Эм

— Чарли успокойся и послушай… Голоса гулко разносились по дому, отражаясь от старых стен и мебели. Пожалуй это было то резкое состояние этого поместья, в которое казалось, что тут действительно кипят страсти и интриги, а не проходит траурная панихида, потому что впервые за очень долгое время тут было шумно. — Нет, она сделала это нарочно! — Не унимался молодой человек, всё сильнее и сильнее сжимая спинку стула, на который опирался, говоря с родителями. — Она просто не хочет показываться со мной, потому что считает себя лучше! Это началось на ужине, и вот снова! — Активно жестикулировал он, а стул отбивал чечётку по каменному полу от его активных движений, заставляя всех взрослых морщиться от этого неприятного звука. Оливия Олли нахмурилась, поворачиваясь на супруга. Она не знала, что ещё можно сказать и надеялась, что Девид сможет сказать, как мужчина, но он только потёр подбородок, наблюдая за сыном. Его самообладанию можно было позавидовать, женщина уже была вся на нервах, пытаясь понять, каким словом можно успокоить сына, но его любое её высказывание казалось распаляло ещё сильнее. — Чарли, мы не можем винить девушку в том, что она куда-то сходила одна. Ты всё равно был у Робинсонов, причём один. — Предложил мужчина, проводя рукой в воздухе, будто показывая бесконечное количество вариантов, открывавшееся перед ними и все были одинаково верными. — Дело даже не в Робинсонах, — парировал он, поднимая руку с указательным пальцем, агрессивно тыкающим на родителей, — а в том, что она нарочно это делает. — Прекрати вести себя, как ребёнок, — вдруг из своего глубокого кресла, стоящего поодаль, подала голос Дафна, сидевшая до этого молча и лишь наблюдавшая за истерикой парня. — Тебя вообще не смущает, что она боялась тебе это сказать? — Изогнув брови, поинтересовалась она, отрывая руку от лица, на котором её держала, слушая всё это с чувством полного пренебрежения. Парень фыркнул, и нехотя отвернулся к окну, оставляя всю идиллию взрослых за спиной. Миссис Олли в очередной раз вздохнула. — Значит у неё ещё есть совесть… — Ты её жених! — необычно оскорблённо произнесла Дафна, не обращая внимания на то, что её приходилось говорить в спину. Любой другой человек на месте Чарли, кто позволил бы себе такое с ней не удостоился бы даже взгляда, но Дафна чуть больше ценила свою семью, чем могло показаться на первый взгляд, и хоть её мнение тут учитывалось не в той мере и трактовке, на какую она обычно рассчитывала, она всё равно участвовала, пытаясь вразумить этого мальчишку. Шире раскрывая свои глаза, удивляясь и поражаясь до глубины души его ответом, в ней на миг проскользнула та самая глубокая женская верность, которая иногда захватывала её целиком, как по волшебству вытаскивая все недостатки своего племянника наружу. Закончив, она снова облокотилась на спинку, кладя руку на горло, которое начало свербить от слишком грозного и эмоционального тона. Хотя всё происходящее и правда дольше походило на сюжет бразильской мыльной оперы: парень, уходя к Робинсонам, к которым недавно ненавязчиво напросился в гости, разворачивая всё так, будто это они его позвали, а не он горел желанием до сведённых скул повеселиться и покрасоваться, не нашёл девушку в комнате. Это было не ново, и не обращая на это внимание, Чарли уже спускался на выход, когда в окне увидел дворецкого, который подавал руку сначала Эмме, которая, борясь с пышной юбкой, пыталась усесться в машину, потом Дафне, которая со стороны руководила процессом, чтобы избежать пятен на платьях. Эмма была неуклюжа и если бы не комментарии женщины, точно бы обляпала всю юбку слякотью ещё не дойдя до машины. Парень просто взорвался. С собой Эмму он не звал, но факт того, что она поехала сама собой куда-то его вывел из себя быстрее, чем сгорает фитиль у петарды, перед взрывом. В его понимании было невозможно сделать что-то без него, тем более пока он всем своим видом и поведением показывает девушке, что она провинилась. Такое пренебрежение его «наказанием» было просто насмешкой над ним, — Чарли, мы не может винить Эмму в этом. Ты Говорил с ней после? — Снова подола голос Оливия, чуть наклоняясь вперёд. — Нет. Дафна закатила глаза, отворачиваясь. Говорить больше не было сил — и без того больное горло напомнило о себе, и женщина, только сохраняя сердитый вид, молчала, потирая шею. Вся эта сцена была унизительной, и если Оливия и Девид были обязаны её терпеть, но женщина находилась тут в качестве свидетеля преступления и чего-то вроде адвоката девушки. Эту роль она взяла на себя по велению судьбы, хоть и была зла, потому что как выяснилось, девушка даже не предлагала Чарли поход в театр. Чарли был очаровательным сорванцом всю жизнь, и это ему вминяли как достоинство сердобольные женщины, но Дафна такой женщиной не была, и поэтому понимала, что обратная сторона очаровательных сорванцов — это безответственные и инфантильные молодые люди. Как ни горько было это признавать, но её племянник был избалованным ребёнком, и именно поэтому воспринял то, что девушка побоялась позвать его куда-то, как личное оскорбление и коварный план мести. В ответ на его собственный точно так же план под названием "игнор". Женщина хмыкнула, глядя на парня снисходительно - ему будет сложно догадаться, что "коварные планы" иногда ему видятся там, где их нет. Восславим же Зигмунда Фрейда и психологические проекции, захватывающие умы молодых людей! А