Золотой цветок

      Мы стали приезжать в Сяньлэ несколько раз на год, часто видясь со всеми знакомыми. А в скором времени к нашим с сестрой поездкам присоединилась и матушка (ей уже разрешил отец), и она весьма славно сдружилась с государыней Сяньлэ. Ей-богу, они были похожи на двух лучших подружек детства, имея при этом много отличий и схожестей. Счастье обуревало каждого, и мы все были довольны таким укладом: приезжать через каждые два месяца, сплетничать со всеми знакомыми, рассказывать тайны государства, а потом уезжать, в душе ожидая нового приезда. Так продолжалось до того момента, пока Гэгэ не вознёсся на Небеса, прибыв сразу после победы над какими-то демонюгой. Прямо в ту же ночь, не попрощавшись и несвидившись со многими. Все скорбили, но с тем же и радовались, казалось лишь мне не нравилось произошедшее. Ведь какая это радость, если мы с ним расстаёмся? Будто в копилку с ним пропали и Фэн Синь с Му Цином. Тотчас замок будто поредел, а мир наполнился неугодностью. Пусть эта троица и получила то, что должна была: ещё больший почёт, служба, место на Небесах, но что-то упрямо говорило мне, что добром это не кончится. Я же упрямо продолжала заниматься фехтованием и вскоре преуспела в этом, не раз и не два повторяя движения братца. Эти приёмы были родными, сильно напоминали мне время, когда все мы ещё были вместе и нередко проводили время за тренировками, бранясь по поводу и без. Также в свои тринадцать лет я уже находилась в какой-то там должности, каталась на лошадях, вела военные дела и имела очень высокий рост для девчонки тринадцати лет. Не слабо, да? Конечно я была неважным человеком, ведь как принцессу меня не особо слушали, да и на поле боя не пускали, за то нередко сами генералы приходили ко мне за советом, который не был лишним. В скором времени я стала самостоятельно разрабатывать планы грядущих воин и расстановку бойцов, что получалось у меня неплохо. Мной начали гордиться и ставить в пример. Вот и всё. Этого было достаточно. Я отбилась от прошлого, где за моей спиной проносились недовольные шепотки, грозящие перейти в ругань. Разумеется находились люди, которым не нравилось моё положение, как же так могло получиться, что женщина, да ещё и малолетняя принцесса пытается управлять войском?! Однако, кажется отцу было легче с этим смириться, ведь в конце жизни он вообще разленился. Не знаю, как так получилось, но и росла я быстрее сестры, чуть ли не обгоняя её в росте. Сяомин же наконец стала наследной принцессой и ей уже начали подыскивать жениха за границей, стараясь продать будто товар на базаре да подороже. Моё недовольство в тот день было слышно на другом конце света, то как я ломала золотые колонны, метала и стреляла грозами, будто лютый мертвец, но отец был непреклонен. Всё уже было решено, ведь о красоте старшей сестры слогались легенды, известные далеко за пределами дворца. Так и получилось, что один потенциальный паренёк нашёлся, правда в момент его приезда я переломала все повозки, на которых он приехал и при народе вызвала на битву, в которой заставила его пасть на колени от проигрыша. Ох и скандал тогда был, особенно хорошо мы поругались с отцом... вспоминать не хочется. В общем мир двигался и ничто не стояло на месте.       Вот и сейчас под громкие иго-го лошади я мчалась прямиком в храм Се Ляня, где хотела поскорее произнести молитву. Новый и неожиданный приезд в Сяньлэ, который я спланировала наперёд, оставив матушку и сестру в повозке, которая должна была приехать только через пару часов, а сама... было понятно. В скором времени передо мной показались ворота с изящной резьбой. Они грешили золотом (втайне я пустила слюну), открылись и, передав коня в нужные руки, я зашла внутрь. Все люди сидели на коленях, как олухи, молясь и почитая золотую статую брата, кажется старикашке приснился брат, когда тот просил всех садиться перед ним на колени и молиться... или не так... я не помнила всей истории, но с того времени каждый, кто хотел поклониться Гэгэ садился на колени прямо на голые полы. Изваяние же сияло, отражая лучи солнца, всё здесь озарялось золотистым маревом. Но вскоре прихожие увидели меня и поклонившись, выбежали одной большой гурьбой. Я прошла дальше, также сев на колени перед статуей и скрестила руки в почитаемом жесте.        – Здравствуй, брат. Я надеюсь, что у тебя на Небесах всё продвигается хорошо и твоя жизнь, подобна золотой яшме, несущей справедливость своими отблесками золота. Мне говорят, что я стала старше и умнее, хотя, – ухмыльнулась. – Мне самой так не думается. Скоро должна начаться проблема с войсками, и я вновь пойду разбираться, всё же... на меня рассчитывают люди Сяньлэ, – я сжала руку в кулак, почувствовав улыбку на губах. – Я делаю это не из-за задиристых порывов характера! Нет, просто... мне хочется. Я молю тебя, братец... хотя бы иногда...       – Князь Сяоцзын! Князь Сяоцзын!       Внезапно со стороны входа послышался шум шагов и внутрь буквально заплыл тот, кого я ожидала увидеть здесь перво-наперво. Ци Жун со своими криками покачивался из стороны в сторону, делая то же самое с его зелёным фонарём в руках. Сейчас он и впрямь был похож на «князя», показывая это своими роскошными одеяниями и ореолом богача, чертово золото! В руке его всегда находился зелёный фонарь (как сейчас) со вставками стеклянной глазури, который он всегда преподносил Гэгэ. Я сжала руку в кулак. Если не считать глаз, то Ци Жун казалось, был очень похож на братца, но в его глазах плескалась очевидная резкость и упёртость характера, делая их абсолютно разными личностями.       – Доброе тебе утро, – со смешком выказала я, все ещё стоя на коленях.        Ци Жун вопросительно приподнял бровь.        – А ты здесь чего забыла?        Я лишь кивнула, вновь развернувшись к золотой статуе. Что ещё можно было делать в храме божества? Прошло немало времени, прежде чем он, аккуратно шагая по полу, сел рядом со мной, начиная кланяться статуе. Пока он бормотал свои причитания, меня начало одолевать предчувствие чего-то нехорошего. Чего-то, что вскоре должно произойти. Пока я сжимала руки в кулак, Ци Жун уже начал наносить мазки на фонарь чтобы что-то на нём написать. Разумеется, это как всегда окажется что-то хорошее, так как он слепо следовал указанию Се Ляня, когда тот пришёл ему во сне. Вот и сейчас он не переставал его исполнять. Наверное, одна лишь я не видела брата после вознесения.       – Что за дрянь? Ты ослеп или сдох, пока стоял? Не видишь, что надо убраться с дороги?        Я резко открыла глаза, вновь вспомнив где нахожусь. И посмотрела в сторону брани, которую направлял Ци Жун. Я не видела его уже довольно большое время, поэтому не могла с точностью сказать – изменился кузен братца или нет, но теперь, могла крикнуть на всю округу, не боясь ничего. ОН НЕ ИЗМЕНИЛСЯ!       Объектом нацеленной брани оказался молодой мужчина в лохмотьях, явно старше Ци Жуна, который нёс на спине дорожный свёрток, уж со стороны было не ясно, еда ли там, или что похуже. Он выглядел весьма уставшим, дорожная пыль сидела комьями, но взгляд... взгляд оставался чётким и пронзительным, это был взгляд человека, который прошёл через огромные трудности и встретился с невероятными проблемами.        