Единственный шанс

«Всё время переживать из-за прошлых ошибок — самая грубая ошибка».

Мохаммед Али

      Запредельный несмолкаемый шум множества голосов, окрашенных в самые разные тона от дружелюбного призывного крика до раздражённого ворчания, плотной неуправляемой тучей бурной суеты завис над переполненными улицами древнего города, обещая каждому постороннему скитальцу довольно тёплый и радушный приём, вот только от наседающих друг на друга грубых басов распалившихся торговцев, до надрыва голосовых связок пытающихся безуспешно переорать своих конкурентов, и контрастно вплетённых в них мелодичных ноток вежливых и обаятельных покупательниц неумолимо начинал раскалываться череп, а голова становилась тяжёлой и казалась до отказа забитой разной бесполезной ерундой, которая ещё долго маячила на подкорке сознания, вынуждая снова и снова внутренне возвращаться к той особо привлекательной лавке, от которой исходил аппетитный аромат свежеиспечённого хлеба. Из-за бесцеремонных и дерзких вторжений разнообразных интересных звуков, яснее всего указывающих на обилие купцов и желающих приобрести понравившиеся изделия, сфокусировать рассредоточенное внимание на чём-то одном почти не представлялось возможным, как если бы ошалевшее от обрушившегося на него хаоса сознание разбегалось обрывками мимолётного любопытства в разные стороны, и оттого всякие ненужные фразы и случайно вырванные из чужого разговора меткие слова без спроса и в высшей степени назойливо вклинивались в беспомощно разметавшиеся мысли, словно нарочно препятствуя им собраться воедино, оседали бессвязным хламом в податливом разуме, не давая приструнить непозволительную рассеянность, и встревали в целенаправленные рассуждения случайными отвлечёнными воспоминаниями, точно заточенная под эту суматошную рутину память разом распознала в этих бесконечных беседах, гнусных сплетнях и будоражущих новостях что-то знакомое и необычайно близкое, но в то же время никак не могла разобраться, какие затуманенные пеленой времени картины из прошлого следует подсунуть в первую очередь. Вот мимо прошмыгнула неприметная деревянная дверь, как всегда, маняще распахнутая на всеобщее обозрение ради привлечения неисправимых любителей развратных утех, с другой стороны богато блеснули в свете высокого солнца дорогие персидские ткани, так и подмывая хоть на миг коснуться беспристрастным взглядом продемонстрированной чужим взорам роскоши, в уголках притерпевшихся к разношёрстной серо-бурой толпе глаз с раздражающей частотой мелькали низкие ровные крыши разновысотных домов, отбрасывая под ноги мельтишашим по многолюдным улицам зевакам острые квадратные тени, и по мере того, как уходящая в глубь города извилистая линия центрального рынка гостеприимно расступалась перед своим давним посетителем, до боли знакомых, неизменно уютных и незатейливых мест становилось всё больше и сокрушительная волна щемящей терпкой тоски накатывала с новой силой, пробуждая в самых затаённых уголках нетерпеливо подрагивающего сердца неподдельную беззаботную радость. Необузданный, но боязливый восторг наполнял каждый непринуждённый вздох свободно передвигающегося по прохоженным вдоль и поперёк дорогам существа, одухотворяя проникающий в лёгкие улушливый воздух какой-то особой упоительной сладостью, согревающий жар, никак не связанный с нещадно припекающим солнцем, вольно растекался по венам вместе с кровью, просачиваясь в каждую клеточку тела незабвенным, давно позабытым чувством неизведанной лёгкостью и умопомрочительным возбуждением, во власти которого хотелось немедленно увеличить скорость ловкой целеустремлённой поступи, чтобы только ещё раз испытать это несравненное удовольствие от столь тесной и волнующей близости с тем, что казалось навсегда потерянным и безвозвратно вычеркнутым из жизни. Под опьяняющим влиянием ненасытного наслаждения высокомерно взирающее свысока недосягаемое светило представлялось преданным спутником, ревностно освещающим дорогу двум заплутавшим среди необъятных торговых рядов странникам, скромные потоки неосязаемого ветра словно мягко подталкивали их в спины, указывая нужное направление, и, хотя никто из них точно не знал, где лежала конечная цель их непредсказуемого путешествия, оба с похотливой жаждой пробовали на вкус изодранный сбивчивым дыханием непроходимой толпы иссушенный воздух, пропитанный великим множеством резких и душистых ароматов, в щедром букете которых отчётливо угадывалась сахарная приторность фруктового лукума, освежающая кислинка прохладного шербета и отталкивающая горечь человеческого пота, что прочно смешался за целый день непрерывной торговли с застывшим над головой выматывающим пеклом. Но даже эти неотъемлемые неудобства, присущие любому развивающемуся городу, только придавали ему ещё больше некого скрытого величия и потаённой силы, а изобилие товаров и явно довольных своим положением продавцов недвусмысленно указывало на то, что народ живёт в достатке и не знает бед и в ближайшее время на предусмотрительных господ вряд ли обрушится шквал критики и небезосновательных жалоб.       Очередная массивная фигура зазевавшегося прохожего неожиданно выросла перед чужим расчётливым взором, ненароком загородив и без того слишком узкий проход, и мгновенно оценивший новую ситуацию Бали-бей порывисто крутанулся на каблуках, резко меняя направление, и как раз вовремя успел увернуться от нацеленного ему в грудь широкого плеча, мастерски избегая неловкого столкновения с крупным неповоротливым станом незадачливого жителя. Рядом с ним шустро извернулась неуловимая чёрная тень, привлекая к себе его неусыпное внимание, но в тот же миг бесповоротное русло людского скопления подхватило на удивление проворную и быструю Тэхлике и стремительно понесло её куда-то в сторону, грозя встать между ними непреодолимым барьером. Невольная растерянность стрельнула в затянутый встревоженной задумчивостью глазах спохватившейся девушки, когда её захлестнул мимолётный испуг, однако твёрдая рука подготовленного к подобным препятствиям воина решительно обхватила её за талию и плавным рывком притянула к себе, возвращая на прежнее место сбоку от сопровождающего. Наградив своего спасителя потаённо признательным взглядом, девушка мягко, но настойчиво отстранилась, не желая признаваться в испытываемых трудностях, и, оказавшись на свободе, с новой уверенностью нырнула в беспрестанно колышущееся море медленно плывущих по течению тел, с поразительной прыткостью лавируя между ними и без труда набирая прежний умеренный темп их неспешного прогулочного шага. Наблюдая исподволь за искусными и точными манёврами расхрабрившейся напарницы, молча пристроившийся чуть впереди неё Бали-бей не мог не подивиться её залихватской гибкости и непоколебимому спокойствию, с каким она проскакивала в незримые лазейки, чтобы поскорее обогнуть излишне ленивых гуляк, и всё же не мог отделаться от зудящего желания постоянно держать её под присмотром, будто несмышлёного ребёнка, хотя наученная многолетним опытом в своих странствиях Тэхлике достаточно быстро освоилась в большом незнакомом городе и почти сразу втянулась в захватывающую атмосферу поджидающей её неизвестности, по пятам следуя за своим капитаном, предложившим