Эм

Вечер проходил в нау удивление оживлённой обстановке, что было очень не свойственно этой семье. Мистер Олли то ли от пары глотков виски, которые он растянул на весь вечер, то ли он и правда был таким, повеселел, резво принимая участие во всём происходящем. Оливия, которой принадлежала эта идея вся светилась. По началу очень суетливая, чтобы увлечь всех игрой она без умолку болтала и постоянно что-то приговаривала, комментировала и громко смеялась. Выглядело странно, и если бы в Эмме было чуть больше скепсиса, она бы раздражалась, но наивность одарила её возможностью смотреть на это всё с робкой улыбкой. Вот от кого ожидалось раздражение — это от Дафны. Она себе в нём не отказывала, и девушка иногда поглядывала на неё, чтобы оценить комфорт обстановки, в которую её запихали, буквально вынуждая. Женщина сидела спокойно, облокотившись рукой на подлокотник дивана, в углу которого расслаблена сидела, закинув ногу на ногу, и наблюдала, изредка прикладывалась к бокалу виски, с которым отказалась расстаться. В этом они с братом были похожи, но если для мужчины вроде Дэвида бокал в руке выглядел как брутальный аксессуар благосклонно настроенного джентельмена, то у Дафны в руках это больше походило на выражающий пренебрежение и усмешку инструмент, при помощи которого она иногда закрывала лицо, на которым должна была проскальзывать осуждающая и уставшая ухмылка. Но её не было. Всякий раз, когда девушка замечала движение с её стороны, то женщина просто делала ещё один глоток, словно пересекала очередной пункт этого вечера, всё ближе и ближе подбираясь к его концу, хотя и не торопила его. Пару раз Дафна поймала её взглядом, заглядывая поверх бокала или скоса из-под ресниц. Ничего не ответила, только уголки губ дрогнули, то ли в улыбке, то ли в согласном жесте, который говорит: «Да, такие дела». Если бы можно было этот жест увеличить, то она бы наверно просто кивнула бы, показывая, что всё понимает, и то, что это выглядит ненатурально, и то, как смешно смотрелись эти попытки быть дружелюбным и то, как необычно это выглядело, неестественно. И не нужно было бы экспертом-психоанилитиком, чтобы это почувствовать, у Эммы такие мысли не покидали голову с первой секунды, чувствуя странно сдавливающее грудь чувство — неловкость и сочувствие к этому всему, которое уверенно переделала в умиление и понимание этих людей. Дафне это нравилось, потому что в этом почти детском, освещённом камином лице она видела столько добродушной детской наивности, смешанного со взрослым и серьёзным пониманием ситуации, что невольно была довольна. Это было только зарождавшееся чувство, очень тихое и мерцающее в глубине души, как блуждающий огонёк на туманных и заросших болотах, но он невольно манил за собой, и как только удавалось в полной мере почувствовать, как оно отдаётся теплом в груди, вдруг снова исчезая, женщина тут же прикрывала глаза, делала глоток, переводила взгляд в другую сторону, в общем делала всё, чтобы не выдать себя, потому что пожалуй единственное, что её действительно радовало в этом вечере, это девушка, которая так мягко и добродушно принимала участие, придавая этому дурдому смысл. Огромный, практически клан, потому что иногда нравы тут или и правда звериные, вдруг сплотился, набрасывая овечьи шкурки, вокруг одной единственной настоящей и подлинной овечкой. — Смена, — воскликнула Оливия, когда прозвучало первое нет и очередь дошла до Дафны, которая нехотя согласилась быть последней в очереди. Ключевое — согласилась. — Ладно, — чуть приподнявшись в кресле, она прочистила горло, которое после длительного времени, которое она провела молча, чуть хрипело, начала тихим и низким голосом, абсолютно спокойным. — Придуманный персонаж? Живой? Женского пола? Всю речь она мешала с глотками виски, которые происходила пока все остальные спорили и отвечали ей, а Эмма, сидевшая молча и стеснявшаяся принимать участие в громких обсуждениях, наблюдала за игроком в лице Дафны, на лице у которой выражалось полное спокойствие, которого не было наверное никогда, когда она была с ними всеми. Нет, несомненно. Терпение у неё было королевское, и она это доказывала каждый раз, когда приходила на такого рода мероприятии — такого рода, это семейные — но что-то изменилось в ней, и перемена эта была заметна только для одного человека, который