Эм

Дафна без каких либо комментариев пропустила Эмму идти первой, сопровождая. Это и было логично — срывать овации её сегодняшний долг, поэтому женщина тенью следовала за ней вплоть до ресторана, следя, чтобы та не споткнулась на своих длинных ногах, на которые ещё и надели белые туфли с бантами на пятке. Она выглядела как куколка, и, следуя за ней, она не спускала с них глаз, думая, как же она всё-таки игрушечно выглядит в этом всём. За несколько дней она уже сделала некоторые выводы о будущей родственнице — не вылезает из мягких свитеров, а под них любит надеть какую-нибудь рубашку. Юбки — это не про неё — брюки, лёгкие, удобные, не без налёта детского очарования. Она была по-своему элегантна, но для здешних нравов простовата — она одевалась, вела себя, как будто всю подростковую жизнь подрабатывала няней для детей любых возрастов. Вот оно — кивнула женщина сама себе, видя, как Эмма, держась за перила, спускается к машине, кутаясь в пальто — она ведёт себя как прислуга. Как персонал, как Золушка, которую тащат на бал. Всё в её жестах говорило об этом — и опущенные глаза, и неуверенность, и молчаливость — Эмма Сноуден чувствует себя не в своей тарелке, и только статус титулованной невесты превращает это в робость и застенчивость, несвойственную аристократам, вроде Олли, в яркую черту. Не сказать, что женщина переживала, но лёгкое волнение было, поэтому почти всю дорогу она прикладывалась к фляге, чтобы смочить губы, и слава богу ехала на переднем сидении, поэтому никто ничего не видел, кроме таксиста, но его все в машине видели первый и последний раз. Ужин выдался хорошим, Эмма просидела во главе стола с Чарли почти все время самозабвенно улыбаясь и глядя пустыми глазами на людей вокруг. «Боже, да она же пьяна» — опускала глаза в свою тарелку Дафна каждый раз, как девушка попадалась ей на глаза. Сказать, что она ей такой нравилась меньше нельзя — женщину раздражала её нервность, желание со всеми обо всем говорить, чтобы поддержать беседу или начать её, дабы не показаться глупой, однако сейчас она была загадочно и аристократично молчалива, смотрела на всех будто знала про каждого какую-то тайну — в общем вид настоящей аристократки. Всё тут покрыто сплетнями, поэтому такой взгляд у каждого из них был не беспричинный, отличие Эммы было лишь в том, что тайну она знала не про них, а про саму себя — она пьяна. Напилась в туалете с тёткой жениха, слава богу не увязалась за ней, как за мамой-уткой. Для пьяной девицы вела себя очень достойно — знала, чего от неё ждут. «Умная, и на том спасибо» — Отметила женщина, бросая на неё взгляд. Чтобы не смотреть на это всё дольше обычного и избежать ненужных расспросов, Дафна двинулась на террасу, накинув на плечи своё пальто. Курить прямо в зале было очень заманчиво — демонстрация своего безразличия и презрения к ним всем — но не в этот раз. Сейчас хотелось сбежать с этой чопорной тусовки, полной лака для волос, фальшивых улыбок и просекко. — Привет. Женщину обернулась через плечо, видя девушку, которая идёт к ней, постукивая каблучками по мрамору, от холода обнимая себя за плечи. Ледяной ветер трепал её волосы, вытягивая по одной пряди из плотного пучка на затылке, и хватая, как огромными когтистыми лапами, платье, отдёргивая его в сторону, от чего под пышной тканью отчётливо виднелся тонкий сжавшийся от холода силуэт. Женщине было больно на неё смотреть — раскрасневшаяся от алкоголя, но совершенно голая — шея, руки, плечи, ноги — она шла к ней, улыбаясь. А платье всё-таки симпатичное, согласилась женщина, наверняка, Диор. — Я хотела сказать спасибо, — Дафна ещё раз обернулась на неё через плечо, но в этот раз хмурясь. — За все это… Я волнуюсь. — Я заметила, — кивнула она, снова возвращаясь в прежнюю позу, наблюдая за прудом перед отелем, в котором проходил ужин. Жёлтые линии света плясали на его тёмной поверхности. — Надеюсь, это первый и последний раз, когда ты прибегаешь к таким методам. — Хмыкнула она. — А Вы? — Женщина, затянувшись, нахмурилась в вопросе. — Зачем Вы постоянно пьёте? — Эмма уже стояла наравне с ней, тоже глядя на пруд. — Позорю честь семьи, — сложив руки на груди стояла она. Эмма смотрела на неё и