Он спросил:       – Что это за место?        Я ответила:        – Дворец Сяньлэ, храм наследного принца, – Ци Жун (который стоял уже у меня за спиной) сжал руку в кулак, да так сильно, что был слышен громкий хруст, видимо он подавлял не самые прекрасные чувства. Я сделала шаг вперёд и, мягко улыбнувшись, спросила:        – Вы устали?       Хотя я и улыбалась, но тревога и враждебность плескалась даже в моих глазах. Я всегда была начеку, ведь столкнувшись с ударами в спину, больше не могла не поглядывать назад.       – Храм наследного принца? – будто он не услышал моих слов. – Значит, это и есть императорский дворец? – он взглянул на золотую величественную статую Гэгэ, которая ужасно контрастировала с его бледным лицом и измождённым видом. – Это золото?        Видимо из-за убранства, которое и вправду казалось невиданным, мужчина спутал храм с императорским дворцом. Откуда-то подоспели слуги, которые принялись прогонять мужчину со словами:        – Конечно же, золото. Храм наследного принца – это божественный храм, а не покои принца в императорском дворце! Ты даже не знаешь, что это за место? Да откуда ты взялся, дикарь?        Он спросил:        – А где же императорский дворец?        Ци Жун за моей спиной, получив остатки самообладания, не выдержал и сощурился.       – Зачем тебе это знать?       – Я должен попасть в императорский дворец, чтобы встретиться с государем. У меня есть к нему разговор.        Я слышала, как Ци Жун уже еле сдерживает едкий смех, а его слуги не скупились на смешки и замечания. Но я показала ладонью знак молчания, и они нехотя замолкли.        – Сестра, он не должен здесь находиться. Проваливай отсюда, да поскорее.       И впрямь, мужчина спокойной походкой вышел из храма под моим пристальным взглядом. Меня всё ещё гложили сомнения, поэтому я, оставив Ци Жуна в одиночестве молиться Гэгэ, направилась следом за незнакомцем. За мной, кажется начал гнаться кто-то, но храм стал наполняться криками, связанными с золотой статуей, поэтому никто даже не пытался меня задержать.        Спустя довольно большой промежуток времени мужчина остановился в кленовом лесу. Я притаилась за одним из широких деревьев, желая остаться незамеченной, но тут, из-за другого дерева вышел старый монах, который шагал по направлению к мужчине. Они начали разговор, который больше походил на допрос, но этого времени хватило, чтобы незнакомца множества раз оклеветали, прозвали дикарём и, что самое главное, заставили меня задуматься о причине его появления. В итоге я узнала его имя, Лан Ин, а также услышала что именно привело его в Сяньлэ. Он также поведал, что находится в том свёртке и о о происходящем в Юнъани. Благодаря странному монаху, который благополучно расспрашивал мужчину о случившемся, я, находясь за соседним деревом кусала губы в преддверии нехорошего. Засуха, голод, смерть... так продолжалось до тех пор, пока монах не вытащил из-за пазухи тёмно-красную бусину, размером с ноготь. По моему телу прошла рябь, а глаза задрожали. Я нахмурилась. Кажется, кому-то я уже отдавала такую бусину, в таком же контексте... только... кому?        – Возьми с собой, – выдохнул пожилой человек.        И мужчина взял, с каменным спокойствием. Казалось, что он расстался со всеми человеческими чувствами, будто демоны сожрали его душу целиком.        Я лично доскакала до горы Тайцан, храма Хуанзы, дабы разгадать почему государь Сяньлэ не смог помочь простым жителям Юнъани? Неужели обеспечить приток воды, перевезти какое-то количество людей в другие города настолько невыполнимая задача... и оказалась там, сидя прямо перед советником. Он как-то странно хмыкнул, глянув на меня как на маленького ребёнка. Легонький ветерок зашелестел в храме, и советник вздохнул, глубоко нахмурившись.       – Вы знаете о произошедшем в Юнъани?       – Похоже, объяснять придётся вам обоим. Один – ..., другая – командир армии... а всё как дети малые.        Он помассировал точку между бровей, будто не ставя произошедшее ни во что. Ответ с его уст вышел чётким и ясным, понятным подтекстом вещал о невозможности всей ситуации, о том насколько всё тяжело и что ввязываться в это не нужно и не надо. На какие ухищрения пошёл глава государства лишь бы в храмы Се Ляня не поступила ни одна жалоба. Я крепко сжимала руки в кулаки, скрипела зубами, но решить произошедшее не могла. Не я контролирую государство, не я придумываю законы и уж тем более, не я их должна нарушать. Бесит. Как же это меня бесит.        – Надеюсь, Ваше Высочество меня услышало.        Но в тот момент советник смотрел не на меня, а на божественный постамент. Я резко выбежала из зала, ощущая как сжимается сердце. Из зала начали доноситься голос советника, а ещё... тишина. Только близкие к Небесам могут общаться с божествами, поэтому не было ничего удивительно в том, что я не слышала второго голоса. Однако личность его хозяина можно было и не гадать. Я послушно выдохнула и двинулась вперёд, даже и не вспоминая о лошади, на которой прискакала. Прошло немало времени, прежде чем я дошагала до реки Лэ, вода в которой теперь не доставала до края прибрежной насыпи, лишь плескалась, уменьшенная на несколько чи ниже. Кроме того, как поговаривали жители столицы, случилось это вовсе не за последнее время, а уже довольно давно. Прежде я бы не обратила на это внимания, но послушав рассказ советника всё вставало на свои места. Он как всегда был прав. Теперь же я в растерянности стояла на берегу реки, будто о чем-то задумалась. Время от времени мимо меня сновали прохожие. Кто-то мягко улыбался и кивал, кто-то с любопытством пялился, но в большинстве своём люди просто с радостью занимались своими делами. Я не знала, сколько так простояла, пока на небе не собрались тучи, а после вокруг зашумели капли – закапал мелкий дождь.        – Вот ведь не повезло! Дождь пошёл, скорее бежим домой!        – Да уж, терпеть не могу дождь!       – Может быть, он сейчас закончится?        Становилось забавно. Жители столицы при первых каплях дождя старались как можно скорее где-то укрыться, но лишь мне было известно, сколько людей на другом конце Сяньлэ прямо в этот момент молили о скорейшем дожде. Кажется кто-то пытался схватить меня за рукав, предупреждая о том как может промокнуть моя одежда, но я лишь упрямо глазела на тучки над головой.        – Молодая девушка, – обратился ко мне старый даочжан, с грустной улыбкой на лице. – Будет весьма плохо, если вы промочите свой наряд.        Это был тот самый монах, которого сегодня я видела в лесу рядом с Лан Ином, и тот самый монах который... я растерянно кивнула, неуверенно следуя за ним. В скором времени мы добрались до длинной крытой веранды, где толпились ещё пара кучек людей. Они сложили зонтики и весело расхохотались:        – Как хорошо, что сегодня мы увидели, что будет облачно, и прихватили с собой зонтики! Иначе промокли бы до нитки.        – Давно уже не было дождя, наверное, долго собирался, смотри как льёт!        – Ай-яй, ты погляди, и правда – пошёл сильнее! Сейчас превратится в ливень!        