пожалуй единственный интересовался ей в той мере, чтобы заметить это незначительное изменение. Её спокойствие приобрело какой-то странный свой оттенок — если до этого оно было злобное и презрительное и она наказывала их своим невниманием, сохраняя полную невозмутимость, то сейчас это было что-то одновременно печальное с оттенком отвращения и усталости. Презрительность сменилась пренебрежением, но у девушки не удавалось вылечить в чью сторону было направлено это чувство, потому что она сдерживалась по отношению ко всем, что со стороны выглядело как будто она держится на расстоянии сама, чувствуя лишней тут себя. — Я персонаж фильма? — Нет. — Всё, меняем очередь, — по-хозяйски, принимая борозды ведущего произнёс Чарли. — Кто следующий? — Новый круг, тот кто первый был… Эмма? — Оливя, обернувшись вокруг себя в кресле, заглянула на девушку, сидящую перед камином. — Кажется, да, — с застенчивой улыбкой согласилась она. В прошлый ход она провалилась на первом же вопросе, получив отрицательный ответ на самый простой вопрос: «Я выдуманный персонаж?» — Я реальная личность… женщина? Да?! Красивая? — Она шутила, пытаясь быть милой, и ей это было к лицу, потому что добродушие добавляло её кокетству в этом особый оттенок нежности. Поэтому жест плечом, когда она она подняв его, чуть прикрыла лицо, выглядывая из-за него тем взглядом, каким раньше роковые женщины выглядывали из-за своих вееров, глядя на кавалеров, показался всем невинным и смешным. — Да. Голос был тихий и низкий, разрежавший своей сдержанностью смех и веселье, будто бабочка пролетела сквозь линию огня, садясь на нос девушки, поднявшей свой тихий взгляд на говорившую. Дафна на её глазах сделал очередной глоток, и опустив бокал, улыбнулась. Две морщинки на щеках по уголкам рта возвестили девушку, что сделала это она совершенно искренне и со всей добротой, желая лучшего. Непонятно, обращены эти слова были девушке или персонажу, но Эм всё равно почувствовала чувство огромной благодарности за эти слова, будто они предназначались только ей. — В целом сложно не согласиться, — кивнул Девид, тоже делая глоток, но в его жесте не было загадки и трепета, он улыбался, посмеиваясь. — На вкус и цвет, — хмыкнул Чарли, косясь на женщину, но не достигая её взглядом из-за своего плеча. — Ты сам требовал честности от своей тёти, — подняв указательный палец с небрежно-нравоучительным тоном указала ему Дафна, поднимая одну бровь. — Ладно, ладно, я поняла, — мягко перевела на себя внимание девушка, не желая оставаться виновницей прерванной игры. — Девушка, настоящая, красивая… известная? — В определённых кругах, — Кивнул Чарли. — Больших? — И по количеству и по качеству… нет, — усмехнулась женщина. Кто угодно сидящий мог бы подумать, что она сделала это, расслабившись из-за алкоголя, но это была не правда. Тонкий оттенок неприязни и презрения проскользнул в голосе, заставляя девушку почувствовать лёгкий угол тревоги — женщина эти круги не считала ни важными не большими. Хотя странно было то, что участвовать в обсуждении она начала только тогда. Когда ход перешёл к Эмме, и это её одновременно смутило и обрадовало. Что делать с этим фактом она пока не знала. — Ну вы знаете её, — уточните девушка. — То есть ваш круг точно знает. — Она проследила за реакцией женщины, по микроскопическим движения лица которой она уверенно вычисляла все правдивые ответы, потому что получая «да» и «нет» от остальных она была так смущена и возбуждена, что терялась. Вот и сейчас, Дафна, как будто сама себе, согласно повернула голову в сторону, едва заметно отсалютовала стаканом, и сделала глоток. Не желая говорить «Именно мы то и знаем», весь её вид просто прокричал об этом. — Это кто-то богатый? — Пока нет… — Оливия мягко отказала ей, улыбаясь — Ну что, следующий. Спустя некоторое время почти все были раскрыты. Чарли отгадал воего «Дарта Вейдера», Девид — «Уинстона Черчиля», Оливия сдалась, посмотрев на своего «Папу римского», Дафна в несколько ходов, остальные сидя молчаливым наблюдателем, хоть она и делала вид, что не торопится, задавая по одному- два вопроса за ход, угадала «Фантину» — ещё бы она не угадала, девушка была уверена, что она помнит всех отверженных до последней сточки наизусть — и последней осталась одна Эмма, которая, чтобы не задерживать, порывалась