Эм

Этот вечер был блистательным… никакими другими словами невозможно было описать то, как женщины его провели. Жизнь в тот час сверкала, как величественная Эйфелева башня, как салют на новый год, как все те самые моменты, когда замирает сердце и хочется, прикрыв рот, на котором стоит нежная блуждающая улыбка, рукой, смотреть на это всё жадными глазами, чтобы никогда больше не забыть. Дафна настояла на том, чтобы взять столик в первом ряду, где можно было перекусить и выпить, и весь вечер они сидели и смотрели, смеялись — Эмма, застенчиво краснея, а Дафна, понимая, что ей действительно хорошо, подперев голову рукой загадочно улыбалась, поглядывая на девушку, которая каждый раз ловя на себе взгляд, улыбалась, заливаясь краской. Она вдруг стала такой… Какая-то совсем новая грань этой женщины, открылась словно на рубине, просвеченном лучом света — она вдруг стала другой и точно такой же, какой была. Как будто с неё смахнули пыль, оставляя что-то странное, такое её свойственное и натуральное, но спрятанное или забытое. Что-то в новой обстановке и компании было таким, что Дафна позволила себе быть именно такой — не черствой и отстранённой. По началу Эмма смущалась, особенно в тот момент, когда, стоя в прихожей, увидела на лестнице женщину в изящном шоколадном платье с запахом, оголяющем белую шею и хрупкие ключицы, в первый раз. У девушки по всему телу прошла дрожь, собравшаяся в комок где-то в ногах, которые в миг стали ватными, пока она наблюдала за тем, как женщина спускается, считая ногами в лодочках ступеньки, равнодушно глядя под ноги, пока шёлк переливался, струясь по её фигуре. И это её спутница на сегодняшний вечер? Это удивительное, неземное создание с идеальной балетной выправкой, жестами и манерами королевской семьи и взглядом Жанны Д’Арк, которым она смерила девушка, как только оказалась рядом. — Как я выгляжу? — Неизвестно зачем спросила она, потому что выглядела она безупречно, и она это знала. Сидеть с ней рядом было мучением, стоять, ехать, идти — всё это было настоящим испытание для девушки, которая чувствовала себя унизительно рядом с такой женщиной. Но Дафна, несмотря на свой внешний вид и манеру держаться, которые несомненно претендовали на полную капитуляцию всех и каждого, кто встречался ей на пути, держалась очень достойно и даже скромно. В машине мягко поздоровалась с водителем, выходя, поблагодарила его вежливо, в холле театра, нахмурившись, чем страшно напугала девушку, поправила юбку её пышного платья, смявшегося в машине. Было просто уму непостижимо, что эта невероятная женщина оказалась самой обычной, когда они остались наедине. Как она так же, как и все, подкрашивала губы, глядя в зеркальце, появившееся из её сумочки, где девушка увидела самый обычный кошелёк, телефон, платок, ровно то же, что лежало у неё. Дафна из выведенной изящной прописью на страницах жизни девушки Дафны вдруг показалась простой, как напечатанное на квитанциях и бланках печатным и безжизненным машинным шрифтом "Дафна Кирби", и от того было ещё более приятно находиться рядом с ней. Хотя наблюдать за ней было сплошным удовольствием, и девушка себе в этом не отказала, глядя, каким движением она ставит сумочку себе на колени, мягко придерживая её обеими руками за ручку, как ставит ноги, мягко скрещивая их в лодыжках, как по-балетному отклоняет голову в сторону, заглядывая куда-то, а потом… потом что-то случилось, и она уже улыбается, глядя на сцену. Сначала сама себе, задумчиво глядя в сторону, потом, когда девушка, не сдержав смеха от происходящего на сцене, стыдливо отворачивается, женщина уже смотрит на неё, улыбаясь ей. Она протягивает Эмме бокал шампанского, чтобы они с тихим благородным звоном ударились друг о друга. Женщины вдвоем