Крупные капли падали на землю, разбиваясь брызгами во все стороны. Тёплый и сердечный тон, которым вели свои разговоры прохожие, заставил меня ещё сильнее ощутить, что это – место, где родился и вырос Гэгэ, что это – его народ, который был ему прекрасно знаком. Их доброжелательность и радость буквально излучали ауру Се Ляня, которую я запомнила, видясь с ним день ото дня в более раннем возрасте. Дождь потихоньку начал стихать, и люди, торопясь убежать от следующего брызга непогоды, стали раскрывать зонтики, выбегая из-под беседки. Рядом со мной остался только старый даочжан, держащий у себя в руках красный зонтик, который в скором времени он протянул мне. Я вопросительно приподняла бровь.        – Вы можете простудиться и заболеть, а я уже стар. Возьмите.        И он, будто по мановению какого-то бога исчез, оставив у меня в руках лишь красный зонтик. Я развернулась. Идти к родным не хотелось.       Как вдруг неподалёку от меня оказалась неприметная кумирня. Надписи дуйлянь гласили: «Тело пребывает в страдании» и «Душа пребудет в блаженстве». Сомнений о том, что эта кумирня – храм Гэгэ, не осталось. Я зашла внутрь, опустив зонтик. Там находилась божественная статуя, которая прямо-таки пестрила детской наивностью. Я благополучно улыбнулась, вновь почувствовав прилив сил, хоть что-то смогло меня рассмешить. Подойдя ещё ближе я протянула руку, дотронувшись до белоснежного цветка, которого удерживала в глиняной руке статуя. Наверняка кто-то из детишек по случайности сломал скульптуру, поэтому решили принести настоящий цветок. Тем не менее... возможно так было даже лучше.        Снаружи послышались чьи-то быстрые шаги. Я хотела спрятаться за углом, как чаще всего делала, но в этой маленькой кумирне спрятаться просто-напросто было негде. Оставалось лишь одно. Я быстро надела накидку, склонив голову вниз. В то же мгновение в храм вбежал мальчишка. На вид ему было двенадцать-тринадцать, старая одёжка промокла до нитки, как и сам мальчик. Лицо его обматывали грязные бинты, а правой рукой он старательно прикрывал сжатую в кулак левую, будто бы что-то оберегал. Мальчик стремительно вбежал в храм и только здесь раскрыл руки. На его ладони тихо расцвёл совсем маленький белоснежный цветок. Мальчик поднял взгляд, увидев неизвестного, что стоял, сгорбившись. Разумеется я была похожа на какую-нибудь старушку, у которой не видно ни лица, ни единого участка кожи. Мальчишка на секунду помедлил, но тут же распрямившись, робко прошёл вперёд, миновав мою сгорбленную фигуру. Тем не менее я упрямо продолжала всматриваться в него. Он казался мне знакомым. Будто... хотя нет, наверное показалось. Тем временем мальчик подошёл, приподнялся на цыпочках, взял цветок из руки глиняной статуи и поменял на тот, что держал сам. Неужели он каждодневно приходил в столь неприметный храм и заменял цветок в левой руке глиняной статуи на свежесорванный? Зачем? Я поражённо охнула, и тогда он наконец заметил меня, вновь. Я натянула капюшон потуже, однако это не помешало мальчишке подойти ко мне поближе и хрипло спросить:        – Зачем вы скрываете своё лицо?        Тихо цокнув, я приподняла накидку, показав старческое лицо.        – Не хотелось бы, чтобы на меня лишний раз посматривали.        Хриплый голос лишь доказал в глазах мальчика мой «возраст». Зачем я применила духовную силу перед ним? – не знаю. Но она вдруг появилась во мне и забурлила, поэтому как всегда я в то же мгновение использовала её, чтобы та в следующий раз не дала сбой. Не хватало бы, что бы ещё кто-то кроме сестры знал о моей появившейся силе. Никто не должен. Мальчишка досадно цокнул, словно прикусив язык из-за недовольства.       – А ты почему не поешь фруктов?        Сказав это, пальцем я указала на принесённые в храм «дары» и, будто бы по случайности на худобу самого ребёнка. Наверное он был моим ровесником, но, тем не менее оказался ниже. На столе для подношей Се Ляню оказались положены уже засохшие от времени фрукты и конфеты в блеклых обёртках. Хотя бы такие жалкие попытки могли хоть на несколько часов освободить мальчика от ощущения голода, которое наверняка играло в нём. Но всё же, малыш лишь покачал головой, закусив губу. По его сдержанности, казалось, что он хотел насытиться подношениями, но смущение или восторженность не давали этого. Упёртый какой. Ему что, важнее чтобы какие-то засохшие фрукты всё также валялись на столе, пока не протухли или собственное здоровье? Сомневаюсь, что братец очень сильно расстроится из-за их исчезновения.        – Уродец снова будет ночевать на улице!        – У-у-у-у! Уродца снова выгнали!        – Берегись его! Уродец! Уродец!       Неожиданно со стороны улицы, словно несущие саму резвость, раздавались тонкие голоски детей, кричащих бурные оскорбления. Это совсем не вязалось в голове. Будто они совсем не отдавали отчёт в том, что кричат. Мальчик же отвернулся, крепко стиснув зубы. Я недовольно сощурилась, а после скрипучим старым голосом, наводящим ужас на маленьких глупцов, забранилась:       – А ну все разойтись! – детишки глянули на моё лицо, испещрённое морщинами, напоминавшими шрамы, и лица их вытянулись. Словно они увидели какого-нибудь демона на моём месте. Хотя должна отдать должное, скрипучий голос и впрямь звучал угрожающе.        – А ну пошли! Раскричались тут, – детишки под громкое улюлюканье понеслись вперёд, удаляясь от нас быстрее и дальше с каждой секундой.        Мальчишка, стоявший рядом со мной, шумно втянул воздух через нос и, тихонечко посопев, вдруг прошептал:        – Вам... не нужно было.        – Нужно! – прищурив глаза, я указала ему в сторону уже несвежих персиков на алтаре. – А ещё тебе нужно поесть. А то чего хуже помрёшь от истощения.        – Не могу, – запротестовав, мальчишка нахмурился и сел на землю, буквально в самый пыльный уголок, сглатывая слюну.        И чего он какой странный? Ведь... надо цепляться за жизнь, тем более ему, ещё порядком маленькому ребёнку. Сожаление забилось во мне, свернувшись в чувствительный комок где-то в горле. Он неприятно першил, заставляя слюну стать вязкой. Хотелось пригреть его, мягко, как игрушку на ночь. Однако я не имела права на это, потому что отец не разрешал, а скрывать что-то от него сложно, чего только стоят мои духовные силы. А уж о ребёнке моего возраста, не шло и речи. Я недовольно завела руки за спину и фыркнула. Тот ещё упрямец, с ним придётся повозиться.        – Значит тебе нужна цель в жизни, – пробормотала я, тут же подняв взгляд на мальчика. – Какая у тебя может быть цель?        – У меня нет цели.        – Как такое может быть? Может... может, ты хочешь заработать много денег? Стать прославленным человеком? Какое у тебя могло бы быть потайное желание?        Оборванец застыл, будто его заставили замолчать. Он, казалось, прилагал особые усилия, только чтобы выдать и пару слов на мой вопрос. Словно он сам не знал на него ответа, или никогда не задумывался.        – Защитить одного... человека, – он закусил губу, а на лицо опустилась еле заметная краска. Она донельзя контрастировала с бледной и тощей кожей, поэтому мне не доставило сложности разглядеть её даже в такой темноте.        – И кто этот человек такой?        Он вспыхнул пуще прежнего.       – Он очень умный, добрый... мне бы хотелось, чтобы у него всё лучше н-некуда.        Что за бред он несет?        – Но ведь этот человек – не ты. А что ты хочешь для себя?       – Для себя? Ничего, – он прикусил губу, и будто почувствовав прилив сил, слабо пролепетал. – Только... если... если бы я мог находиться рядом с этим человеком. Часто. Хотя нет! НЕТ-НЕТ! Я передумал, – он сжал руки в кулаки. Спокойствие, только что осевшее, встрепенулось, как богатая дамочка и, взмахнув рукавом многослойного ханьфу, улетела. Я буквально увидела как ветер за пределами кумирни стал сильнее, а мальчишка занервничал пуще прежнего. Дождик недавно прошёл. Но вновь захотел посвоевольничать над этими землями.        Странный. Он очень странный. Но я не решилась опрокинуть слова мальчика, показав насколько они кажутся глупыми и несуразными. Мне не хотелось бы доставить ему дискомфорт, а ещё хуже – неуверенность, которую я только что ему попыталась подарить. Ладно, хотя бы такое желание. Для него хотелось бы исполнить любое.        – Тогда пусть это будет твоя мечта, к которой ты должен стремиться.        Моя рука оказалась протянута. Я передала зонтик мальчику, который смотрел на меня и, казалось, был ни жив ни мёртв. Ручка зонтика успела нагреться, а я наконец – понять, что здесь происходит. Тишина нарушалась лишь звонкими покрапываниями дождя о крышу кумирни. Создавалось ощущение, что она скоро сломается от этого монотонного звука. Я ненароком поморщилась, – может для этого малыша это не так... тяжесть его взгляда оказалась сосредоточена на мне, но мой силуэт уже оказался за пределами кумирни.        – Персики бы помогли.        Старушка медленно вышла из старого здания. Зонтик уже был не в её руках, поэтому серебряный капли небес разбивались о землю, часто-часто дотрагиваясь до спины немощной.        Небрежно брошенная фраза раздалась громким гулом в уме ребёнка. Мальчик широко раскрыл глаз, в котором клубилась надежда и свет. Он дрогнул и тихо-тихо прошептал:        – Ваше Высочество?        Дзюй Лин остановилась, ощущая как мокли верхние одежды. Дождь все ещё был сильным. И, не решаясь больше притворяться, сняла чужую личину. Она вновь оказалась тринадцатилетней девочкой-воином с нравом капризной принцессы. И развернулась. Вся промокшая до нитки, но искрящаяся как огонёк в небе. Улыбка мягко легла на уставшее лицо, глаза заискрились бриллиантами, а золотые волосы оказались растрёпаны. Она глянула на мальчишку, чьё выражение лица не поддавалось описанию. Лишь чёрный глаз блестел на фоне потухшей кумирни, беспристрастно выделяясь. Дзюй Лин до сих пор не знала, видела ли когда-нибудь мальчишку, но всё же позволила себе показаться в истинном облике перед ним.        – Ваше Высочество, – дрогнувшим голосом вновь позвал мальчик и упал на колени. Его глаз задрожал, покраснел, но он не плакал. – Можно... можно задать вам вопрос?        – Разумеется, – неопределённость тяжело осела в сердце. Однако ей и вправду было интересно узнать о вопросе мальчика, даже если тот окажется лишь примесью глупой наивности и детской фантазии. Беспризорник, кажется, только сильнее вцепился маленькими ручками в грязные лохмотья, в которых ходил.        – Мне ужасно плохо! Я каждый день жалею о том, что не могу умереть, каждый день хочу убить всех, кто есть на этом свете, а потом и себя! Моя жизнь невыносима!        Он был смешон и жалок одновременно. В завидной тишине большого города раздавались крики мальчишки, который, казалось, одержим безумной идеей уничтожить весь мир. Его глаза горели яростью, а на щеках проступали красные пятна — следы от борьбы с непониманием окружающих. Он бросал вызовы невидимым врагам, мечтая о победах, которые ему были недоступны.       В его хрупком теле, полном юношеских противоречий, неистовствовал безудержный дух. Этот дух постоянно искал выход, выражая свои чувства в резких и негромких криках. Он метался между мечтами о величии и жестокими реалиями, в которых был одинок. Каждый его крик — это будто срез сознания, отголосок неосуществленных желаний, которые давили на него, вызывая внутренние муки.       Мальчишка задыхался от своих эмоций, окружающие не понимали всю глубину его переживаний. Порой он смущал людей своими высказываниями, которые воспринимались как пустая угроза. Но в его словах была и правда: он действительно чувствовал себя заключённым в собственном теле, с которыми не мог справиться.       Он хотел донести до всех: мир не идеален, и иногда именно это несовершенство вызывало в нём такую ярость. Несмотря на то что он выглядел беззащитным, внутри него разгорался пожар — стремление изменить то, что по его мнению, было неправильным. Этот пожар искал выхода, и единственным способом выражения оставались крики, которые то и дело разрывали тишину.       Он часто кричал, проклиная несправедливость, и, казалось, в этот момент был способен на всё. Возможно, его слова содержали в себе больше правды, чем кто-либо мог предположить. И, несмотря на смех, который вызывали его выходки, он был живым человеком, с его страстями и борьбой. Его мир — это реальность, полная противоречий, в которой смешивались надежда и отчаяние, неукротимое стремление к свободе и безграничная боль от осознания собственной беспомощности. Продолжая сжимать одной рукой зонт, другой он схватил свои оборванные одежды за концы и спросил:        – Зачем я вообще родился? Имеет ли моя жизнь хоть какое-то значение?        – Тебе нужна цель в жизни... – тихо повторила Дзюй Лин, сощурив глаза. Мысли разбегались в разные стороны и нормально мыслить никак не получалось. Только чёрный глаз мальчишки следил за ней с невероятным усердием, будто то было сложным действием для него – отвести взгляд.        Она глянула на кумирню – такую слабую и хилую, что её невольно прошибли параллели – мальчик и это здание.        – Я знаю! – она вскинула руки к верху и яростно сжав те в кулаки, продолжила: – Защищай моего брата! Помогай ему, если понадобится защита – защити. Если понадобится кров над головой – стань ему крышей, добудь еду, и.... будь рядом. Вот моя тебе цель.        Мальчик просипел что-то тихое и что разобрать было до невозможности тяжело. Но он также резко вскинул голову и кивнул. Решительно, тяжело, умело. Это было его надежное обещание, которое он будет исполнять, не щадя себя и своего тела. Мальчишка уверен, что после этого сможет получить жалкие крупицы, но...        – Я рада, – на её губах расцвела улыбка, озарившая воспоминания мальчика. Она вспомнила, неуверенно сжимая концы накидки. Точно. Скоро должна были приехать матушка с Сяомин. Надо поторопиться и добежать до замка государя быстрее их. Дзюй Лин помахала рукой и, припустившись во всю прыть, выкрикнула на прощание: – Спасибо тебе большое за цветы, Се-гэгэ они бы понравились! Пока!        Он так и остался в той маленькой кумирне, насквозь сырой, тёмной и холодной. Она донельзя подходила ему, такому же грязному и оборванному, но никак не юной принцессе, что показалась, как птичка махнув крылом и улетела, оставив маленького оборванца вновь одного. Хотя нет, кое-что она дала ему на прощание. И он будет хранить это со всей нежностью и теплотой, с эгоистичным желанием «лишь бы не пропало». Стало чуть светлее. Мальчишка повернулся к статуе наследного принца и, поклонившись, с жадностью, подобно маленькому зверьку стал уминать фрукты.

