Эм

— Приятного аппетита. — Приятного... приятного, — раздалось со всех сторон в ответ, когда за стол сел Олли старший, прерывая всеобщее ожидание к столу. — Кхм, — вырвалось у девушки больше похожее на вдох сожаления или удивления, чем на претензию. Разве все впорядке? — невольно выкрикнул бесшумно её взгляд небеспричинный вопрос. Дэвид Олли, отец Чарли, посмотрел на неё, опуская первый кусочек вафли в рот, начиная завтрак, но ничего не сказал. Видимо его ничего не смущало, и он принял этот звук за легкое прочищение горла или покашливание, не больше. Но девушка всё-таки осмелилась спросить, чуть наклоняясь вперёд, как бы выглядивая из-за жениха. — Мне кажется… — она чуть нахмурилась, немного теряясь и подбирая слова. — Мы не подождём мисс Кирби? — она ещё не притронулась к еде, чуть нависая над своей пустой тарелкой, глядя на всех остальных, уже активно начинавших накладывать и есть. — Она не завтракает с нами, — со своей привычной сухой вежливостью ответила мать Чарли. Все остальные сохраняли молчание, видимо, потому что все знали, и им не нужны были объяснения. Эмма заглянула каждому в лицо, пытаясь найти в них согласие и поддержку этой мысли, но они не удосужились даже посмотреть в ответ, занимаясь своим завтраком. Ни одна из тёток — ни миссис Вэнди Портер, ни её дети, племянники по матери Чарли, ни её супруг, ни младшие сестры Чарли — Анна и Джесс. — Почему? — доверчиво и застенчиво поинтересовалась девушка, отламывая крохотный кусочек и опуская его в рот, как будто из солидарности с ними, чтобы не отличаться. — Я думаю она всё ещё спит. — Во сколько она завтракает?.. — Когда попросит… передай соль, пожалуйста. — Она отвлеклась при первой же возможности. После завтрака разъехались буквально все. Дома стало тихо, и только хлюпающие шкафчики в комнатах на втором этаже и легкое побрягивание посуды на кухне – уборка в доме – звучали, нарушая оглушающее ничего. Эмма сидела в комнате, слушала телевизор, листая какую-то книжку, думала. Думала о мисс Кирби, которой не было на завтраке. Это показалось ей странным, впрочем, как и сама женщина. Как будто под крышей, как в старых книжках, они держат сумасшедшую родственницу, только, пожалуй ребром встаёт вопрос, кто из них сумашедший, потому что и те и другие не похожи на Эм, и тем более друг на друга. Грубовата, со странными привычками, но у Эммы было от неё странное ощущение трепета и волнения, как будто это важный человек в её жизнь, который что-то изменит в ней одним своим присутсвием. Такое с ней уже случалось раньше – она встречала много разных людей, который с самого начала казались ей прекрасными. Она обожала их, пускала в свою жизнь и шла за ними, чтобы не упустить, но тут ситуация немного другая – ей казалось, что женщина ей не ровня и даже не стоит пытаться, но одно нахождение в её атмосфере вызывало восторг. Когда она увидела её первый раз больнице, то была всецело очарована ей. Дафна Кирби спала. И впервые незнакомец показался Эмме роднее и любимее, чем самый близкий человек. Она не испытывала такого порыва даже к Чарли, она не хотела его взять, укрыть, защитить, она не хотела осыпать его словами поддержки даже во сне, а с ней это было буквально с первых секунд, когда она только вошла и увидела спящую женщину, не успевшую от усталости лечь в кровати. Она уснула полусидя, держа одной рукой маску, иногда вздрагивая во сне, качая головой, но не просыпалась. По ней было видно, что женщина была абсолютно без сил. Первые несколько минут Эм только смотрела. Это было что-то столь новое и прекрасное, что волнующее, что ей просто жизненно необходимо было на неё насмотреться, понять кто это. Смотрела на черные ресницы, спавшие на щеках с легким дрожанием. Щеки, покрытые едва заметными веснушками, которые не были, видно с ней от рождения, а стали результатом долгой жизнь под одним со всеми солнцем. Символом не только общества, в котором каждый вынужден жить и проживать свою историю, но и гигантским раскалённым шаром, палящим собой каждого жителя. Вьющиеся непослушные волосы, убранные наверх заколкой, бледные губы, которые прятались за маской ингалятора, подающего кислород. Она уснула, держа его в руке, даже не надела на голову, поэтому он не плотно прилегал к щекам, и драгоценный воздух уходил в комнату, а не в лёгкие, и девушка, чувствуя порыв что-то сделать с этим (ведь она не справится сама, верно?), нежно приподняла голову, надевая резинку на затылок, и опуская её назад на подушки. Сидеть с ней было приятно. Вся эта суета, развернувшаяся вокруг помолвки, так вскружила голову, а этот человек из семейства Олли, который, иронично, как бы в насмешку, имел другую фамилию, не ждал от неё ничего. Ни подарков, ни приезда. Вот она, спит, ей все равно, и Эмма может просто посмотреть на неё, посмотреть в лицо и подумать, чего можно ждать от этой женщины. И в целом не ошиблась — её черты были мягкими. Это было трудно объяснить, но несмотря на резкость в лице, на круто, с извечным вопросом, изогнутые брови