Эм

— Ай, — задев ногой стол в гостиной, сквозь которую надо было пройти к лестнице, она невольно осмотрела его в свете луны из окна, чтобы понять габариты препятствия. Днём он выглядел не таким большим и громоздким, а на поверхности столько наставлено — ваза, цветы, пакет. Который здесь оставили после приезда. «Так и не передали…» — она спросила это у самой себя с бесконечной печалью в интонации, — «Сегодня такой сумасшедший день» Как же жаль, они забыли. Все уже три дня носятся с Чарли, его большой радостью и успехом, и всем было как-то не до Дафны, которая вернулась сегодня, а Эмма помнит момент, когда ей это обещали, он был в первый день, а его она вряд ли забудет. Забрав с собой пакет, она продолжила свой путь наощупь, пытаясь как можно меньше скрипеть полом и лестницей. Дверь едва слышно скрипнула, шаркнув по ковру. Эмма вошла, сжимая пальцами ручки пакета и второй рукой прикрыла за собой дверь, неслышно ступая на мягкий ковёр. Тут же, сама не зная почему, поправила волосы, смахивая их с глаз, наверно, чтобы собеседница могла посмотреть в их. Эм считала это привилегией — смотреть кому-то в глаза. Не то, чтобы она как будто давала кому-то на это право или таким образом выказывала своё снисхождение — наоборот, это был жест доброй воли, показатель полной капитулляции и разрешение смотреть себе прямо в глаза, без утаек и замалчиваний, потому что в глазах и хранится вся правда про неё. Глядя в них, любой догадался бы, что она собственной тени боится, но ещё больше боится не понравится, поэтому из кожи вот лезет, чтобы только её любил кто-нибудь. Глаза. Её глаза. Дафна смотрела на вошедшую не без удивления. С недоверием и снисхождением, не переставая курить. Однако прямо в глаза, как и хотела девушка. Она не только оценивала еë, но я позволяя смотреть на себя. Перед Эм на кровати на нескольких подушках расслабленно устроилась женщина средних лет, очевидно собиравшаяся спать — лицо, абсолютно свободное от косметики, было покрыто румянцем усталости, в некоторых местах оно было просто розоватое от мелких высыпаний или из-за истончившейся с возрастом кожи, блестело от увлажняющего крема. Тут пахло мылом, кремом и сигаретами, а сама хозяйка с густыми вьющимися каштановыми волосами, заколотыми в высокий пучок с выбившейся чёлкой и парой прядей лежала, напоследок перед сном почитывая книжку, и в еë совершенно чистом и ни чем не задекорированном лице с высоко поднятыми бровями и ясными глазами было столько откровенности. Той самой, какая царит в комнате, врываясь в которую, находишь там голого любовника. Примерно то же испытывала и Дафна, видя у себя в комнате считай что незнакомца. Она была очень… Красивой. Вот так, без всего. В ночной сорочке и шёлковом халате. Но не как обычно, а как-то небрежно и аристократично красива, как дорогая фреска, как многолетнее вино, цену которых на надо называть, потому что и так ясно, что оно бесценно, и цена его не в золоте потраченном на него и не в бренде, а в собственной истории и прошлом, в каждой морщинке или волоске, в каждой складке губ, глядя на которые девушка хотела запомнить и никогда не забыть, какой бы она хотела когда-нибудь стать.Такой же высокомерно изумлённой, небрежной и прекрасной, чтобы даже лёжа на кровати, смотреть на девушку с ростом почти два метра с высока. В одной руке она держала сигарету, в другой книгу, а взглядом пилила вошедшую девушку, смотревшую на неё большими оленьими глазами. «Что за ангелок» — скептично отметила про себя мисс Кирби, но это был не комплимент, она не любила ангелов и всего святого и правильного, потому что считала это лицемерием и фальшем. Все на свете отвратительны и заслуживают презрения, а если она выглядят или в самом деле являются невинными по натуре, но только лишь потому, что не ведают, что творят. — Мэм… — она кивнула, чуть согнув колени, будто стояла перед королевой, вся зажалась, прижимая к себе свой несчастный пакет. Она не знала, что сказать, поэтому произнесла первое вежливое приветствие, которое пришло в голову. В ответ на это женщина только кивнула, слушая дальше. Со своей стороны произносить приветствия не видела нужды. — Я… Эмма. Неве… — Я знаю, кто ты, — прервала она еë хриплым голосом, затягиваясь. «Боже, какой у неё голос… » — не спускала она глаз с собеседницы, еле-еле концентрируясь на своём сбивающимся дыханием, которое едва контролирует из-за тарабанящего сердца. — «Без солнечных очков, пальто, туфлей, дома в шелковом халате она уже не выглядит как кукла.» — Оно пропускает удары, кровь вся в щеках и девушка даже не отдаёт себе отчёт в том, что происходит, иначе бы она догадалась, что представилась второй раз, и у больной не может быть никакого другого голоса, кроме как больного. Хотя этот был чересчур больным. После коротких фраз, женщина чуть прочищала горло, хмурясь, не убирала ладони с шеи, но это сигнал болезни — это был женственный и элегантный жест, полный коккетливой растерянности и женской заинтересованности. — Эм… Да. Да, хорошо. Я пришла, чтобы отдать вам… Мы с Чарли привезли всем подарки, это должны были передать вам, но… — Но, как всегда, забыли? — кажется это был не вопрос, и для неё это в порядке вещей, поэтому так спокойно отозвалась об этом, снова опуская глаза в книгу, которую держала в руках, закусывая сигарету. — Я очень старалась, надеюсь, вам понравится. — Она поставила пакет на край стола, рядом с которым стояла, не в силах сдвинуться с места и неуклюже прижала руки по швам, собрав пальцы в кулачки. У ней был тонкий и нежный голос, немного сиплый от волнения. «Боже, Чарли привёл домой бесхребетную овечку» — подумала она, вслушиваясь в каждую нотку её голоса, затягиваясь сигаретой. — «В этой овчарне будет тяжеловато» — Что-то ещё? — выдохнула она дым, с характерным для моряков жестом — выдвинув вперёд нижнюю челюсть — и с тихим чмоком вытащила её изо рта, взяв двумя пальцами, чтобы отряхнуть в пепельницу, стоящую на краю кровати, прямо на одеяле. — И извиниться. — Женщина хмыкнула безразлично, но не прервала. — Было очень некрасиво с моей стороны так говорить… сегодня утром. Если я вас задела… — Очень задела, просто чудовищно, — покачала она головой, поджимая губы, как обиженный ребёнок. Тон был неестественно высокий, и звучало так, будто она вот-вот заплачет, даже брови домиком сложились. — Хм, — напоследок выдавила она всхлип, как финальный аккорд, перелистывая страницу. У неё очень красивое лицо. Да, уставшее, измученное временем и болезнями, бледное и такое печальное, но тем не менее достойное и очаровательное в своей неидеальности и расслабленности этой ситуации. Кажется, она правда дома. Поэтому выглядит так безопасно и спокойно. Эмма себя тут дома не чувствует, поэтому даже спит беспокойно, просыпается, вздрагивая, и ходит тихо, как мышка, чтобы никому не мешать. — Что? — Женщина оторвалась от книги, не слыша ответа. Ей хотелось как можно скорее со всем разобраться, поэтому она не медлила с вопросами. А Эмма стояла, как школьница, боясь пошевелиться — руки по бокам, ладони в кулачках, взгляд испуганного животного, которое вот-вот заплачет. — Если ты собралась плакать, то иди вон, — закатила глаза глаза, жестом выпроваживая невестку. — В этой комнате соплей предостаточно, — хмыкнула она вдруг совершенно охладевшим тоном, снова затягиваясь и выпуская дым в сторону, чтобы не прекращать зрительный контакт с девушкой, своим равнодушием и холодностью выгнать её, а может и наоборот задержать. — Извините… — руки нервно потянулись к лицу, дрожащими пальцами вытирая нижнее веко и отворачиваясь, — извините, я… я сейчас, я больше не буду, — бубнила она себе под нос едва слышно, заставляя женщину нахмуриться и приподняться на кровати, чтобы лучше слышать её бубнёж. — Извините… — кивнув, Эм вышла, так же тихо, как зашла, выскальзывая за дверь, как тень. — Мэм, — она кивнула ещё раз на прощание, стараясь как можно скорее скрыться с её глаз.

