радость. — Я ещё кое-что подготовил, — немного воркуя и достаточно встревоженно проговорил Азирафаэль, и достал из небольшой коробки пак стеклянных бутылок сладкой газировки. Тары, едва звеня, сразу привлекли внимание янтарных глаз. Кроули замер.       Воспоминания, подобно молнии ударили в рыжую голову приятными ощущениями и лёгкой дрожью. Вкус сладости фантомно кольнул язык, отчего в горле пересохло буквально сразу. Восполнив влагу слюной, Энтони улыбчиво спросил: — Ты даже запомнил, что я брал? — Тут хрен забудешь. Вечно ты таскался с рюкзаком, набитым всякими газировками в стекле… Как же меня раздражал этот звон, — признался улыбчиво Фэлл и тихо засмеялся. — Меня он тоже бесил, но я видел в этом некий.. Шарм? “Стекло” — пронеслось в рыжей голове. Янтарные зрачки еле задрожали на свету, поглядывая на бутылки в мягких руках.       Отрывки прошлого или воспоминания очередных кошмаров въелись в голову подобно искре, что мелким импульсом скакала в мозгу. Свет. Такой странный, холодный свет слепил глаза, а перед ним, подобно теням из снов, мелькали неизвестные высокие тёмные фигуры. По подтянутому телу пробежалась россыпь диких и неприятных мурашек, а горло сдавил тошнотворный комок слизи. — Дорогой? — не нарочно вырвав из рассуждений, проговорил Азирафаэль и легко коснулся худого плеча. — А! А?.. Ой, — Кроули проморгался и замотал головой, словно стараясь выбросить всё увиденное перед глазами, — Я вспомнил кое-что.       Азирафаэль сжался в себя. Никогда ранее слово “вспомнил” не было для него настолько настораживающе будоражащим и одновременно пугающим. — Что-то хорошее хоть? — с ноткой надежды, спросил Фэлл. Кроули молчаливо покосился на возлюбленного и улыбчиво кивнул.       Этот вечер был бы куда более приятным, если бы кое-кто постоянно не давал критику происходящему на экране. На удивление рыжеволосого, Азирафаэль даже иногда сдерживал себя от порывов восторга всякий раз, когда он видел игру Энтони или же свою.       Актёры даже в какой-то момент и вовсе забыли, словно вычеркнули, весь сюжет, который должен происходить дальше по сценарию. Они так увлечённо смотрели в экран, приобняв друг друга, что иногда смеялись с тех шуток, что репетировали и снимали не один десяток раз.       В гостиной пахло свежей выпечкой вперемешку с имбирём и лимоном. Хоть на столе и стояла парочка опустошённых винных бокалов с красными лужицами на дне, запаха алкоголя как такового вовсе не было. — Почему-то я думал, что серия выйдет дольше, — задумчиво пробормотал Азирафаэль и опустил голову на худое плечо. — Как по мне – самое то. Сорок минут или сколько оно там вышло? — спокойно ответил Кроули и легко пожал плечами. — Знаешь, я не могу представить кого-то в твоей роли. Просто не могу, — резко признался белокурый и, подняв голову, посмотрел прямо в янтарные глаза. — Я могу представить кого-то на своём месте, но, я думаю, Карея никто б лучше тебя не сыграл.       Энтони улыбнулся и немного подался вперёд, соприкасаясь своим кончиком носа со вздёрнутым. — Значит ты признал, что я лучше? — хитро улыбаясь, прошептал Кроули. — Чего удумал! — возмутился Азирафаэль, — Я лучше!       Рыжеволосый засмеялся так, что в груди непроизвольно сжались лёгкие от недостатка воздуха. Фэлл довольно глядел в эту искреннюю улыбку, которую он так давно не видел. В ней не было той пьянящей печали и разочарования. Она не закрывала за собой лицо, скрывающее боль былых лет или ужас, что оно видит по ночам. Эта улыбка такая тёплая, такая нежная и невозможно прекрасная.       Мягкое тело наполнялось чувствами любви и трепета, вырываясь ответными подрагиваниями уголков губ и лёгким смехом. Поддавшись ощущениям, как чему-то неминуемому, Азирафаэль наклонился к худому лицу и припал к сухим потресканным губам. Срывая остатки терпкого вина, белокурый улыбчиво замжурился так, что щёки едва закрыли его нижние веки.       