Язвительные языки

      Вжимаясь лицом в подушку всё сильнее и сильнее, Кроули простанывал все возможные маты и бессмысленные молитвы об окончании своих невероятно тягучих мук. Ноги сводило так, что ему казалось, словно руки разорвут не только сжатую в кулаках простынь, но и ткань всего мироздания. Наволочка, пропитавшаяся смесью жидкостей, медленно стыла, оставляя на лице холодное и вязкое ощущение омерзения и отвращения. Перед глазами уже не было ни искр боли, ни ярких красных вспышек. Только пульсирующая сердцебиением темнота.       Солнце неприятно слепило, поднявшись достаточно высоко, чтобы лучи упали в окна. Мороз бушевал за подмёрзшими стёклами лёгкой вьюгой, посвистывая симфонию зимы.       Кроули очередной раз проморгался. Актёр не знал, сколько он пролежал вот так, смотря в потолок, считая дырки и трещины на холодном бледно-сером полотне. Он так и не смог уснуть после очередных ночных стенаний, которые продлились до самого утра. Икры гудели колющей болью, словно в капиллярах протекал медленный жгучий яд.       Рыжеволосый давно признался себе, что подобный ритуал подъёма ему стал немного в радость, ведь под ухом уже не жужжит настойчивый будильник, вызывая дикую мигрень. Тело привычно свыкалось с судорогами спустя минут десять, а через двадцать можно даже согнуться пополам и поменять положение. Неприятным осадком всё ещё была боль, присущая после такой ночи или утра. Она никуда не уходила спустя час или два, через сутки или трое. Она по прежнему давила, сжимала мышцы до дрожи в теле.       Уже не первый раз Кроули задумывался, что таблетки, прописанные невропатологом, не помогают должным образом, что вовсе потеряли власть над телом и нервной системой. Не имеет значения, увеличивал ли он дозу или уменьшал, результат был всё равно тщетен. Приступ за приступом продолжались уже который год. Кроули даже успел подметить, что позабыл ощущение, когда тело не ломит от боли.       Едва голова смогла оторваться от влажной холодной подушки, янтарные зрачки удивлённо покосились на наволочку. Красная вязкая жидкость, поглощаясь серой тканью, медленно высыхала, оставляя за собой багровый след. Кроули машинально поднес пальцы к носу и сразу же ощутил холодную слизь на подушечках.       Болезненно простонав, актёр стёр всё стекающее ладонью и встал. Привычное утро было поглощено путающимися размышлениями и редкими потягиваниями в гору. Кроули даже не успел прийти в себя перед тем, как осознал, что уже находился на пороге собственной гримёрной. Мысли так и вились в многочисленные узлы, а стреляющая боль в икрах не давала покоя. Актёру казалось, что едва он сделает ещё один шаг – и болезненная судорога вновь охватит в долгий сжимающий мышцы плен. Только рыжеволосый оказался в знакомой маленькой комнатушке, он тяжело выдохнул заперев дверь изнутри. Так не хотелось быть сейчас на виду, в поле зрения чужих хищных глаз, которые улавливают каждое движение и рефлекс.       Прижавшись спиной и затылком к холодной двери, Кроули медленно сполз на пол, отдыхиваясь от утомительной поездки. Утро словно поглощало всё больше и больше сил и энергии из худощавого тела. “Пора кончать с актёрством” — промелькнуло внезапно в помутнёмном болью рассудке.       Странная мысль как молнией прошибла рыжеволосую голову, отчего Кроули едва дёрнулся. Никогда прежде такого рода “идеи” не посещали его, даже в самые мрачные дни и холодные ночи. Завязывать с тем, что он любил, никак не хотелось, но мысль словно давила, вынуждала на такой шаг. — А что дальше? — тихо спросил Энтони у себя, но рассудок будто пугливо замолчал и сотни мельтешащих мыслей стихли, оставив его без ответа.       Вынув из кармана пальто стеклянную баночку со звенящими таблетками внутри, пальцы откупорили резиновую пробку и насыпали жменю белых капсул в жилистую ладонь. Актёр закинул лекарство в рот и привстал, как только нашёл взглядом ежедневную порцию пары бутылок на столе. Холодная жидкость быстро смыла таблетки по пищеводу, оставляя горький осадок на языке. Тошнотно противный ком подкрался к горлу, удушая рвотными позывами и рефлексами.       