Единственный шанс

«Что случилось однажды, может никогда больше не случиться. Но то, что случилось два раза, непременно случится и в третий».

Арабские пословицы и поговорки

      Мерзкий дурманящий запах варварски крепкого алкоголя затуманивал разум беспросветной пеленой липкого наваждения, царапал изнутри горло невыносимой сухостью, раздражающе щипал в ноздрях, притупляя чуткое обоняние, обволакивал чувствительные стенки лёгких удушливым смрадом разврата и пошлости, возбуждал в крови безудержную дикую страсть, что отзывалась в изнывающем от жажды теле невыносимой ломкой и скручивала мышцы мучительным напряжением. Яростнее, чем едкий дух пиратского пойла, от которого привыкшего к утончённым аристократическим винам Бали-бея непреодолимо воротило, из всеобщей мешанины вязких благовоний выделялись лишь резкий смрад мужского пота, смешанный с пороховым дымом, мускусный аромат натуральной кожи и отталкивающее зловоние чистого табака, что тёмно-серым маревом кружил над головами пьяных и раззадоренных праздными утехами моряков, вбирая в себя их хриплый глумливый смех и грубые развязные голоса. То тут, то там мелькали острые обрывки каких-то незаконченных фраз, сказанных залихватским разбойничим говором, и среди неразборчивых оглушительных выкриков отчётливо проскальзывали витиеватые закоснелые словечки, брошенные в спёртый воздух на устаревший манер, из-за чего достоверно уловить прерывистую нить чужой скомканной беседы почти не представлялось возможным. Однако поддавшийся мнимому расслаблению воин вполуха внимал беспорядочному гомону переплетённых в одну кривую сеть разговоров, не гоняясь особо за тем, чтобы понять их исковерканную суть: смысл его пребывания в захолустном пиратском трактире заключался совсем в другом, так что на этот раз он даже отказался от выпивки, хотя горький безвкусный алкоголь нисколько не превлекал приспнувшего внутри него заправского ценителя хорошего спиртного. Рассеянно наблюдая за грязными потасовками изрядно опьяневшей толпы, которая то взрывалась громкими воплями вошедших в раж моряков, то колыхалась разношёрстным морем безобразных драк и возмутительных стычек, Бали-бей со всем присущим ему терпением ждал возвращения Тэхлике и сопровождающих её матросов, которые должны были передать письмо султана местному гонцу, и в это время предоставленный сам себе воин надеялся заприметить в многолюдном заведении каких-нибудь отчаянных храбрецов, способных стать его союзниками в предстоящем сражении. Полуразрушенные потрёпанные суда причалили к берегу одного из портовых городов на закате, где тут же были переданы в руки умелых мастеров, а ступившие впервые за длительное плаванье на сушу моряки мгновенно разбрелись по его утопающим в сумерках улицам, пополняя запасы и добывая новое вооружение. С тех пор, как их юркие гибкие тела затерялись в густом хитросплетении чернильных теней, время миновало за полночь, однако Бали-бей и не думал бросаться на поиски товарищей, решив дать им возможность насладиться редкой свободой действий, и теперь ему оставалось только томиться в бесконечных ожиданиях в надежде, что судьба сведёт его с неким отважным странником, который непременно затаился от него в самом тёмном углу и беззастенчиво наблюдал за его тщетными попытками, подбирая удачный момент для знакомства. Сколько бы одержимый своими намерениями воин не оглядывал переполненное мускулистыми фигурами помещение придирчивым взглядом, на глаза ему попадались одни и те же неотёсанные лица с оскаленными золотыми зубами, раз за разом он лицезрел повторяющиеся сцены насилия и жестокости, приправленные заливистым хохотом неуправляемых пиратов, и постепенно будто бесследно растворялся среди этого необузданного шума и головокружительного хаоса, утопая в собственных запутанных мыслях, терял непрочную связь с реальностью, отстраняясь от бурлящей суеты этого грешного мира, и вскоре начал замечать некоторые посторонние детали происходящего здесь безумия, всё чаще сталкиваясь с такими же молчаливыми наблюдателями, как и он сам. Все они по первому впечатлению были совершенно одинаковыми, тихими, угрюмыми, таинственными, облачёнными в чёрные поношенные плащи, но неожиданно один из них, сидящий за соседним столиком спиной к нему, по неизвестной причине привлёк его неусыпное внимание, вынудив вцепиться в его на удивление стройный силуэт беспардонно любопытным взором, в котором теплилось какое-то смутное подозрение.       Словно почувствовав на себе чей-то непристойно внимательный взгляд, сотканный из подвижного полумрака силуэт незнакомца пошевелился, приводя в движение узкие плечи, и спустя мгновение чуть обернулся в сторону Бали-бея, подставив тусклому свету ближайшей лампады аккуратные утончённые черты заострённого лица с маленьким ровным носом, чётко оттенённым огненными бликами, тонкую линию плотно сжатых губ, подчёркивающих высоко выступающие скулы, широкий гладкий лоб, наполовину скрытый капюшоном, и большие серьёзные глаза неразборчивого оттенка, изящно обрамлённые тонкими ресницами. Подавив тихий вздох изумления, потрясённый воин со смесью непрошеного интереса уставился на загадочно проявившийся из мрака аристократичный профиль, слегка приправленный призрачным выражением потаённого презрения, и в следующее мгновение деревянный пол барделя ушёл у