Эм

По всему дому, в полной тишине, крадясь, как робкая старушка, отдаваясь тихим, едва слышным эхом музыка. Очень неуверенная, как будто играл человек, руки которого его не слушаются, дрожат и, измученные старостью и болезнями, не подчиняются владельцу, но то, что долетало до слуха Эммы напоминало ей одну прекрасную песенку. Только основные ноты, несколько звуков, как по ступеням соскакивающие один на другой, прерывающиеся и замолкающие, снова возникающие и ускользающие. Это было пианино где-то под потолком. Звук лился буквально по всему дому и казалось его источник где-то не тут, и не там, нигде. Если бы девушке было чем заняться, она бы даже не заметила этого звука, таким тихим он был, но делать ей было нечего, поэтому даже поверх работающего телевизора она уловила непонятные и манящие своей нереальностью звуки. Раздвигая старые шторы, скинутые тут на балке под потолком, перешагивая коробки и многолетние, с деревянными завитками, предметы мебели, девушка проникла на чердак по тёмной спущенной с потолка лестницы, притаившийся в самом дальнем углу третьего этажа, будто бы специально от всех спрятанная и удалённая от всех остальных, будто ведущая в совершенно иное место. Отмахиваясь от пыли, которая была тут буквально везде, даже в воздухе. У окна на другом его углу стояло старое пианино, на удивление звучавшее не скрипуче и не надрывно, а нежно и ласково, немного робко, приглушая звуки. Перед ним стояла Дафна, с неизменным бокалом в руке, и одной правой нажимала отдельные клавиши, по несколько секунд вспоминая следующий звук. Её силуэт узнавался у девушки сразу — настолько быстро, что ей показалось, будто это и вовсе не она, а ей померещится, она уже везде и всюду её видит… или хочет видеть. Но это и правда была Кирби, в одной из своих блузок, пропитанная ароматом алкоголя, парфюма и крема, с изящно изогнутой талией, одной ногой, стоящей на носке и согнутой в колене, и так неуверенно и мимоходом нажимавшей на клавиши. Девушка, увидев женщину, отшатнулась назад, прячась меж складками большой бархатной шторы, и сквозь щель, оставшуюся межу складками тяжёлой бордовой ткани, и смотрела. Её фарфоровые голубые глаза сверкали из темноты, и Эмма, не дыша, хранила молчание. «Даф просила не докучать ей» — Звучало в голове без остановки снова и снова, эхо этих слов вновь и вновь отражалось от стенок пустого сознания, пока Эмма не перестала различать слова в этом бесконечном гуле мыслей, но оторваться было не возможно. Уйти незамеченной казалось уже было невозможно, девушка будто приклеилась пятками к месте, где стояла. Было страшно и волнительно, сердце болезненно тарабанило в груди, оглушая, и Эмма, облизнув губы, шагнула назад, прячась в тень, неловко стукнув пяткой о какую-то деревяшку. Женщина, нажав фальшивую ноту, и отдёрнула руку. Обернулась на покачивающуюся занавеску: непреподъёмный вес её черных глаз лежал на девушке, которую она казалось видела сквозь ткань. — Вы играете? — Эмма выскальзнула с виноватым видом из-под огромной шторы, поправляя волосы. Дафна замерла с раздражённым лицом, но тут же остыла, узнавая вошедшую. Это было заметно по едва различимому, но ощутимому чем-то внутри упавшему напряжению в мышц лица и сменившемуся настроению в глазах, оставшихся неподвижными. — Думала это кто-то из персонала, — хмыкнула она, снова поворачиваясь к инструменту. — Умела когда-то. Сейчас уже все забыла… добрая половина мозга растворена в алкоголе. Эмма уже стояла рядом, обнимая саму себя за плечи. Смотрела, как мягкие пальцы нажимают клавиши одну за другой, одна ошибка, и она убирает руку, бросая эту затею, отходя в сторону. А было так красиво, было так аккуратно это сделано ей, невзначай, но