хлопают артистам, поднимаясь со своих мест, они идут к выходу — Кирби так же сдержанно, как и вошла, а девушка, не скрывая восторга, пархает рядом. Когда они вышли, обе были довольны. Спутница шла, сунув руки в карманы пальто, не курила, и ей как будто даже не хотелось. Не хотелось весь вечер в театре, не хотелось и сейчас. Эм понимала, что этой персоне очень нравится искусство — то, с каким вниманием и вдумчивостью она смотрела на сцену, какое удовольствие получала от этого. Очевидно этот вечер был наполнен для неё тёплом, благородством и удовольствием. В движениях Дафны появилась медлительность и плавность, леность, такая же с какой люди подтягиваются с удовольствием по утрам в своих теплых кроватях. Шла, втягивая носом прохладный ночной воздух, улыбалась загадочно каким-то своим хорошим мыслям в голове и смотрела на девушку, на которую шампанское явно произвело больший эффект, потому что в отличие от женщины Эмма, ноги которой были неприлично длинными и тощими, шла угловато и резко, как шарнирная кукла. Плелась рядом, тоже улыбаясь, что-то болтала, а иногда, замирала перед какой-нибудь витриной, мимо которой они проходили, как довольный ребёнок закусывая губу, и показывала женщине что-то или любовалась отражением. — Нам пора заказать машину, — произнесла Дафна, как только они вышли на улицу. — Нет, — протянула вдруг Эмма рядом, делая лицо умоляющего ребёнка. — Я хочу пройтись, пожалуйста, — взмолилась она, внезапно беря женщину за руку, которую поднесла к груди. Дафна, не скрывая изумления, смерила её взглядом. Что за талант — будучи ниже на голову, смотреть с высока? Будоражит. — Пожалуйста, давайте пройдёмся, совсем немного. — Эмма потянула её за руку на себя, отвлекая женщину от телефона, в котором она уже нашла нужный номер и палец угрожающе навис над кнопкой «вызов». Эм ведёт себя глупо и наивно, клянчит проще говоря. И на удивление это не раздражает, потому что со стороны девушки это не выглядит как оружие влияния, она такая всегда, просто сейчас ещё и немного пьяная. Немного поколебавшись, Дафна выключила телефон, опуская в карман. Шампанское сделало её такой благосклонной или приятный вечер, но она была готова пойти на эту уступку, выполняя желание девушки. — Ладно-ладно… Ладно. — кивнула она, соглашаясь, вдруг чувствуя, как девушка, чуть ли не прыгая от радости, отпускает её руку, которую нежно неосознанно гладила, и выскакивает куда-то на оживлённую улицу. Это было просто смешно, но женщина была с этим согласна, опуская руку в карман, чтобы это горящее жарким розовым светом место от её прикосновения, не затухло, становясь всего-лишь обычной рукой. Девушка платила ей за благосклонность лаской, и Дафна нехотя признала, что это была та самая валюта, которую она принимала. — Что это? — Эмма остановилась перед каким-то заведением из которого шла громкая музыка. — Это пасодобль, — шедшая не спеша следом женщина ответила, тоже останавливаясь, чтобы заглянуть в открытую дверь, на пороге которой стояла девушка. Эмма резким движением повернулась на неё. На лице её сияла улыбка. — Если хочешь, мы можем зайти посмотреть, — Отвлекаясь от телефона, благосклонно произносит она, прикрывая глаза, показывая всем своим видом, что она согласна это сделать. Они оказались в толпе людей, совершенно их не замечавших. Как же приятно быть там, где на тебя на всех все равно. Встав на цыпочки, Эмма пыталась рассмотреть откуда идёт звук, а Дафна, которая была ниже её почти на пол головы, даже не предпринимала попыток, снимая с плеч пальто и поправляя волосы около зеркала, пока Эмма, засмотревшись, не проскользнула внутрь. Женщина неспеша проследовала за ней, вешая пальто на локоть. Она ни о чём не думала следуя за ней. Осуждать или ворчать на