любовалась. В этой женщине было больше, чем видели другие, и чем она хотела бы показать — Дафна Кирби была другой и одновременно такой же, как и все тут. В их мире царила разрозненность и непричастность, и если все другие были такими, потому что остальные были им не ровня, то Дафна была такой, потому что она не ровня им. Им всем и каждому, она не выделяла Эмму, как кого-то другого, она была для неё в той же массе равнодушных и никчёмных людей, которые её не понимают и не поймут никогда, а между тем мисс Сноуден видела в ней нечто другое. Так бывает, когда у тебя глаз заточен на другое, нежели, чем у всех остальных — перед ней была прекрасная, по-настоящему очаровательная женщина, глядя на которую хотелось улыбаться и отвести взгляд. В ней чувствовалось так много силы, но она не сносила с ног, рядом с ней не стоило бояться, что тобой играю или управляют: Дафна не унижалась до манипуляций. Будучи во всем предельно честной, у неё получалось сохранить в себе такую ненужную всем вокруг неё доброту и честность в отношении ко всему, и даже её выпады, которыми она сводила всех тут с ума, не были для Эммы наказанием. Женщина не захватывала никого и не оборонялась. Она просто была собой назло всем и вопреки всему — а это не так просто, оставаться нежной, ранимой и задумчивой, когда тебя, как в девятибалльный шторм, мотает жизнь по своим самым неприятным закоулкам. В сущности, глядя на изящный силуэт, стоящий к ней в профиль, с высокой причёской, из которой выбилось несколько вьющихся прядей, в женственном и элегантном пальто, в черных лодочках… она была Дафной. Неописуемой и уникальной, трогательной и самобытной — женщиной другого поколения, которая знает, что история сделала свой очередной виток, но не смыла её очарования волной моды, прогресса и поспешных и судорожных изменений. — Не думаю, что вы настолько ужасная. — Девушка повела плечами от холода. — Это же всего лишь виски. «Всего лишь виски…» — Улыбнулась женщина. И это говорит её девочка, которая чуть не перестала дышать после них. — Так говоришь, будто много всякого в жизни повидала. — Ответила она, мысленно подразумевая развлечения знати. Уж про это Дафна могла рассказать много, и кто-кто, а именно она и могла сказать: «Это же всего лишь виски», потому что среди её многочисленных соратников по происхождению было много — наркоманы, извращенцы… все они настолько опьянённые своей сытой жизнью не видели границ дозволенного, и виски на их фоне действительно «всего лишь». Дафне досталась участь паршивой овцы только потому, что кого-то нужно было обсуждать. Все друг про друга всё знали, но не говорили… по разным причинам. Но как всегда и бывает, должна была быть одна сумасшедшая аристократка, на которую спускали всё презрение, сочувствие и прочие неинтересные Кирби эмоции. — Я работала в красном кресте. Там было всякое, — согласилась она, но женщина не слишком близко восприняла её слова. Проблемы красного креста и проблемы богачей — не одно и то же. Возможно она видела и наркоманов и извращенцев, но те, что ходили за стенку от них и вели великосветские беседы были куда страшнее и изощрённее, куда более изворотливее. Не видя границ своей влиятельности, они могли делать ужасные вещи и думали, и то все правильно, потому что их никто бы и никогда не наказал — слишком хороши, слишком богаты, слишком влиятельны. — Поэтому носишься со мной? — Хмыкнула она, намекая на свою неприкрытую «неправильность». Если все там стоящие были хоть и дрянными людьми, но все-таки скрытыми, то Дафна Кирби была звездой. Не было никого, кто бы не знал всего, что с ней было, потому что этими историями и питаются эти люди. Кто-то когда-то был с ней, а потом воротил нос, когда она исчезла. Кто-то просто слышал всякое, но в общем было одно — мало желающих находилось общаться, никто не хотел портить об неё репутацию. — Дафна, у тебя ещё осталось? — Интересуется девушка самым робким тоном. — С тебя на сегодня хватит, — усмехнулась она надменно. А потом поняла. Она не просит ещё, она просится домой. Как только у Кирби закончилась бы выпивка, она сразу же поехала бы домой, и девушка это запомнила. Поэтому, как только увидела, что женщина надевает