лично провести ей небольшую экскурсию. За то время, что слепящее солнце успело прокатиться по небу ровно наполовину, неразлучная пара уже посетила причал, бухту Золотого Рога и прибрежные окрестности легендарного Стамбула под видом новоприбывших торговцев и совсем недавно завернула на здешний рынок, такой же шумный и оживлённый, как много лет назад, так что очутившийся в самом центре своих ярких воспоминаний воин не без трепета ловил себя на радостной мысли, что до сих пор во всех подробностях помнит здесь каждый поворот, каждый неприметный угол, обшаренный им когда-то со всех сторон, каждую изученную им улочку, по которым он бесчётное количество раз прогуливался в компании Матракчи, когда оба они были ещё молоды и склонны к разного рода опасным авантюрам. Особенно чёткие детали одной из них в это самое мгновение молниеносно вращались в голове сражённого глубинной истомой Бали-бея, отзываясь в стонущем сердце слабой, едва ощутимой болью, но вместе с тем к его светлой печали примешивалось и какое-то новое возвышенное чувство, напоминающее одновременно и великое облегчение, и безмятежное счастье и в то же время совсем на них не похожее, какое мог испытать только гонимый суровыми ветрами изгнанник, по какой-то волшебной случайности оказавшийся там, куда никогда уже не питал надежды вернуться. Всё происходящее с ним в родных стенах любимого Стамбула чудилось ему сказочным сном, призванным напрасно растревожить покалеченную душу излишне доверчивого существа, однако умиротворяющее присутствие рядом смелой Тэхлике мгновенно рассеивало вокруг него незваные тучи наводящего отрицания, не давая потерять рассудок в приступе немого потрясения. Когда его всеобъемлющий взгляд натыкался на зачарованную представшей перед ней красотой девушку, искренне восхищающуюся неоспоримым превосходством величественного города, в его груди неукротимым пламенем вспыхивала согревающая гордость, выявляя на губах торжествующую улыбку, и тогда ему доставляло отдельное удовольствие рассказывать ей об этом удивительном месте, полном своих загадок и тайн, и с умилением наблюдать, как её округлённые от слепого любования глаза распахиваются ещё шире, будто стремясь поглотить как можно больше окружающей её стати. До главной жемчужины неотразимого Стамбула было ещё далеко, но воин даже не мог себе представить, как отреагирует на великолепный Топкапы его впечатлительная подруга, с таким безумным восторгом воспринимающая самые, казалось бы, обычные вещи.       Уклонившись от очередного несущегося навстречу зеваки, Бали-бей поспешно натянул сползший с головы капюшон, в последний момент спрятав от пары изумлённых глаз своё лицо, и с прежней прытью ринулся прямиком в гущу ничуть не поредевшей к полудню толпы, остерегаясь оглядываться без видимой необходимости. Хоть они с Тэхлике и позаботились о маскировке, перед выходом в город облачившись в одинаковые чёрные плащи, он всё равно старался вести себя осмотрительно, не горя желанием быть признанным каким-нибудь случайным незнакомцем. Неоправданная тревога неотступно преследовала его с тех пор, как со всех сторон его окружили невзрачные городские жители, и подчас побуждала его ускорять и без того бодрый темп, из-за чего спрятанная под плотной дорожной тканью кожа покрылась липкой испариной, исходящий от пружинистого тела жар скапливался в промежутках между одеждой и накидкой, создавая ощущение скованности, а ноздри уже щипало от разящего запаха чужого пота, который намного чаще перебивался другими, более приятными ароматами. Услужливые колебания стоячего воздуха беспрепятственно преподносили ему утончённые благоухания того, что прохожие проносили в своих корзинах, сумках и мешках: вот от одного повеяло ещё тёплым хлебом, от другого соблазнительно пахнуло отрезвляющими чайными травами, третий тащил на своих плечах львиную долю сырой баранины, а у четвёртого завалялся пучок свежей душистой зелени. Когда поднятая множеством ног мелкая пыль засвербила в глазах, ограничивая обзор, выбитый из прежнего ритма Бали-бей с невольным удивлением обнаружил, что отвыкшие от таких долгих прогулок мышцы уже начинали протестующе неметь, и уже собрался было окликнуть убежавшую вперёд Тэхлике, но не успел он сказать и слова, как какая-то настойчивая сила резко потянула его за собой, уводя в какой-то тихий переулок подальше от нескончаемого столпотворения, а затем безболезненно впечатала в прохладную стену за новым поворотом, давая возможность всласть отдышаться. Прислонившись лопатками к рельефному камню, воин с наслаждением выдохнул скопившуюся в лёгких духоту, на миг закрывая глаза, и без прежних опасений стянул с головы капюшон, подставляя лицо витающей на безлюдной улице прохладе, отдающей слабым привкусом приближающихся сумерек. После нещадного пекла рассвирепевшего солнца густая тень от жилого дома, к которому его прибило, будто дышала зимними заморозками, остужая горящие огнём уши, влажный лоб и исполосованную испариной шею, и только после того, как сухое горло снова смочила жидкая слюна, он немного расслабился и наконец позволил себе внимательно осмотреться.       — А у вас тут всегда так шумно? — просвистел совсем рядом охрипший голос запыхавшейся Тэхлике, и воин резко повернулся к стоящей перед ним напарнице, с лёгким беспокойством наблюдая за тем, как она упирается кулаками в бока и сгибается пополам в тщетной попытке восстановить дыхание. Свободные от капюшона пышные волосы непослушно рассыпались по её плечам, прелестно обрамляя покрасневшее лицо, в шальных глазах всё ещё горела упрямая искорка раззадоренного азарта, а стеснённая железной застёжкой грудь бешено колыхалась в такт прерывистым вздохам, жаждая вобрать как можно больше предвечерней свежести.       — Обычно к полудню многие расходятся, желая переждать зной в прохладных домах, — мучительно сглотнув саднящее недомогание, выдохнул Бали-бей, невольно поморщившись оттого, что чистый стеклянный воздух неприятно царапал гортань, не успевая как следует согреться в носовой полости. Учащённое сердцебиение сдавленно распирало рёбра, заглушая даже его собственные мысли, перед глазами по-прежнему стоял густой туман, но в сознании немного прояснилось, так что подкравшиеся из ниоткуда воспоминания не заставиили себя долго ждать. — Но бывают и исключения. Не волнуйся, ты быстро привыкнешь.       