Эмму у неё не было никакого желания: во-первых, она сама согласилась с ней идти, во-вторых, ничего страшного или унизительного она не видела в её наивных действиях. Дафна больше ощущала себя старой подругой, согласно следующей за неуловимой молодой силой, которая тем не менее везде её ждала, оглядываясь через плечо, чтобы проверить, рядом ли её устающая спутница. Это был обычный тематический вечер в каком-то баре - в округе каждый день таких было по пять штук, и все разные. Чего только не придумают обычные люди, чтобы после работы расслабиться и примерить на себя новую роль. Женщина смотрела на это со снисхождением и пониманием, всё же оставаясь поодаль, потому что такая история была ей чужда. — Я хочу потанцевать, — Возникает Эмма рядом будто из под земли. Весёлая и бодрая, сейчас она оживилась вдвойне, разрумяниваясь и искря глазами, как неисправный провод. Очевидно, что такая история ей была понятна и близка, поэтому она так оживилась - одного взгляда на девушку хватало, чтобы понять, где она росла. Не понятно, почему она предложила ей Дафне, ведь она очевидно понимает, что все происходящее не про неё, и тем не менее в минуту возбуждения и радости она обратилась к ней, желая... показать своё мир? — Это парный танец. — Чисто автоматически отвесила женщина свой комментарий, окинув танцующих сторонним взглядом. Эмма смотрела на неё не мигая. — Тут полно мальчишек, бери любого. — Я не могу! — Возмутилась девушка совершенно искренне, сдвигая брови. Дафна усмехнулась низким смешком, поднимая брови и закрывая глаза. — Я обручена, я не могу танцевать с чужими… зато вы можете, — подмигнула она пристраиваясь рядом с хитрым видом подружки невесты. — Не могу, Эмма. — Почему? «Святая простота!» — женщина закатила глаза. — Потому что я старовата для них. Некоторым я гожусь в бабушки, — намекнула она, многозначительно поднимая брови, как будто доверяла большой секрет близкой подруге. Девушка внимательно её слушала с видом человека, который этот секрет принял, но дослушав, окинула её взглядом и расхохоталась. Они стояли вдвоём поодаль, но глаза у обеих были устремлены к танцполу. Каждая смотрела своим взглядом — одна азартным, вторая снисходительным. — Если так, то их мамы были довольно легкомысленны в определённый период жизни. Это наивное и по-детски простое вычисление вызвало у женщины действительно искренний смех. Как бы то ни было — это был бар и всем присутствующим тут как минимум восемнадцать, поэтому бабушкой она была разве что гипотетически, глядя на них всех свысока, но никак не по возрасту. А девушка, которая весело улыбалась рядом, вынуждала и её чувствовать себя так же. — Пожалуйста… — Рука, находящаяся около бедра ощущает касание. Женщина смеряет её взглядом, который плавно скользит от места касания вверх по голой коже руки, на плечико и шею и наконец находит глаза. Интересно, выглядит ли она сейчас негодующей возмущённой взрослой, которую оскорбило непослушание ребёнка? Хорошо бы, нет, потому что несмотря на внезапную смелость, буквально сносящую с ног, это было интересно и неожиданно. Женщина любила спонтанность и честность в действиях. Только отважные люди могут поступать так, как им хочется, и то, что сделала девушка, восхитило женщину в какой-то мере. Не очаровало, но внушило уважение, потому что её за руку брать боялись. — Я могу с тобой потанцевать, но не много. — Спокойно произносит она, прикрывая глаза. И они танцевали, Эмма кружилась, снова подхватывая женщину и отходя, но никогда не отпуская руки, пока Дафна, отвечала ей тем же, насколько была в силах. Она не представляла, как могла бы так же, до взлетающей юбки, кружиться, хохоча, рукой изображать те же изящные и жаркие линии, что и девушка, увлёкшаяся испанскими