Эм

Эмма уже час не выходила из ванной. Все в доме думали, что она просто вертится перед зеркалом, пытаясь довести себя до идеала, поэтому только отвешивали шутливые фразы вроде: «Королеву Британии мы не приглашали, можно не стараться так сильно» — Это сказал Чарли, практически доведя девушку до слёз. Она и представить не могла себе, как сложно будет морально подготовиться к такому событию. По всему дому уже шуршаши юбки, стучали каблучки и слышались отовсюду веселые разговоры, щедро приправленные смехом, как тонким женским, так и низким басистым, принадлежащим мужчинам, предвкушающие хороший и привычный вечер, Эмма не смогла сделать ничего больше, кроме как броситься в ванну, обгоняя подступавшие слезы, дрожащими руками закрывая дверь, и заливаться слезами от отчаяния. В этом доме её обязывали быть под стать, но никто не научил её этому. Для них это было само собой разумеющееся, а Эмма даже в самых нелепых вариантах — а именно такими они ей и казались — не могла представить, с чего начать светский разговор, которых ей предстояло судя по всему не мало. Выпускники Гарварда, бизнесмены, политики, десятки умных людей ехали со всей округи сюда, чтобы посмотреть на невесту, которая не читала «Короля Лира». Она и так активно исследует библиотеку второго этаже, но некоторые вещи просто не возможно понять и пропустить через себя за такой короткий срок. Она одного Теккерея мучает уже вторую неделю, и пока безуспешно. Получается только заставлять себя хоть немного прочитать каждый день, и на это у неё иногда уходит по несколько часов, а потом она отвлекается на какую-нибудь другую, совсем лёгкую книжечку из той же самой библиотеки, но она кажется ей такой ненужной, недостаточно хорошей. — Ты скоро? — Раздалось снаружи. Это Чарли. Он подходит уже третий раз, и каждый раз девушка не отвечает. Этот раз оказался последним, больше он не стучал, и никто больше не стучал. Неизвестно, уехали они уже все, просто дали ей время спокойно подготовиться, входя в положение звезды сегодняшнего вечера, или просто забыли о ней, как делали всю прошлую неделю? Эмма готова была так и сидеть, обняв себя за колени, лишь бы о ней всё забыли. Плакала, и смотрела на белую дверь с позолоченой ручкой, боясь, что она вот-вот повернётся. Она и не сомневалась, что однажды за ней придут и вытащат через силу. И пришли. Раздался уверенный, почти оглушительный стук дверь, если забыть, что ручку не трогали, можно считать, что с ней просто ломились, заставляя сжаться на полу. Хотя не исключено, что ей просто показалось, ведь она никого не ждала и ждать не хотела. — Кто?.. Сердце сжалось и ослабли ноги, лежащие под юбкой голубого коктейльное платья. Она разволновалась, начиная глубже дышать, чувствуя, как плотно обтягивающая ткань хрустит на рёбрах: красивый и подходящий ей фасон пятидесятых годов, открывающий белые плечи и грудь, превращал его в Золушку, обманутую мачехой, но плакать в этом было и правда неудобно. — Дафна. — Грубо раздалось с другой стороны. Девушка вздрогнула, глотая слёзы. В ушах стучало сердце, заглушая всё. Ждала кого угодно — любой из семейства был для неё смертью с косой, но Дафна была чем-то ещё более ужасным. Показаться перед ней в таком виде — навсегда перечеркнуть её уважение к себе. А почему-то именно оно ей и было важно. Если остальные нагоняли на девушку ужас, то женщина внушала благоговейный, практически священный трепет. — У меня в ванной закончился лак для волос, могу я использовать твой? — Голос был грубый, но спокойный. Конечно, откуда ей было знать, что за дверью рыдает девушка? — Э… — девушка замялась. — Да, думаю да… Открыто. И вот она появилась на пороге, с бокалом в руке и с клатчем подмышкой. Выглядела она великолепно. Как всегда. В любой ситуации Дафне Кирби удавалось выглядеть именно так, будто её одевали костюмеры, как в кино — идеально. И этот раз не стал исключением — предполагался званый ужин в честь помолвки, мероприятие торжественное, но не слишком, в меру строгое, но самое главное, блистать там должна была по сути лишь одна персона — Эмма. И Дафна это понимала, поэтому не надела ничего сверхъестественного, но в очаровании себе не отказала — одна чёлка, убранная набок, как у Хепберн чего стоила. Эмма