Кроули ответно зашевелил губами, позволяя Фэллу доминировать и властвовать над ним, попутно опрокидывая его на себя. Жилистые пальцы покалывало от резко вспыхнувшего желания. Едва касаясь подушечками, они плавно проходились по тёмной рубашке на широкой груди, задевая маленькие пуговицы.       Мягкие белые руки проворно оказались на худых бёдрах, сжимая их в порыве непредсказуемой и вполне неожиданной страсти. Вздохи и лёгкие, совершенно тихие, стоны срывались с губ, создавая особенную какофонию самой странной в мире любви. Дыхания, такие обжигающие своим жаром, касались шей, чувствительных ушек, медленно сползая к оголённым ключицам.       Азирафаэль медленно расцеловывал каждый сантиметр худых щёк, спускаясь ниже к скулам. Влажные от языка следы легко обдувал холод, вырывая из Энтони больше томных вздохов и стонов. Подтянутое тело покрывалось дикой волной мурашек, что роем прыгали с ног на руки.       Мягкие пальцы игриво юркнули под тёмный свитер, коснулись горячей, дрожащей от предвкушения, груди и мелкими шажками запрыгали по ней. — Издеваешься? — скалясь, прошептал Кроули, явно понимая, что его не просто хотят завести, но и довести до экстаза одними касаниями. Азирафаэль хитро улыбнулся и нагнулся к чужим брюкам лицом, задевая ширинку носом. В аквамариновых глазах блестнул такой разврат, что рыжеволосый был готов поклясться жизнью, что если этот человек сейчас не пойдёт в дикое наступление, то этим займётся он сам.       Стоило брюкам и белью слететь куда-то на пол, Азирафаэль ловким движением пальцев ухватился за пульсирующий горячий член, который изливался вязкой смазкой. Пухлые пальцы медленно задвигались вверх-вниз, едва надавливая подушечкой большого на красную головку.       Запах, который и до этого дурманил мозг, смешивался с этими вздохами, вырывая такую дивную волну эмоций и страсти, что ни Кроули, ни Фэлл не могли остановиться от непредсказуемой дрожи.       Тела раскрепощались как от высокоградусного алкогольного напитка, позволяя друг другу всё то, что никогда бы и в мыслях не могли желать. Причмокнув губами, Азирафаэль легко коснулся языком горячей солоноватой головки, а после медленно прошёлся им вниз. Член приятно подрагивал, сильнее изливаясь прозрачной жидкостью.       Кроули, тихо постанывая, положил дрожащую руку на мягкую и пушистую белую голову. Пальцы зарылись в светлые барашки, едва ухватываясь за их корни. Но стоило чужим губам сомкнуться на его члене, Энтони непроизвольно громко выдохнул и сжал пальцы сильнее.       Азирафаэль медленно, чувствуя доминирование и власть, насаживался лицом на член, ловко крутясь языком вокруг него. Горло приятно удушали глубокие толчки об стенку.       Рассудок медленно мутнел от непонятного природного афродизиака запахов тел, табака, старого вина и ванили. Рука, дрожащая на его голове и тянущая его волосы окутывала некой приятной и долгожданной болью, которую Фэлл так давно хотел постичь.       Ускорив темп до приемлемого максимума, губы сильнее смыкались на члене, всасывая его всё больше и больше, образовывая вакуум во рту. Белокурый, ощутив, как брюки уже неприятно сдавливали его возбуждение, резкими движениями скинул мешающую одежду с ног прочь.       Кроули удивлённо покосился на возлюбленного. Тот был в единственной чёрной рубашке, расстёгнутой на несколько пуговиц. Белые взъерошенные волосы неряшливо торчали в разные стороны. Никогда прежде Азирафаэль не выглядел в золотистых глазах так сексуально и соблазнительно, как сейчас.       Худая рука притянула белую голову к себе, позволяя рыжеволосому впиться в самый желанный и влажный поцелуй. Языки проворно танцевали у губ, изредка разъединяясь в тонких сладостных ниточках. Кожа горела от каждого случайного и лёгкого касания, подобно самому настоящему ожогу от жидкого азота.       Широкая грудь сильнее прижималась к чужой, вдавливая худое тело в мягкие подушки дивана. Мысли покидали рассудки, позволяя рефлексам и чувствам взять верх над их телами, вжимавшимися друг в друга. Быть одним целым. Одним целым. — Я люблю тебя, Азирафаэль, — тихо прошептал Кроули на ухо дрожащим голосом.       