*ੈ✩‧₊˚༺☆༻*ੈ✩‧₊˚

       Я прикусила губу, чувствуя как она трескается и буквально раскалывается от прошившей боли. Я нашарила в одном из карманов заколку с гравировкой бабочки, вновь царапая подушечки пальцев.        Не помогло        Сколько себя помню, кроме родителей и своего дома больше я ничего не боялась. То есть... людей. Кто посмеет испугать принцессу величественного государства, дочь тирана и кровавого убийцы? Никто не может даже притронуться ко мне, это было равнозначно смерти, особенно после моего поднятия в плане войн -ложь-. А попытаться испугать, причинить хоть какой-то моральный вред подразумевало виселицу или, что скорее всего, избиение на главной площади нашей столицы. Ко мне никто и не притрагивался. До недавнего времени. После того, как я побывала в маленькой кумирне, миновав большое количество ли, наконец-то достигла королевство дворца, увидев уставшие лица государя и государыни. Я давно не бывала в Сяньлэ, поэтому не видела как они изменились, может по матушке Се Ляня я не заметила слишком явных отличий, но изменения на лице его отца можно было увидеть невооружённым глазом. Некогда чёрные волосы теперь на висках блестели от седины холодным блеском, глаза потухли, а вокруг них виднелись старческие морщины, как от сильной усталости. Он выглядел донельзя напряжённым и измождённым, как я потом заметила после его состояние стало ухудшаться из-за происходящего в Юнъани. Может, он и был величественным государем Сяньлэ, человеком правил до мозга костей, но его напряжение явно выдавали глаза. Не только из-за возможного восстания, но и из-за волнения о своём народе. Когда человек становится государем страны, он не только одевается в роскошные одеяния, вкусно ест и поднимает пиры, нет, на него ложится огромная ответственность. Он является отцом для своего народа, неким подобием Бога, и должен нести свои обязанности, управлять людьми, руководствуясь добрыми намерениями. Нужно быть и милосердным для подачи пряника, а иногда и жёстким, чтобы наказать преступников. И для большинства людей эта ноша является непосильной. Сколько только тиранов было посажено на трон, а о каких и вспоминать было стыдно. Когда же ты управляешь народом, со временем привыкаешь к нему, в душе думая о людях, как о своих детях. И пусть государь Сяньлэ пытался делать безразличное лицо при мне, я прекрасно видела как он переживает. Какие думы обвивают его о бедных людях в Юнъани. Государыня выглядела гораздо лучше. На вид она казалась почти такой же молодой, ведь всё ещё пользовалась дорогой косметикой да и переживала она наверное меньше, чем государь, ведь не многое понимала в самой ситуации. Хотя, если прищурить глаза и долго-долго смотреть на неё, то становилось видно россыпь старческих морщинок вокруг глаз, что ж когда-нибудь старость должна начать свою работу. Пусть это меня и бесило. Видеть знакомых людей, изменившихся в другую сторону было неприятно.        А потом... потом я также увидела матушку и сестру, только недавно приезжих с Бэйцзин.        Мы виделись всего несколько дней назад, но мне казалось, что прошла вечность. Аметистовые глаза Сяомин сверкали молниями, губы были тонко поджаты, а руки крепко держали плечи матушки. Я закатила глаза, всё также не осознавая её действий.        – Цзецзе, ты скорее задушишь матушку, чем поможешь ей дойти.        – Почему ты уехала без нас? – также резко спросила сестра, и по её лицу становилось понятно, насколько она была рассержена.        Даже матушка смотрела в мою сторону с недопонимаем. Никакого осуждения в её взгляде не нашлось, -впрочем, как всегда. Она аккуратно взяла руку Сяомин в свою, поднесла к губам и что-то прошептала, видно пытаясь её успокоить. Оно и ясно. Цзецзе всегда сердилась, стоило мне её не послушать, а в последнее и такое трудное для всех нас время – и подавно. Раньше сестра смотрела на меня сверху вниз, а теперь я чуть ли не догнала её в росте, оставался лишь какой-то жалкий цунь. Поэтому теперь её взгляд казался мне не настолько тяжёлым, как раньше да и сама мысль о её раздражении не вызывало столь сильную реакцию. Всё будто померкло. То же самое происходило и с матушкой. Она совсем недавно бывала у врача, поэтому всё также передвигалась с помощью золотой трости – на царственных приёмах, служанок – в собственных покоях и дворце, а также (как это происходило в момент приезда и сейчас) с руками сестры. Я не удивлена, что её врачом опять оказался какой-то шарлатан с улыбочкой маньяка, который роется в карманах посетителей лучше, чем пишет. Однако могла ли моя мать работать с таким? Да. Она всегда была слишком доброй. А отцу было слишком плевать на ее здоровье.        – Не ругайтесь, девочки, – мягко прошептала она своим доверчивым голосом. Иногда моя мама напоминала мне пятилетнего ребёнка, который не познал мир. Но мама-то его познала, и наступала на те же грабли уже не один раз. Что сама встреча с моим папой, что многое другое. Всего и не упомнить.        – А-Лин, – позвала меня матушка с тёплой улыбкой на устах. – Не хочешь выпить с нами тёплого молока?        Будто это могло меня завлечь. Я фыркнула, сложив руки на груди. Она ничуть не изменилась. Также как и сестра.       – Лин-мэй, отвечай быстрее, мы торопимся, – Цзецзе приулыбнулась, склонив голову набок.        – Откажусь, матушка, тебе нужно выбирать с кем ты хочешь проводить время, а то многие... могут передать тебе свой моральный ущерб.        Настроение было ни к чёрту. Матушка вздрогнула, как пристыжённая и понурив голову, буквально прошептала:        – Я... не хотела тебя отвлекать. Конечно, можешь идти.        Опять это глупое детское выражение лица.        – Нет, я просто хотела прогуляться. Просто... хочется побыть одной.        – Но ты только что вернулась.        – Просто я так себя чувствую.        И развернувшись, ушла. Можно было предположить, что наша встреча после акта непослушания будет не самой прекрасной, но чувствовать на себе два взгляда, которые никогда меня не слушают...        После я отправилась в свою комнату, крепко удерживая в голове последние фразы родных и уставшие глаза матери. Все же не нужно было отвечать матушке так резко. Оставался лишь один поворот и я бы оказалась в своей палате, но тело вдруг дрогнуло, а сердце заплясало. Грудная клетка будто начала разрываться от неописуемого чувства. Что-то не так. Я глубоко вдохнула, попытавшись успокоиться, но выходило, по правде говоря, скверно. Внутри меня что-то тянуло и ломало от мысли, что придётся войти в дверь. Не пытаясь проявиться мои руки сами по себе нашарили заколку на голове, она всегда была со мной. Заостренные кончики кольнули подушечки пальцев, тем самым придавая спокойствия. Поэтому в следующий миг не терпя отлагательств, я буквально рванула вперёд, отворив дверь комнаты с невероятной силой. Также громко она захлопнулась, а моя паника пропала. Комната была всё такой же, здесь не переставляли вещи, не меняли цвет стен. Она принадлежала мне и всегда была готова к моему приезду, сколь неожиданным бы он не был. Знакомый запах лаванды даже насмешил, а окно вновь показывало мозаику из движущихся по дороге людей, крыш маленьких домиков и пустыни, далеко-далеко находящейся от дворца. Это и была Юнъань. А может мне просто мерещилось...        Я повернулась в сторону знакомого стола и заметила записку – та лежала на самой середине мебели с явным пожеланием оставить мятеж или удивление. Впрочем, я была не очень удивлена. И, вскрыв конверт, прочитала что было написано прекрасным чистым подчерком, принадлежащим явно не сестре и не матери.

Пора бы тебе исполнять обещание, Бэйцзин,

Твой друг.

       Что за бред? От нерешительности я подняла взгляд, посмотрев в зеркало.        И там же увидела силуэт в белых одеяних, с раздвоенной маской на лице. И смотрело оно точно на меня.        Моё сердце покатилось камнем вниз, преждевременно ухнув. Только потом я выхватила кинжал и резко развернулась. Но на прежнем месте больше никого не было.        В комнате я оказалась одна.

