Язвительные языки

      Мчать не очень-то и быстро по оживленным улицам Лондона Кроули ещё не доводилось. Да и при этом не сидя за рулём, расслабившись всем телом на шоколадном водительском месте. Вжимаясь как можно сильнее в пассажирское сиденье авто, он уже трижды ворчливо пробубнил, что доехал бы сам на машине гораздо быстрее. Благо можно было курить. Притянув сигарету к губам, мужчина поджёг край. Возмущенный взгляд голубых глаз блеснул на него из-за широкого плеча впереди. Белокурый актёр стянул маленькие очки для чтения и убрал книгу подальше от жара сигареты. — А ты бы не мог потерпеть? — тихо, с опаской спросил Фэлл. Рыжеволосый бросил на него удивленный взгляд и вскинул одну бровь. — Некоторое время назад тебя это не так задевало. — Я тоже хочу, — ещё тише сказал он. — А в чём проблема? Мы тут одни. Водителю вообще плевать. — Я так не могу. — Значит терпи, раз твоя судьба быть мучеником.       Фэлл недоверчиво отвернулся и откинулся на кресло сиденья. Рукой потрепав белую копну волос, забавно распушив края, он отвернул голову к окну. Кроули жадно ловил каждое движение, а после заострил взгляд на открытую шею, нервно покуривая в предельно критической близости от предмета вожделения. Аккуратно приблизив лицо, Энтони затаил дыхание. — Ладно, — тихо простонал Азирафаэль и обернулся, будто искусился запаху сгоревшего табака. От увиденного, губы расплылись в нежной улыбке, а пухлые щёки едва прикрыли глаза. Кроули, развалившись всем телом на сиденьях, открыто изучал его лицо, потягивая табачный дым. — Что? — удивленно спросил Фэлл, не прекращая улыбаться спутнику в лицо. — Ничего. Красивый нос, — очень спокойно произнес тот. — Вот, держи.       Кроули протянул пачку ментоловых сигарет. Фэлл великодушно отблагодарил его лучезарной улыбкой и коротким кивком, после всовывая сигарету в розовые мягкие губы. — Ох, не найдется огня? Не думаю что смогу найти в сумках свою зажигалку. — Найдётся.       Кроули быстро поднялся, нежно взял за широкие плечи и медленно притянул к себе. Рыжеволосый аккуратно покрутил губами так, что края сигарет соприкоснулись, словно в лёгком поцелуе. Жар быстро распространялся на сухую табачную трубочку. Ощущая горячие крепкие руки на своих плечах, Фэлл боялся двинуться, чтобы не нарушить процесс передачи как человеческого тепла, так и табачного огня. Это ощущалось чрезмерно интимным. — Вот, — вымолвил Кроули и отпрянул, улыбаясь содеянному. — Спасибо, — краснея, выдавил Азирафаэль и взял сигарету в пальцы.       Лёгкая смущенная тишина повисла в лукавых улыбках. —Я, кстати, даже рад, что мы едем в таком комфортабельном автобусе, — выдыхая дым, тихо проговорил Азирафаэль. — Не любишь поездки на машине? — Ох, нет-нет. Я очень люблю, честно, — будто оправдываясь протараторил он. — Раньше я любил снимать дом на колёсах и разъезжать по заповедникам, к озёрам, к морю. Эта обстановка навевает мне приятные воспоминания. — Но.. — Но? — Всегда есть очередное “но”. Ты же не мог разлюбить это дело. — Ох, да, когда появился Адам, то дело пришлось бросить. Я надеялся что он вырастет и будет так же со мной отдыхать. Но ему больше нравились развлечения его матери, нежели отца. А после начались серьёзные сьёмки и..       Радость в голосе Азирафаэля постепенно сменялась тоской и грустью. Глаза медленно опускались в пол как у маленького мальчишки, нашкодившего в школе. — А друзья? Знакомые там, родственники? — Ох, дорогой, это тоже их не интересует. По крайней мере, не в таком масштабе, как я люблю, — Кроули заинтересованно вскинул бровь. — Так расскажи. — О, я так любил останавливаться у Бьюл Уотэр. Я арендовал большой дом на колёсах, брал уйму книг, в частности Дойла и Кристи. Я мог останавливаться там неделями, изредка заезжая в небольшие городки за продуктами. А по вечерам гулял у озера, едва трогая воду.       Неосознанно прикрывая глаза, он вспоминал лёгкий весенний ветер, что обдувал его тело и растрёпывал и так пушистые белые волосы. Запах свежезаваренного чая с мятой бодрил по утру, а к вечеру – убаюкивал мягкое тело в небольшом кресле у озера. Тогда Азирафаэль совершенно не боялся быть узнаваемым кем-то, поэтому спокойно общался с такими же туристами, как и он сам. Чистое ночное небо покрывалось таким количеством звезд, что он часами мог разглядывать небесные тела, выискивая созвездия.       