Влажные тонкие уста жаждуще причмокнулись. Лицо, такое горящее от смущения и искренности, пылало. Рыжие длинные локоны волнами падали вдоль его лица, закрывая маленькими прядками щёки. Глупая и такая искренняя улыбка. Белокурый уже не понимал ничего из происходящего, отчего невольно выдал: — Ты сводишь меня с ума.. Ты такой красивый.       Притянувшись вновь к лицу, Азирафаэль втянул Кроули в поцелуй. Руки ловко подняли шерстяной свитер, оголяя загорелую грудь перед собой. Рельефные изгибы с небольшими шрамами под рёбрами плавали от судорожных вздрагиваний. Грудная клетка тяжело вздымалась от дыхания.       Азирафаэль медленно нагнулся к загорелой шее и лёгкими поцелуями прошёлся губами вниз к ключице.       Стоило Энтони едва перевести сбитое дыхание, как его ноги подняли вверх, а что-то упругое и горячее медленно стало впиваться в его анус. Член, влажный от собственной смазки, уверенными движениями медленно растягивал мышцы, проталкиваясь всё глубже и глубже внутрь. Дикий жар и дрожь обдали его волной, унося куда-то в грань безумия последние капли здравого рассудка.       Азирафаэль резко толкнулся внутрь, входя до самого основания. Тело под ним громко вскрикнуло полной грудью, а после быстро задышало. Энтони, такой багряно-красный и смущённый, нервно поглядывал в небесные глаза, глупо улыбаясь такой приятной и любимой боли.       Набирая темп, Фэлл ощущал, как его член всё чаще сжимали горячие мышцы, но всё так же приветливо пропускали внутрь. Набухшая от крови головка проворно елозила по обжигающим стенкам, дрожа всякий раз от давления изнутри.       Белые пальцы быстро стянули чёрный свитер с загорелого торса, открывая глазам полный вид на изящно дрожащее тело перед ними. Кроули, трясущийся то ли от прохладного сквозняка, то ли от дикого возбуждения до последнего пальца на ноге, повернул голову на бок, прикрыв веки.       Картинки сменялись перед глазами яркими искрами, красочными пятнами. Возбуждение ранее никогда не било в его голову настолько сильно, что любой громкий звук приглушался, а запах от этого мягкого тела дурманил мощнее любого алкоголя.       Ощущая, как член чаще и глубже входил в него, Кроули тяжело дыша выгибал грудь, словно подставляя её этому невероятному человеку. Твёрдые соски подрагивающе заманивали и удерживали на себе взгляд Фэлла, отчего, поддавшись искушению, он нагнулся и прикусил набухшую плоть. Зубы аккуратно заелозили по тёмно-коричневой коже, иногда позволяя языку увлажнить её.       Кроули дрожаще ухватился пальцами за края чёрной рубашки, ощущая, как резко наплывшая боль от этой сладостной пытки сводит его рассудок с ума, кружа как в похмельном бреду.       Азирафаэль ускорил темп, полностью входя в него. Тяжёлые и резкие толчки разогревали и так пылающие тела, всё больше наполняя их дрожью и стонами. Мышцы горели от напряжения и усталости, легко покалывая судорожными иглами. — Я могу… — не успел белокурый и слова молвить, как его тут же перебили. — Всё что угодно, — тихо простонал Кроули.       Огромная власть, и так дурманящая мозг, новой волной ударила в голову. Белые руки ловко юркнули вверх по груди, легко касаясь подушечками смуглой тёплой кожи. Пальцы медленно поднялись к сухим губам и, нежно погладив их, нырнули двумя внутрь рта. Горячий язык быстро зашевелился, смазывая вязкой слюной. Лёгкое удушение и спазм наталкивал худое тело сильнее и крепче сжимать толкающийся и дрожащий член в себе. Кроули тяжело выдохнул, стараясь уловить полную картинку происходящего перед глазами.       Но стоило взгляду перевестись на белые взъерошенные волосы, локоны приобрели серебристый оттенок, а из молочного лба проросли длинные бараньи рога цвета угля с крупно выпирающими фалангами. Небесно-аквамариновые глаза сменились тёмно-синим омутом, медленно стекая холодным оттенком по щекам волнистыми ручьями.       