*ੈ✩‧₊˚༺☆༻*ੈ✩‧₊˚

Мне было страшно

      Впервые за всё пребывание в Сяньлэ я не успокаивалась, не могла спокойно уснуть и, закрыв глаза, забыть про всё. Нет, у меня просто не получалось. Вообще.       Тварь начала появляться буквально везде, повсюду; от неё не было ни прохода, ни освобождения. Я больше не могла отделить реальность от своих кошмаров. Каждую ночь она заставляла меня конструировать мрачные сценарии, в которых тени оживали и начинали ковылять по углам моего сознания. Я слышала её дыхание, тяжёлое и прерывистое, как будто оно исходило из глубин самой тьмы. Сперва это были лишь мелькания на краю зрения, легкие шорохи, которые можно было списать на ветер или воображение. Но чем дольше я оставалась в государстве, тем явственнее становилась её форма. Она выросла из теней, металась между деревьями и нависала надо мной, как грозное предзнаменование. Каждый раз, да когда я просто поднималась в полночь за стаканом воды, мне казалось, что белоликое чудовище наблюдает за мной из углов, прислушиваясь к каждому моему шагу. Моя рука дрожала, когда я освещала тёмные закоулки свечой, зная, что ещё одно мгновение, и я встречусь с ней лицом к лицу. Но её никогда не было видно, только мрак, который густел вокруг меня, как непроницаемая завеса.        – Да вы просто придумываете, Ваше Высочество.       Я попробовала игнорировать её, надеясь, что она просто уйдёт, как делала это прежде. Но тварь, похоже, только ждала, когда я ослаблю бдительность. Она росла, питаясь моими страхами. Даже в компании, среди людей, я чувствовала, как чёрная тень искушает меня уйти в себя, замкнуться в необъятной тьме. Теперь каждый день приносил новости о новых жертвах. Я видела раненых, измождённых голодом и страданиями жителей, которые когда-то были полны жизни. Даже иногда, когда я запиралась в своих покоях и пыталась воспротивиться мыслям, мой разум буквально растапливался от всего.        – Ты плохо выглядишь, Лин-мей. Больше ешь и спи, – ласково пожурила сестра с лицом, полным сострадания.        – Только не говори матери.       С каждой новой ночью мрак становился всё гуще, а страх — всё глубже. В зеркалах я порой недоумевала: вижу ли я себя или она стоит за моими плечами, готовая в любой момент захватить то, что ещё оставалось от меня. Я понимала, что страх – это не просто эмоция. Это живое существо, которое смогло уйти из своих заточений и впустить меня в свою бездну.       Я знала, что должна что-то сделать, разорвать круг своих тревог. Но в ту единственную ночь, когда я решила произнести вслух свои страхи, тварь, казалось, ответила мне. Звуки шорохов усилились, обретая форму шепота. Я замерла от ужаса, понимая, что это была не просто тень. Это была моя сущность, мои скрытые демоны, и теперь они не собирались оставлять меня в покое.        – Что тебе от меня нужно? – слабо просипела я, держа наготове меч. Теперь он всегда находится рядом со мной, прямо под подушкой, будто в ожидании когда я смогу пронзить сердце демона. Оно не спешило ответить на вопрос, просто смотрело на меня из-под своей белой раздвоенной маски, – и я уверена, – улыбалось. – Что тебе от меня нужно?!        Я сорвалась на крик, готовая начать плакать.        – Обещание. Ты забыла? – его голос был полон напускного удивления. Рукава распростерлись в разные стороны, будто оно хотело меня обнять.        Повозка. Первый приезд в Сяньлэ. Как же я могла забыть?        – Поэтому ты должна мне руку помощи, – с какой-то детской интонацией.        Сказать было некому. Помочь тоже. Я была бессильна.        – Но тебе нечего переживать. Если один твой очень хороший знакомый не решит действовать, то я даже не возьму с тебя обещание, – оно протянуло руку ко мне и ласково погладило по щеке. Я затряслась. – Обещаю.        Знакомые командиры смеялись, когда я делилась своими страхами, припоминая, как весело нам было вместе. Они не понимали, что эта тень пронзала каждую весёлую шутку, ставя под сомнение даже мельчайшие радости. Я всё ещё слышала их смех, но он звучал так далеко, словно доносился из другого мира, лишённого этого жуткого преследования. Вокруг меня было светло, золотой дворец был похож на маяк, так как даже я, стоя на конце Сяньлэ, видела его свет. Я глянула вниз, прямиком в пропасть, где и находился выгнанный народ Юнъаня: женщины и дети, пожилые и только родившиеся. Находились мужчины, которые всё ещё не могли принять такое положение дел, поэтому хоть слабо, но ударяли руками по воротам, с гневными криками в придачу. Я смотрела на них и была готова задохнуться – люди были грязными, уставшими и измождёнными. Их лица были самой вершиной отчаяния, ведь сидеть перед воротами значилось ждать смерти. И они не могли. Ведь суждено ли им было без запасов и сил обойти весь город и дойти до следующего? Нет, и это многие понимали. Поэтому в путь пустилась лишь маленькая кучка людей, неуверенная и дрожащая от слабости, но не от страха. Военные рядом со мной были покрыты потом, ведь стояли на обороне ворот уже не первый день. Я закрыла глаза и выдохнула. Надо собраться.        – Кто-нибудь придёт? Нам откроют ворота?        Донёсся до меня усталый мужской голос. Он шёл прямиком из кучи людей внизу, я открыла глаза и впрямь увидела мужчину, державшего на руках маленького ребёнка – красного и плачущего.        – Стража, простите, конечно, но... где же врач?        – Мы подали прошение его Величеству, – ответили те. – Подождите ещё.        Люди под стенами начали волноваться:       – Уж четыре часа прошло! Почему до сих пор нет ответа?        Я с сомнением глянула на военных и тут то в моей голове начали вспыхивать фрагменты мозаики. Я сделала жест, призвав юнъанцев обратить на меня внимание и крикнула:        – У вас что-то случилось?        Народ громко запричитал:        – Да! Ребёнку плохо!       – Нужно срочно позвать врача, а то он может умереть!       – Вот только врача почему-то до сих пор нет...        – Вы дали им еду? – стражники резко закивали. – И они ничего не съели?        Я искоса глянула на нервно поддёргивающихся охранников и материлизовав в кармане маленькую аптечку, спустила верёвку вниз, готовая спрыгнуть в кишащий муравейник. Военные удивлённо охнули и уже хотели что-то предпринять, как я поставила ладонь перед ними. Каждый понял приказ, поэтому замолчал, а я начала спускаться к юнъанцам. Крепко схватившись за верёвку концами сапог и руками, я как мартышка, ловко спрыгнула вниз и оказалась прямо перед семьёй, чей ребёнок был красным как маков цвет и заплаканным до жути. Вокруг меня столпились люди, с интересом и ожившей надеждой, кою потеряли, смотрели, как я взяла дитя в руки и громко запричитала:        – Что же с ним не так?        Хоть некоторые всё ещё косились на верёвку, которая находилась сзади меня всё же никто не посмел подбежать и попытаться залезть. Отец ребёнка глубоко вздохнул и спросил:        – Что же с ним? Вы можете его вылечить?        Я ненадолго замолчала, прикусив губу, а после пустила чаду поток лёгкой духовной энергии. Совсем чуть-чуть, чтобы узнать в чём дело... а потом разинула глаза в удивлении.        – Вы его родители? – уже строго сказала я. Те неловко закивали в ответ. И в тот же миг я выхватила меч из ножен и маленький ребёнок у меня в руках остался без головы. Хотя нет, не ребёнок, а сосуд. И если сам ребёнок был «ненастоящим», то и его родители тоже. Все вокруг меня застыли. Из ребёнка не вытекало ни крови, ни мяса. Он был лишь пустым сосудом, поэтому не имел внутренностей. До этого меня мучали сомнения, может ли ребёнок вообще не принимать еду в период болезни? Я не была профессиональным доктором, но если уж ребёнок был болен, то почему родители ничего не ели в течении нескольких часов? Да даже если я думала неправильно, то почему внутрь ребёнка духовная энергия заливается не как... в ребёнка, а как в пустую чашу? Поэтому прямо все сейчас встало на места.        – П-почему? – «матерь» дрожащими руками закрыла рот. Её лицо подрагивало и она зашлась в реве. Моё лицо оставалось суровым. Люди вокруг меня не пытались хоть что-то сказать, поэтому тоже молчали.        – Все вы это видели? Это не настоящий ребёнок, а лишь пустой сосуд, оболочка, для выполнения задач. А вот для чего он был вызван... И его родители наверняка такие же, – отрапортовала я, поглядывая на окружавших меня людей, все притихли.        А если они настоящие? – раздался чужой голос в голове. Я прекрасно знала кому он принадлежан, но все же дрогнула.        Юнъанцы не совсем доверяли мне, но после веских причин перестали толпиться и разошлись в разные стороны, оставив меня и двух «людей» в большом круге. Я покрепче сжала меч и резко, без страха, ринулась вперёд. Только ветер отдавался в ушах. А потом за мной оказалось два тела, из которых текла кровь и протухшее мясо. Вонь заполнила пространство.        – Но если у малыша внутри ничего не было, то эти двое...        – Нет! – перекрыла я мысли толпы. – Знаете, что такое сосуд? Это ненастоящая оболочка, которую можно заставить делать то, что ты хочешь! И внутри этого сосуда можно засунуть внутренности, правда не свежие, так как в настоящем и живом теле они все ещё... работают, – уже тише промямлила я.        С недоверием, но народ послушал меня.        – Но кому понадобилось вызывать сосуд?       – Да и зачем? Чего этот человек добивался?        – Да какая разница...