Но были не только ясные дни и ночи. Осенний вечер хмурился большими томными чёрными тучами, разрываясь проливным дождём. Гремел гром, и молнии сверкали из облаков, будто сам Зевс, направлял их в зеленистую местность. Ветер задувал так сильно, что в озере образовывались высокие, по тихим меркам, волны, что выступали из берегов. Благо тогда Азирафаэль уже сидел в салоне авто, уткнувшись в книгу. Даже такая погода его радовала, ведь он тут, далеко за городом, где чистый воздух вдыхается так легко, а люди приветливо добры. — Ну да, перья же мочить нельзя, — умозаключительно сказал Кроули, будто обосновывая слова Фэлла. Белокурый лишь нежно улыбнулся. — Был случай, когда я предложил жене поехать со мной, но она, посчитав эту затею не слишком умной, сочла меня за любителя экстремальных поездок. Да, отчасти она была права. — Что тебе мешает поехать туда опять? У тебя не каждый день сьёмки, да и если захотеть, то из Торна можно выбить десяток дней отдыха. — Я уже не могу просто взять и уехать. Да и купального костюма у меня нет, — рассмеялся Фэлл.       Дорога выдалась такой долгой, но заливаясь красочными рассказами, они потеряли счёт времени, выпили весь безалкогольный бар и даже съели последнюю пачку орешков, которые рассчитывались на водителя.       Выходя из нагретого автобуса, актёры обернулись. Вся съёмочная команда уже разбрелась по своим большим деревянным усадьбам. Пахло свежестью и чистой природой, а лёгкий ветер завывал над головами. Небольшой пруд в паре десятков ярдов от них, журча, перетекал в каменистый ручей.       Азирафаэль восторженно замер, изредка хлопая ресницами. Лёгкие наполнялись холодным воздухом. Будоражаще сладкий аромат донёсся до его нежного и чуткого обоняния. Он обернулся.       Кроули, будто возвышающаяся статуя, осматривался по сторонам, а его волосы развевало на ветру. Сладкий вкус ванили доносился от локонов. “Когда он начал пользоваться такими сладкими духами?” — пронеслось в облачной голове. — Извините? — донёсся голос где-то сзади. Мужчины, вздрогнув, обернулись. Щупленький парень, стоявший перед ними с планшеткой, испуганно улыбался им. — Кристиан? — улыбчиво проговорил Фэлл. — Пройдемте со мной. Я покажу Ваши номера.       Актёры доверчиво развернулись и пошли за пареньком, оглядывая местность. — Кто это? — тихо шепнул Кроули на ухо. — Это помощник организатора. Ты что, ни разу его не встречал?       Рыжеволосый издал несвязный бубнёж, смысл которого, вероятно, даже Господу не распознать.       Шаг за шагом они приближались к одному из деревянных домов. Закруглённые тёмные доски поблёскивали в солнечных лучах. Строение окружала пара троек кустов роз, и газон ещё зелёной травы. Остановившись перед самым порогом, Кристиан обернулся. — Я, надеюсь, вам сообщили, что ваши номера в одном доме? — Что?! — выкрикнули одновременно актёры. — Ох, это единственный дом такого класса. — Может ты лучше в автобусе поспишь? — ядовито выплюнул Кроули и повернулся к Азирафаэлю, поправляя очки. Тонкие губы расплылись в язвительной ухмылке, сверкая зубами. — Не вредничай.., — утомлённо выдохнул Фэлл, — ты всё равно будешь меня видеть целыми днями. — Ага, а ещё слушать твой ночной храп. — Простите, — встревая в язвительный диалог, тихо проговорил Кристиан, сжимая планшетку в руках. — Ваши комнаты находятся поодаль друг от друга и никто не будет слышать чей-то храп.       Кроули жалобно простонал и вошёл внутрь.       Прогуливаясь у ручья, Карэй и Бёрди, молча бросали взгляды на окружающую местность. Зелёные луга сменялись высоким густым лесом, в котором постепенно скрывалось заходящее пылающее солнце. Ветер легко раздувал плащ Бёрди, и холод, кружащий рядом, никак не будоражил его тело. — Я вырос тут, — резко подал голос белокурый. — Это моя земля. Карэй удивленно поднял янтарные глаза, вновь осмотревшись по сторонам. — Что? Именно тут? — Да, — в коротком ответе явно слышалась печаль с лёгкой примесью радости. — Почему ты не рассказывал мне об этом? Я думал что.. — Не знаю. Вероятнее всего, что я не чувствую себя тут дома. Нет того уюта, который я ощущаю в своём саду или ещё где-то..       