рядом с ней выглядела как пятнадцатилетняя дебютантка, в платье голубого цвета закрывающем колени. Рыдая в нём на полу, она выглядела как Золушка, которую не пустили на бал, да и смотрела она на Дафну в этот момент, как на фею-крёстную, которая пришла её спасти. Повисло неловкое молчание, с каждой секундой давящее на участников сцены все сильнее и сильнее, пока Эмма не отвела взгляда, поворачиваясь снова в пол. Дафна вряд ли будет её спасать. Слёзы закапали на платье, но Эмма не видела, как на голубом шёлке образуются и расплываются влажные пятна. Какая она безобразная, какая глупая, какая мерзкая. Слабачка. Ей хотелось себя ударить. Сделать побольнее, чтобы не было так отвратительно сейчас перед Дафной. — Ты отлично выглядишь, — поворачиваясь к зеркалу, сказала она нарочито прохладно, предполагая, что девушка закатила обычную девичью истерику из-за какой-то части своего образа, хотя это не было на неё похоже. — Нет. — Как скажешь, — беря лак, ответила она и обильно сбрызнула волосы, приглаживая ладонями на висках, словно дорисовывая в своём идеальном образе последние штрихи. Девушка даже не знала, что именно еë вдруг возбудило в этом моменте, за которым она следила верным собачьим взглядом, забыв на секунду, что плакала — идеальный внешний вид, рождавшийся на еë глазах, ведь женщина только что так небрежно и случайно впустила в таинственный мир роскоши Дафны Кирби, который существовал везде и всюду рядом с ней, но был словно по ту сторону зеркала. Или то, как она это делала. Нежно и неторопливо двигая пальцами, показывая всю их утончённость, и собственную породистость. Девушка чувствовала себя рядом с ней дворнягой, на которую нацепили нелепый бантик. — Я всё, ты идёшь? — Я… я не могу… я выгляжу ужасно, — заливалась слезами Эмма. Многие ошибочно полагают, что женщине нет никакого дела до многих вещей, но обычной порядочности, которую она не возводит в культ, как делают её именитые родственники, у неё было не отнять. Что не говори, но благородство у неё в крови, и именно поэтому она сейчас не ушла. Опустилась рядом на унитаз, наклоняясь, чтобы не кричать на и без того напуганную малышку, она вздохнула, собираясь с мыслями. Девушка выглядела сейчас, как свергнутый с небес ангел, не заслуживающий такой участи. Гордости в ней было как говорится «на самом донышке», поэтому она выглядела не как прекрасный и сладкий Люцифер, а случайно выпавший из колыбели амур, шуршащий воздушными крылышками-платьем, в каждом ищущий своего родителя. — Ты выглядишь нормально. — Говорит внезапно тихо и по возможности мягко. Её босые, с одних колготках, ноги встали прямо перед глазами Эм, и девушка только сейчас поняла кто находится с ней в одной комнате. Тоже собиравшаяся на ужин Дафна была в боевой готовности — оставалось только туфли надеть и допить свой бокал виски, который сейчас она небрежно держала в руке, расслабленно свисавшей с колен, где она сложила их крестом, упираясь локтями, чтобы было удобнее наклоняться к девушке и заглянуть в лицо. И что она тут с ней делает?.. Удивляет еë своим милосердием. Даф не слишком сильна в утешениях — от не не стоит ждать сердечных объятий и шёпота на ухо, но Эмме и еë прокуренный голос показался милее остальных. И выражение лица, с одолжением, но терпеливым, по-женски понимающим взглядом. Перед ней вдруг появилась та самая женщина, о которой она слышала несколько часов назад — своя в доску, преданная и верная несмотря ни на что. — Нет… — Ныла она, как маленький ребёнок сама себе не отдавая в этом отчёт. — Так. Пей, — подставила она остатки своего напитка ей к лицу. Там оставалось уже на донышке, но недооценивать это количество не стоило — Дафна пила, во-первых, крепкое, потому что лёгкое её уже не брало лет так двадцать, во-вторых, хорошее, поэтому от этого точно должно было стать лучше. — Что? — Недоверчиво поднимает заплаканные глаза с размазанной тушью, стекающей по щекам вместе со слезами черными маленькими комками и струйками серой жидкости, и смотрит. Она даже не понимает, что от неё хотят. — Пей, говорю. Давно открытое Элайдже Крейгом зелье смелости, — и собственноручно подставив край бокала к губам, наклоняет его. Янтарная жидкость проскальзывает в горло, обжигая. Эмма начинает