Янтарные глаза покосились ниже и замерли. В его рту чёрная когтистая кисть упорно проталкивалась внутрь, размазывая липкую смолу по губам и рту. Тошнотный ком резким рывком подкатил к горлу, неприятно душа изнутри. Осознание вонзилось в голову слишком поздно, когда тело уже не могло сопротивляться ни нежным ласкам, ни жестким, разрывающим кожу, толчкам внутрь.       Член бился о стенку с удвоенной силой, вырывая из Энтони такие явные крики и стоны, что каждый бы посчитал их не за музыку наслаждения, а за мучительные стенания.       Что-то горячее коснулось его шеи и медленным, невыносимо медленным путём, спустилось вниз к груди. Картинка мутнела, а сбившееся быстрое дыхание учащалось в унисон с бьющимся сердцем. Звуки приглушались до дробящей тишины, а вкус чего-то во рту солонел. “Боже, помогите..” — последнее, что пронеслось в рыжей голове.       Луна полумесяцем заглядывала в широкие окна. За стеклом разрывался гром с дождём, теребя каплями по крыше что есть силы. Резко открыв глаза, Кроули подорвался с подушки и замахал головой. Спальня, погруженная в тишину и мрак, была отчётливо знакома. Тяжело дыша, рыжеволосый удивлённо покосился в окна. Ночь. “Я уснул?” — подумал он.       Он не мог вспомнить ничего, кроме чего-то страшного и невозможного, что душило его горло изнутри. Медленно свесив ноги за край кровати, остывшие стопы коснулись холодного деревянного пола.       Кроули, как призрак замка, тихо блуждал по комнате в надежде найти хоть одну свою вещь, но кроме тёплой кофты и старых домашних штанов, ничего не попалось под руки. Натянув одежду на потное холодное тело, Энтони схватил пачку сигарет со стола и вышел прочь из дома.       Улица наполнялась запахами и звуками дождя, шумя грохотом капель. Густые чёрные тучи, окутавшие небо, не позволяли уловить взгляду хотя бы маленькое созвездие где-то очень далеко.       Поджигая край сигареты, крохотный огонёк осветил смуглое смятое ото сна лицо. Тонкая струйка дыма быстро поднималась вверх, рассасываясь по пути. Лёгкие приятно наполняло табачным облаком, окутывая их изнутри. — Не спится? — резко послышалось откуда-то. Кроули испуганно покрутился по сторонам и увидел силуэт уже знакомой женщины. Мадам Трейси, улыбаясь накрашенными бордовыми губами и прихлопывая ресничками, стояла под зонтом и выглядывала из маленького окошка в заборе. — Что-то вроде, — тихо ответил рыжеволосый. Он, право, даже не мог представить который сейчас час. — Люблю дождь. Всякий раз, когда наш Ридж заливает осадками, я обожаю выходить с чашкой чая, ну или чего-то покрепче, — воркуя, проговорила она. Кроули легко улыбнулся. — Я тоже люблю дождь, правда всякий раз, как я пытаюсь его изобразить, понять, почувствовать, выходит очередная несвязная белиберда, — немного грустно и уставше произнёс Энтони. Осматривая беседку перед собой, с крыши которой текла вода, его всё время посещал один и тот же вопрос. — Знаешь, когда я была молода и совсем глупа, — резко начала соседка и сделала глоток из маленькой чашки, — мне казалось всё невозможным. Мне казалось, что то, что я хочу – нереально, грань невероятного. Но потом поняла, что иногда стоит поколотить в дверь так, чтоб болели руки. Ведь.. не постучавшись, тебе вряд ли откроют, ведь так?       Энтони удивлённо посмотрел на женщину, которая если и не несла всякий бред, то любила говорить заумные и интригующие фразы. — Сколько бы я не стучал, открывались отнюдь не те двери, — грустно улыбаясь, проговорил рыжеволосый. — Я действительно рад, что всё случилось так, как случилось, просто иногда приходит мысль, что я прожил жизнь зря. — Если так, — задумчиво протянула Трейси и сделала ещё один глоток, — то что тебе стоит сейчас начать жить в своё удовольствие? Кроули молчал и поникше взглянул на дрожащие пальцы. Худые бледные руки наталкивали если не на самые страшные мысли, то на болезненные их фрагменты. Тяжелый выдох пронёсся по участкам. — Вы правы. Только мне действительно стало интересно.. — Что тебе стало интересно, милый? — удивлённо спросила мадам Трейси. — А можно ли быть счастливым, живя в страхе?