очаровательно. Это пропитанная бурбоном и сигаретным дымом женщина умела играть, и играла… кажется это было что-то из… Что-то лиричное. Поет ли она? Наверняка. — Играли. — Неизвестно зачем повторяется она. — Когда была девочкой, да. Сейчас уже только так, знаю только… бульварные песенки. — Отмахнулась она. — Нужно только вспомнить, как пальцы двигаются, а дальше все само пойдет, — кивнула девушка, опуская руки с собственных плеч и садясь банкетку, стоявшую в комплекте с пианино. Взглядом предложила женщине тоже сесть. Она стояла над ней, глядя с недоверием на все это. Эмма начала с простого, одной рукой начала перебирать тему. Пальцы пришли в движение и вдруг невесомая рука легла поверх руки Эммы, позволяя своим пальцам повторять её движения. Девушка напряжённо сглотнула. Играть на инструменте для неё было не сложно, но жест женщины буквально снёс её с ног. Девушка вступила второй рукой, и музыка заиграла в полный свой цвет и свет. Нарисовались внезапно знакомые слова, фразы и интонации. Женщина даже пару раз собственным усилием нажала на палец девушки, вынуждая её взять ту или иную ноту, которая оказывалась на своем месте (Удивительно, но музыкальные знания, когда-то преподаваемые ей остались где-то на задворках сознания и она смогла даже что-то привнести в этот мотив, проявляя властность характера). Песня, которую знает почти каждый человек на земле, но не Дафне, теперь была подвластная и ей с помощью новой подруги, которая любезно согласилась поработать её музыкальным костылём. Вот уже и конец, и она женщина, наслаждаясь кульминацией, прикрывает глаза, глядя как будто в полудрёме на все это, слушает, как девушка, стараясь, немного сопит сопливым носом. Последние звуки, вот и все. Нежные кисть сползают и длиннопальцых рук девушки, которая тут же опустила взгляд, не двигаясь с места, как арестант, пока женщина по-хозяйски обходила спрятанные тут вещи. — Ты стала менее разговорчива с прошлого раза, — оборачиваясь через плечо, отметила она на еë молчание. Вокруг неё белые, как снег, летали кусочки пыли, а белый свет из единственного окна тонкой белой линией очертил её силуэт, выглядящий сейчас так загадочно и… сказочно. Они будто были не на старом чердаке, куда девушка невольно пришла, следуя за звуками пианино, а в… зимний лес? Тайное укрытие? Их тайное укрытие. Как же тут тихо. — …Ну… — Женщина Вопросительно мыкнула, торопя её с ответом, чтобы та не мямлила. — Чарли сказал, что вы просили не докучать вам. — Чарли? — она задумчиво поджала губы, глядя куда-то в потолок. — Я сказала? — Уточнила она, хмурясь уже в другую сторону потолка, что-то разглядывая. Девушка кивнула. — Я сказала, кажется, совсем иначе. Что у меня появился хвостик… — Отворачиваясь и шагая дальше по чердаку ответила она. — Что вы тут делали? — Вдруг спрашивает девушка. — Смотрела. Ответ исчерпывающий. Эмма поднимает глаза, глядя на женщину, совершенно равнодушную ко всему. — Вы знаете эту музыку? — Впервые слышу. — Хмыкнула она, наконец делая заветный глоток. Женщина не врала. Она слышала за свою аристократичную жизнь очень много песен и мелодий, но эта попалась впервые. И даже несмотря на это, она ей показалось такой знакомой — в самый раз для старенького пианино из детства. Теперь в этим нотах для неё засело что-то странное — Эмма, которая своими тонкими длинными пальцами нажимает клавиши, старательно выводя каждый звук. — Может Даф нам сыграет? — на каком-то из семейных вечеров, когда все, наконец-то собрались вместе, предложил Олли старший, глядя на сестру, которая сидела в своём кресле, отдельно от всех, кто был на диване, и тихо потягивала своё питье, заинтересованная больше камином, чем разговором. Её глаза