мотивами, явно пульсирующими в такт с её молодой жаркой душой, но и стоять она не могла — нежно и изящно двигалась, кружась, изображая чуть менее страстную, но пламенную корриду, со всем своим взрослым изяществом. Снова и снова возвращаясь к девушке, которая после каждого такта возвращала руки ей на талию, подхватывала её правую руку и нежно вела, давая ей повернуться вокруг своей оси, смотрела глазами полными искр и была абсолютно счастлива, видя, что женщину улыбается ей с высоты своего небольшого роста в ответ мягкой улыбкой. Эм выполняла мужскую партию, и как же это умиляла женщину, потому что Эмме было явно неудобно, она постоянно сбивалась, подставляя не ту руку, вернувшись к ней клала руки на плечи, вместо талии, тут же возвращая назад, и смеялась, глядя в пол, потому что помимо природной неуклюжести у неё была ещё своя собственная, появлявшаяся из-за высоко роста, который её очень мешал сейчас. Но тем не менее, видя, что женщина из раза в раз, невзирая на запинающиеся движения и неловкие заминки возвращается, подавая ей руку и улыбается, прикрывая глаза, когда они, расходясь выполняют очередное движения, девушка сияла. В какой-то момент, не забывая, что Дафна могла устать, Эмма, не прерывая танца потянула её за собой к выходу согласно, и они практически выскочили, танцуя. Смеясь и глядя друг на друга, одна тянула спутницу на улицу и, оказавшись на пустынном тротуаре, так, что смех отдавался эхом от спящих домов и звонком холодном воздухе февраля, Эмма, остановилась, оставляя громкую испанскую музыку за плечами. Женщина, которая шла следом, почти споткнувшись, остановилась, налетая на неё, и, оказавшись друг к другу лицом, глаза в глаза, они обе засмеялась, понимая, как же глупо всё вышло, но как приятно это было. Эмма, спасшая женщину от падения, причиной которого являлась бы сама же, держала её одной рукой за руку, другой за талию, а Дафна, по той же самой причине упиралась ладонями ей в грудь. Эмма, прикрыв глаза, наклонилась, целуя женщину в уголок губ, целомудренно и нежно, как бы в благодарность за этот вечер с той самой французкой легкостью, с которой уроженки Парижа раздают невинные и сладкие поцелуи, но от дочери туманной Англии этот жест казался чуть более трепетным и глубоким. Это чувствовалось в её касании, поэтому, совершенно без осуждения и стыда, женщина приняла этот поцелуй, лишь растягивая губы в скромной и сдержанной улыбке, подставляя щеку, чуть вытянув шею и приподняв челюсть. И как только девушка начала отстраняться, ответила её тем же, чтобы не быть в долгу и только, ответить теплом на тепло, касаясь губами уже где пришлось — чуть двинув головой, она попала прямо в губы, но так плотно сжатые, что было и не понятно, где заканчивались губы, а где начиналась мягкая ямка под носом. Эмма тоже улыбалась, закрыв глаза от счастья. От того счастья, которое она испытывала весь вечер благодаря женщине, которая, взяв над ней шефство, дала ей побыть собой. Дафна отстранилась, снова взяв на себя роль главной, после танца, в котором её вела Эм, поправила лацканы её пальто, расправляя их аккуратно, смахнула пыль и, подняв глаза, заглянула прямо в лицо, улыбаясь той же скромной и согласной улыбкой, от которой в уголках рта появлялись мягкие морщинки-складочки. Взгляд был добрым. Просто добрым, и это трогало до глубины души, Эмма была готова расцеловать каждый сантиметр её нежного лица за эти глаза и улыбку, с которыми она смотрела на неё в этот момент. Дафна улыбалась только тогда, когда ей правда было хорошо. — Ты милая девочка, — кивнула головой, продолжая поправлять на неё всякие мелочи — снимая с плеча соринку, смахивая пыль и наконец-то, найдя глаза, посмотрела в них со всей честностью и материнской любовью. Девушка