него из-под ног, когда разум его пронзило разящее осознание того, что уединившаяся за дальним столом стройная фигура принадлежала девушке, совсем ещё юной и невинной, но уже отличающейся недюжиной смелостью и воинственным нравом. Скрытая в ней, взрощённая с годами сила так и заявляла о себе сквозь припорошенный нотками ненавязчивого превосходства острый взгляд, что без тени смущения и страха прощупывал коренастые силуэты пьяных моряков, через безупречно поставленную осанку, в которой читалась почти надменная гордость, и все эти тщательно спрятанные особенности были слишком хорошо знакомы воину, прожившему большую часть жизни во дворце, где правили многовековые обычаи. Что забыла столь элегантная особа из высшего света в таком неприютном месте, оставалось для него тайной за семью печатями, однако в порыве какого-то странного увлечения ему отчаянно хотелось узнать, кто эта очаровательная, влекущая своей природной статностью незнакомка, при одном виде которой у него прерывалось дыхание. Словно почуяв назревающую интригу, подстёгнутое нетерпеливым предвкушением сердце ударилось в бешеный галоп, гулко стукаясь о рёбра, и охваченный непримиримым любопытством Бали-бей осторожно наклонился вбок, чуть смещая угол обзора, и непринуждённо взглянул исподволь на завораживающий объект своего тайного любования, стараясь остаться незамеченным. Тут же ему во всей красе открылось то, что он никогда не смог бы разглядеть со спины: длинная лебединая шея, обнажённая воротом чёрного плаща, и ниспадающие на ключицы светлые волосы, немного вьющиеся и будто бы шелковистые. Внезапно её проницательный взгляд плавно скользнул чуть левее; не успевший среагировать на этот жест воин слишком поздно обнаружил, что их взоры случайно сблизились в воздухе, неловко соприкоснувшись, и в этот момент в грудь его с налёту врезалось хлёсткое потрясение, выбив из лёгких весь воздух, перед глазами заколыхалась беспросветная тьма, а в голове одна за другой замелькали размытые картины из прошлого, далёкие воспоминания, отравленные терпкой сладостью взаимной любви, едким ядом невосполнимой печали и мерзким привкусом лжи, ставшей причиной размолвки и расставания. Вот только в тот день они никак не могли знать, что коварная судьба строит на них свои планы и что спустя столь долгое время они встретятся снова в пиратском трактире и увидят, сколько необратимых перемен произошло за эти месяцы, особенно в ней, обычной деревенской девушке из русского села, в которой в самый последний момент начала просыпаться королевская кровь. Скромная, невинная и излишне доверчива… С некоторым трудом в его ослеплённое немым изумлением сознание безудержно прорвалось мелодичное, манящее своей непорочной простотой нежное имя, которое когда-то он с предыханием произносил во власти любви и искренней страсти и которое стало для него олицетворением благородства и милосердия, имя, которое занимало отдельное место в его сердце.       «Ракита».       Дёрнувшись, будто от испуга, сражённая внезапным узнаванием девушка порывисто отвернулась, мгновенно напрягая царственно расправленные плечи, и под испытующим взглядом не менее обескураженного Бали-бея внезапно подорвалась с места, всколыхнув полы дорожной накидки и резким движением натянув капюшон. Прежде, чем всё ещё не пришедший в себя воин успел опомниться и отследить её проворные передвижения, Ракита уже развернулась к нему спиной и грациозной, уверенно поставленной поступью устремилась к распахнутым створам террасы, стремительно теряясь во тьме. Подобно мощным крыльям ночной птицы развевались за ней ровные края плаща, но вскоре и они растаял в сгустке насыщенных теней, как только её осанистый силуэт скрылся за пределами трактира, оставив после себя лишь бледное мановение её недавнего присутствия. Нестерпимый жар охватил опьянённого странным желанием Бали-бея, подстегнув его немедленно кинуться по свежему следу сбежавшей девушки, в голове его уже теснились шумным роем сбивчивые слова, которыми он намеревался нагнать её и уговорить немного задержаться, однако, вылетев на обдуваемый прохладным морским бризом балкон, выходящий на омытую лунным светом пристань, он напоролся на гордо оцепеневшую на краю террасы Ракиту, чьи тонкие руки расслабленно покоились на перилах, а задумчивый взгляд был устремлён на бесчисленные, рассыпанные по тёмному бархату неба звёзды, которые скромно путались в её посеребрённых прядях, видневшихся под откинутым капюшоном. Окружённая ласковым мраком, она неподвижно стояла в стыдливом сиянии обгрызенной луны, подставив лицо её холодному мерцанию, вкрадчивый ветер перебирал её распущенные волосы, похожие на горный водопад, и в заботливых объятиях приютившей её тьмы она казалась какой-то далёкой и потусторонней, точно не из этого мира, но источала всё то же молчаливое покровительство, придающее ей пугающе обворожительное сходство с опасной владычицей самой ночи, неприкосновенной и вызывающей уважение и стремление подчиниться. Глядя на неё, такую неприступную и независимую, Бали-бей терялся в догадках, как эта милая наивная девочка, едва перешагнувшая порог зрелости, могла настолько сильно измениться. Неужели это в самом деле она, дочь несравненной Кахин Султан, его дальняя родственница, в чьих жилах течёт кровь Династии? Осторожно, словно боясь