Должно быть, Тэхлике недоверчиво фыркнула или даже что-то ответила, но отдавшийся на милость коварной памяти Бали-бей уже потерял нить начатого разговора и потому не обратил на попытки девушки дерзко отшутиться никакого внимания. Всем его воспрянувшим существом безвозмездно завладела какая-то новая непредолимая тяга, смутно знакомые дразнящие образы, родные и усыпляющие, печальные и ветхие, словно лист старого пергамента, с пугающей скоростью проносились перед внутренним взором, едва успевая оставить в размежеванных мыслях хоть какой-то весомый след, и оттого невыносимое чувство близости с далёким прошлым нестерпимой дрожью скользнуло вдоль его позвоночника, жестоко обрывая рваный цикл его загнанного дыхания. Оплетённое непонятной щемящей тяжестью сердце неподъёмным грузом осело по центру груди, мешая с прежней страстью насытиться сумрачной прохладой, расплывчатый взгляд с долей неоправданной надежды блуждал по серым стенам безмолвного переулка, отчаянно цепляясь за малейшие проблески желанного прозрения, и неизбежно упёрся в стройное невысокие дерево, растущее прямо под окном одного из двухэтажных домов, причём настолько удачно, что по нему запросто можно было вскарабкаться наверх прямо на устойчивый выступ, с которого легко бы удалось попасть внутрь… Горячая струя головокружительного осознания резко ошпарила Бали-бея кипящей волной, уничтожив последние хрупкие сомнения: он помнил это место, причём намного лучше, чем могло бы оказаться за прошедшие годы. Эта каменистая тропинка, ведущая к заветному аккуратному домику на краю улицы, эти широкие окна, через которые он когда-то в слепом обожании лицезрел очаровательные бездонные глаза, всегда смотрящие на него с долей снисходительной иронии, то самое изящное деревце, по которому он преодолевал сложный тернистый путь к чужому непокорному сердцу, — всё это до невозможности отчётливо и мучительно напомнило ему прекрасное милое лицо с экзотическими чертами, прямой дерзкий взгляд, красноречивый и колкий под стать своей независимой обладательнице, и нежные заботливые руки, чьи исцеляющие прикосновения будто горели на его коже чудовищными ожогами. Боясь спугнуть это стыдливое наваждение, безотчётно повиновавшийся неведомой силе нерушимой привязанности Бали-бей молча сошёл с места, бесплотной тенью проскользнув мимо обескураженно замершей Тэхлике, и под прицелом её смешанного взора приблизился к совершенно нетронутому притязанием времени дому, запрокинув голову и уставившись в то самое окно, ныне заколоченное несколькими массивными досками. Значит, его единственный хозяин больше не живёт в этом районе. Тоже сбежал подальше от горестных напоминаний о случившейся в нём трагедии? Тягучие воды неосознанного влечения зачерпнули безвольного воина с новой силой, и в подброшенных этим внезапным приливом мыслях обнажилось лишь одно незабвенное имя, затрепетавшее на губах завораживающе складной мелодией.       «Армин».       — Что с тобой? — скорее участливо, чем непонимающе спросила бесшумно подошедшая сзади напарница и пристроилась рядом, с долей отдалённой печали проследив за его взглядом. Ощутив её живое спасительное тепло, воин словно очнулся, предательски вздрогнув, и коротко покосился на подругу, всё ещё находясь под пленительными чарами непорочного и такого сокровенного таинства. — Что это за дом?       — Много лет назад здесь жила одна девушка, — безмятежным голосом проронил Бали-бей, подивившись собственному железному умиротворению. — Очень красивая и невероятно смелая.       — Ты был с ней знаком? — мгновенно оживилась Тэхлике, обращая на него заинтересованный взгляд, в котором так и плескалось невинное любопытство.       — Да, был, — всё тем же беспечным тоном отозвался воин, но на этот раз его обременённое непосильной скорбью сердце предупреждающе кольнуло, и он с нарастающим удручением обнаружил, что это был самый настоящий укол мстительной совести, словно нарочно толкающей его к давно утихшему чувству сокрушительной вины. — Но это ещё не всё. Я любил её. Кажется, по-настоящему. Мы с ней даже заключили никях.       — Неужели? — со смесью изумления и воодушевляющего нетерпения воскликнула взбудораженная этим признанием девушка, чем окончательно сбила потрясённого её реакцией Бали-бея с толку. В глубине души он ждал от неё всего, что так боялся распознать на её непроницаемом лице, — отторжения, скрытой ревности или даже обиды, но только не… Радости? — Ты не рассказывал о том, что у тебя есть законная жена! Что же с ней случилось?       — Чума, — глухо выдавил воин, через силу заставляя себя произнести это ужасное смертоносное слово, и внутренне содрогнулся, невольно вспомнив, насколько быстро беспощадная болезнь уничтожила его возлюбленную, не позволив ей толком узнать настоящую любовь и мирную семейную жизнь. — Болезнь сломила её всего за несколько дней. А я ничем не мог ей помочь… До сих пор продолжаю винить себя за это.       — Даже ты не можешь противостоять воле Всевышнего, — мягко напомнила Тэхлике, и сломленный этой чудовищной правдой Бали-бей побеждённо ссутулил плечи, почувствовав на одном из них обнадёживающее прикосновение искренне сочувствующей ему подруги. — И в этом вовсе нет твоей вины. Просто так случилось, и всё тут. Что толку сокрушаться о прошлом, когда рядом с тобой так много тех, кто тебя любит и поддерживает? Я уверена, если бы твоя супруга знала, сколько подвигов ты уже успел совершить, она бы очень тобой гордилась.       — Армин, — внезапно слетело с губ оцепеневшего во власти непреодолимой тоски воина, и он молча встретился с глубокими, бесконечно понимающими и открытыми глазами чуткой девушки, на дне которых, кроме тихой застенчивой печали, крепло некое новое выражение, похожее на немой призыв. — Её звали Армин.       Заботливый ветерок с прежней безмятежной бережливостью стелился вдоль пустынного переулка, обтираясь о шершавые стены, призрачной тенью заигрывал с разговорчивыми лепестками на тонких ветвях стройного дерева, но охваченный незнакомым тягостным томлением Бали-бей слышал только свой собственный проникновенный голос, воркующий и умиротворённый, ведущий степенный рассказ о том, как много лет назад судьба свела его с необычной бесстрашной девушкой, мгновенно завоевавшей его отважное сердце. Самозабвенно вникая в каждое слово, что растекалось в груди вязким удушливым туманом, Тэхлике не проронила ни звука, храня почтительное молчание, и с каждым утекающим в вечность мгновением её потусторонний взгляд всё плотнее затягивала неразборчивая пелена тайного сострадания, будто все эти воспоминания принадлежали не только ему, но и ей тоже, будто на самом деле она знала эту печальную историю лучше него самого, но не решалась прервать душевную исповедь, всем своим видом демонстрируя вежливое участие. В её успокаивающем облике в чудесной гармонии уживались как подлинное сожаление, так и трогательное стремление утешить, однако даже в своих лучших побуждениях она умудрялась не переступать границы дозволенного, что только больше убедило очарованного подобной отзывчивостью Бали-бея в удивительных способностях воинственной девушки всегда чутко и бесхитростно сопереживать другим людям, при этом не навязывая никому своё сочувствие. За упрямой и порой излишне вспыльчивой натурой хитрой пиратки скрывалась на редкость чувственная и понимающая душа, и сама она в такие откровенные моменты словно перевоплощалась из грозной воительницы в добрую милосердную Тэхлике, которая лучше других знала, что такое постоянное одиночество и боль невосполнимой утраты. Что-то похожее она уже проявляла, когда он поведал ей о смерти сестры, но тогда они были почти незнакомы, так что испытавший тёплый прилив щемящей благодарности воин только теперь со всей отчётливостью осознал, насколько для него важно быть с ней рядом в это непростое время и не бояться доверить ей самого себя. Его голос незаметно окреп, налившись прежней уверенностью, и невзрачная сиротливая пустота в его груди наконец-то начала понемногу зарастать, пока наполовину не заполнилась тихим равномерным постукиванием присмиревшего сердца.

