Eros: отвергнутые

      

Сухофрукты, ядовитые поцелуи и живые декорации.

Февраль у студентов считается самым голодающим месяцем. Он не получает достаточно питательных веществ из-за затянувшейся зимы, обострения болезней и отсутствия выпускного курса на занятиях. В канун последних сильных морозов лопаются ветки дубов, стонет треском старое озеро и голуби покидают птичник, обустраиваясь на дымовых трубах. Всё пока ещё живое последними силами пытается выжить. В этот раз попытки некоторых оказываются слишком близко к грани неудачи. Чонгук, пережёвывающий ночные кошмары с найденными в чужих вещах сухофруктами, думает об этом, смотря на спящего Тэхёна, впитывающего в себя утренние лучи. Бледная кожа окрашивается в неудачный сбор мёда. Выстиранные до бесцветия наволочки, в которых теплится подстреленная птица, контрастируют с угольными волосами, взлохмаченными ночью Чонгуком. Прошлым вечером пришлось остаться ночевать в комнате Намджуна; Тэхён не хотел, чтобы его видели таким. Тогда же вспомнилось неважное приглашение драматурга, и Чонгук решил на время спрятать и спрятаться. Комната композитора любезно впустила их, но не из-за гостеприимства её бывшего хозяина. Из-за страха. Опустошая чужие запасы сладкого и особенно вкусные оставляя для подкормки птицы, Чонгук перебирает варианты, как ему поступить с Бутчером. Как давно у Тэхёна с ним проблемы и стоит ли вмешиваться, если художник на репетиции потрошения сам ему бросил вызов. Скалился, обозначив свою следующую жертву. Его отвратительно яркая гениальность слишком долго и непоколебимо застревала в зубах Бутчера, и он решил, что пора перекусить её. Покусился на святое. Учитывая недавнее ошибочное убийство, святого нет уже у многих студентов. Непривычная теплота пробуждает Тэхёна, который с особой тяжестью поднимает глаза на своего кролика. Его взгляд часто заменяет ему лезвие. Чонгук его не боится. — Ты разбудил меня ночью, — напоминает Чонгук, — хотел о чём-то рассказать. — Я рад, что ты помнишь. Провалы в памяти обошли эту ночь стороной: Чонгук не покидал комнату, чтобы воссоединить тесно общавшихся профессоров в братской могиле. — Не думаю, что это важно, — скомкано бросает Тэхён, пытаясь оставить на постели остатки своей усталости. — Рассказать про проблемы с Бутчером тоже показалось тебе неважным? — Это не твоё дело. Не вмешивайся. Пропавшая вчера гордость с опозданием вернулась на своё место. Тэхён, ни разу не просивший о помощи, даже находясь на грани, продолжает пытаться казаться убийцей. Всеми силами натягивает спадающую маску, пытаясь удержать её расколотые части. Его репутация не должна пострадать из-за какой-то проблемы с деканом. Сейчас Чонгуку кажется, что Тэхён всегда был обычным кроликом, а не подсадным. Он готов перегрызть псам глотки только тогда, когда они сидят на цепи. Когда контроль находится у него. Но спусти псов с цепей – и кролик побежит прятаться за решётки. — Я тебе не верю. Чонгук не верит, что Тэхён всё держит под контролем и поэтому просит не вмешиваться. Не верит, что он оказался слабее Бутчера и позволил ему делать с собой это. Не укладывается в сердце то, каким Чонгук видел Тэхёна вчера. — Это лучше, чем если бы поверил, — слабо улыбается Тэхён, отдирая себя от постели. Для него неверие лучше, чем осознание, что он на самом деле является никчёмностью. Чонгук всё ещё не верит. Ни в улыбку, ни в произошедшее, ни в то, что не вмешается в это и останется в стороне по чужой просьбе. Чувствует, как сорвётся с цепей, дай ему ещё хотя бы один малейший повод. Слегка успокаивается, когда видит, как Тэхён перекусывает сухофруктами, сидя помятым у холодной стены. Как изящно он касается длинными пальцами сладости и оставляет таять её на языке. Почти произведение искусства. Он не доедает и убирает остатки в карман пальто, а после они выходят из общежития в позднее утро и направляются в опустевшую к этому времени столовую. Яркое солнце оставляет привычные февральские ожоги и сопровождает их недолгую прогулку не вовремя прилетевшими птицами. Не теми, что обитают под крышами кампусов; чужими. Почти событие. Студенты не привыкли к признакам жизни на территории академии. — Птицы поют, — проговаривает Чонгук, пытаясь сосредоточиться