спугнуть снизошедшее на него прозрение, воин бесшумно приблизился к Раките, которая даже не взглянула в его сторону, и встал рядом, так что их плечи почти соприкоснулись. Почти физически он ощущал, как потрескивает прохладный, казавшийся студённым после душного кабака воздух между ними от взаимного напряжения, как покалывает кожу исходящими от её вытянутого в упругую струну тела волнами назревающего гнева, как постепенно тает её показное самообладание, выдавая затаившуюся внутри неё давнюю обиду, что со временем переросла в непримиримую ненависть. Тщательно подавленное чувство вины стальными когтями невыразимого раскаяния вцепилось в податливое сердце Бали-бея, и переполняемый противоречивыми эмоциями воин мог только беспомощно взирать украдкой на подёрнутое хладнокровной суровостью лицо Ракиты, в который раз искренне поражаясь произошедшим с ней переменам и ещё больше удивляясь тому, что новый, притягивающий своей невероятной силой образ девушки почему-то глубоко запал ему в душу, находя там какой-то восторженный отклик. Чем дольше он всматривался в её бережно очерченные лунными лучами женственные черты, тем больше непреодолимого желания наконец с ней заговорить одолевало его, однако все нужные слова как назло будто улетучились, смытые мощным всплеском непонятного волнения, отчего он ощущал себя совершенно безоружным против её изысканных чар.       — И что столь высокопоставленная особа делает в этом Аллахом забытом месте? — вкрадчиво пророкотал Бали-бей, склонившись к вздрогнувшей Раките, и не сдержал удовлетворённой улыбки, заметив, что в её непроницательных глазах, скованных непробиваемым льдом, промелькнула долгожданная растерянность, почти сразу же сменившаяся раздражением. — Вам нужно быть осторожнее, госпожа, иначе попадёте в беду. Что-то я не заметил поблизости стражу, которая могла бы Вас защитить.       — Я прекрасно знаю, кого мне нужно остерегаться, — холодно бросила девушка и ненавязчиво отвела в сторону край накидки, демонстрируя воину умело спрятанный за поясом неброский кинжал. — И если кто-то из этих пьяниц посмеет меня тронуть, ему не поздоровится. Как, впрочем, и тому, кто позволяет себе излишнюю дерзость.       — Какая самоуверенность, — коротко усмехнулся Бали-бей, сразу уловив тонкий угрожающий намёк в стальном голосе Ракиты, которая даже не пыталась скрыть своей враждебности. По неизвестной причине подобное отторжение только больше его заинтриговало, так что он ничуть не смутился и рискнул приблизиться к бывшей целительнице почти вплотную, бесцеремонно опаляя возбуждённым дыханием её нежную шею. — Только тебе со мной всё равно не справиться, сестра. Но не бойся. Если бы я хотел причинить тебе вред, давно бы это сделал.       — Что тебе нужно?! — резко рявкнула вышедшая из себя Ракита, порывисто развернувшись к нему и вонзив в него свои неповторимые точёные глаза, в которых лишь отдалённо и призрачно проскальзывало пугающе правдоподобное сходство с другими знакомыми ему очами, чей величественный блеск он помнил до сих пор.       Не отрываясь, они смотрели друг на друга, словно пытаясь заглянуть в чужие недоступные мысли, и в её ожесточённом недосягаемом взгляде читалось непрекрытое недоверие, а на самой поверхности ледяным пламенем разгоралась неподдельная ярость, лютая и всепоглощающая, возбуждающая внутри него невыносимой стыд и жгучую горечь оттого, что всё могло сложиться по-другому. Решительная, бесстрашная и неукротимая, Ракита сверлила его тяжёлым взором, не испытывая ни капли должного смущения, и несколько обескураженный таким напором Бали-бей воспользовался случаем, чтобы во всех подробностях рассмотреть неподражаемый облик юной госпожи, что теперь ещё отчётливее напоминала ему почившую Кахин Султан: та же утончённая линия подбородка, благородная осанка, тот же господский разворот миниатюрных плечей, та же длинная шея в обрамлении белёсых волос и то же проницательное выражение в безупречном лице, которое мгновенно отзывалось благоговеным трепетом в его одержимом сердце. Только, в отличие от своей дочери, покойная султанша никогда бы не стала смотреть на него так, мрачно и с ненавистью, однако вынужденный признать своё щекотливое положение воин видел в ней свою единственную надежду, поскольку только ей в этом неуютном месте, полном обмана и разбоя, он мог искренне довериться и открыться в своих намерениях.       — Мне нужна помощь, — понизив голос, произнёс Бали-бей, склонившись над девушкой так низко, что упавшие ей на лоб пряди подлетели под прямым потоком его разгорячённого дыхания. — Ты не знаешь, найдутся ли здесь какие-нибудь влиятельные морские волки, которые согласятся участвовать в мятеже за солидное вознаграждение? Здесь я только к тебе могу обратиться с такой просьбой.       — А ты, я смотрю, ничуть не изменился, — с досадой закатив глаза, вздохнула Ракита, демонстративно складывая руки на груди, и скептически оглядела его новое одеяние бывалого моряка оценивающим взглядом. — Хочешь, чтобы ещё больше людей пострадали из-за твоего самолюбия? В любом случае, я ничем не могу тебе помочь. Я не связываюсь со всяким сбродом, вроде тех ребят, что прислуживают на твоём корабле.       — Они мои товарищи и близкие союзники, — сухо возразил воин, медленно отклоняясь. От девушки по-прежнему веяло непреодолимым холодом, и несколько разочарованный столь откровенной неприязнью бей с отдалённой тоской осознал, что даже его непринуждённая обаятельная улыбка не в силах растопить выросший между ними прочный лёд. — Не могу поверить. Прошло столько времени, а ты всё ещё помнишь о том недоразумении и, кажется, готова проклинать меня всю оставшуюся жизнь.       — А чего ты ещё ожидал от меня? — мгновенно вспылила Ракита, однако не позволила себе ни единого лишнего жеста, как истинная носительница царской крови, чем невольно вызывала к себе уважение. — Думал, я так просто прощу тебя и забуду всю боль, что ты причинил мне? Ты отнял всё, что у меня было: дом, честь, семью, даже любовь! Я ненавижу тебя и всегда буду ненавидеть! Ты, невыносимый самовлюблённый гордец, разрушил мою жизнь и отнял у меня надежду на светлое будущее, а сам вышел сухим из воды!       На последней ноте голос её взлетел до самой высокой интонации и тут же прерывисто оборвался, достигнув пика своей мощности. Никогда прежде Бали-бей не слышал, чтобы эта тихая неприметная девушка повышала на него тон, но вкусившая запретный плод власти Ракита уже не могла остановиться, ослеплённая прошлой болью и страшными воспоминаниями. Но хуже всего оказалось то, что воин был полностью согласен с её справедливыми обвинениями и, чем громче она заявляла о его вине, тем яснее он ощущал неподъёмное давление удушающего стыда, что без предупреждения полоснул его по сердцу огненным хлыстом. В глазах исступлённой девушки стояли свирепые слёзы, она яростно отвернулась, обдавая его потоками соленоватого воздуха, и собиралась было сорваться с места, но цепкая хватка Бали-бея, вовремя сомкнувшего пальцы на её тонком запястье, заставила её остановиться, не давая сбежать. Резко дёрнувшись, Ракита вывернула руку, попытавшись освободиться, но воин без лишних усилий притянул её лёгкий, как пёрышко, стан к себе, так что их рёбра неаккуратно ударились друг о друга при столкновении двух напряжённых тел, и сжал другой рукой её второе запястье, обездвижия. Ещё несколько мгновений она неистово вырывалась, с силой врезаясь в его широкую грудь, однако вскоре успокоилась и взметнула на него объятый гневом взгляд, словно стремилась прожечь его насквозь. На это Бали-бей ответил ей нерушимым равнодушием, сохраняя невозмутимость, и молча смотрел в её необыкновенно выразительные глаза, в которых заострённым стальным серпом отражался надломленный полумесяц.       — Прости меня, — тихо прошептал он, проникновенно погружаясь в тернистые глубины её искромётного взора. — Я совершил большую ошибку, но сейчас я пытаюсь всё исправить. Помоги мне, прошу. А потом, клянусь, я навсегда исчезну из твоей жизни.       — Не могу, — внезапно расслабившись, проронила опустошённая Ракита, удручённо опустив голову. Теперь её истлевающий взгляд был прикован в его быстро вздымающейся груди, развязно обнажённой расстёгнутой рубашкой. — Я сказала правду. При всей моей власти, я ничего не решаю. Если даже я попытаюсь сделать это самостоятельно, у меня будут неприятности. А я не готова рисковать всем, чего я с таким трудом добилась, ради тебя.       — Это твой выбор, — покорно кивнул Бали-бей, постаравшись скрыть своё разочарование. — Но ты хотя бы подумай. Если что-то получится, дай знать.       Изящные гибкие руки Ракиты внезапно ловко выскользнули из его пальцев, оставив после себя лишь быстро таящее тепло, и затем так и не давшая однозначного ответа девушка стремительно развернулась и так же неуловимо покинула одинокую террасу, позволяя ненасытной толпе развеселившихся пиратов полностью поглотить её будто бы невесомое тело, идеально приспособленное для изворотливых манёвров. Миг — и вот уже она бесследно растворилась в душном сумраке шумящего трактира, словно призрачное наваждение, а ощутивший какую-то гнетующую пустоту воин неотрывно смотрел ей вслед безучастно-задумчивым взглядом, гадая, была ли это их последняя встреча или им всё же предстоит работать в команде. Надеяться на бескорыстную помощь со стороны непреклонной Ракиты ему было немного совестно, но всё же где-то в недрах его души настойчиво назревала почти безумная вера, не дающая ему опустить руки раньше времени. Тяжело вздохнув, Бали-бей отвернулся к растилающимуся прямо перед ним кобальтово-синему морю, оперевшись ладонями на шершавые перила, и уставился на бесконечную гладь безмятежно дремлющей стихии, что будто звала его к себе, обещая скорое избавление от всех тревог и неразрешённых проблем. Слишком поздно утопающий в своих невесёлых размышлениях воин обнаружил, что на балконе, кроме него, появился ещё один посетителей, и уже было потянулся к спрятанной в ножнах сабле, однако знакомая ритмичная дробь чужих каблуков мгновенно выдала ему таинственную личность неизвестного нарушителя, посмевшего оборвать истончившиеся струны дребезжащей тишины. По нестройным колебаниям искусственно созданного ветра Бали-бей сразу догадался, что некто без тени робости занял свободное место рядом с ним, скопировав его позу, после чего привычный упоительный запах просачился в его сдавленные щемящей истомой лёгкие, волшебным образом отрезвив его затуманенное смутными сомнениями сознание и обуздав неутихающую бурю в его мятежном сердце.       — Миссия выполнена, капитан, — бодрым голосом отрапортавала Тэхлике, сохраняя при этом серьёзное выражение лица. — А у тебя, я вижу, дела идут не очень. Ты что, нашёл сбежавшую от тебя любовь всей твоей жизни и теперь пытаешься всеми силами вымолить прощение?       — Это Ракита, — скупо отозвался Бали-бей, с долей удивления покосившись на излишне беспечную девушку, сказавшую эту вызывающую фразу без намёка на ревность или завистливую злобу, что в корне противоречило её воинственному характеру. — Когда-то мы были вместе, но после смерти моей сестры мы расстались и разошлись каждый своей дорогой. К слову, она приходится мне двоюродной сестрой, и я надеялся, что она сможет нам помочь. Как никак, она теперь полноправная госпожа, обладающая определённой властью.       — Я тут кое-что узнала, — заговорщически понизив голос, шепнула ему на ухо Тэхлике, выразительно сверкнув отливающими серебром мглистыми глазами. — Завтра в центре города будет проходить торжественный приём в её честь. Если мы как следует замаскируемся, сможем слиться с толпой и незаметно пробраться туда, чтобы ещё раз поговорить с ней. Изысканные манеры у тебя в крови, тебя уж точно никто не заподозрит.       — Звучит безумно, но мы должны рискнуть, — вздохнул воин, признательно покосившись на находчивую пиратку, как всегда, мудро рассуждающую и преданно следующую интересам их главной цели. — Завтра же мы отправимся на этот приём и попытаемся снова. Возможно, это наш последний шанс.       — У нас всё получится, Бали-бей, — с внезапной лаской проворковала девушка, чуть смягчившись, и едва ощутимо коснулась пальцами тыльной стороны его ладони, перед этим кокетливо скользнув по его жилистому предплечью. — Аллах с нами, я знаю это. Он нас не оставит.

***

Конец осени 1521 года, Семендире       Боязливые всполохи тусклого рассвета нестройно задребезжали на краю девственного горизонта, окрашивая его невесомые просторы в нежный багрянец, однако медленно заползающее на свой пьедестал солнце не источало ни капли того спасительного тепла, что могло бы заставить трепетать налитые юной зеленью листья, распуститься ароматные цветы и затрепетать наполненную живительной энергией природу, погружённую в сонливое оцепенение. Казалось, медленно расползающиеся во все концы посветлевшего небосклона меткие лучи пронзали податливую землю студённым холодом, безжалостно выдыхая в её чертоги морозное дыхание близкой зимы, превращали осевшую на её поверхности влагу в тонкую корочку хрупкого наста и цеплялись заиндевелыми пальцами за неприступные стены погрязшего в унылой серости дворца, бесшумно просачиваясь в незашторенные окна и прокрадываясь в окутанные ночным сумраком апартаменты. За сплошной рельефной стеной темнеющих на фоне пасмурного неба деревьев в немом величии разгорался огненный венец ощетинившегося светила, угрожающе нависая над беззащитно раскинувшимся перед ним миром, откуда-то из-за его пылающей спины угрюмо выползали незваные тучи, чёрными клочьями налипая друг на друга и постепенно разрастаясь в беспросветную завесу нагромождённых в несколько ярусов мрачных облаков с угольно-чёрной сердцевиной и скомканными пепельно-серыми краями. Подобно бездонной пасти огромного зверя, они наседали на остроконечные пики сосен и стройных деревьев, грозя поглотить их неуступчивой тьмой, их устрашающе массивные тени бесшумно стелились по оголённым равнинам и лысым холмам, скрадывая проступившие пятна тусклого солнечного света, и вскоре всё вокруг было затянуто унылыми утренними сумерками, помешавшими туманной заре расцвести во всю свою завораживающую силу. Лишённые возможности наблюдать ленивое пробуждение покрытого белым золотом солнца, ранние птицы оглашали пустынную округу тревожными возгласами, распространяя по изумрудно-сизым лесам долгое эхо нарастающего беспокойства, их изящные манёвренные тела, подхваченные ненасытным ветром, низко проносились над окаменевшей землёй, выделывая в его струистых потоках грациозные пируэты, и так же неуловимо терялись в витиеватых лабиринтах вязкого марева, надолго исчезая из виду. Где-то в незримой вышине поодиночке кружились мелкие хлопья первого снега, охваченные незамысловатым танцем, и отчётливо проступали белыми точками под самыми облаками, плавно и неторопливо завершая свой бесцельный полёт, чтобы соприкоснуться своим хрупким существом с твёрдой поверхностью. Потрёпанные и израненные, с обломанными лучами, прозрачные снежинки неаккуратно сталкивались друг с другом, переплетаясь в необычные угловатые фигуры, но издалека все они казались до неприличия одинаковыми и невзрачными, словно надоедливые, снующие повсюду мошки, что беспрестанно множились прямо на лету, порождая всё новые кристаллики узорчатого льда. По мере того, как заострённые отростки серебристый пыли продолжали вспыхивать среди мутного неба, мокрый снег постепенно превращался в небольшой снегопад, что понемногу укрывал безлюдный край чистым белым ковром, ещё не тронутым крадучейся поступью диких животных. Суровая зима окончательно вытеснила из своих владений красавицу-осень с её моросящими дождями и постоянной сыростью, но кое-где по-прежнему сохранялись потемневшие от старости сухие листья, чьи трухлявые тела тоже вскоре скрывались под первозданным слоем назревающей метели.       