Голубые глаза наполнились воспоминаниями и горестью, подрагивая от слёз. Фрагменты из детства, словно копьями, вонзились в мягкое тело, накрывая волной с головой. Губы дрогнули в едва уловимой улыбке. — Там, — указав на небольшой мостик у пруда, — я постоянно сидел, когда родители очередной раз устраивали перепалку между собой. Не особо хотелось находиться при всём этом. Сам, думаю понимаешь. — О, да, мои тоже любили устраивать мордобои. Но я рад, что они не искали меня, когда я пропал. — Почему же? — Я не могу сказать, что мать любила меня. Отец души во мне не чаял, я был его гордостью, пока в воскресной школе я не вытворил кое-что. После он меня возненавидел. — А мои меня просто не любили. Они уважали меня, дали образование и помощь, но той самой любви между детьми и отцами, о которой я мог читать в каких-то романах, я не видел. Может я был глуп, и с помощью контроля и уважения, они показывали это? — Любовь не причиняет зла.       Бёрди замолчал. Не найдя в голове ответа, он продолжил шаг по каменистой дорожке вдоль пруда, изредка вслушиваясь в пение птиц. — У меня было два друга, — снова начал толстосум. — Уильям и Уилберт. Два брата, сыновья местного викария. Мы однажды купались в пруду и Уильяма укусила рыба, — легко засмеявшись, он отчётливо помнил напуганные глаза старого друга. — Теперь он русалка, ставлю сто фунтов, — лукаво улыбнулся Карэй, изредка посматривая на своего друга. Тот рассмеялся сильнее. — Ох, мы боялись даже подходить к воде ещё пару дней. Но когда викарий уверил нас, что опасности нет, мы обрадовались и побежали к пруду. А потом нас увидела мать. Она прогнала их, а меня, как несдержанного и слишком амбициозного юношу, наказала за столь дерзкие выходки, и посадила на полугодовой домашний режим. А после и вовсе сослала во Францию.       Карэй, опятивше, молча проморгал. Пытаясь выискать хоть одну эмоцию на белоснежном лице, он недоумевающе издавал лишь гласные звуки. — За что? За то, что ты просто купался в пруду? — Нет, конечно нет. Я из знати и мне по чину не положено иметь связи с простолюдинами.       Карэй сморщил лицо, как только последнее слово вырвалось из уст Бёрди. — И что? Это же просто дети! Тебе же было с ними хорошо. — Верно. Поэтому, после долгого заключения, я передал весточку через служанок, и объяснил им положение дел как “вынужденный отъезд”. Спустя годы, когда вернулся, я не искал их, хотя хотел. Может мне улыбнётся удача, и на время пребывания тут я смогу найти их.       Тяжёлая рука упала на широкое мягкое плечо, покрытое слоями белоснежных и кремовых дорогих тканей. Тепло, словно током, прошибло тело, оставляя приятный осадок внутри. — Ты найдёшь их, обещаю, — сутенёр расплылся в нежной улыбке. Янтарные глаза блистали золотом на последних солнечных лучах. Длинные рыжие волосы едва развевались на ветру. Бёрди улыбнулся в ответ. Он бы так и стоял, впитывая нежность таких любимых и родных глаз, не позволяя отстранить его руку от себя. — А теперь, когда выдался такой великолепный шанс.. — игриво продолжил Карэй и хитро улыбнулся, — как насчёт поплавать? Я надеюсь, страх быть укушенным рыбой у тебя пропал.       Толстосум не смог сдержать голоса и с той же силой рассмеялся, слегка сгибаясь. Сутенёр стянул с себя синюю рубашку, бросая её на холодную землю у пруда. — Я не могу. Прости, Карэй, — хихикая, ответил толстосум. — У меня нет плавательного костюма. А ещё рыбки в том пруду меня пугают, — лукаво дополнил тот. — Будто костюм на любой случай я ношу при себе.       Карэй стянул лёгкие потрёпанные от дороги брюки и кинул их рядом. Попрыгав с ноги на ногу пару раз, сутенёр развернулся к мостику и с разбегу прыгнул в воду. Осенний пруд был прохладен, что сказать. По тощему телу прошлись крупные мурашки. Выныривая головой из воды, Карэй радостно крикнул: — Давай, Бёрди, тут никаких рыб нет! Я проверил! В пруду кусаюсь только я!       Белокурый, улыбаясь, подошёл к краю моста, слегка сгибаясь в теле. Довольно наблюдая за плескавшимся другом, чьи волосы растекались словно лава, он медленно поддавался соблазну прыгнуть в тот же миг. И плевать, что любимые туфли расслоятся, а кардиган, как и вся остальная одежда, будет испорчен. — Не искушай меня, — хитро воркуя, проговорил тот. — Это моя работа.       Ветер проносился среди полей и лугов. Сумерки, давно опустившиеся на землю, медленно перетекали в ночь, и на небе постепенно проявлялись первые звёзды.       