пальто и выходит на улицу, бросилась за ней, забыв про собственную одежду, выскочила в чём была — в своем лёгком атласном платье. Женщина и сама уже хотела домой, а во фляжке ещё было, поэтому, не задумываясь, она вытащила её из внутреннего кармана пальто, открыла небрежно, будто делала одолжение, и собиралась уже глотнуть, но замявшись, протянула девушке. У неё тяжёлый вечер, и даже если она не поедет с ней домой сейчас, то пусть хотя бы повеселиться и расслабится. Эмма взяла, сделала два глотка и поморщилась. Она уже не была такой смелой, как пару часов назад, когда заглотила добрые полстакана бурбона в три глотка. Снова появилась эта невинная и лёгкая Эмма, которая морщит нос от сигаретного дыма. Но ничего не сказала, поморщилась и отдала женщине, которая допила и, кинув флягу в сумку, повела плечами, поправляя сползающее пальто, и повернулась к ней. — Ну что? Она не хотела говорить: «Едешь со мной или остаёшься?», потому что даже права спрашивать такое не имела. Эмма, как и Чарли, должна была быть тут от начала до конца, и единственное, о чём её просил Дэвид, когда Дафна пришла к нему с претензией пояснить появление нового человека дома — это не испортить её. Не показывать, что тут можно делать всё, что вздумается. Это можно только Дафне, да и то только потому, что она все равно никого слушать не будет. Эмма кивнула, показывая, что всё ещё придерживается старого плана, и женщина, хмыкнув согласно, пошла к машинам.

***

Дома было тихо. В кои-то веки. Вся прислуга ушла домой, поэтому до завтра никого не должно быть дома. Женщины зашли в гостиную. Дафна, сразу же снимая туфли, кинула их около кресла, и, подходя к каминной полке, взяла с неё спички, закуривая. Эмма неторопливо прошла за ней. Звук её каблуков глухо отдавался эхом, и по нему было понятно, как неуверенно она следует за женщиной, всё ещё обнимая себя за плечи. Оглядывается по сторонам, пытается придумать, почему она тут, как ей быть, что делать. Мягко опускается на диван, шурша платьем, ставит ноги параллельно друг другу, руками всё ещё обнимает себя. Дафна, прикурив, бросает спичку в камин, который тут же вспыхивает, озаряя тёмную каменную гостиную, обставленную не менее зловещей мебелью, обитой тёмно-зелёным бархатом. Девушка сидела, наблюдая за ней, и чувствовала себя ужасно. Не так она себе представляла жизнь тут. Привыкшая к семейному теплу и уюту, из мира, где самым страшным её грехом было — попробовать покурить как-то раз в восемнадцать, она окунулась в жестокий и холодный мир разрозненных людей, которые только и делают, что занимаются собой, но не ей. Не это ли показатель того, что ей среди них не место? От этой мысли захотелось плакать, и слёзы предательски наполнили глаза, и правда, если оглянуться, за эти несколько дней она всего пару раз поговорила с Чарли, несколько раз пересеклась с Дафной, но по сути, ни с кем так и не завела дружбы. И вот она сидит в огромном пустом доме в гостиной, с Дафной, которой до неё дела нет, и ждёт неизвестно чего, потому что завтра ничего не изменится. Через несколько недель начнётся подготовка к свадьбе, но в такой обстановке о свадьбе даже думать противно. — Чарли тебе не звонил? — Оборачивается женщина, глядя на девушку. Та отрицательно покачала головой. Тяжело вздохнув, Дафна вытащила сигарету изо рта, выдыхая дым уголком рта, и пристально посмотрела на девушку. Она переживала, что украла невесту, поэтому спросила, чисто из приличия и обещания брату. Но кажется их исчезновения, к сожалению, никто не заметил. Заплаканная, с размазанной помадой, маленькая и глупая Эмма сидела перед ней, глядя как на ангела во плоти. Вот дожили, Дафна — ангел-хранитель. Видимо наверху беда с кадрами, раз пятидесятилетняя алкоголичка стала ангелом-хранителем для самого невинного существа на свете. Постучав носком одной ноги об пол, женщина вдруг наклонилась, и, не выпуская сигареты из пальцев, взяла девушку за щеки, касаясь губами её губ. Такие тонкие, напряжённые и испуганные. Она накрыла их своими, спокойными и бархатными, которые, даже несмотря на ужасный запах изо рта от сигарет, были самыми нежными и ласковыми. Эмма вздрогнула в первую секунду, но не отпрянула. — Так