Эм

— Знаешь, меня беспокоит то, как Эмма общается с Дафной, — Оливия сидела за туалетным столиком, мажа лицо кремом, пока Девид, вёжа на кровати, смотрел новости. — Дафной? — Уточняет, будто плохо расслышал. Женщина нервно кивнула. — А в чём проблема? — Мне кажется она на неё плохо влияет. — Дафна? — ещё раз переспросил он, но более удивлённым тоном. Казалось, что он не отвлекается от телефизора, но на самом деле он прекрасно понимал о чём идёт речь. Свою сестру он нежно любил несмотря ни на что. Она была младше него на пять лет, и этогобыло достаточно, чтобы он чувствовал весь груз ответственности, которую несут старыше за младших, несмотря на то, что считал её более разумной и серьёзной, хоть и сильно несчастной. Оследний факт ей не мешал сохранять благоразумие и достоинство, хотя иногда она и теряла равновесие. В такие моменты он старался быть рядом. Так было, когда она первый раз выходила замуж — он просто пришёл к ней и обоюдно настоял на разводе. Без него было не обойтись, поэтому Девид, в момент рассеяннсоти Дафны взял на себя ответвенность. Так было когда она, потерявшись, два месяца назад чуть не совершила самую большую ошибку в жизни. Это был, наверно, худший день в его жизни, потому что Дафна, котоаря была с ним с её рождения, могла вдруг пропасть, и это было чудовищно и невообразимо. Какой бы она ни была, она была в его мире всегда, и потерять её — значит потерять часть мира. В масштабах его жизни это было то же самое, что для астрономии потерять солнце, для художника зрение. Это было невыносимо, потому что пробив пятьдесят лет вместе они были уже неразделимы. Не было друга вернее, чем она, не было человека разумнее. Почти всё важные решения я в жизни он принимал советуясь с сестрой - ему хватало одного её взгляда, после того, как он задавал вопрос, иногда обходились даже без слов. — Да. — согласно кивнула жена. Девид нахмурился, думая. Ему было стыдно признаться в этом, тем более жене, но к Дафне он испытывал особенно доверие и любовь — это обусловлено их синхронным ростом и воспитанием. С женой он познакомился в колледже и Оливия была для него загадкой нового мира, который открылся ему в двадцать лет, а Дафна была фундаментом на котором зиждилась его личность. Кит в основании планеты, потому что из семьи, его семьи, в которой он рос, она осталась одна. родители умерли, и они остались вдвоём из этой «ячейки общества», и это накладывало отпечаток. Каким бы суровым он ни был, внутри он был предан ей, как пес хозяину. И он находился в постоянном напряжении от того, что его жена, прекрасная женщина и мать его ребёнка, не может никак поладить с его сестрой. Они не ругаются, даже не намекают на какую-либо открытую вражду, но в воздухе постоянно висел ток, все двести двадцать вольт, от которого мурашки бежали по спине даже у него. Вот она — сида эмоций двух женщин — Девид с трудом выносил это напряжение. — Я думаю, переживать не о чем, — покачал головой, переключая канал, — Дафна умная. Она может её многому научить. Он с трудом подбирал слова, но был в них полностью уверен. Вступать в открытую внужду с Оливией не хотелось, но ничего плохого в дружбе Дафн и Эммы он не видел. Эмма его, откровенно говоря, не особо волновала. Как будто вокруг умной милой девочки было и так достаточно внимания теперь, чтобы не переживать, что они проглядят её печаль, но вот Дафне общение с милой, доброй и открытой девушкой было на пользу. Пусть девушка была невестой сына, Девид в ней видел куда больше задатков на то, чтобы возыметь какой-либо, а именно положительный, эффект на Кирби, потому что сам он понятия не имел что с ним делать. Как он уже говорил, вместе они были пятьдесят лет, и иногда ему казалось, что у него просто не хватает сознания, чтобы понять, что ещё нужно сделать, чтобы что-то поменять. Ему не нравилось, что она пьёт, ему не нравилось, что она курит, ему не нравилось что она делает это много, ещё больше емё не нравилось, буквально до озлобленной ненависти, что она делает это много и сильно. По статистике от цироза печени умирает один миллион человек, от рака лёгких — около полутора. Дафна, обладая в высшей мере оптимизмом как в этом вопросе, так и по жизни, считала, что ей в эти два с половиной миллиона никак не попасть. Девид, который, целуя её по утрам, чувствовал запах горелого табака от её волос, считал иначе. В эти моменты он был готов её буквально съесть. Никогда бы он не причинил её никакого вреда, но в такие моменты было просто не понятно, как до неё достучаться. Крик, побои — это не его тактика, ТЕМ БОЛЕЕ, в отношении сестры, но что было ещё делать — не понятно. И тут появляется Эмма, маленький невинный ягнёнок, стучаший копятцами по бренной замле, когда робко входит в комнату. Она издавала такой чистых звук, вокрёг неё всегда была тишина и покой, а казалось, что все фальшивые ноты этого мира смолкают — может это именно то, чего не хватало Дафне? Того, чего никогда рядом с ней не было? — Мне бы хотелось, чтобы она была примерной девушкой, — как будто невзначай говорит она, но по тону слышно, что она подбирает слова и действие тактически верно. — Они вместе сейчас… у Вейлов. — Эдит тоже очень приятная женщина. — Девид пытался сохранить вид незаинтересованный и отвечал готовыми ответами, хотя предполагал, что и они скоро кончатся. Хотя он прекрасно понимал к чему клонит женщина. Она видела гулянки её сестры как сборище аморальных алкоголиков, которые ведут безконтрольные половые