Кроули опёрся руками об стол и глубоко вдохнул тёплый воздух. Невидимая рука сжимала грудь в твёрдый камень, а спину пронизывал дробящий тело холод. Картинка сменялась и мутнела, покрываясь тёмными пятнами, подобными чёрным дымкам, расплываясь, словно бензин в воде. Голова тяжелела с каждым вздохом, наливаясь свинцовой болью. Худые колени предательски задрожали, а тощие ноги бессильно утратили контроль, позволяя телу рухнуть вниз. Рыжая голова громко стукнулась об стол, а после, под весом туловища, упала на пол. Янтарные зрачки сомкнулись, едва подрагивая тёмными ресницами.       Азирафаэль, расслабленно увалившись на кресле, пробегался глазами по заученному тексту, держа в руках распечатанный сценарий. Гримерную наполнял аромат какао, кружа с тонкой струйкой дыма. Лёгкий стук в дверь привлёк внимание, отчего актёр поднял голову. — Войдите.       В небольшую комнату вошёл Гавриил, хмурой гримасой показывая свой уставший вид. Серый костюм, сшитый словно лучшим портным, был едва смят, а чёрные туфли запачканы уличной грязью. Чёрный галстук, наверно повязанный наспех, неряшливо торчал из-под пиджака. — Неважно выглядишь, — подметил Азирафаэль, оглянув внешний вид менеджера. — Понедельник – день тяжелый, но хуже – утро четверга. — Сегодня среда, — улыбчиво ответил актёр и отложил сценарий на стол. — У меня четверг, — ворчливо ответил Гавриил и сел на диван. — Слушай, тебе звонил Миллер?       Белокурый удивлённо вскинул бровь, пытаясь отрыть из закоулков памяти подобное происшествие. Он, право, даже не мог вспомнить, кто этот “Миллер”. — Мне никто не звонил. А кто это? — Джошуа Миллер. Ведущий ток-шоу. — А! — восторженно вскрикнул Фэлл. — Нет, не звонил. А должен был? — Он приглашает тебя и мистера Кроули на шоу. Пару дней назад он звонил мне, так как не смог дозвониться до тебя.       Азирафаэль удивлённо замер. Он хоть и не был против подобного предложения, ведь сам по себе Миллер был хорошим человеком, но идти туда с рыжеволосым как-то не хотелось. Странное ощущение отторжения и раздражения медленно начали заполнять тело лёгкими приливами крови. — Я и Кроули на шоу? — уточняюще спросил Азирафаэль, удерживая маску улыбки на лице. — Он понимает, во что это может вылиться? — Слушай, Фэлл, я просто передаю информацию. Если ты не хочешь.. — Да нет же! — перебил его белокурый. — Я к тому, что после.. “инцидента”, стоит ли нам появлятся на публике вовсе? — Как знаешь. Я думаю, что повода отказывать нет, тем более мистер Кроули может и сам отказаться. — Ну да, — улыбчиво добавил Азирафаэль.       Стоило съёмочной группе собраться у площадки, а маленькой стрелке часов пересечь девятку, Азирафаэль покинул уютную комнатушку. Актёр словил себя на мысли, что сегодняшнее утро по-особому будоражащее и необычное. Он словно предвкушал всё то, что будет происходить в этот день.       Обернувшись по сторонам, Фэлл пытался найти взглядом возвышающуюся рыжеволосую голову или отблеск чёрных очков, но ничего такого и близко не попалось под глаза. Мельтешащие сотрудники мешали и сбивали с мысли, а слепящий свет зазывал идти на него. — Доброе утро, Фэлл, — донеслось сзади. Актёр обернулся. Торн, спаси и сохрани его Господь, выглядел хуже обычного. Помимо тёмных пятен под глазами, которые будто разрастались с каждым днём всё больше и больше, цвет кожи лица можно было сравнить с мокрой серой плиткой. — Доброе. Опять не мог уснуть? — Так заметно? — спросил утомлённо режиссёр, на что Азирафаэль молча закивал. — Я не знаю. Меня коробит от всего, что происходит последние дни…       Торн замолк, опуская глаза куда-то в пол. Посторонние звуки и чужие голоса словно вводили в транс, выталкивая из реальности и бытия. — Начало съемок последнего эпизода…— тихо продолжил он, поджигая край сигареты. Тонкая ниточка дыма медленно стала подниматься вверх, растворяясь в воздухе. — Но лишь для первого сезона, — оптимистично добавил белокурый актёр. Стоило его глазам пересечься со взглядом Торна, он сразу понял, что оптимизмом и бодростью от его слов не пахло. Словно это усугубило и так подавленное состояние режиссёра. — Великолепно, — сухо добавил Роберт и ушёл прочь к площадке.       Оставшись в лёгком удивлении и непонимании, актёр покрутил головой по сторонам. Воротник неприятно сдавливал и удушал молочную шею, заставляя Азирафаэля сковываться в движениях. Дорогая ткань неприятно тёрла кожу, а колючие рюши раздражительно царапали мягкие шелковистые руки. Стоило голубым глазам переметнуться в одну из сторон, как ярдах в тридцати показалась рыжая длинная шевелюра.       