тёмного цвета, на лицо полное решимости сражаться, в нем ещё было так много любви и сострадания к самой себе. Во сне люди становятся другими. Такие, какие они на самом деле есть, равняя выпертые вперёд достоинства со спрятанными недостатками и показывая и то и другое без расстановки выгодных акцентов. Без оценки, лишь факт, судить который или принимать и понимать — это лишь выбор смотрящего. Эм чувствовала, что эта женщина нуждается в любви, а рассказы о разводах только подкрепили её веру в это. Каждый такой случай раскалывает все внутри на куски, она же когда-то выходила за этих людей, когда-то и за что-то она их полюбила, а они полюбили её, а потом это, и вот её уже… пятьдесят кажется, или сорок девять, и её даже не ждут к завтраку, хотя в нормальных семьях больных кормят в первую очередь, им помогаю спуститься, или поднимаются к ним, а не оставляют с самими собой, ждать, пока позовут. Вздохнув, девушка перелистнула еще одну страницу книги. Ведь она совершенно в сознании сейчас — когда девушка зашла вчера к ней, трудно было сказать, что она особенно больна, уж во всяком случае сидя есть она была в состоянии. — Эй? — раздался хриплый голос с лестницы с тембром интонацией подзаборного алкоголика. Девушка вздрогнула в своём кресле. — Эй, есть кто? — Да! Да, я тут… Сейчас! — Откликнулась сразу же она, вскакивая с дивана, попутно выключая телевизор и бросая книгу на стол. Она вышла в холл, быстрее перебирая ногами в балетках. На верхней площадке лестницы, проступая из-за высоких сводов потолка, стояла мисс Кирби, держась руками за перила. Даже в домашнем шёлковом халате яркого оранжевого цвета с изображение каких-то птиц и цветов она выглядела изыскано — как декорация. Нельзя быть настолько красивой, уместной и выделяющейся одновременно. — Где все? — спросила она низким хриплым голосом, как только заметила Эм, спешившую на середину комнаты, где встала на ковёр, как собака перед хозяином. Женщина нахмурилась, глядя на неё сверху вниз. У неё были манеры кокетки начала двадцатого века, которая дожила до двадцать первого. Аристократичные и утопичные — сейчас таких уже не найти. Эм была готова поклясться, что в юности эта женщина не завидовала и не повторяла, нет, она мысленно соревновалась с Софи Лорен, видя её по телевизору и констатировала свою победу всякий раз, когда заваливалась перед стареньким телевизором или с журналом в руках, закуривая папироску, держа еë в тонких пальцах. А сейчас осталась единственной в своём роде — флер голливудской суперзвезды с сердцевиной из старой английской аристократии. — Уехали. Миссис и мистер Паркер где-то в доме, остальных нет. — Отвечала она, закусывая губы. — А тебя оставили тут. — Не без торжества в голосе отвечала женщина, как будто предвосхищала такой расклад. Эм согласно кивнула, подтверждая это лаконичным: «да, Мэм». — Перестань называть меня «Мэм», я даже не замужем. — Фыркнула она, спускаясь по ступенькам с лёгким покачиванием. Сложность была ещё и в том, что в руке она держала стакан с чем-то, и от каждого усталого шага остатки жидкости в нём опасно покачивалась. — Простите. Как мне вас называть? — Ну… — ещё ступенька, она все ближе, — можешь как они, — не поднимая взгляда от пола, по которому шагала, чтобы не потерять равновесие (Интересно, это из-за болезни или от алкоголя?), говорила она, своим глубоким прокуренным голосом, но Эм чувствовала в нём давно закопанный нежный и певучий, — а можешь придумать своё, — Эм вернулась на землю, снова слыша хрип и бас. Делая шаг на каждое новое слово, Дафна Кирби уже перед ней, наконец-то отрывая взгляд от пола и заглядывая девушке в лицо с заискивающими глазами, пытаясь понять, сработала ли провокация. Эм поджала губы. — Мисс Кирби? — Женщина поморщилась, делая глоток, — Дафна? — Так выпьем же за это, — она отсалютовала бокалом, проходя мимо неё на кухню. Девушка в очередной раз почувствовала холод, пробежавший по спине от того, насколько у неё низкий и хриплый голос, но последовала за ней. — Вам помочь с завтраком? — Да. — Женщина открывает холодильник с усилием. — Съешь его за меня, чтобы Дэвид отвязался. Терпеть не могу овсянку… Или ты хочешь разделить со мной мой завтрак? — поинтересовалась она, торжественно поднимая руку с бутылкой бурбона. — Вы… вы будете завтракать этим? — практически шокировано произнесла она, отшагивая от неё, как от прокажённой. Женщина уже мастерски вскрыла бутылку, наливая стакан полностью, и, сунув бутылку подмышку, щелкнула зажигалкой рядом с зажатой в зубах сигаретой. В ответ раздалось безучастно «угу». — Но… я могу сделать бутерброды или… кашу. — Она решила не спорить с ней, а просто сделать то, что нужно, но в ответ получила почти что тотальный игнор. Женщина пыталась раскурить сигарету и ей было невдомёк до девицы, щебечущей рядом, и как только у неё это получилось, она равнодушно пожала плечами, поворачиваясь в сторону выхода, удаляясь так же покачиваясь и держась за стенку, как вошла. Часы показывали половину второго.