можно? — Первое, что сказала она, когда женщина снова выпрямилась над ней с совершенно спокойным лицом. — Тебе не понравилось? — На самом деле она хотела сказать «противно». Почему-то именно это слово крутилось у женщин в голове с её последнего разрыва. Очень жестокого разрыва, после которого она поняла, что видимо у неё вышел срок годности, и она уже не та обворожительная Дафна Кирби, которую звали везде и всюду как украшение вечера, а старая похотливая женщина, которая ищет утешения во всём подряд. Старая, грязная и одинокая — такой она теперь была для большинства молодёжи, которая спала с ней ради развлечения. Да и она признаться тоже, но давно хотела чтобы она была любовью всей их жизни, чтобы потом жестоко бросать или всё время вместе показывать, как они ей безразличны. Но удар получался в спину — они были такого же мнения о ней. — Нет. — Покачала головой она, поднимаясь на ноги. И снова она выше женщины. Но Это у неё получалось плохо — Эмма сутулилась рядом с Дафной, смотрела всегда в пол, прикрывая глаза, поэтому у женщины оставалась возможность смотреть на неё сверху вниз, что она и сделала, снова затягиваясь. — А… — А мне? — закончила она вопрос девушки, который та не решилась озвучить, боясь оскорбить. Эмма кивнула, а женщина сделала задумчивый вид, не переставая театрально курить, так сильно затягиваясь, что скулы стали выпирать ещё сильнее. Звук сгорающей бумаги и треск дров в камине мешали девушке думать. Столько всего случилось, а она ещё и пьяна, но в больше степени растеряна — её еле-еле удавалось удержать ощущение теплоты и нежности на губах, чтобы не забыть его и понять, что она чувствует по этому поводу. — С тебя нужно снять это платье, знаю, как в таких тяжело дышать, — перевела Дафна тему, начиная оглядывать девушку со всех сторон в поисках молнии. Устало, будто у неё ноги по колено в воде, Эмма послушно повернулась, подставляя её молнию там, где она всегда была — на спине, и женщина, закусывая сигарету, чтобы можно было работать обеими руками, с тихим вжиком, высвободила девушку из оков аристократического протокола. «Да, с такой-то талией ей явно дышалось нормально» — устало усмехнулась она, хмурясь. Сказать она этого не могла, так как зубы были затягиваясь сигаретой, а ронять её было бы некрасиво. — Я без белья, — вдруг произнесла девушка, обеими руками хватаясь за лиф платья, которое уже начало сползать вниз. — Такие платья с ним и не носят, — согласно подтвердила женщина, и Эмма в очередной раз поняла, что облажалась. Ну конечно, Дафна знает это и носила такие платья. Девушка была вообще не уверена, не носила ли эта женщина в своей жизни хоть что-нибудь. Это сейчас она не вылезала из блузок, а раньше, когда было что показывать, Дафна побывала во всех амплуа — от роскошных полупрозрачных платьев, до совершенно мальчишеских брюк и женственных блузок, и весь её вид, с которым она опустилась на кресло и развалившись на нём, курила подтверждал это. Она знает, что она была хороша. — Спасибо, — поблагодарила девушку и направилась в свою комнату, постукивая каблуками, которые всё ещё не догадалась снять. Но поравнявшись с креслом Дафны, остановилась, повернулась, Кирби не смотрела на неё, потому что на сегодняшний вечер всё ещё обязанности тётки жениха были выполнены — она привела невесту на ужин, проследила за ней и вернула назад, поэтому женщина только сидела расслаблено и курила, глядя куда-то перед собой, а Эмма, тихо пошуршав у неё над ухом платьем, смявшимся как здоровая скатерть у неё в руках, наклонилась и коснулась губами щеки. В этот раз совсем по-другому. Нежно и трепетно, очевидно вкладывая в этот поцелуй всю благодарность за заботу, которую получила сегодня от Дафны. Она не целовала её, нет, только касалась губами, боясь чего-то, но не сделать этого она не могла, поэтому стояла так десять секунд, а оторвавшись, даже не получила взгляда ответ. Дафна продолжала сидеть, как сидела, только затянулась ещё раз, пока свет огня из камина продолжа играть на её неподвижной фигуре. И Эмма ушла, в последний момент оборачиваясь на тонкую шею, мягкие плечи и высокую причёску женщины, оставшейся сидеть в кресле в гостиной. И улыбнулась.