Кроули, покачиваясь со стороны в сторону, как пьянчуга у местного кабака, опирался на стол, придерживая стаканчик кофе. Горячий напиток едва расплёскивался, обжигая жилистые пальцы и ладонь, отчего их владелец лишь тихо бормотал под нос первые пришедшие в голову ругательства. — Неважное утро? — тихо послышалось сбоку, отчего рыжеволосый слегка подпрыгнул и обернулся. — Мгм.. нет. Не выспался, — пробормотал Кроули и потёр сухой ладонью заплывшие сном глаза.       Азирафаэль оценивающе взглянул на возлюбленного, словно записывая в свой маленький блокнотик наблюдения, и начал медленно отмечать некоторые лёгкие изменения в человеке напротив. Едва заметные бледность рук и небольшие тёмные пятна под веками не вызвали такого же интереса, как красные и мокрые глаза. Болезненные и будто отчуждённые от этого мира вовсе. — Что-то случилось? — тихо спросил белокурый, отвернув голову куда-то в другую сторону. — Нет, — быстро ответил другой. — Я очень поздно уснул и..       Врал. Хоть Кроули и считал, что подобное утаивание фактов может повлечь особую череду проблем и разногласий, но говорить о том, что всю ночь он боролся за власть над телом, никак не хотелось, в особенности о кровавых пятнах на своей мокрой подушке.       Бёрди, оглянув купе, повернулся к Карэю, хитро улыбаясь ему. Элитный вагон поезда наполнялся запахами свежей выпечки и сладостей. — Ты действительно меня пугаешь, — подметил сутенёр. Не так пугала внезапная поездка чёрт знает куда, как то, с каким серьёзным и озлобленным тоном сказал это его пухлый любовник. Словно из мягкого кремового тортика Бёрди превратился в озлобленный твёрдый сухарик. — Не волнуйся, милый. Всё будет хорошо, — улыбчиво ответил толстосум, накрыв жилистую ладонь своей мягкой. — Я и не волнуюсь. Отроду не встречал таких горожан, как ты. — Стоит ли мне посчитать это за комплимент в сторону моей уникальности? Впрочем, я так и сделаю.       Карэй, явно удивлённый такой уверенностью в человеке напротив, лишь закивал головой. Осмотревшись по сторонам, первая пришедшая в голову мысль заставила его сцепить зубы от отвращения.       Поездки в дорогих купе люксовых вагонов никогда прежде не были ему по карману, хотя большие гроши частенько водились в его руках после открытия такого “сомнительного бизнеса”. Сутенёр мог позволить себе распивать дорогое и, главное, не разбавленное вино или сладостный скотч. Отдыхать в кабаках, упиваясь в томительных взглядах и вздохах опьянённых женщин, что припадали к его голой загоревшей груди. Даже мог позволить лишний раз сделать невероятно дорогой подарок Бёрди, лишь бы вновь увидеть восхищённую и благодарную улыбку на его лице.       Но ездить в такого рода вагонах – нет. Ощущение некой беспомощности в таких вопросах при толстосуме его вводило в некую злобу на себя. Хотелось большего добиться, хотелось большего достичь и получить, лишь бы он, человек, что оглаживает его ладонь, мог разъезжать в дорогих поездах, есть сладкие лакомства и пить заграничное вино. — Я хочу открыть пекарню, — внезапно начал Карэй. Бёрди удивлённо вскинув бровями и заулыбался. — Что, прости? Ты хочешь открыть пекарню? — Да. Я давно подумывал над этим и даже знаю где.       Толстосум восторженно сжал его ладонь, светясь то ли от счастья, то ли от солнечных лучей, что падали на его белые непослушные волосы сквозь маленькое окно купе. — Я так рад! Когда всё окончится, я бы очень хотел помочь! Я бы мог вложить некоторые активы и найти… — Нет, — холодно перебил сутенёр. — Я сам хочу этим заняться. Я не против твоей помощи и идей, но я не смогу принять финансы, которые по праву твои.       На лице Бёрди едва промелькнула удивлённая эмоция, но после скрылась за пониманием и добродушной улыбкой. Сжав сильнее ладонь, он тихо проговорил: — Как тебе будет угодно, дорогой. Лишь бы ты был счастлив.       День съёмок тянулся дольше обычного, словно засахарившийся мёд стекал по стенке банки. Каждый лишний шорох отвлекал, любая внезапная мысль сбивала. Яркий искусственный свет ослеплял янтарные глаза, а холод пронизывал насквозь, заставляя Кроули чувствовать себя ещё более уязвимым и изолированным.       