Эм

— …Это для миссис Олли, — Эмма, поправляя свои светлые волосы, которые она прямо перед поездкой подстригла очень коротко, от чего теперь они лезли везде, куда не лень, передала подарок своей будущей свекрови. — О, как очаровательно, — ахнула она, забирая пакет, из которого тут же вытащила статуэтку, начиная её вертеть со всех сторон. Девушка поджала губы и сжала кулачки, наблюдая, как открывают предпоследний подарок. Это длилось уже слишком долго, она не рассчитывала на это, хотя и очень надеялась на эти минуты. Приехав, сразу же сказала, что для всех есть небольшой подарок по случаю знакомства. Таким образом она хотела понравиться семье своего будущего мужа, который всю дорогу её убеждал, что на свете нет человека, которому бы не понравилась Эмма Сноуден — красавица и умница, воспитанная в лучших традициях — робкая и застенчивая, высокая, стройная, и пугливая, как полугодовалый оленёнок, вечно следующий за своей мамой, однако ей самой слабо в это верилось, потому что она была до кончиков пальцев убеждена, что всё это лишь фальшивые улыбки, и она недостаточно хороша для семьи богачей, у которых есть все, кроме простушки-невесты, которую их наследник привез из колледжа. И вот они уже всё утро смотрят на подарки, которые она заботливо и нервно выбирала, хваля её внимательность и доброту, а Эмме казалось, что она вот-вот упадёт в обморок, потому что это привлекало к ней так много внимания, и они, рассматривая её будто под микроскопом, могут заметить любой её изъян, коих у неё предостаточно, и все их добрые слова казались ей таким ненадёжным обещанием хорошего общения — первая же оплошность разочаровала бы их в ней, поэтому она так судорожно потирала руки, поправляла воротничок, то заправляя то выправляя его из свитера, и смотрела на всех, пытаясь понять настроение, буквально заглядывая каждому в рот, чтобы предвосхитить каждое слово, но не заглядывать в глаза, стыдливо отводя взгляд. — Остался последний, это для Мисс Кирби… она… она ещё не приехала? — спросила она, держа в руках последний пакет. Впервые за все это время она заглянула людям, сидящим перед ней на диване, в глаза. Там было удивление и какое-то странное молчание, близкое по настроению и ощущению к испанскому стыду. Никто как будто не хотел ей говорить то, что все и так знают, и она в эту неловкую минуту всеобщей тишины отчётливо слышала, как у неё колотится сердце и воздух шумит в носу. Ей оставалось только молиться, чтобы они не заметили её волнения, выдавшего в ней не подходящего для этой семьи барашка с пушистой шёрсткой. — Её не будет какое-то время. — Вступила первой миссис Олли с вежливой улыбкой. — Она приехала сегодня ночью, но в дороге сильно простудилась, поэтому сейчас в больнице. — О нет… — вздохнула девушка, в чьих глазах нахождение в больнице было чем-то очень серьёзным и стоящим внимания. Густые тёмные брови сложились домиком. «Если она приехала сегодня ночью, значит её увезли перед нашим приездом, или что ещё более печально, забрали прямо из постели ночью… так почему они все тут?» — пронеслось голове, когда она ещё раз посмотрела всем и каждому в глаза, пытаясь найти ответ. — Ничего страшного, обычная простуда… есть обстоятельства, при которых ей лучше лечиться там, — пояснила женщина. — А подарок можешь оставить тут, как только она вернётся, его обязательно передадут… В больницу его все равно можно не нести, там она в основном спит. — Добавила она с улыбкой пояснения. — …Я бы… — Неуверенно начала она, — я бы хотела поддержать её, — это был странный позыв, который она испытала совершенно отчётливо и ясно, как бывало всякий раз, когда она делала что-то в соответствии со своей совестью, но показаться слишком слащавой или правильной ей тоже не хотелось, поэтому она начала пояснять, — она наверно, расстроится, если узнает, что пропустила наш небольшой праздник, — робко произнесла, снова опуская взгляд в пол, начиная теребить край пакета. Со стороны главы семьи, мистера Олли, послышалась усмешка. Девушка подняла на него глаза, не поняв такой реакции, и мужчина, осознав, что она одна не понимает такого «комментария», только провел рукой в воздухе, пожимая плечами, давая ей понять, что она не сказала ничего страшного и нет никаких преград для этого поступка, она может спокойно ехать, если того желает. — Флит стрит, отделение пульмонологии, мисс Кирби. Тебя должны пустить.  