Кто?

       Неужели не поймёшь, Бэйцзин? Ты же весьма смышлёная... даже поняла, что это сосуд, просто послушав один мой рассказ из жизни.        Я бы хотела что-то спросить у него, но мой голос бы дрогнул, а люди вокруг посмотрели бы с недоумением.        И всё же это лишь начало.        Никто больше не обращал внимания на меня. Каждый вернулся к своим делам. Я недовольно посмотрела по сторонам. Их абсолютно не смутило присутствие сразу трех нелюдей, которые были созданы противником? Большинство вновь расселось у закрытых ворот и продолжило ждать. Я вновь почувствовала жалкие крохи зла. Что я бы могла сделать? Чем помочь? Никак и ничем. Всё верно. Повернувшись к верёвке, я вновь глянула на неё, ощущая как сердце обливается кровью. Вдруг кто-то задёргал ворот моих одежд и я развернулась, с удивлением глядя на маленькую девочку. Ее личико было грязным, но глаза сияли звёздами. А в руках она держала маленький белоснежный цветок, раскрывшийся от солнечного цвета, отдающий чистым золотом в заходивших чистых лучах. Такой же цветок преподнёс на алтаре мальчик-оборварец, с которым мы виделись. Малышка улыбнулась, её кончики губ приподнялись в безмятежной форме, и она протянула мне цветок.        – Спасибо вам.        За что?        Её уже впалые детские щёчки покраснели, и она припустилась бежать, пока не оказалась рядом с кружком детишек, которые смотрели на меня точно также. С благоговением и счастьем в глазах. Они ещё были детьми, поэтому не совсем понимали, что могли делать сосуды, но, увидев во мне героя, только что их спасшего, наверное... наверное они захотели таким способом выразить благодарность.       – И за что же? – горьким голосом спросила я, глядя на белоснежный цветок. Откуда же они такой взяли?        – За то, что хотели помочь.        Услышала я совсем уж мужской голос и наконец заметила перед собой Лан Ина. Я напряглась, ведь привыкла сражаться с противниками и... мы молчали. Он наблюдал за мной с потухшим светом в глазах и вдруг, потянув руку, похлопал меня по голове. Я наблюдала за ним с недоумением, удивлением и уверена, с такой гаммой эмоций на лице, что он почти сразу же отпрянул.       – Вам пора возвращаться, а то стража начнёт волноваться, – прохрипел мужчина и развернулся.        Он сильный человек.

*ੈ✩‧₊˚༺☆༻*ੈ✩‧₊˚

       Оказалось, что в тот день я предотвратила неизбежное, сдвинула его на определенный срок и прекрасно осознавала это. Слишком уж далеко зашла ситуация. Именно поэтому чуть ли не каждый день ходила к закрытым воротам и спускалась вниз по верёвке, как ребёнок резвясь с детьми врага. Или нарушителя. Они смеялись, были рады моему приходу, и излучали свет, но я не была такой же в душе. Нет, ведь ощущала себя грязной, грязной, грязной.       – Цзецзе! – крикнула приближающаяся ко мне Зензен, та самая малышка, которая преподнесла мне цветок. Она резко подбежала ко мне и прыгнула в объятия. – Я так рада, что старшая сестрица вновь пришла к нам!       – Разумеется... разве я могла тебе отказать? – на мои уста легла лёгкая улыбка, и девчушка резко захохотала.       Не прошло и пары секунд, как я поставила её на землю, пытаясь выглядеть крайне доброжелательной. Но девочка, словно почувствовала моё угнетённое настроение, спросила:       – У Цзецзе всё хорошо?       Я удивленно приподняла бровь.       – С чего ты так решила?       – Цзецзе выглядит грустной.       Дети смотрели на меня с теплом, чистым и безмятежным, а мне хотелось им помочь, всему народу, чтобы никто не ощущал голод, страх и запах смерти. Тем временем в самой столице каждый день ходили целые колонны протестующих – сотни и тысячи горожан громко скандировали:        – Пока юнъанцев не изгнать, в стране покою не бывать!        – Юнъань – чирей на теле государства, источник всех бед!        Никогда раньше граждане Сяньлэ не проявляли такой откровенной агрессии и уж тем более не устраивали столь шумных демонстраций. Я чувствовала себя предательницей для обеих сторон. Может быть на короткий промежуток времени, совсем-совсем на маленький, я забывала о твари, следующей за мной по пятам... пока неизбежное не пришло. Началась полноценная война. Просто в один из дней, уже таких привычных я вновь пришла к воротам, но стража меня не пустила, сказав, что больше никому прохода нет, если не хочешь умереть. В последние дни невыносимое бремя осаждало ворота государства. Громкие крики сражающихся, как будто разрывали воздух, и, стоя на окошке своего покоя, я могла видеть, как земные противоборства отражаются в небесах. Бывший народ Сяньлэ, потерявший всякую надежду, встал в полный рост. Сначала их отчаяние обернулось лишь легкими столкновениями, но вскоре разразилась полноценная война. Для беженцев, что покинули родной дом, спасаясь от засухи, сражаться с гарнизоном столицы Сяньлэ виднелось полным безумием: как пытаться яйцом разбить камень. Однако когда человек загнан в угол, он способен на безумные поступки. После всего случившегося орда людей из Юнъани все же покинула городские стены, отошла подальше и разбила лагерь на новом месте. Внутри правительства решали как же избавиться от этих разбойников. С каждым новым восстанием моя душа утрачала частичку покоя. Я ощущала себя привязанной к месту, откуда не могла выбраться — принцессой чужого государства, затерянной среди боевых криков. Хотелось плакать. Прижаться к груди матери и громко, отрывисто, чтоб каждый услышал, зареветь. Но мама ничем не могла помочь, выслушать. Она не могла толком, ничего. Поэтому не выдержав, я пришла к ней и высказала свои твёрдые намерения:        – Я хочу вернуться обратно. В Бэйцзин.        Меня это разрывало и мучало. Со всех сторон летели осколки, которые буквально впивались в мой раненый мозг. Многие люди, с которыми я познакомилась на войне – погибли. Были разорваны на куски. И мысль о том, что что-то подобное могло случиться с матерью и сестрой убивало. Матушка посмотрела на меня с недоумением, удивлением и жалкой грустью. Словно она знала чего-то, чего не знала я. И раньше, в другое время с моих уст никогда бы не слетели эти слова, меньше всего в жизни я бы хотела возвращаться к отцу, но теперь... теперь я была готова. А матушка словно ждала этих слов. Она качнула головой в знак согласия и прошептала:        – Да будет так.        Потом мы отправили письмо в родное государство через Сюэ, только она могла миновать такое большое количество степей и вернуться назад. Теперь дорога в дом нам была закрыта. За воротами всегда было небезопасно, в любой момент могли подняться полчища людей с Юнъани и уничтожить, разграбить ту повозку, в которой мы захотим сбежать. Поэтому нам троим оставалось только отправить письмо отцу с надеждой, что он сможет что-то да придумать. Впервые в жизни, я надеялась и ждала ответа отца с такой жадностью, буквально молила всех богов, лишь бы он ответил... а потом белоликое чудище, на некоторое время стихшее, вновь заговорило. Оно шептало о том, что произойдёт дальше и чем придётся заплатить. Я чувствовала, как страх и неопределённость охватывают меня. Каждое слово, произнесённое существом, было наполнено предостережением и зловещими намёками на будущие испытания. Внутри меня боролись надежда и ужас, и я не знала, смогу ли выдержать то, что ждёт впереди.        И одним ранним утром, когда я, с тёмными кругами под глазами, посмотрела в окно, заметила белую сову, то с прежней силой и резвостью вцепилась в конверт. Сейчас я бы отказалась даже от хунбао, лишь бы прочесть ответ отца. И, действуя дрожащими от напряжения руками, прочла. Перед глазами помутнело.