посмотреть и разойтись по спальням, видя, что люди уже устали и хоть из вежливости и не подавали виду, ощущали приближавшийся конец и облегчение. — Нет, осталось немного. Ты уже всё знаешь, подумай, — Причитал Чарли. — Как я могу знать кого-то не знаменитого? — Закатила глаза расслабившаяся Эмма. — Ты знаешь её, — благосклонно поддержал её Девид, вертя в руках пустой стакан. — Нет, всё, я смотрю, уже поздно… — И подняв руку, девушка сняла стикер со лба, тут же поднимая полный понимания и веселья взгляд на всех присутствующих. В лицах у каждого был смех, даже Дафна ухмыльнулась, но всего на секунду. — И чья была идея? — Усмехнулась Эмма, вертя в руках листок. Оливия, полная энтузиазма до конца, с улыбкой закусив губу, обеими руками указала на сына. Эмма закатила глаза. — Очень оригинально, — Цокнула языком. — Мы тут могли до завтра так сидеть. — По-моему всё было очень просто. — Ну да! Все уже собираясь, расходясь, как лошади, которых вдруг отпустили пастись с привязи. В комнате осталась Оливия, собирая бумажки и Дафна, которая хотела спокойно всё допить и посидеть в тишине и одиночестве перед камином. — Ты могла бы быть и поактивнее, — нравоучительно произнесла она, не поднимая взгляда со стона, с которого собирала бумажки. Ах вот оно что, она осталась убрать, хотя обычно эту радость оставляла горничным, чтобы отвесить Дафне немного поучений. — По-моему всё прошло хорошо. И это была правда. Дафна это понимала, и обвинения в своих обычных манерах не считала целесообразными, потому что ругать её за характер — всё равно что в стену биться, она смогла его отстоять и пронести сквозь столько всего, что какие-то комментарии на пятидесятом году жизни и супруги мужа, в мнении которой она никогда не вынуждала, как она в её, были ей совершенно индифферентны. Продолжая смотреть на огонь, она только удобнее устроилась на диване, поправив подушку под спиной. — Все были такими весёлыми, тебе не мешало бы проявлять больше приветливости. — Продолжала она, вертя в руках бумажки. Уборка кончилась, а она всё ещё тут. Теория с тем, она всё это было ради того, чтобы почитать ненужный никому кроме неё нотацию подтвердилась. — Смущаешь девочку своей резкостью. Дафна усмехнулась. Пожалуй девушка — это единственный человек в этом доме, кого она своей резкостью действительно не смущает. — Тебе как всегда всё по боку, — фыркнула женщина, поднимаясь с дивана, — ты, конечно, умная женщина, и твоё мнение я очень ценю, но иногда нужно подстроиться. — Под кого? — Поинтересовалась женщина, потому что во всей этой сцене она видела, что даже Оливия обманывает себя, и требуя от неё подстроиться под Эмму, на самом деле хочет, чтобы все подстроились под неё и её виденье идеальной семьи, в которой она понятия не имеет никакого. Начиталась книжек, насмотрелась фильмов и пытается создать атмосферу того, как все бывает, как, видимо, было дома у Эммы, но даже та, чувствуя иллюзию, смущается, это ли не показатель? — Знаешь, иногда я просто удивляюсь, как тебе бывает всё равно на эту семью. — Вздохнула она с оскорблённым всезнающим видом, пытаясь сдержать раздражение, которое её захлестнуло. — Просто удивительно, как твоё мнение стало тут таким важным. Чарли когда-то тебя обожал… муж… Она не договорила того, о чём видимо думала очень долго, и встав, оставляя недосказанность в воздухе в виде наказания, вышла, оставляя её одну. Свет от огня прыгал на её лице, совершенно спокойно, дыхание не сбилось ни на миг, и грудь, отсчитывая вдохи и выдохи поднималась и опадала. Жидкость в бокале в руке мелко подрагивала от естественного движения рук, лежавших на коленях, и на удивление внутри она была также спокойна, как и снаружи. За такое большое количество времени ей удалось усмирять всё бушующее внутри — это случилось когда бунтарка-наследница, которую воспитывали как девочку, в тени старшего брата, которая тоже хотела быть большой и значимой, сильной и независимой, как мучила, превратилась в сдержанную с царским самообладанием женщину. То не многое, в чём она могла дать фору всем, кто задвигал её на второй план, а потом и на более дальние — это достоинство, благодетель настоящих справедливых и больших людей. На листочке, который женщина так и не выкинула, после того, как собрала, валявшийся на столе было очень красивым почерком выведено: «Эмма»