кашлять, но не выплёвывает. Его бы она не выплюнула: ей тогда бы стало нестерпимо стыдно перед женщиной, которая пьёт это на завтрак, обед и ужин. Эм не слабачка. Она не пьёт виски, но хотя бы может пересилить себя ради неë. Перебарывая себя, сглатывает, переставая дышать. Даже слёзы высохли. Широко открыв рот, чтобы вдохнуть побольше воздуха, она делает первый тяжёлый, но спокойный вдох. Никакой другой бы и не проучился, когда единственно, что ты хочешь вдруг, забывая про свою истерику — это вдохнуть. — Лучше? — Интересуется женщина, заглядывая ей в растерянное лицо немного испуганное: «она же не упадёт в обморок от одного глотка?». Хотя закрались сомнения — дать Эмме виски все равно что ландыш керосином полить, поэтому скрывая своё волнение, Дафне наблюдает. Вдруг Эм кивает. Не может говорить из-за ещё не прошедшего ощущения жжения в горле и лёгких, но на вопрос отвечает. Значит спинной мозг не пострадал. «Зато успокоилась» — Флегматично отметила женщина, наконец-то услышав долгожданную тишину и выдыхает облегчённо. — «Жаль, что такое нельзя было дать Чарли в свое время… видит бог, если они заставят меня сидеть с их детьми, я дам им соски с Bell’s», — от нахлынувших воспоминаний о мучительном детстве парня у неё закружилась голова, и она поморщилась, заглядывая в пустой бокал, отвлекаясь от девицы. Где-то внутри она жалела последний глоток виски, который всегда был самым сладким и желанным, а теперь у неё поселилось странное чувство незавершённости внутри, из-за которого, она это чувствовала нутром, всем своим телом, в котором уже начиналась ломка: вечер пройдёт отвратительно. Её и без того узкая зона терпения сейчас уменьшилась раза в три. — Как вы это пьёте? — Хриплым голосом наконец-то что-то сказала Эмма, держась одной рукой за горло, а второй невольно опираясь на женщину. Это произошло так внезапно, Дафна не успела даже ничего понять, когда тонкая ручка схватила её за запястье. В ответ она механически её поддержала, но внутри что-то вздрогнуло и замерло, боясь спугнуть. — Когда доживёшь до моих лет, узнаешь, что есть вещи куда неприятнее, — растерянно и самодовольно ответила она, поднимаясь. — Ну что, можно идти на ужин? — Уже возвышаясь над ней спрашивает она, всё ещё протягивая руку вниз. «О, нет…» — у ног женщины, между ванной и унитазом, сидела совершенно бесчувственная девушка, вымотанная сначала часовой истерикой, а потом успокоенная двадцатью миллилитрами виски и, к несчастью, женщина поняла это только сейчас. Оставлять так её было нельзя, сдавать мужу тоже — что она тогда за тётка, если не может помочь приготовиться невесте к мероприятию? Кровный представитель Олли — равнодушный и жестокий. Нет, не для того она меняла фамилию, чтобы быть одной из них. Из тех, кто с ней сделал то же самое, что сейчас делают с ней. Не верилось в это, но у женщины не оставалось выбора — девушку надо умыть, и это это придётся делать ей, иначе она так и останется тут сидеть и больше никогда не выйдет из ванной. Женщина понимала, как Эмма потом будет вспоминать этот вечер, если сейчас она остановится — захватившая её с ног до головы истерика, потом глоток виски, полное бессилие, и если так продолжится, то в список добавится «пробуждение в туалете с похмельем, стыд и сбежавшая невеста». Женщине стало жалко дописывать туда последние три пункта, и она, беря с полки полотенце, мочит его, снова возвращаясь на колени. На миг замявшись, решительно берёт девушку за подбородок и, притянув к себе, касается лица, стирая черные пятна. На порыв нежности походило слабо — Дафна терла грубовато, лицо было раздражённое, но дышала она спокойно. Лицо придерживала нежно, не сжимая и не вцепясь ногтями, поэтому Эмма спокойно ей поддалась, глядя прямо в глаза. Отчего-то она верила, что женщина не сделает ей ничего плохого, может быть она и была той самой первой, кто рассмотрел в ней не только бесконечно пьяную бунтарку, а истинную леди. Женщина печально усмехнулась от этой мысли внутри себя — нужно просто не быть голубокровой, чтобы видеть это в других. — Ай, — дернулась девушка, когда женщина случайно слишком сильно провела сухой салфеткой по коже, немного царапая. На удивление в ответ женщина получила ту самую гримасу, которую дети корчат