связи, целуют женщин, танцуют до утра, купят сигары, потому что обычные сигареты слишком скучные, а, напускав дыма вокруг себя, сидят и рассказывают пахабные шутки, над которыми смеются своими прокуренными и сиплыми голосами. В целом… это была правда. С одним только отличием, что Оливия даже знать этих людей не хотеа, а если бы знала, что не сомневалась бы, что это безобидные для себя и окружающих люди. Эдит, хоть и содержала весь этот притон, была человеком понятным и простым и с легкостью шла на контакт с Девидом, рассказывая ему практически всё, что могла позволить себе лучшая подруга его сестры, без подробностей, которые должны были остаться в тайне, в силу дружеской вернсоти и женской солидоарности двух женщин. А все её гости были такими же — открытыми, беззлобными, иногда нересчур настойчивыми, но всегда было кому их осадить — хотя бы тот же самый Доктор Вейл, который за всю жизни не выпит ни грамма спирта. И на этом основании Олли старший имел все основания предполагать, что его жена просто ревнует. Ревновала его любовь к сестре, ревнует любовь сестры к Эмме. Как будто не может человек, который ведёт такой беспорядочный образ жизни быть вместе с таким невинным и правильным во всех отношениях существом, как девушка, которая буквально была олицетворением слова «правильно» — отличница с первого дня школы, миллион кружков в стредней школе, колледж на отлично и правильная речь, ну всё говорило о том, что она полная противоположность Дафны. Но в сущности этих женщин отличало только одно — взгляд на жизнь, содержание и характеры у них как будто схожи. Эмма, которая всю жизнь жила в любви и достатке, с любимыми мамой и папой, в обычной школе и хорошей уничтельницей, была совсем не похожа на Дафну, которую сызмала заставляли уметь всё, значь всё, быть достойной и одновременно скромной, быть такой, какой положено быть. Девид видел, что сестре ужасно даётся это мучение, она бросала портфель, как только приходила с уроков, выбрасывала абсолютно все букеты, даже будучи уже взрослой, в мусор, потому что терпеть не могла никакие растения после трех лет занятия флористикой, отказывалась петь, потому что посадила весь свой голос, только ради того как будто, чтобы больше никогда не ублажать слух гостей пением, достойными которого она их не считала. Вообще это слово «достоинство», которое привили с молоком матери, очень портило её жизнь, потому что учитывая, что регидность была антонимом к её имени, в вопросах достоинста она не давала поблажек ни себе, ни другим, потому что когда-то не давали ей другие. — Мне кажется, нужно с ней что-то сделать. — С кем? С Дафной? Что? — Девид свёл брови. — Сначала она была неприветливой и пугала её, теперь они дружат, и… мне не нравится, что она показывает ей свой образ жизни. — Оливия… — Девид не хотел с ней спорить, но ему было что сказать, — определись чего ты хочешь. То ты от неё требуешь открытости, то тебе не нравится, что она открылась… — Он замолк, думая, произнести эти слова или нет. — Я просто хочу, чтобы все было как надо. — Опередила она его. — А как надо? Надо, чтобы Дафна была такой, какой ты хочешь её видеть? Это было то самое, что он не хотел говорить, потому что в отношении сестры это звучало чудовищно. Примерно из-за этого она и пострадала — потому что все от неё что-то требовали и если Девид справился с этим, спирился и принял, то у младшей был другой характер — она не готова была мириться с тем, что её чешут против шерсти и выпускала когти. Это было болезненным зрелищем для Девида в дестве, когда она пытался прикрывать её всеми возможными и невозможными способами, а вот опять… — Нет, я хочу чтобы у нас была хорошая семья! — вохмутилась женщина. — В которой ты не нашла ей места судя по всему? — На лицо Оливии отразился страх и непонимание, но не слов, потому что они били в самую точку, а ситуации. Как девид может говорит с ней в таком тоне? — Я не хочу, чтобы ты решала как должно быть и что. Если Эм выбрала подругой в этой семье Дафну — я рад. Она умная и не даст в обиду никого, — соврал. Его сестре было все равно, а защищала она только тех, кто не мог защитить себя сам. — Насколько я помню, пока ты работала, она воспитывала нашего сына, и он вырос прекрасным парнем. — Которого она называет избалованным… — Маменькиным сынком. — Дополнил он её ответ, вызывая волну негодования. — Он был обычным мальчишкой, пока она не уехала. Немного равнодушия к детям бывает полезно. — Оливия стояла, гордо подняв нос, и слушала все. — Может быть если бы ты не разбаловала его, и, чего уж врать, и я, то сейчас бы у нас не было таких проблем. — Каких? — Невеста сбегает с, по-твоему, вульгарной алкоголичкой, вместо того, чтобы быть с женихом, а мы тут голову ломаем как их помирить, потому что сам он не соизволил. — Говоришь, прямо как она. — Закатывает глаза. — Чем горжусь, — понизив тон, произнес он спокойно, но твёрдо. — Может быть Дафна вообще одна понимает, что у нас тут творится, и если после такого отношения, которое она терпит уже N лет, она ещё с нами и пытается помочь, то я думаю, нам стоит радоваться, тому, что она общается с Эммой. Может быть только поэтому она ещё не сбежала от нас, потому что ни ты, ни я, ни даже Чарли в душе не представляют, что её надо. А если она поехала с ней, и хорошо проводит время, значит Дафна единственная поняла это… — он замолчал. — Так что не трогай не Дафну, ни Эмму, пусть отдыхают. — Вздыхает он, закрывая глаза и запрокидывая голову.