***

— Я виделась с твоей тётей Дафной. — Падая на кровать на выдохе произнесла Эмма. — И как она тебе? — заинтересованно произнёс мужчина, но не перестал читать книги. — Она… красавица. — Эмма уже легла в кровать накрываясь одеялом почти с головой, искренне компенсируя своё желание спрятаться от всего мира от стыда, сгореть на месте, но получается только закрыться от Чарли, вопросы которого были ожидаемыми, но неприятными. Она не хотела на них отвечать, чтобы их с Дафной рандеву осталось в тайне. Причина этого была не ясна, может дело в том, что ей хочется подойти под стандарты этой семейки и вместе со всеми порицать эту женщину, может и дело в том, что ей было неловко перед ней, и хотелось бы, чтобы все, что случилось осталось в прошлом, а лучше только в голове и никто больше не одним словом не вспомнил об этой ситуации в том числе и Дафна, перед которой девушке было стыдные всего. Вроде ходила извиняться и по общепринятому рецепту все должна была та самая пресловутая гора упасть с плеч, но теперь она не только на плечах, но и на груди — Эмме даже дышать тяжело, вспоминая это, все тело сковывает стыд. — Хм… — Почему она курит? У неё же… что с ней было? — Вдруг взорвалась она вопросом, который её до злости возбудил когда она была наверху, но тут же утихла. — Бронхит. — Почему ей не запретили? — Запретили. — Чарли выключил телевизор. — Ты с ней говорила? — девушка мурлыкнула согласие, устраиваясь ближе к жениху. — Тогда ты должна была понять, что ей плевать на мнение всех и каждого, — усмехнулся он наконец, дойдя до конца этого шуточного пассажа, под конец быстро чмокая невесту в лоб и отворачиваясь на свою сторону кровати.