адвокатом она была на тех правах, что была с ней в тот вечер и готова была поклясться на библии, хоть и не верила в это всё, что намерения Эммы были совершенно чистые. Никакого коварного плана тут не было и в помине, просто наивная глупость, в которой обвинять ей было всё равно, что ругаться на годовалого ребёнка. И даже если это было не так, она готова была ей верить — А ты, почему ты не сказала, Дафна? — вдруг перекинул парень свой гнев на женщину, сидящую в углу, глядя на него с такой же неприязнью, какой наградил Эмму за завтраком. Судя по её виду, от таких бессмысленных споров у неё уже начинала болеть голова, и она, пытаясь как-то отвлечься, достала сигарету, подкашливая в процессе раскуривания, решая, что беречь больное горло важнее споров с упертым племянником. — Ты хотел, чтобы я настучала тебе на твою невесту? — Поинтересовалась она низким и суровым тоном, изумлённо поднимая брови. Она оскорбилась в воспитательных целях, взывая к его эмпатии и чувству вины. — Не надо со мной так говорить! Ты могла бы просто сказать, это всё, чего я прошу. Честности от своей тёти, — фыркнул он, отворачиваясь, чтобы не смотреть в глаза женщине, осуждение которой было особенно больным. Поэтому он отвернулся первым, показывая, что её нравоучения ему уже не страшны. Он взрослый, она старая. — Ты требуешь не честности, а потакательства твоим капризам, — голос опустился до страшно-суровых нот, граничащих с хрипотой больного горла. Положив руку на мягкую шею, она продолжала игнорируя резь в связках, — Если ты не можешь нормально общаться с девушкой, которая кстати достаточно умная, чтобы спокойно поговорить, то может быть кому-то рано выходить замуж? — Она заканчивала на последнем издыхании, это можноб было понять по изменившимся бровям, сигнализирующих не только о том, что у неё заканчивается воздух в лёгких, но и возможность говорить. Последние слова буквально прошипели. Девид, в полном молчании подал ей бокал, пока женщина продолжала смотреть на него глазами полными осуждения и брезгливого сочувствия. — Спасибо, — едва слышно прошептала она, принимая бокал от брата. Тот благосклонно кивнул, снова отходя на своё место, где стоял, сложив руки на груди и слушая. У его сестры всегда получалось говорить сурово и правдиво лучше, чем у него. Будь она бизнесменом, то её величали «акулой» не меньше, но она выбрала другой путь, и продолжает занимать своими светскими делами. Глядя на неё даже и не подумаешь, что эта на первый взгляд светская львица, на самом деле была в душе судьёй и критиком, причём крайне профессиональным. Книги, которыми она занималась всю жизнь, воспитали в ней изящество и взрастили интеллект, а общественное осуждение — желание справедливости, поэтому в суждениях ей не было равных. — И тем не менее… — Разговор окончен. — Безапелляционно заявил Мистер Олли. Парень, заломив руки, вышел с самым оскорблённым видом. Родители проводили его взглядом, отец равнодушно, мать — печально. Дафна не повернулась, показывая всем видом, что остаётся при своём мнении, и ни сделает не единой поблажки даже взглядом. — Мы должны их помирить? — Щепетильно выпалила Оливия, как только за сыном закрылась дверь — Сами разберутся, — выдохнул наконец Девид, подходя к бару на каминной полке и наливая себе чего-то. — Что-то я переживаю, — вздохнула она, не договорив то самое, что вертелось у всех в голове: «За свадьбу». Совет старейшин этой семьи замолк, прокручивая в голове эти слова. Говорить о том, что брак под угрозой ещё рано, впереди чуть меньше полугода, у них есть куча дней, чтобы помириться, а ночей ещё больше, но каждый из этого рода понимал, что всё действительно не очень — единственный наследник дурит, как подросток, заставляя не только краснеть их всех — нет, это было не самое страшное. Всем тут было глубоко всё равно на это, иммунитет на такие вещи им подарила Дафна, на ней стыд за членов своей семьи кончился, — самое страшное было в этом всём то, что он и их обрекал на страдания, без остановки устраивая концерты по поводу и без, руша картинку спокойствия и сознательности. Благородный род выглядел как детский сад для одного единственного своего клиента, который вертел ими как хотел. — Свадьба в июле, — Первый прервал молчание Девид, — помирятся… Черт, девчонку правда жаль, — вдруг выдохнул он, сделав очередной глоток. — Понятия не имею, как она смотрит на это всё. «Браво…» — про себя вздохнула женщина, видя, что не она одна сочувствует совершенно невинному человеку. В конце концов Чарли — это их бремя, от которого откреститься не получится, а она может его бросить в любой день, забывая эту сумасшедшую семейку, как страшный сон. — Может быть нам стоит помочь ей освоиться? — Оливия была просто верхом благоразумия, беря на себя роль сердобольной тетки, охающей над младшенькими. — Показать ей, что жених — избалованный маменькин сынок? — наконец находя свой голос, произносит Дафна. — Да если она узнаёт, что мы всё в курсе, то она бросит наш дурдом, дальше с ним нянчится. Оливия была не то зла, не то обезоружена. У них с Дафной всегда были натянутые отношения и «сражались бок о бок» Они только тогда с когда речь шла в защите семьи, а внутри неë они были как пожарный и пламя, избегали друг друга, неизбежно сталкивались и вечно не могли закончить спор. — Сходите куда-нибудь втроëм. Как женщины. — Подняв брови, попросил он, заканчивая разговор усталым и уверенным глотком виски.