Прочные путы колючего озноба воровато подбирались к единственному бодрствующему в обители затянувшегося сна существу, медленно заползая на его неизменно прямые плечи парализующим оцепенением, и с наслаждением вгрызались в его выстуженную до костей плоть ледяными клыками зверского холода, вынуждая стылые мышцы безудержно дрожать от нехватки согревающего тепла. По коже скользкой змеёй вилась промозглая зябкость, просачиваясь к уязвимому телу даже сквозь плотную одежду, затылок обжигало мертвенной свежестью, разгоняя вдоль позвоночника мерзкое покалывание, и неподвижно застывший в немилосердном плену жестокой стужи одинокий обыватель роскошных апартаментов даже не находил силы на то, чтобы стряхнуть с себя это опасное наваждение, так и подмывающее его бесследно раствориться в заманчивой глубине спасительного забытья. Как безжалостное напоминание о бессонной ночи, проведённой во власти беспристрастного равнодушия, затёкшие без движения мускулы сводило неприятной судорогой, уставшую от долгого пребывания в одном положении спину пронзало болезненным онемением, из-за чего каждое безобидное изменение в безукоризненной осанке отдавалось ноющим спазмом, и налитые свинцовой тяжестью веки стремились соприкоснуться друг с другом, чтобы наконец погрузить измотанное бесполезной мыслительной работой сознание в заслуженный отдых. Однако, несмотря на столь явные позывы к долгожданному сну, овеянный каким-то странным безразличием к собственным потребностям Бали-бей по-прежнему пребывал в неком беспробудном трансе, прикованный какой-то могущественной силой к краю чужого ложа, его податливый разум словно выпал из реальности, отказываясь воспринимать неумолимое течение времени, и оттого каждый бесцельно испущенный вздох превращался в настоящее мучение, которое обременённый неподъёмной тяжестью накопившихся переживаний воин был вынужден сносить в полном одиночестве. Со всех сторон его обступала зловещая тьма, окутывая его призрачными тенями, и навевала утомительную усталость, что нашёптывала ему на ухо бестелесным голосом вкрадчивые фразы, действующие на него успокаивающее. Лишь одно неотвратимое понимание непрерывно крутилось в его голове, разрывая виски нестерпимой слабостью, опустошённое длительными терзаниями сердце, к его стыду, испытывало невероятное облегчения, хоть и готово было разорваться от бессильной боли, и всё, что мог чувствовать сломленный неизвестным недомоганием Бали-бей, — это чудовищный, невыносимый холод, от которого все внутренности словно обращались в лёд, а конечности отказывались повиноваться, холод, который больше не восполнялся незаменимым теплом живого тела, а только усиливался с того бока, где безвольно покоилась его отяжалевшая ноша. А ещё совершенная тишина. Непорочная, торжественная и скорбная, которая отныне не осквернялась чужим надрывистым дыханием, пропитанным смрадом болезни, и оттого казалась ещё более непереносимой и мучительной, отбирающей заветное самообладание, лишний раз убеждающей потерянное существо в его неприкосновенном одиночестве, что уже никогда не разрушится от боязливого проникновения знакомого хриплого голоса. Одно лишь вечное умиротворение и безвременный сон, избавляющих от всех мирских страданий и ставший истинным избавлением для томящейся в убогой оболочке души, что в какой-то определённый роковой момент высвободилась из многолетнего плена, никем не замеченная и не услышанная.       Неподвижная гладь полированного зеркала в немом равнодушии отражала скованную мертвенным оцепенением фигуру крепко спящей госпожи, даже во власти необратимых чар выглядевшей всё так же бесподобно: на бледном лице расслабленно застыла маска ненавязчивой безмятежности, посиневшие губы чуть приоткрылись, искажая непринуждённую счастливую улыбку, упавшие на белый лоб пряди чуть касались окаменевшей щеки, не причиняя ей ни капли неудобства, опавшая грудь сморщилась и будто вдавилась внутрь окоченевшего тела, безвольные плечи скрючились в какой-то неестественной позе, и одно из них больно впивалось в руку Бали-бея, причиняя тупую боль, которая по сравнению с его душевным недугом казалась просто ничтожной. Он вообще уже сомневался, что когда-нибудь будет способен чувствовать и испытывать какие-либо эмоции, все ощущения чудились ему призрачными и ненастоящими, будто принадлежали вовсе не ему, осталась одна только всепоглощающая пустота, с которой ему так отчаянно хотелось слиться в единое целое. Так он и сидел в овеянных нерушимым молчанием апартаментах, не смея оторвать невидящий взгляд от неотразимой Айнишах Султан, наслаждающейся долгожданным покоем, а за широким окном всё набирал силу первый зимний рассвет, подсвечивающий бесшумно кружащиеся на ветру снежинки. Сквозь распахнутые двери, ведущие на террасу, внутрь врывался лёгкий снег, так что вскоре сандаловый пол за порогом был припорошен мягкой белой пылью, но сломленный тягостным смирением воин пошевелился только тогда, когда первый янтарный луч ловко вспрыгнул на мраморные перила, ударив его по чувствительным глазам, привыкшим к полноценной темноте. С досадой отвернувшись, он с долей разочарования обнаружил, что его мнимое спокойствие окончательно уничтоженно, и с трудом заставил себя сдвинуться с места, хотя даже для такого простого движения ему потребовалось приложить максимум имеющихся у него усилий. Осторожно, неумело владея заледеневшими пальцами, Бали-бей