Каждый лишний кадр вытягивал силы и тяжёлые вздохи, подталкивая к мыслям бросить всё и уйти. Голова, ранее гудевшая от вопросов и рассуждений, сейчас закипала от боли. Горький вкус от таблеток на языке уже нисколько не беспокоил.       Никогда прежде рыжеволосый не радовался тому, что он может уснуть где угодно и как. Даже сейчас, развалившись на небольшом кресле в гримёрке, тело горело от боли и усталости, а сон затягивал в царство небесных замков. Опрокинув голову на край спинки, Кроули без всяких гнетущих споров в мозгу позволил себе наконец расслабиться. Телефон, лежащий на краю стола, завибрировал. “Ты будешь участвовать в шоу?” – Пернатик.       Едва подвигав телом, актёр протянул худощавую руку к устройству. Только глаза смогли вчитаться в текст, как мысли, ранее покинувшие рассудок, запрыгали как шарики, отбиваясь от стенок мозга. Промогавшись пару раз, мужчина заёрзал по креслу и нажал на вызов. Долгие гудки оборвались. — О каком шоу ты говоришь? — утомлённо спросил Кроули, потирая переносицу подушечками пальцев. — Ток-шоу Джошуа Миллера, — донеслось с той стороны. — А должен был? — Ну.. — протяжно замямлил Азирафаэль, — Гавриил сегодня сказал, что нас пригласили. — Видимо я забыл..       Тишина воцарилась в двух небольших гримерных, медленно наполняясь чувством лёгкой неловкости. Непривычное ощущение словно касалось по самые лёгкие, сжимая их и не позволяя выдохнуть лишний звук. — Хм.. Если так вышло, что выйдет пилотная серия.. Может посмотрим её вместе? — неуверенно спросил белокурый. — Почему бы и нет.. Я ещё не знаю, когда будет время, но обещаю посмотреть её с тобой. — Я рад это слышать, дорогой, — ответил Азирафаэль. Было слышно, как его мягкие губы расплылись в радостной улыбке, от чего Кроули сам непроизвольно и безмолвно улыбнулся в ответ. — Не хочешь проехаться куда-то? — Прости, Энтони. У меня ещё масса дел, может лучше на выходных? — Как скажешь.       Глубокая ночь, подкравшаяся и выпрыгнув слишком быстро, осела на шумящий голосами Лондон. Сьёмочная группа разбредалась кто куда по сторонам, а уставший Торн и вовсе после сьёмок уснул в салоне своего авто.       Стоило рыжеволосому переступить порог павильона левой ногой, как резкий смердяще-кислый аромат одеколона въелся в его обоняние, словно сокрушая самый сильный удар прямо в лицо. Покрутив головой по сторонам, актёр заприметил давно знакомую и раздражающую его фигуру.       Стефан, молчаливо стоящий у выхода, обернулся на него и сверкнул серыми глазами. “Чего уставился?” — пронеслось одновременно в их головах.       Плюнув на нежеланного встречного, Кроули ушёл к авто.       Едва видимые звёзды, такие далёкие и холодные, тускло сверкали на тёмном бескрайнем небе. Тишина пригорода влекла и окутывала своим покоем. Одинокие машины, проезжающие навстречу, слепили глаза яркими фарами. Высокие ели, покрытые слоями снежных одежд, быстро проносились вдоль.       Хлопнув дверью авто, Кроули ухватил стопку сценария крепче в руки и подошёл ко входу в дом. Только ключи вошли в замочную скважину, рука быстро попыталась прокрутить их внутри, но замок не поддался. Актёр удивленно покосился на дверь и лёгким нажатием на ручку открыл её. “Открыто?” — пронеслось в голове.       Холод и лёгкая паника медленно оцепеняла тело, поднимаясь с дрожащих от боли икр выше к бёдрам и туловищу. В рассудке резко вспыхнувшим пожаром метались догадки. Окоченевшая от мороза ладонь толкнула дверь.       Яркий свет из глубины дома буквально сразу привлёк внимание на себя, вынуждая мужчину переступить порог. С каждым напряженным шагом, в голове образовывалось всё больше мыслей и предположений. От самых обыденных до самых невозможных. Даже бредовая идея, что всё-таки холодильник-убийца ожил.       Приближаясь к кухне, с которой падал свет, Кроули даже не замечал, как затаил дыхание и замедлил шаг, чуть ли не крадясь по собственному дому. Тишина пугала. Пугала так сильно, что в какой-то момент рыжеволосый даже стал молиться Всевышней о его спасении.       Шаг. Только глаза панически запрыгали по ярко освещенной кухне, как взгляд остановился на фигуре со сверкающими карими глазами. Руки предательски задрожали, выпуская смятую стопку сценария из пальцев. Бумага, едва разлетаясь по сторонам, зашуршала и громко упала на холодную плитку кухни. — Привет, Энтони, — тихо прозвучал до боли знакомый и ненавистный ему голос.