слушала её, блуждающим взглядом следя за руками, но как только их глаза встретились, в её лице произошла перемена, и из наивной дурочки она вновь превратилась в несчастную невесту, которая вырвалась с тетёй мужа куда-то, и, опустив уголки губ, женщина буквально видела, как они неумолимо ползут вниз, вместе в ресницами, накрывающими пустой взгляд, девушка наклонилась, проникая одной рукой её под локоть, другой за шею, обнимая. Она довольно большим, но беззащитным и робким комком обняла женщину, утыкаясь носом в плечо. Не дрожала, но во всём её теле чувствовался трепет и нежность, как будто она обнимала бабочку, которую очень при этом любила, балансируя в своих объятиях между тем, чтобы сжать её так сильно, как только могла, и не раня, нежно обхватить. Поэтому она только иногда чуть сильнее сжимала, тут же снова расслабляя руки, но не отпуская. Внутри у женщины творилось что-то странное. То, что она так долго не замечала, потому что считала незначительным, расцвело пышным цветом — чувство огромной любви и нежности по отношению к этой девушке защемило сердце. В горле стоял комок, от которого было трудно дышать, поэтому, сглотнув, она тоже подняла руки, глядя Эм по затылку. Нужно было быть бессердечным чудовищем, чтобы этого не сделать, и, какой бы черствой не являлась Кирби, внутри у неё было много любви, которая сама собой заставила хозяйку быть нежной с Эммой и обнять её в ответ. Не поспособствовать ей в этот момент. — Очень милая девочка, — прошептала ещё раз она, словно подтвердила то своё прошлое высказывание, ещё раз, поцеловав в висок, оказавшийся рядом, позволила её окончательно уткнуться к воротник пальто и стоять так столько, сколько нужно. Обнимать себя столько, сколько нужно. Это был жест любви и понимания. Хоть женщине было и сложно понять, почему у этой девушки происходит такое в жизни, но не посочувствовать ей было трудно. Она вдруг на её глазах так нуждалась с тепле, Дафна в этом не сомневалась, что она попробовала его дать, хоть давно этим и не занималась. По ней сложно сказать, насколько она эмпатична, но это было качество было в её арсенале. Быть сочувствующим — это качество любого мыслящего человека, а Дафна была разумной, она знала и понимала всё, просто не так много умела. Хоть где-то её ненавистное и ненужное тело, от которого отрекалось столько людей, послужит пользой. Она не любила себя, и искренне не понимала желания девушки, но у неё не было сомнения в том, что сейчас Эм вкладывает в эти объятия очень много, поэтому не разрешать ей и не отвечать было бы очень низко и жестоко. Поэтому, находясь полностью в её власти, женщина лишь поставила спутавшиеся в неслучившемся падении ноги поудобнее, и, запрокинув голову из-за плеча высокой девушки, которым она перекрывала ей пол лица, стояла так. Мягкая улыбка не исчезала, и женщина, глядя в тёмное ночное небо почему-то молчала и пыталась запомнить этот момент, потому что для неё он был не менее важен, чем для девушки, которая очевидно видела в ней наконец-то появившуюся опору и свою первую дружескую нить, образованную в этом доме. Женщина же пыталась запомнить этот момент для того, чтобы запечатлеть тот момент жизни, в который она из бунташной наследницы, за которой пришла нелюбимая и несчастная жена, превратившаяся в суровую и саркастичную тётку, стала женщиной. Полной любви, внимания — живой артерией, сквозь которую пульсирует поток настоящей нежности, которую она впитывает и отдаёт, не думая о том, что оставила за спиной два неудачных брака, всеобщие сплетни, попытку самоубийства, пятьдесят лет противостояния всему, что не давало ей разрешить самой себе быть именно такой, какой она стала в эту минуту с девушкой. — …Можно, я зайду завтра? — Угу, — промычала она.