***

      Далёкое чистое небо, пронзённое густым хитросплетением покосившихся солнечных лучей, в таинственном молчании сберегало под хрустальный сводами стеклянной тишины незабвенное умиротворение, не имеющее ничего общего с беспорядочной суетой оставшегося позади шумного города с его оживлёнными обитателями и нестерпимой духотой, которая к концу полудня сделалось совершенно невыносимой. После зудящего гомона чужих разговоров относительное затишье безлюдной кленовой рощи казалось поистине вечным и исцеляющим, несмотря на заливистые трели здешних пернатых певуний, вызволенное из тщедушного плена изнурительного зноя существо с незабываемым блаженством купалось в освежающих водах бодрящий прохлады, что приносила с собой пресные запахи смолистой древесины и влажной почвы, а кружащий над головой вольный ветер приятно остужал опалённые участки кожи, смывая мерзкий пот и насыщая лёгкие упоительным естественным ароматом неосквернённой природы. Спустя длительные часы непрерывного блуждания по непроходимым городским улицам подтачиваемая непримиримыми воспоминаниями душа отчаянно искала спасительного одиночества, жаждая наконец вырваться из крепких сетей чужого неусыпного внимания, загнанное в каменную ловушку наседающих со всех сторон домов подвижное тело, привыкшее к обилию свободного, ни с кем не разделённого пространства, изнывало от непреодолимого желания ударится в стремительный бег, невзирая на болезненное недомогание в перетруженных мышцах, однако царящая под кронами знакомых деревьев усыпляющая безмятежность совсем скоро укротила горячий пыл окрылённого сердца, погружая уставшее от постоянных мыслей сознание в безобидное забытьё. По пружинистому ковру прошлогодних листьев, примятых и повреждённых бесчисленным множеством человеческих и лошадиных ног, каждый парящий в невесомости шаг давался невероятно легко, словно укромная зелёная чаща радостно приветствовали своего давнего гостя, потревоженные привычной сдержанной походкой тонкие травинки стыдливо обнимали своим стройным станом кожаные сапоги, точно хотели подольше удержать рядом с собой долгожданного странника, и поднявшая бурный взволнованный ропот древесная листва свысока нашёптывала ему свои скромные любезности, встречая вернувшегося из дальней дороги воина с искренним ликованием. Казалось, из каждого тенистого уголка его излюбленного леса доносились кроткие возгласы неподдельного счастья, вся необъятная роща словно торжествовала, охотно раскрывая перед ним свои утешающие объятия, и в какой-то возвышенный миг он будто снова очутился здесь тогда, несколько лет назад, молодой, неудержимый и самонадеянный, даже не подозревающий о том, какие испытания уготовила ему судьба. Тогда всё представлялось ему таким простым и предсказуемым, что никакая убийственная тяжесть не придавливала к плодородной земле его гордо расправленные плечи, а сейчас он словно почувствовал себя намного старших своих зрелых лет, точно позади остались самые страшные годы боли и страданий, вынудивших его преждевременно состариться. Несмотря на поднявшуюся в груди необъяснимую непринуждённость, он всё никак не мог нащупать внутри себя прежнее беззаботное озорство, не мог отдаться на волю беззаветному счастью, которому даже не находилось никаких разумных причин, и эта внезапная удручённость, больше похожая на подкашивающую слабость, тянула его на дно непонятной глубокой печали, к которой примешивалось тоскливое сожаление. Чем дальше уводила его негласная тропинка, густо припорошенная мягким хрустящим ковром, тем яснее становились ничуть не смутившемуся существу его собственные несвязные чувства, так что он бездумно повиновался некому могущественному призыву, вслепую угадывая правильную дорогу, и словно по безошибочной наводке выработанного шестого чувства следовал к своей цели, нисколько не страшась того, что в решающий момент безупречно развитая зрительная память вдруг подведёт его, выпустив на свободу накопленные за годы бесценные знания.       Ориентируясь на плохо скрытый шорох чужих шагов, окруживших его с двух сторон, бесстрашно углубляющийся в знакомую рощу Бали-бей блаженно упивался предоставленной ему возможностью побродить по её уютным закоулкам, не боясь наткнуться на чей-то бесцеремонный любопытный взгляд, и чувствовал себя ещё более спокойно и уверенно, зная, что за его спиной преданно и бдительно вышагивают в ногу с ним двое его лучших друзей, в незаменимом присутствии которых он нуждался как никогда. Правое ухо через равные промежутки улавливало лёгкую грациозную поступь неотступно следующей за ним Тэхлике, тогда как левое ежесекундно навострялось от более грубого вторжения грузной и твёрдой походки предельно внимательного Алонсо, который присоединился к товарищам совсем недавно, принеся с собой волнующее известие о скором приближении мятежников и их новых сторонников. Кроме того, теперь ситуация осложнялась ещё и тем, что держащие путь в столицу бунтовщики надеялись отыскать намного больше союзников в рядах султанского войска, и несколько потрясённый этим донесением воин по-прежнему не знал, как ему реагировать на столь печальное развитие событий, прекрасно понимая, что его немногочисленной команды отчаянный мореплавателей вряд ли будет достаточно для того, чтобы дать достойный отпор одержимым возмездием отступникам. Как же ему успеть собрать хотя бы небольшое войско за столь короткий срок? А самое главное, где ему взять столько людей, готовых рисковать своей жизнью ради султана? Снедаемый мучительными сомнениями и неразрешимыми метаниями Бали-бей едва разбирал, куда идёт, устремив себе под ноги затянутый мрачными раздумьями взгляд, но даже не думал о том, чтобы остановиться и безвылазно предаться тщательным размышлениям, поскольку на данный момент его обременённый безутешной скорбью разум занимало совсем другое. Намного важнее, чем разработать правильную стратегию для победы над мятежниками, ему казалось посвятить этот тихий летний вечер всепоглощающей печали об усопшей Армин, чью могилу он целенаправленно искал среди совершенно одинаковых бурых стволов, прислушиваясь к настойчивому голосу внутренней интуиции.       Ни к чему не обязывающее приятное молчание действовало на немало измотанного минувшим насыщенным днём Бали-бея подобно отрезвляющей силе неких целебных снадобий, волшебным образом вдыхая в него новую энергию, и характерный пряный запах дикого клёна дразняще защекотал ему ноздри, прокатившись по горлу вкусным опьяняющим дурманом. Смакуя на кончике языка его смолистую клейкость, он в очередной раз обшарил глазами привычные взгляду владения, ведомый неотступным чувством узнавания, и вскоре хвалёное терпение опытного следопыта было вознагражденно: аккуратный, ничем не примечательный холмик обнаружился на том же самом месте, где он его запомнил, недвижный и мастерски замаскированный под щедрым слоем прелой листвы, но теперь ещё и заросший очаровательными крошечными цветами, придающими ему какой-то особой естественности. Едва сдержавшись, чтобы не сорваться на исступлённый бег, воин в почтительном безмолвии приблизился к небольшому возвышению, воздвигнутому над мёртвым телом не без его помощи, и тихо, словно боясь разбудить навеки уснувшую под слоем рыхлой земли любимую, опустился на колени, приготовившись совершить ритуал традиционной молитвы. Без слов разгадавшие его намерение друзья вежливо остались в стороне: Алонсо предпочёл даже не подходить к неброской могиле, вызвавшись сторожить нерушимое уединение приятеля от посторонних свидетелей, а более смелая Тэхлике пристроилась за его спиной на некотором расстоянии, скорбно опустив голову. На спине он ощущал щекотливые поползновения её сочувствующего взгляда, но нисколько не напрягся и так же неторопливо приподнял раскрытые ладони над землёй, мысленно вознося почившей супруге свою искреннюю молитву. Тщательно оберегаемые от дурных притязаний мысли полились в его опустошенное сознание бесконечным потоком любви и утробной печали, отзываясь в стеснённом сердце безысходной болью, на внутренней стороне век замаячил лишённый каких-либо изъянов прекрасный облик нежно улыбающейся ему Армин, и он с неимоверным трудом выдернул его из своей изуродованной души, наконец найдя смелость признаться самому себе, что цепляться за прошлое и с такими терзаниями вспоминать о нём более не имеет смысла. Когда-то горячо любимая им Армин умерла, но она уж точно желала бы своему супругу истинного счастья, но для этого ему необходимо было проститься с ней навсегда, отпустить, но не предать забвению. Какое-то внутреннее чутьё подсказывало ему, что он поступает правильно, и вобравший в лёгкие щедрую горсть прозрачного воздуха Бали-бей с долгим шумным вздохом отделил от своей сущности не принадлежащую ему вину и представил, как она рассеивается в безвременной пустоте вместе с его бессмысленным раскаянием, превращаясь в безликую враждебную тень. С этим неповторимым чувством желанного облегчения его молитва подошла к концу, после чего сбросившись с себя цепкий тлен поверхностного беспамятства воин открыл глаза, привыкая к яркому дневному свету, и зарылся пальцами в податливую почву цветущего холмика, стараясь не навредить нежным лепесткам причудливых низкорослых растений.       — Как здесь тихо, — раздался над его головой звенящий неприкрытым благоговением бережный голос Тэхлике, словно заворожённая здешними красотами девушка опасалась потревожить излишне громким разговором какое-то подземное божество и потому старалась выговаривать каждое слово с особой аккуратностью. — Я даже мысли свои слышу. Необыкновенное место.       — Я рад, что тебе понравилось, — прошелестел в ответ Бали-бей, не вставая с колен, и услышал, как подруга приблизилась и встала рядом, почти соприкасаясь коленом с его плечом.       — Это её могила, да? — приглушённо спросила она, и в её безмятежном тоне ему ясно почудилась умело скрытая горечь, словно отчаянная пиратка была знакома с Армин так же хорошо, как и он сам, и печалилась о её смерти ничуть не меньше. — Даже представить боюсь, как это тяжело — потерять любимую на следующий же день после брачной ночи. И как тебе только удалось не сойти с ума от горя?       — На самом деле я был в шаге от этого, — отчего-то севшим голосом признался Бали-бей, но на этот раз не стал убегать от воспрянувшей внутри него протестующей боли, полный решимости пережить эти муки до самого конца. — Но я смог найти утешение в усердной службе своему государству. Я с головой погрузился в исполнение своих обязанностей, и это немного притупило тоску по Армин, хотя я ещё долго ловил взглядом её бледнеющий призрак.       — Ты разве не чувствовал своей вины перед ней? — вкрадчиво пробрался ему в мысли очередной провоцирующий вопрос, но на этот раз воин предпочёл оставить его без ответа. Вместо этого он напружинил мышцы, медленно вставая с колен, и развернулся лицом к ничего не заподозрившей девушке, встретив её открытый честный взгляд, которым она неусидчиво терзала его в ожидании объяснений.       — Это было много лет назад и давно уже осталось в прошлом, — мягко проворковал Бали-бей, щемяще улыбнувшись, и сделал шаг вплотную к напарнице, поднимая руку и прижимая ладонь к её бархатной щеке, на что она лишь с наслаждением прикрыла глаза, скопировав его ласковую улыбку. — Теперь у меня есть ты и наш ребёнок. Вы самое дорогое, что есть у меня в этом мире. Мне достаточно знать, что вы в безопасности, чтобы чувствовать себя счастливым. Большего мне не нужно.       Бездонная необъятная нежность до краёв затопила прекрасные умные глаза разомлевшей от его слов Тэхлике, и в следующее мгновение овеянная какой-то томной страстью девушка с выразительным блеском в притягательном взгляде подалась навстречу воину и неприметным движением вытянула изящную шею, маняще распылив ему на лицо обжигающие потоки своего тёплого дыхания. Невольно вздрогнув от повисшего в воздухе предательского влечения, не успевший вовремя одёрнуть себя Бали-бей бессознательно склонился над ней, уничтожая и без того никчёмную дистанцию, и со смесью лёгкого волнения и непреодолимого искушения призывно приоткрыл плотно сомкнутые губы, приютившие на себе несколько её размеренных вздохов. Тесно переплетённые струи их слившейся воедино жизни возбуждённо затрепетали, распространяя вокруг колкие импульсы пламенной жажды, и брошенный в беспощадный озноб воин едва не задохнулся от ударившего в голову безумного вожделения, уже нацелившись покорённым чужой доступностью взглядом на соблазнительно оголённые губы раззадоренной напарницы. Во рту он уже ощущал их аппетитную сладость, хотя какой-то противный тонкий голосок упрямо отговаривал его от этого необдуманного порыва, но стоило ему потянуться вниз, чтобы самоуправно украсть новый прерывистый вздох, как пронзительный яростный крик в перемешку с лязганьем металла разорвал его чувствительный слух, жестоко выдёргивая из заманчивого плена опасного забытья. Подброшенная этим воинственным воплем Тэхлике порывисто отпрянула, круто развернувшись, и одновременно с ней подобравшийся в непоколебимой готовности Бали-бей потянулся рукой к собственному оружию, полный решимости встретить ожидаемое нападение, однако представшая перед его расфокусированным взглядом неприятная картина мгновенно остудила вспыхнувший было свирепый гнев, вынудив его потрясённо застыть на месте. Там, где всего несколько мгновений назад спокойно стоял охраняющий его безопасность Алонсо, теперь лежал бездыханный труп какого-то бродяги, одетого в заплатанную накидку, а сам бравый моряк в грозной позе возвышался над ним, брезгливо вытирая о края тканевого пояса короткое лезвие запачканного чужой кровью кинжала. Холодея от нехорошего предчувствия, воин перевёл смешанный взор на своего друга, который внезапно резко повернулся к нему и с незнакомой яростью воззрился ему в глаза, мелко дрожа от сдерживаемой ненависти.       — За нами следили, — на удивление ровным голосом бросил Алонсо, и его могучие рельефные мышцы угрожающе перекатились под тканью рубашки, словно морской волк изготовился к новой атаке. — Я прикончил этого шакала, когда он пытался напасть на тебя со спины. Похоже, наши недруги намного ближе к нам, чем мы думаем.       Застывший воздух на поляне мгновенно сделался вязким и горьким, обжигая лёгкие гнилостным смрадом притаившейся рядом опасности, но оцепеневший под влиянием разрозненных чувств Бали-бей ещё долго не мог заставить себя сдвинуться с места, силясь осознать, что всего одно ничтожное мгновение, перехваченное безупречной реакцией всевидящего Алонсо, отделяло его от бесславной смерти от руки подлого мятежника, видимо, подосланного намеренно для совершения этого грязного преступления. Пришпиленный к земле жестоким давлением зловещей тишины, он в немом подозрении уставился на мёртвого шпиона, словно тот ещё мог неожиданно подняться и повторить неудачную попытку, однако окоченевшее тело оставалось неподвижным и уже никому не могло причинить вреда. Первой из них двоих опомнилась Тэхлике: решительно встряхнувшись, она быстрым шагом приблизилась к убитому бунтовщику, приседая прямо перед ним, и начала без тени презрения или страха рассматривая его скрытое под слоем ткани лицо, словно надеясь распознать какие-то выдающиеся приметы. Жгучая волна разъедающего стыда захлестнула молча наблюдающего за девушкой воина, стоило ему понять, что до такого же исхода его едва не довела собственная глупость, и постаравшийся выбросить из памяти эту опрометчивую ошибку Бали-бей уверенно направился к поджидающему его Алонсо, чьи по-звериному горящие глаза всё ещё истлевали неистовым гневом, и в знак глубокой благодарности опустил ладонь на его скованное напряжением плечо, обращая на него преисполненный искренней признательности взгляд.       — Ты спас мне жизнь, верный друг, — не скрывая уважения в почтительном голосе начал воин, дружески сжимая в пальцах чужую неподатливую плоть. — Я у тебя в долгу. Проси у меня, что пожелаешь.       — Я готов прийти тебе на помощь в любую минуту, — серьёзно отозвался Алонсо, выразительно сверкнув полуслепыми глазами, и заткнул кинжал себе за пояс, после чего задержался в глубоком поклоне. — Для меня честь служить тебе, герреро. Ради тебя я не задумываясь пожертвую своей жизнью.       — Ты на деле доказал свои слова, — с гордостью улыбнулся Бали-бей, чуть кивнув на мёртвого разбойника, и коротко хлопнул приятеля по мускулистому плечу. — Я никогда этого не забуду. Но ты должен кое-что пообещать мне.       — Всё что угодно, мой капитан, — выпрямившись, отчеканил неизменно порядочный моряк и с таким суровым видом взглянул на него, что тот едва сдержал безобидную усмешку, с долей невинного лукавства наблюдая за его исправными манерами.       — Пообещай мне, что непременно останешься в живых, — доверительно понизил голос воин, проникновенно погружаясь в бесхитростные глубины чужого совестливого взора. — И дай мне слово, что после всего этого ты обязательно отыщешь Рух и скажешь, как сильно ты её любишь. Обещаешь?       — Но я… — начал было опешивший от изумления Алонсо, чуть отклонившись, но в следующую секунду уже с немой благодарностью смотрел ему в глаза, и его стиснутые каменным напряжением мышцы наконец расслабились, словно одно лишь напоминание о Рух было способно вселить в него небывалое умиротворение. Робко улыбнувшись, бывалый матрос наконец кивнул, но его иссушенный морскими ветрами голос прозвучал твёрдо и непреклонно, как если бы он давал самую важную клятву в своей жизни: — Я обещаю. Спасибо, друг.       «— Мы разные, но в наших жилах течёт одна кровь. Наш путь неделим. Помни об этом, брат, и знай, что я всегда готов прийти тебе на выручку. Ты только позови».       — Не хочу прерывать вашу милую беседу, но давайте поблагодарим друг друга позже, — беспардонно втиснулся в их диалог мрачный тон взявшейся из ниоткуда Тэхлике, и увлечённые душевным разговором друзья одновременно обернулись, столкнувшись с ледяным взглядом чем-то всерьёз озабоченной девушки, которая хладнокровно застыла над свежим трупом в решительной позе, по-деловому сомкнув руки на груди. — Этот нечестивец явно пытался сорвать наши планы, а это значит только одно: мятежники уже проникли в город, — тут её пронзительный взор, опасно блеснувший в свете накренившегося к западу солнца недобрым стальным сиянием, в упор остановился на османском воине, невольно пробрав его до предательской дрожи, — и они ищут тебя, Бали-бей.