за миг до того, как заплакать, но от неë так же не скрылось и то, как девушка быстро съела это чувство, будто пытаясь соответствовать Дафне. Но внутри все дрожало. С того случая она ещё не была так близка ни с одним человеком, и уже успела забыть это болезненно приятное чувство в груди и комок в горле, когда тёплое дыхание обжигает ладонь, ощущения нежной юной кожи на руке, которую хотелось гладить, ласкать, чтобы поблагодарить за доверие и ласку в ответ. В Кирби было много любви, поэтому потерять голову было очень просто, и Дафна еле сдержалась, стараясь закончить, как можно скорее. — Не дёргайся, а то в глаз попаду, — сухо произнесла она, делая вид, что не заметила этого, — Ты всю помаду съела. Хмурясь, и достала свою. Цвет бордо — ей он очень шёл, шёл так, как идут чёрные перчатки тонким рукам, как идёт жемчужные нити длинным шеям — такая жгучая и одновременно холодная, надменная аристократия. На Эмме же он выглядел, как у новорождённых — младенец с ярко алыми губами, а пунцовый румянец, оставшийся после слез только дополнял картинку. «Боже, да она красавица…» Накрасив расслабленные губы, которые ей любезно предоставили с самым наивным видом, она поднялась, направляясь к зеркалу, и, поправляя собственную помаду в уголке губ, почувствовала, что на неё пялятся. Это уже начинало порядком раздражать и умилять одновременно. — Я не хочу идти. Вот она — смелость. Женщина торжествовала, в её будующей невестке проснулся бунт, такой ей родной. Ещё с первых дней было понятно, что Эмма далека от светской жизни, уж Дафна могла поручиться за это не только потому, что бывшая институтка была простой, как ситцевый передник, но и потому, что она сама прекрасно понимала, что смысла в этой ненужной патетике и фарсе нет. Но как же, черт возьми, не вовремя начало действовать зелье, их все ждут, и даже Дафна понимала, что этот ужин пропускать нельзя — она сама себя с трудом пересилила, соблюдала все эти осточертевшие ей «рекомендации врача», чтобы выполнить просьбу, и уж если она идёт на такие жертвы, то Эмма явиться на мероприятия обязана. Это Дафна делает одолжения, появляясь там, не наоборот. — Если я дам тебе ещё виски, пойдёшь? — поднимает брови. Эмма согласно торопливо кивнула, поднимаясь и вставая рядом неустойчиво, будто была на ходулях. Хотя с еë ростом, можно было и так сказать. Гр-р, как же он раздражал женщину… Но по доброму. Подтрунивая что ли. Эта девочка явно не хотела с ней соревноваться, и рост был скорее наказанием, чем привилегией. Из сумочки появилась фляга, заманчиво булькающая у неё в руке. Она своими руками открутила крышку, откинув её в сторону, понюхала, сладко вздохнув, и подала девушке, которая, без стеснения, будто не пила всего второй раз в жизни виски, сделала несколько уверенных глотков. Брови женщины поползли вверх, а сердце вниз. Пока что только она себе позволяла так откровенно напиваться перед мероприятиями, но с ней и так все было понятно, но Эмма должна была блистать весь вечер. Кротостью и очарованием. Но этот алкоголь не даёт такого эффекта ни в одном из возможных будущих, уж это Дафна могла гарантировать. Она видела сотни пьяных интеллигентов, и в этой сотне пьяниц была, и ни разу она никого не очаровала спокойствием и нежность, скорее наоборот — вульгарностью, расслабленностью, сонностью, безразличием, унынием, гиперактивностью, — в общем всём чему годно, только не тем, что сейчас требовалось от Эм. Она вообще думала, что та только лизнет напиток, и почувствовав не пару капель на языке, тут же выплюнет, поморщился, скорчит рожицу и, высунув язык, посмотрит на женщину как на убийцу-отравительницу щенков, навсегда прощаясь с идеей пить эту дрянь, но вышло несколько иначе… Возвращая бутылку, она уже не мучилась, а только немного поморщила носик. Женщина заглянула в полегчавшую флягу одним глазом. — Часа на два хватит… — Но ужин ведь идёт четыре, — нахмурилась девушка. К изумленно поднятым бровям женщины добавлялась ещё и улыбка. Виски — удивительная вещь, в компании со слезами даёт овощ, а в компании с Дафной — ясный ум. Или это побочный эффект: от одного глотка пьянеет, а от трёх — трезвеет? — Кто сказал, что я останусь до конца, — отметила женщина и тоже сделала три уверенных глотка.