прикоснулся к чужим охладевшим плечам, бережно отстраняя от себя безжизненное тело, и с тайным трепетом в защемлённой груди уложил его на кровать, заботливо опуская безвольно запрокинутую голову на подушку. Медленно и аккуратно, затаив дыхание он расположился одну покладисто сгибающуюся руку на уровне груди, а другую вытянул вдоль худощавого стана, отчего мгновенно создалось обманчивое впечатление, будто госпожа в самом деле просто забылась глубоким сном, что скоро она проснётся, как только игривое солнце дотронется до её впалой щеки, улыбнётся своей обычной ласковой улыбкой и заверит его в своём хорошем самочувствии… Но величественная и прекрасная Айнишах Султан даже не вздрогнула, выражение её лица, отражающегося в бездушном зеркале, ничуть не изменилось, она оставалась всё такой же умиротворённой и невозмутимой, тихой и потусторонней, будто принадлежащий иному миру, где её ждёт свобода и безграничное счастье. Несмотря на разрастающуюся в сердце непреодолимую скорбь, Бали-бей не мог перестать втайне любоваться её неизменным изяществом, но, с незнакомой нежностью окинув её ненасытным взглядом, внезапно поймал себя на мысли, что больше не может здесь оставаться, не может тешить её своим присутствием, в котором она всё равно больше не нуждалась. Порывисто отвернувшись, преисполненный напрасным сожалением воин резко сорвался с места, отчего у него мгновенно потемнело в глазах, бездумно вырвался из душных покоев на заснеженную террасу, приблизившись к её краю, и вонзился пальцами в ажурные перила балюстрады, подставив пылающее неистовой горечью лицо ледяному потоку снежного вихря, позволяя колючим снежинкам впиваться в его бесчувственную кожу, оседать на ресницах и путаться в волосах, липнуть к одежде на плечах и воротнике, пропитывать ткань студённой влагой. Окутанные неуправляемым снегопадом просторы родного поместья выглядели завораживающе и волшебно, будто написанный искусным художником пейзаж, но впервые эта естественная красота ничуть не цепляла отторжённое сердце Бали-бея, а сам воин будто не ощущал пронизывающего насквозь ледяного ветра, из-за которого у него сбивалось дыхание. Всё вокруг казалось незыблемым и равнодушным, и эта извечная безупречность порождала внутри него бессильный гнев, что бурной волной злости и осуждения захлёстывала его с головой, неминуемое осознание того, что с внезапной кончиной Айнишах в этом несправедливом мире совсем ничего не изменилось, вселяло ему тягостную тоску, и только солнце уже не радовало своим упоительным теплом, будто оно потеряло эту способность вместе с тем, как госпожа испустила свой последний вздох. Даже в период жестоких холодов жизнь продолжалась своим чередом, ибо человеческие потери и трагедии по сравнению с непрерывным циклом этой великой жизни были до смешного ничтожными и ничего не значащими, и высшие силы природы уж точно не собирались оплакивать султаншу вместе с её сыном, лишний раз доказывая убедившемуся в собственной слабости воину своё неоспоримое превосходство.       Поглощённое тяжёлыми тучами светило уже шагнуло за пределы своей высшей точки, раскидывая по все концы свои тонкие безжизненные лучи, а Бали-бей всё продолжал стоять на краю господской террасы, устремив в недоступную даль беспристрастный взгляд. В его бесформенных мыслях царила гулкая пустота, даже оцепеневшее сердце безнадёжно молчало, никак не откликаясь на его разрозненные чувства, но подобная неприступная отчуждённость только радовала отгородившегося от внешнего мира воина, давно уже привыкшего переживать свою боль в предельном одиночестве. Прошло уже достаточно много времени, чтобы по пробудившемуся дворцу неукротимым пожаром распространилась ужасная весть о смерти Айнишах Султан, её остывшее тело давно уже унесли стражники, чтобы подготовить его к церемонии захоронения, так что теперь краем сознания он с минуты на минуту ожидал появления в необитаемых покоях нового посетителя, который непременно отыщет его здесь, чтобы излить ему своё горе. На самом деле сражённому исчерпывающий усталостью воин совсем не горел желанием встречаться с обезумевшей от горя сестрой, неистовые рыдания которой он отчётливо слышал даже за свистящим воем разыгравшейся метели, но трусливо сбежать ещё и от этой ответственности он не мог, ибо прекрасно понимал, что теперь они остались совсем одни, молодые и неопытные, вынужденные держать в своей власти целое поместье. И если сейчас судьба погружённой в глубокий траур провинции меньше всего волновала Бали-бея, то рано или поздно ему придётся столкнуться со всеми трудностями единоличного правления, когда каждое его решение отныне будет принадлежать лишь ему одному. За всеми этими ненужными размышлениями он совсем упустил из виду тот момент, когда его драгоценное одиночество перестало быть таким уж сокровенным: впервые отточенные до совершенства инстинкты предательски подвели своего хозяина, не успев вовремя предупредить его о постороннем присутствии рядом вежливого гостя, поэтому застигнутый врасплох воин очнулся только после того, как уловил краем глаза слабое колебание чьей-то тёмной фигуры, что бесшумно приблизилась к нему сзади и застыла рядом, не произнеся ни звука. Оставшийся невозмутимым Бали-бей коротко покосился в сторону и совсем не увидился, обнаружив подле себя заплаканную