округлились, когда она услышала это предложение, и устало покачала головой. — Я уже не так хороша в этом, Девид, — чуть подняв бокал, как бы в тосте, и вытянув указательный палец, ответила она, всем своим видом показывает, что она их предупреждает: делать она этого не хочет. — Ты можешь попробовать, — не уступал он, и женщина, понимая, что отступать некуда, поставила бокал на крышку нового и красивого рояля. Сев, поставила ноги на педали, и завела одну из известных песенок того времени, с каким-то бессмысленным текстом, начиная тихо петь. Это было развлечение ради развлечения, и закончив, она не испытала ничего, кроме того, чтобы как можно скорее поджать губы и сделать ещё один глоток. Тогда она была совершенно собой не удовлетворена, потому что играть ей приходилось часто и петь бессмысленные песенки тоже. На разных вечерах, на которых она была душой компании, это было прекрасным развлечением, но дома, особенно тут это было просто издевательство над ней. Она ненавидела пианино в последнее время, ненавидела играть, ненавидела петь, ненавидела показывать в очередной раз себя куклой, которая ещё и умеет петь. Но в этот раз, когда они играли вместе с Эммой, она поучаствовала что-то совсем иное — ей хотелось сделать это снова не только потому, что пришлось касаться девушки, но и потому, что с ней это было так красиво — не напоказ, а личное таинство на чердаке, полное загадки и искренности. — Я видела, вам не понравилось нам играть, — спросила девушка, шагая, как ножками, двумя пальцами по клавишам. Женщина согласно угукнула. — Но вы очень хорошо поёте. — Не льсти, — фыркнула она. — Нет. Нет, вы очень… милая. — Оу, дорогая. Пора запомнить несколько правил — я ненавижу, когда меня обманывают. — Подняв указательный палец и не отпуская бокала отмечает она, ходя между коробками и старыми вещами, иногда чего-то касаясь кончиками пальцев. «Просто вы не верите мне» — добавила Эмма про себя мысленно, снова возвращаясь в разговор. Много мест в этом доме напоминали женщине о чём-то, и это было видно даже со стороны, потому что так замирать или избегать каких-то мест просто так было невозможно. И идти на чердак, где хранится всякий старый хлам тоже. Для этого нужно тут что-то искать, может даже ничего, только ощущения. С её стороны послышался скрип. Дафна опустилась в какое-то старое пыльное кресло. — Ты не против, я закурю? — Уже держа сигарету в зубах спросила она, поднимая на неё глаза. Эмма отрицательно покачала головой. Женщина с облегчением затянулась, откидывая голову назад и выдохнула первую затяжку в потолок столбом дыма. Вот что ей было нужно — спокойствие. Тут было так тихо, неслышно ничего и некого, только как снег, лежавший на крыше, понемногу сползает, продавливая её своей тяжестью. Эмма снова повернулась к инструменту, начиная едва слышно играть. Само пианино играло приглушенно от скопившейся внутри пыли и старых струн внутри, а девушка так тихо нажимала на клавиши, что звук и правда выходил едва различимый. Закончив первую фразу, она остановилась, понимая, что говорить им больше не о чем, и опустив руки на колени, уже всерьёз задумалась над тем, чтобы уйти, но со стороны кресла послышался голос. — Не останавливайся, — она обернулась, посмотреть, правда ли это сказала Дафна. Женщина сидела там, все ещё откинув голову назад и закрыв глаза, но тем не менее девушка продолжила, не ускоряясь и не играя громче. Она играла в своей робкой и тихой манере. — Вам нравится? — Угу, — звучало достаточно грубо, будто она сказала это, лишь бы девушка отвязалась от неё. Но кажется Эмма начала различать её интонации — вся грубость в голове была лишь результатом многолетнего курения. Кажется ей и правда нравилось.