Кроули, влажный и трясущийся, укутывался полотенцем и махровым длинным халатом, а поверх всего – ещё и пледом. Дрожаще держа уже которую кружку чая в руках, он едва заметно перепрыгивал с ноги на ногу. Холод пробирал его тело насквозь. Лишь представить: взять и додуматься согласиться на плаванье в середине октября. Нет, ну точно бессмертный отъявленный актер. Не желая уходить куда-либо, он молча продолжал смотреть за игрой Фэлла, стоя близко к машине, что привезла технику к пруду. Резкое желание попросить белокурого актёра обнять его и согреть, вырвалось багряной краской на и так красном от холода лице. Он хотел позволить себе представить это лишь на один крохотный момент.       Мягкие тёплые руки охватывают его кольцом, прижимая к горячей широкой груди. Размякая в нежной хватке, словно сердцевина зефира от костра, он нежно припадает лицом к белому плечу, вжимаясь как можно сильнее, чтоб согреться. Оба укутанные тяжелым пледом, они лежат на мягкой кровати, вслушиваясь в равномерное спокойное дыхание. Ноги переплетаются между собой. Ванильный запах смешивается в воздухе с ароматами мятного чая.       Страдальчески тихо простонав, что иллюзия всё же нереальна, он заметил что Фэлла перед глазами уже нет. — Кроули, — громко позвал кто-то. Он обернулся. Азирафаэль в десятке ярдов от него, шёл к нему, неся что-то в руках. — Ну ты идиот! — уже более обеспокоено вскрикнул он. — Э, чего это я идиот? — возмутился рыжеволосый актёр, стараясь сдержать дрожь от холода в голосе. Фэлл подошёл куда ближе, чем сам расчитывал и тыльной стороной ладони дотронулся до загорелого лба. Поистине горячая рука нежно прошлась по его коже, спускаясь к щекам, легко касаясь шеи. Кроули вздрогнул. — Ты чего удумал? Прыгнуть в воду! Я так был удивлен, что чуть не упал! — встревоженно затараторил он, убирая руку от чужого лица. Кроули внутри жалобно простонал. Он так хотел, чтобы это не кончалось. — В каком это смысле? А лодка с оператором тебя вообще не смущала? — удивленно вскрикнул тот, сухими руками прикуривая сигарету. — Лодка-лодка.. Да я думал, что она лишь меня снимет, а ты в павильоне поплаваешь!       Азирафаэль накинул большое полотенце на рыжую голову, бережно кутая и пряча все влажные тёмные пряди, с которых по прежнему капала вода. — Ты.. ты чего? — немного удивлённо и смущённо спросил Энтони, не сразу осознав, что тот делает. — О, ты уже мозги себе отморозил! Идём в дом! — указывающе сказал Фэлл и рукой подтолкнул мужчину к зданиям.       Молча, будто повинуясь всему, он быстро шагал, ощущая крепкую руку на пояснице сквозь слои. Внизу живота уже свойственно сжалось. Сухое бельё постепенно растягивалось, отчего мужчина сам ускорил и так довольно быстрый шаг. “Только не сейчас!” — взмолился он, надеясь что это лишь кажется. Дурное воображение и только. Переступив порог дома, Кроули рывком улетел наверх в спальню, не обронив и слова благодарности Азирафаэлю.       Упав в тёплую постель, рыжеволосый лишь вздрогнул, ощущая фантомные касания на своём лице. Желанные и такие лёгкие, что едва возможно уловить. Ощущая горящие участки кожи, он провёл пальцами.       Стоп.       Настолько резкая волна осязания накрыла его с головой такой силой, что он подорвался с кровати в одном белье.       Фэлл волновался. Фэлл волновался за него.       Даже сквозь язвительные речи и обыденно обидные высказывания, он, Азирафаэль, показывал свою взволнованность и обеспокоенность. Он прибежал к нему, набросив на того ещё одно полотенце и бережно укутал влажную голову. Он провёл его в дом и, о боже, так трепетно касался его лица, словно боясь навредить.       Но почему? Почему сквозь неприязнь и негативные слова, которые намеренно говорил, Азирафаэль делал всё это? Почему он переживает? Может это синдром “спасателя”, который есть у свойственно добрых душ? Или таким образом он пытается угодить за ту ситуацию в больнице? Или всё вместе? Или..       Кроули схватил полотенце и вышел из комнаты. Направляясь к единственной в этом здании ванной, до ушей донеслись странные звуки из другой спальни. Осторожно подкравшись практически бесшумно по тёмному коридору, он вслушался. Тихие, словно душащие, стенания едва доносились до ушей.