***

Конец лета 1526 года, окрестности Мохача, Тольна       В незнакомом трескучем воздухе, едва подёрнутом первыми поползновениями удушливого зноя, безмятежно растекалась пресная студённая прохлада, задуваемая с открытой равнины непредсказуемым степным ветром, и постепенно набирала силу ледяная отрезвляющая свежесть, что разносилась над дикими полями вязким запахом тиннистого ила — это величественная извилистая Драва изящно изгибалась своим широким протоком под боком у обосновавшихся на её берегу османов, скрадывая своими спокойными водами исходящий от земли невыносимый жар, и благодаря её стылому дыханию испепеляющее солнечное тепло не наносило столь весомый вред беззащитно ютившимся под его метким прицелом существам, что ни на миг не прерывали своего ответственного дела, с головой погрузившись в привычную для них ежедневную суету. Получая отдельное, ни с чем не сравнимое удовольствие от безвылазной трудоёмкой работы, требующей не только огромных волевых усилий, но и недюжинной физической мощи, неутомимые, горящие неиссякаемой энергией воины дни и ночи напролёт вкалывали до седьмого пота, не разгибая спины, чтобы только успеть закончить доверенное им поручение в назначенные сроки, и ради безупречного исполнения высочайшего приказа не жалели ни времени, ни выдержки, с присущим им ревностным рвением ударяясь в бодрый темп монотонной кропотливой рутины. Их гладкие, бесстыдно обнажённые во избежание перегрева мускулистые тела, сотканные из крепких жил и прочных широких костей, лихорадочно блестели в свете занимающегося полудня от избороздившей загорелую кожу испарины, что обильно стекала по покатым плечам и напряжённым рукам мелкими струистыми ручьями, и каждый раз, когда непрекращающийся процесс требовал от них очередного натужного усердия, на поверхности коренастого стана со всей восхищающей отчётливостью просвечивались точёные рельефы наращённых мышц, упруго сокращающихся при малейшем движении, и вздымались под неподатливой плотью грозными буграми, завораживающе оттеняя залёгшие между ними глубокие складки. Пропитанный разгорячённым дыханием воздух звонко дребезжал от громких неунывающих криков, что хлёстким эхом взлетали к самому небу, разрывая в клочья затасканную тишину, и завлекающая атмосфера неделимого единства всё ощутимее сгущалась над развороченной человеческими руками местностью, словно призванная ещё больше объединить сплочённых одной заветной идеей бойцов, уже напрочь забывших о существовании подкашивающей усталости. Казалось, их воинственному задору не было предела, и слышимые за много миль отрывистые звуки бурлящей работы согревали бесстрашные сердца их товарищей непомерной пламенной гордостью, пробуждая неистовое желание немедленно присоединиться к скрупулёзному делу, чтобы внести свой неоценимый вклад в неизбежную победу великой Османской армии.       Стройные многообразные переливы сплетённых в один мелодичный хор мужских голосов приятно ласкали недремлющий слух замершего на пологом берегу реки Бали-бея, пока он, подставив ровную спину прямым огненным лучам и наслаждаясь скользящий по лицу влажной прохладой, с особым удовлетворением лицезрел со своего импровизированного поста тяжёлый труд своих старательных воинов, уже который день корпящих над строительством деревянного моста. Используя для этой цели всё, что попадалось под руку, умелые бойцы с удивительной находчивостью приспосабливали всевозможные материалы для своих нужд, вскапывая рыхлый песок под слоем жёсткой сухой травы, срубая окрестные деревья и таская в массивных телегах гладко обточенные камни, и внимательно наблюдающий за их упорством воин не мог не питать подлинного восхищения при виде их слаженных действий, чувствуя, как его сердце восторженно запинается во власти неподдельного благоговения, наполняя всё его существо безудержной нетерпеливой дрожью. Стоило ему представить, как многотысячная Османская армия в гордом величии пересекает на совесть построенную переправу через полноводную реку, как всё его существо обуревало неистовое ликование, рука так и тянулась к надёжно приструнённой в ножнах сабле, жалобно постанывающей в своей железной клетке в предвкушении очередной кровавой схватки, и перед глазами в искушающей досягаемости мелькали желанные картины грядущего сражения, в котором застигнутые врасплох военной мощью султана неверные бесславно захлёбываются собственной гордостью, вынужденные признать чужое неоспоримое владычество. Отраднее всего ему было осознавать, что он сам принял непосредственное участие в разработке этого безупречного, тщательно продуманного плана и даже исполнял в нём немало важную роль, однако даже это самовосхваляющее чувство исключительной значимости и незаменимой полезности не могло на сей раз заглушить довольное рычание разбуженной внутри него необъятной гордости, которая была настолько сильной и безграничной, что распирала ему грудь и рёбра беспедельным торжеством. Искушающая близость ошеломительного успеха кружила ему голову, взрываясь в мыслях знакомым неусидчивым желанием показать себя с самой лучшей стороны, но впервые к этому привычному и несколько обыденному состоянию примешивалось нечто новое и отталкивающее, точно чья-то могущественная рука накинула ему на шею удушающую петлю ненавистных сомнений, стремясь удержать от бессознательного порыва и немного задуматься. Впервые тяжесть возложенной на него ответственности казалась воину неподъёмной, будто свысока его беспощадно прижимал к земле чужой покровительственный взгляд, полный невосполнимых надежд и неоправданных ожиданий, и с недавних пор все стали смотреть на молодого перспективного воина совсем по-другому, с неприкрытым почтением и тайным превозношением, как бы выбирая подходящий момент, чтобы попытаться заполучить столь выдающийся юный ум ради собственных тщеславных намерений. Чувствуя себя самым редким и дорогим товаром на рынке, за которых охотились сотни ради его бесценных неповторимых качеств, Бали-бей всё чаще ловил себя на пробирающей мысли, что постоянное нахождение в лагере среди тех, кто так жаждал переманить его на другую сторону, постепенно превращалось для него в ужасную пытку, пребывание на виду у других пашей и беев, всеми правдами и неправдами стремящихся завоевать его расположение, отягощалось навязчивым предубеждением, точно со всех сторон на него были нацелены огненные стрелы, и потому он и сам не заметил, как начал искать малейший повод отлучиться по каким-то важным делам, чтобы только не различать за спиной восторженные шепотки наслышанных о его подвиге молодых воинов и не ощущать недовольные взгляды высокопоставленных чиновников, которым он по неосторожности перешёл дорогу. Отчасти именно поэтому он предпочитал часами напролёт контролировать и без того безупречную дисциплину своих солдат, работающих на износ под палящими лучами низкого солнца, и это непринуждённое занятие немного помогало ему отвлечься от мрачных размышлений о своей дальнейшей судьбе, которая отныне была окутана беспросветным туманом обременяющей неизвестности. В самом деле, какой правитель в здравом уме не воспользуется случаем приблизить к себе такого способного воина, не раз доказавшего ему на деле свою бессмертную преданность? Спасая Сулеймана от подлого покушения неверных, Бали-бей, сам того не ведая, обратил на себя пристальное внимание великого падишаха, сделавшись объектом его высоких похвал и не менее значимого доверия, однако почему-то его никак не оставляло в покое стойкое ощущение, будто скрывающий истинные намерения владыка строил на него какие-то свои грандиозные планы, не считая нужным посвящать в них своего верного слугу. Подобная недосказанность, что дразнящим пчелиный роем вилась над головой ничего не понимающего воина, сводила его с ума и даже немного раздражала, но приходилось признать, что против священной воли повелителя он был совершенно бессилен. Оставалось только ждать и надеяться, что в последний момент переломное решение Сулеймана не станет для него предательским ударом.       — Не хочешь поменяться, бей?       Знакомый серьёзный голос, как всегда, вежливый и чуть хрипловатый от теплившегося в нём учтивого сочувствия, непринуждённо прокрался в навострённые уши невозмутимого Бали-бея, однако давно уже заприметивший чужое проникновение в тонкие незримые границы собственного одиночества воин даже не вздрогнул от вполне ожидаемого вопроса, который уже обзавёлся привычкой повторяться несколько раз за последние пару дней. Машинальный равнодушный ответ уже готовился опрометчиво слететь с его языка, пресекая дальнейшие попытки излишне озабоченного друга предложить свою искреннюю помощь, однако он в последний момент осадил свою неоправданную грубость, вынужденный признать, что именно этого неподдельного беспокойства ему не хватало всё это время, так что он сам растерялся от вспыхнувшего в груди внезапного желания открыться молчаливому Серхату во всех своих противоречиях, как бы он поступил, если бы на его месте был Атмаджа. Одному Аллаху было известно, насколько сильно Бали-бей тосковал по своему старому приятелю, умеющему не только терпеливо выслушать, но и дать мудрый совет молодому полководцу, и тот без тени недовольства или досады внимал его рассудительным речам, опираясь на его разумные доводы в принятии важных решений. Вот только скромного и проницательного Тугрула больше не было рядом с ним, как и бесстрашной самоуверенной Нуркан, и теперь одному только Серхату он мог доверить свои мысли и чувства, зная, что тот всегда готов поддержать приятеля и помочь разрешить гложущие его опасения. Покосившись краем глаза на преданно замершего сбоку воина, он коротко моргнул, молчаливо высказывая ему свою признательность, и снова устремил подёрнутый мрачной решимостью взгляд на трудящихся в поте лица товарищей, словно желал показаться намного более собранным, чем было на самом деле. Ненавязчивая забота надёжного друга приятно тронула его сердце, разливая в груди успокаивающее тепло, но он не желал ни на миг изменять своей невозмутимости и потому ответил на его участие лишь сдержанным кивком.       — Спасибо, — негромко отозвался Бали-бей, привычным движением убирая руки за спину и вытягивая позвоночник. Хотя нынешняя атмосфера позволяла немного расслабиться и забыть на мгновение о деловых церемониях, он отреагировал на дружеское предложение приятеля с присущим ему самообладанием, упрямо отогнав поселившиеся в мышцах непрошеное недомогание. — Но я ещё немного постою. Мои воины нуждаются во мне, я ни за что не оставлю их одних.       — Извини за прямоту, дружище, — как бы издалека ввернул Серхат, уже не прилагая усилия к тому, чтобы соблюдать должную дистанцию в общении, и подобная редкая откровенность могла свидетельствовать только об одном: он явно рассчитывал поговорить начистоту, что вынудило воина инстинктивно напрячься. — Но, сдаётся мне, причина, по которой ты целыми днями здесь пропадаешь, кроется не только в этом.       — Что ты имеешь в виду? — чуть нахмурился Бали-бей, но даже не подумал о том, чтобы одёрнуть перешедшего незримый рубеж друга, поскольку для того такая честность являлась чем-то естественным, доступным только его самым доверенным людям.       — Знаю, тебя это нервирует, но после того случая, когда ты спас повелителя в лесу, все взоры обратились на нас, — проницательно заметил Серхат, и в его выразительном тоне воину ясно послышалось плохо скрытое восхищение. Неужели и он туда же? — Все считают тебя героем. До сих пор не могу поверить, что ты оказался прав. Как ты догадался о засаде?       — Не знаю, — пожал плечами несколько смущённый бей, на миг задумавшись. В самом деле что тогда толкнуло его на этот смелый шаг? Обычные инстинкты или какая-то более глубокая и прочная связь? — Я привык доверять своему чутью. Но, кажется, теперь повелитель только и думает о том, как бы приблизить меня к себе.       — Он ни за что не отпустит от себя такого отважного и преданного воина, — с многозначительной улыбкой подмигнул приятель, шутливо ткнув его локтем в рёбра так, чтобы не заметили погружённые в работу товарищи. — Возможно, он даже захочет, чтобы ты отправился с ним в столицу. Ты бы согласился, если бы тебе выпала такая честь?       От подобного нескромного вопроса Бали-бей едва не поперхнулся застрявшим в горле возмущённым вздохом и во власти обуявшего его замешательства резко повернулся к сохранившему поразительное спокойствие Серхату, стараясь угадать, шутит он или говорит всерьёз. Уехать в столицу? Сейчас? Вплоть до этого момента он и представить себе не мог более удачного и головокружительного исхода, но теперь от неминуемого осознания правдивости этих слов у него по спине скользнул предательский холодок, так что зубы свело болезненным ознобом. И как он сам не догадался, что повышенные знаки внимания султана могли указывать только на это? Сулейман заприметил в нём надёжного и ответственного слугу и теперь уж точно не позволит ему вернуться домой в конце похода! Но готов ли сам Бали-бей к таким умопомрачительным переменам? И как же Нуркан, так трепетно ожидающая его приезда? Множество невысказанных мыслей лихорадочно сталкивались у него в голове, наполняя разум надоедливым звенящим шумом, и, как назло, среди них не попадалось той, что могла бы чудесным образом разрешить его растерянность и подбросить верное решение. Но если повелитель прямо изъявит желание забрать многообещающего воина с собой, сможет ли он отказать? Сможет ли променять семью на священный долг перед государством?       — Уехать в Стамбул? — словно в неверии, переспросил потрясённый Бали-бей, попытавшись хотя бы отдалённо представить божественный облик знаменитого Топкапы, но при одном воспоминании о царящей там роскоши и лишающих ума богатствах, способных даже самого скромного и честного человека довести до исступлённого властолюбия, он испытал резкое отторжение. — Я не могу. Я обещал Нуркан, что я вернусь, как только закончится поход. Не быть мне сыном Малкочоглу Яхъи-бея, если я не сдержу данное ей слово.       — Боюсь, повелитель не станет спрашивать твоего мнения, — таким тоном, будто это было очевидно, заявил Серхат, и Бали-бей внутренне пожалел, что поддержал этот нелепый разговор. — Но я бы на твоём месте ни за что не отказался. Только подумай, какая это прекрасная возможность! Сколько путей, сколько дорог тебе откроется, ты сможешь добиться больших высот. Тысячи подчинённых мечтают оказаться на твоём месте!       — Ладно, давай не будем об этом, — как можно беспечнее отмахнулся воин, встряхнувшись, и сошёл с места, призывно кивая другу. — Пойдём посмотрим, как идут дела со строительством моста.       Не дожидаясь ответа, он твёрдым шагом устремился на звук стучащих по сухому дереву топоров и ритмичных надсадных вздохов, сопровождающих каждое громоздкое движение чужих оголённых тел, и ещё издалека заметил, насколько его люди были одержимы запавшей им в душу задумкой по исполнению безупречного военного плана: не щадя сил, они гнули спины над массивными деревянными брусками, не обращая внимания на жестокий зной, а позади них уже высились крепкие подпорки будущего моста и почти половина всего сооружения. Воодушевлённые достигнутыми результатами воины и не думали останавливаться и даже не допускали мысли о том, чтобы себя поберечь, и несказанно обрадованный их неудержимым стремлением Бали-бей вновь ощутил всепоглощающий прилив невыразимого восхищения, смешанного с безоговорочным уважением при виде их неистово рвения. Гордо расправив плечи и удовлетворённо приподняв голову, воин неторопливо приблизился к своим товарищам в сопровождении Серхата, и те, заблаговременно заметив приближение командира, все как один оставили свои труды, словно по сигналу вытягиваясь в струнки, и синхронным, до мелочей продуманным движением ударили себя кулаками в грудь, приветствуя почётного гостя одновременным наклоном головы. С долей поощрительной властности скользнув изучающим взглядом по своим солдатам, он ответил им лёгким кивком, вежливо пригрев ладонью сердце, после чего коротким взмахом руки велел им продолжать работу, будто в том, чтобы намеренно не придавать значения присутствию полководца, не было ничего вызывающего. Казалось, его появление наоборот только взбодрило ответственных бойцов: с ещё большей горячностью, чем прежде, они снова окунулись в заразительный темп прерванного дела и под наблюдательным взором военачальника проявляла ещё больше беспредельной усидчивости и завидного трудолюбия, доставляя ему особое несравненное удовольствие. Даже на приличном расстоянии от них он мог в полной мере прочувствовать повисший над головой нестерпимый жар, вобравший в себя характерное тепло доведённых до истощения мышц и тяжёлые потоки надрывистого дыхания, и ему самому стало невыносимо душно, будто он с самого утра работал бок о бок с ними, разделяя с ними угнетающее бремя столь великой ответственности. Осенённые внезапной вдохновляющей мыслью Бали-бей решительно выступил вперёд, оставив позади недоумённо подобравшегося Серхата, и на глазах у застигнутого врасплох друга одним движением стянул с плечей стесняющий свободу действий кожаный жилет, передавая ненужный элемент одежды в его рефлекторно протянутые руки. Так же уверенно и невозмутимо он избавился от стягивающих запястья наручей, чтобы иметь возможность беспрепятственно обнажить точёные предплечья рукавами свободной рубашки, и ослабил шнуровку на груди, пропуская к открытой коже ласковые струи стоячего воздуха. Будь его воля, он бы с радостью разделся до пояса, дабы никакие излишества не мешали ему раскрепощённо владеть своим ловким телом, но строгие заветы военной дисциплины категорически запрещали ему подобного рода вольности, поэтому оголивший как можно больше участков кожи воин ограничился уже проделанными манипуляциями, уверенный, что и этого будет вполне достаточно, чтобы уменьшить вероятность перегрева.       — Что ты делаешь? — вполголоса прошипел окончательно смятённый смелыми действиями своего командира Серхат, наклонившись к самому его уху.       — Я хочу помочь своим воинам в строительстве моста, — спокойно отозвался Бали-бей, с лёгкой напористостью в непроницаемых глазах обернувшись к чем-то явно озадаченному другу. — У тебя есть возражения?       — Ты же знаешь, что это не принято, — с натяжкой в стушевавшемся голосе изрёк несколько смущённый чужой настойчивостью приятель, и взгляд его таинственно полыхнул в свете прямо падающих лучей каким-то непонятным сожалением. — Не пристало тебе, лидеру нашего отряда, опускаться до исполнения обязанностей простых воинов. Что о тебе подумают другие чиновники?       — Я ничем не отличаюсь от своих воинов, брат, — без тени враждебности, но с должной твёрдостью возразил он, оставшись непреклонным. — Я такой же солдат, как и вы, преданный своему долгу и готовый жертвовать собой ради своего государства. Ты и сам понимаешь, что это правда.       — Но ты не такой как мы, бей, — с неуловимым отчаянием в расстроенном тоне покачал головой Серхат, и от проскозившей в его приунывшем взгляде тоски у воина протестующе заныло сердце. — Тебе давно пора свыкнуться с этой мыслью. Ты не обязан всё время равнять себя с нами.       — Я нужен своим людям, — всем своим видом демонстрируя непоколебимую решимость, огласил Бали-бей и простёр руку в сторону товарищей, изнывая от желания испытать на себе приятную тяжесть стальной секиры, блаженное недомогание в натруженной спине и выматывающую усталость, что станет для него лучшей наградой за проделанную работу. — Они должны чувствовать мою поддержку, знать, что я рядом, что я не оставил их в эти трудные времена. Они все — мои кровные братья, а братья всегда помогают друг другу. Ведь мы дети одного войска, не так ли?       Прежде чем Серхат успел что-либо добавить, воин развернулся к солдатам, пройдясь по ним выдержанным взглядом, и целеустремлённо двинулся в самую гущу строительных работ, встречая на своём пути пропитанные трепетным уважением и тайным благоговением взгляды несколько изумлённых товарищей, но каждый из них покорно склонял голову вслед своему предводителю, безмолвно разгадав его благородные намерения. Под прицелом нескольких любопытных взоров он приблизился к одному из старших вояк, обменявшись с ним почтительными кивками, и тот без всяких возражений уступил ему своё орудие, украдкой наградив его благодарной улыбкой. Несколько мгновений остальные бойцы затаив дыхание наблюдали, как взвесивший в руке тяжёлую секиру Бали-бей плавным движением разминает плечи, с хрустом разгибая затёкшую шею, и, щедро замахнувшись, обрушивает плоский заострённый конец на каменную глыбу, скалывая с неё приличную горсть клинообразных обломков. Первый удар собратья встретили звонким победным кличем, поднимая вверх сжатые кулаки, а следующий плавно влился в единый каскад возобновившегося шума, отличаясь каким-то особым переливчатым звучанием, гармонично дополняющим раздавшееся со всех сторон мощное эхо. Воспрянувшие духом воины с новой увлечённостью взялись за порученное им дело, но теперь он был рядом, слышал их совместное дыхание, видел их горящие ликованием глаза, чувствовал бьющую их них ключом сокрушительную силу и с наслаждением ощущал себя одним из них, неотделимой частью единого целого.