Нуркан, чьи обычно горделиво расправленные плечи скорбно поникли под натиском навалившейся на неё утраты, покрасневшее от холода лицо блестело солёной влагой безутешных слёз, придавая её несчастным глазам какой-то болезненный вид, дрожащими руками она заключила себя в объятия, словно хотела укрыться от пронизывающего ветра, однако знающий наизусть повадки юной госпожи воин мгновенно определил, что этим замкнутым жестом она неосознанно старалась отгородиться от обрушившейся на неё боли, запечатать её глубоко в своей душе, чтобы потом пережить её в одиночестве, но при этом казаться сильной и независимой, лелея в истерзанном сердце девичью слабость. Разрываясь от горького сожаления и недопустимого сочувствия, Бали-бей не посмел предлагать излишне нелюдимой Нуркан свою помощь, заранее предвидя её ожесточённую реакцию, и просто остался стоять бок о бок с ней, молчаливо разделяя с ней её печаль и давая своеобразную свободу выбора. Показалось ему или нет, но от убитой горем сестры веяло враждебностью и непрекрытым гневом, направленным в его сторону, и всё же она продолжала напряжённо молчать, время от времени безудержно всхлипывая и вытирая рукавом следы своих недавних страданий.       — Знаешь, что самое ужасное? — надтреснутым негромким голосом проронил Бали-бей, не взглянув на сестру, и почему-то был точно уверен, что она его слышит, несмотря на самоуправные притязания шквального ветра. — Понимать, что близкий тебе человек ушёл навсегда, а ты так и не сказал ему самого главного — насколько на самом деле он тебе дорог.       — Мы опоздали, Бали-бей, — хрипло отозвалась Нуркан, тоже избегая его взгляда, и с дрожащих губ её сорвался прерывистый вздох, больше похожий на подступающий всхлип. — Мы должны были что-то сделать, как-то это предотвратить, но снова потерпели поражение. Теперь мы остались совсем одни… Ну почему, почему это произошло именно сейчас?!       — Мы бессильны перед судьбой, сестра, — скорбно прошептал воин, чуть опуская голову, но голос его остался спокойным. Когда-то эта неопровержимая истина пробуждала в нём сопротивление, но он уже давно научился принимать её как должное и очень надеялся, что Нуркан станет легче, если она тоже смирится с этой неотъемлемой правдой. — Смерть — это часть жизни, то, что для каждого является избавлением от страданий. Айнишах страдала последние дни своей жизни, но теперь нам больше не придётся видеть её терзания. Но мы можем надеяться, что она обрела покой в Раю.       — Да как ты смеешь так говорить?! — внезапно вспылила юная воительница, взметнув на него одержимый слепой яростью взгляд. Невольно вздрогнув, Бали-бей обернулся к ней, вызывающе замеревшей перед ним с побелевшими от снега волосами, и чуть отшатнулся, встретив её пылающие диким огнём глаза, в которых застыла неизлечимая боль. — Она была нашей матерью, а ты рассуждаешь так, будто она была для нас обузой! Может, ты и не будешь скучать по ней так же сильно, как я, но я не позволю тебе осквернять её память!       — Нура, приди в себя, — суровым тоном осадил сестру неприятно задетый её словами воин, предупреждающе нахмурившись. — Я бесконечно уважаю Айнишах Султан и глубоко опечален её смертью. Или ты мне не веришь?       — Я уже не знаю, во что верить, брат, — с откровенным отчаянием покачала головой Нуркан, обессиленно роняя голову. Её напряжённые плечи мелко дрожали не то от холода, не то от пережитых потрясений, и неожиданно пожалевший о своей резкости Бали-бей едва удержался, чтобы не обхватить руками и не прижать к себе её щуплое тело, трепещущее, точно у напуганного птенца, выпавшего из гнезда. — Прости… Наверное, будет лучше, если мы переживём эту боль подальше друг от друга.       Не добавив больше ни слова, она отвернулась и бросилась к распахнутым створам террасы, на бегу сдерживая новый приступ душераздирающих рыданий, а обескураженно оцепеневший после её фразы Бали-бей даже не успел остановить её жестом или криком, на мгновение лишившись дара речи. Нет, ему решительно не хотелось верить, что всё это происходит на самом деле, что он обречённо смотрит вслед своей обозлённой на весь мир сестре, только что прямо отказавшейся от его поддержки, что Айнишах Султан действительно ушла навсегда, а он даже не успел понять, когда это случилось, и чувствовал ни с чем не сравнимую ненависть к самому себе, к собственной ничтожности, к тому, что снова не уберёг её от боли и сомнений, что не смог защитить и вовремя предотвратить этот разрыв. Невыразимое раскаяние ударило его в поддых с невиданной силой, едва не опрокинув на мраморный пол террасы, горький привкус нарастающего отчаяния вынудил его с досадой поморщиться, к горлу подступила непреодолимая тоска, и отягощённый непримиримой печалью воин ещё крепче вцепился в гладкие перила террасы, чувствуя, что начинает трястись всем телом. Перед глазами маячила густая непроглядная тьма, медленно обволакивая всё его уступчивое сознание, но сквозь этот мнимый мрак одной упругой звенящей нитью в его висках безответно пульсировало единственное ёмкое слово, способное выразить всю переполнявшую его скорбь, но так и оставшееся лишь внутренним порывом его израненного сердца, потерявшее последнюю надежду на то, чтобы быть произнесённым вслух тому, для кого оно предназначалось:       «Прости… Прости… Прости».