***

Женщина приоткрыла глаза, но вместо палаты, которая должна была поступить судя по окрашивающему её резкому и неприятному запаху, она увидела лишь темные и светлые пятна, совершенно неподвижные и не живые. Она не помнила точно, увезли еë или нет, потому что ехала сюда с высокой температурой, это всё вполне могло оказаться бредом лихорадки. Проснулась ночью в холодном поту, без сил и возможности вздохнуть — лëгкие как будто сковало железом, а внутри Всё налилось сталью, даже глаза открыть сложно. Жить с обструкцией лёгких то ещë удовольствие, а учитывая все еë нынешние факторы риска практически невозможно, но Дафна Кирби себе в нём не отказывала, и мучилась от постоянных воспалений лёгких и пневмоний с завидной частотой. Вот и приезд сюда из солнечной Испании дался ей тяжело, неприветливый север наградил еë очередным воспалением, которое началось ещë в аэропорту слабым подкашливанием, а отыграли окончательный аккорд дома, когда ночью, хватаясь за горло, она открыла невидящие глаза в лихорадке. В палатах, где лежат люди с лёгочными заболеваниями никто бы и никогда не открыл окно, а Дафна поняла, что больше всего на свете ей бы хотелось сейчас вдохнуть запаха улицы. Почувствовать сквозняк на лице. Даже городской, даже пропахшей бензином и пылью, только не этот совершенно чистый воздух, совершенно неподвижный и однородный, как бетон, давящий на её слабую грудь все сильнее. Да, ей сложно дышать, но в большей степени не из-за обструкции лёгких, а из-за того, что ей уже просто надоело дышать тем, что было вокруг неё всегда, и будет всегда. Устало повернув голову на несчастный миллиметр, потому что на большее была не способна, она закрыла и без того еле-еле приоткрытые глаза, и вздохнула ещё раз сквозь силу и немощность, вдруг улавливая совершенно незнакомый запах. Пахло персиками, какими-то цветами, и тем самым отвратительными духами, которые используют молодые девушки со светленькими головами и ясными голубыми, почти прозрачными, глазами, которым идут эти легкие полевые ароматы. Усилием воли она снова приоткрыла глаза, но не увидела опять ничего, только цветные пятна, больше похожие из-за размытых краёв на плесень, проросшую во все стороны в её голове и застилавшее взгляд от возможность увидеть ещё хоть что-то стоящее на свете, но… Что-то двинулось. Пятно, белое маленькое, ниже кровати, наверно там кресло, наверно в нём кто-то сидит, потому что комок едва заметно увеличивается и уменьшается, будто дышит, и от него… это от него пахнет цветами, персиками и летом, это он принес сюда это. «Медсестра? Почему она сидит, у неё нет работы?» Женщина вместо того, чтобы что-то сказать, хрипло мыкнула. Пятно пошевелилось, выпрямилась, и женщина почувствовала, как на неё внимательно смотрят. Она не видела глаза, но знала, что этот кто-то широко распахнул свои глазки и не спускал в неё взора, внимательно следя, а уж это чувство — когда на тебя пялятся — она знала прекрасно. Подать ещё ещё один знак? Да это будет развлечение. Она снова хмыкнула, в этот раз чуть двинув голову. Как же отвратительно быть под обезболивающими, хотя без них она бы, наверно, даже не проснулась, просто лежала в бреду с температурой и задыхалась. Пятно поднялось на ноги, подошло, и, как из-под воды проступили очертания. Тонкая талия, длинные руки, у неё и правда, кажется светлые волосы. Что-то коснулось руки и переложило её на живот, и стало однозначно удобнее хотя бы с той точки зрения, что это была смена позы, судя по затёкшим мышцам в которой она видимо находилась уже много часов. Девушка ушла. Оставив свой аромат. Уже после, проснувшись окончательно, женщина поняла, что этот запах был не только запахом гостьи, но и цветов, которые она оставила. Ромашки, розмарин и лаванда стояли в пластиковом стаканчике на тумбочке, совсем маленький букет, потому что большие и сильно пахучие в палату приносить было нельзя, но этот был даже несколько милым и приятным. Дафна Кирби скинула их с тумбочки на пол одним небрежным движение руки, заставляя вошедшую после этого медсестру посмотреть на неё с усталостью. Да, она не самая приятная пациентка.