Я не смогу приставить к вам повозку. Это опасно. Ждите, пока не разрешится война с юнъанцами. Нужно было приезжать раньше.

       Четыре коротких предложения, и ни капли поддержки. Всё. Отец решил, что этого достаточно. Мы не хотели ехать раньше, потому что желали показать своё доверие и моральную поддержку государю и государыне. Им было тяжело, а мы просто хотели помочь. Однако это зашло слишком далеко. А теперь... я упала на пол, уставившись в одну точку и была уверена, что мои зрачки были не больше головки от булавки. Сюэ, всё ещё сидевшая на оконной раме ухнула и подлетела ко мне, мягким оперением проводя по подбородку. Словно в попытке меня успокоить. Я никогда не испытывала сильной тяги к отцу, но теперь, получив его ответ, наконец поняла, каким же ублюдком он был. Мой отец был государем богатого государства, имел огромные войска, силы, для решения проблемы и в качестве помощи мог отправить хотя бы десятую часть этих войск государю Сяньлэ. Но нет. Он не мог даже прислать нам карету — ничего, что могло бы сблизить нас, никакого знака внимания. Даже что-то тайное, какая-то мелочь, которая показала бы, что он думает о нас, переживает, печалится. Но нет, ему было всё равно. Я не ждала от него чего-то грандиозного, но получив отрицательный ответ, что-то во мне громко треснуло. Это было как озарение: его равнодушие стало для меня окончательным доказательством того, что я для него никогда не была важна. Все мои надежды на хоть какое-то внимание оказались разрушены, и я поняла, что будущее без него — это не только нормально, но и освобождающе. Но, что для меня казалось поистине забавным, так это то, что он буквально отказался от нас. Не только от меня, позорища всей страны, самый глупой и бесчестной принцессы за всю историю государства, но и от Сяомин. Его старшей дочери, выгодной сделке для продления рода и продажи другой стране. Сколько раз он «нахваливал» её, не ставя меня ни во что, будто даже не желая знать о моём существовании. А ещё... ещё здесь была его жена. Которую он никогда не ценил, не любил и не жаловал. Их союз был устроен родителями; выгодной сделкой и, как это часто бывает, являлся связью для расширения государства, поэтому ни матушку, ни отца никто не спрашивал. Но хоть какой-то любовью, хотя бы привязанностью он же должен был к ней почувствовать. Впрочем, это оказалось не обязательно. Отец ничуть не изменился. А когда я спустилась вниз, встретила матушку и поведала, как обстоят наши дела, она оказалась ничуть не удивлена. Лишь уголки её губ дрогнули, и я буквально почувствовала как защипало её белые глаза. Она горько сглотнула, опустив голову в пол.       – Ты знала, что он так и сделает?        – Догадывалась.        Матушка знала его, ведь жила с этим тираном уже не первый год. Она прожила с ним всю жизнь, поэтому с самого начала понимала какие шансы мы имеем на уезд домой. И всё же улыбалась. Даже в такой ситуации она улыбалась всё той же наивной улыбкой. Пусть и с дрожащими руками. Этого ответа мне было достаточно и я, отвесив поклон, вернулась в комнату, все ещё надеясь, что не встречу по пути туда монстра с раздвоенной маской. Единственное, кого я не видела – сестру. Она пропадала днями, но никто и не вспоминал о ней. Каждый был занят собственными проблемами. Я вечно пребывала одна в комнате, отрезавшись от всего мира, поэтому не могла видеть её. А потом от матери узнала, что Сяомин все время проводила в храме Се Ляня, буквально жила там, днём и ночью шепча молитвы. К сожалению здесь Се Лянь ничем не мог помочь. Все мы были заперты в ловушке, большой и мучительной. Никто не сможет избежать наказания.        Но... как оказалось я недооценила Гэгэ. Ведь он всегда был непредсказуемым, а его принципы ставили в тупик даже советника. В один из дней, которые я как всегда проводила в комнате, внизу по всему дворцу растрезвонились громкие крики, наполненные вожделением и счастьем, будто вместе с ними сняли и грязную шкуру.        Не беспокойся, – прошептал уже знакомый голос с несуществующей мягкостью. – Поспи.        Но я наоборот встрепенулась, сильнее впечатав ногти в ладони. Он меня ничуть не успокаивал.        – Мэймэй.        Ничуть не...        – Мэймэй!        Моё сознание прорезал обеспокоенный голос молодого мужчины. Брат, что смотрел на меня с беспокойством, присущим ему. Это была не жалость, не гнев, – а любовь. Та самая, которой мне не хватало всё это время. Мне нужно было чужое плечо, на которое можно опереться. В такие моменты, когда мир вокруг кажется невыносимым, когда каждый вздох даётся с трудом, его поддержка становится опорой. Я ощущала, как его рука мягко коснулась моего плеча, словно приглашая меня вернуться в реальность, в ту, где мы вместе можем преодолеть все трудности. Его глаза, полные понимания, говорили больше, чем слова. Я знала, что, несмотря на все испытания, я не одна, и это знание давало мне силы. Он приулыбнулся и обнял меня. Так крепко и тепло, что в глазах у меня зарябило, а сердце успокоилось. Я уже и забыла это слово. Покой. Моя душа могла передохнуть после встречи с ним. Братец всегда находил выход из ситуации, какой бы сложной она не была. Поэтому теперь я не сомневалась – мы справимся. Победа за Сяньлэ. Гэгэ уложил меня на кровать. Я зевнула, и он прошептал мне, прежде чем пелена сна окутала меня полностью:        – Спи спокойно, Мэймэй. Гэгэ всё решит.        И я верила ему. Так как не существовало проблемы, которая не решилась бы с помощью присутствия Се Ляня. Нега сна окутала меня. Глаза закрылись, а я наконец уснула.        Безликий вдохнул, на его губы, невидные за маской, легла тонкая улыбка. Он не любил непослушания, особенно, когда от этого что-то зависело. Ненавидел. Но глянув на Се Ляня, он успокоился. И впрямь... может это сможет его развеселить?