на пении, а не на противном скрипе под подошвами, напоминающем половицы дома. — Кто тебе сказал, что они поют, а не кричат от боли прежде, чем замёрзнуть насмерть? «Ты ничего не чувствуешь?» «Я иначе думаю». Одни и те же вещи они видят по-разному. Чонгуку придётся научиться понимать Тэхёна, чтобы увидеть мир его глазами и найти все ответы на загадки самому. Найти убийцу. Если Тэхён с самого начала понимал все послания, то только потому, что для него они были очевидны. Он видит то, что слепо отрицают другие. Пробегающая по коридору столовой крыса любезно сообщает, что на кухнях ещё осталось горячее. Завтрак остаётся несодержательным в беседе, что не удивляет Чонгука, снова не получающего ответов. Зато Тэхён даёт совет, как получать ответы от других: Чонгук всего лишь должен заставить людей думать так, будто он может предложить взамен нечто ценное. Равноценный обмен. Странно слышать об этом от Тэхёна, тем не менее это и позволяет ему знать больше других и иметь ценную информацию при себе. Возможно, он сказал не вмешиваться потому, что имеет некую интересную для общества информацию против декана и ждёт нужного времени, чтобы отомстить за всех. Месть для гения не всегда убийство. Для Чонгука напротив – самое сытное блюдо. Родители подтвердили это. — И что ты собираешься делать? — спрашивает Чонгук, останавливаясь в дверном проёме и придерживая открытой дверь для выходящего на улицу Тэхёна. — Избегать его? Как долго ты сможешь это делать? Тэхён, перешагивая порог, останавливается напротив скульптора и убирает руки в карманы. Смотрит в дубовые глаза, пускает ледяной сквозняк в столовую, ожидает какой-то реакции. Чонгук изменился. И то, каким он стал, всегда было тем, кем Чонгук являлся на самом деле, пряча свои настоящие чувства за множеством масок: хороший сын, прилежный студент, верный друг, страстный враг. Притворяться перед обществом, пытающимся за эти полгода обглодать его до костей, больше нет надобности. Притворяться перед Тэхёном, который делает шаг ближе, продолжая приближаться до тех пор, пока не касается его губ своими. Слабое прикосновение, почти щекотное. Не похожее на поцелуй, не похожее на ответ на заданный вопрос. Тэхён так же отстраняется, не сделав больше ничего, будто всего лишь что-то проверял. Нечто похожее было, когда Чонгук приблизился, вдохнув дым сигареты, выпущенный Тэхёном, а тот подался ближе и поцеловал его. «Ты спровоцировал». — Вы, двое! — раздаётся на улице оклик, захватывающий чужое внимание и пугающий умирающих птиц. Чонгук отпускает дверь, спускается с порога и смотрит на Чимина, наспех одетого из-за того, что случайно заметил их из окна общежития. Позади такой же растерянный Юнги, только надел на себя ещё и лёгкий испуг, который меняется на ревность, когда он видит Тэхёна. Снова он. Снова с ним. — Чёрт… — задыхается Чимин, ощущая сковывающий горло лёд, — мы уже думали, Сокджин добрался до тебя первым. Хорошо, что ты вчера не пришёл… господи, в голове не укладывается… всё время это был он! Чонгук, не в силах связать услышанное во что-то логическое, молча переводит взгляд на Юнги и ждёт объяснений от него. Пробирает холодом до костей: этот жест принадлежит Тэхёну. Чонгук так раньше не делал. — Мы вчера пошли с Сокджином в театр, — начинает Юнги, пытаясь не замечать рядом Тэхёна. — Он ушёл первым, а мы задержались и нашли книгу в его вещах. Там описаны убийства. Детально. — И что? — не понимает Чонгук. — Я видел эту книгу. Сокджин делает из убийств сюжет, а подробности крадёт у следователя. — То есть тебя не волнует, что там описано следующее убийство? — начинает злиться Чимин на чужую слепоту, превосходящую собственную. — Сокджин описал следующим убийство Юнги. Раскиданные в памяти фрагменты чужого поведения и слов начинают складываться в цельную картину, дополняясь фатальной фразой, ставящей на одном из маленькой трагедии клеймо убийцы. На том, кто в смертях пытался найти смысл и претворить их в жизнь. Кто на протяжении нескольких лет оставался центром внимания, находясь в непосредственной близости от гения академии. Талантливый актёр, уводящий подозрения на сторонний объект. «Да бросьте, Тэхён всё понял… а вот Чонгук бы повёлся». «Зато Чонгука вывести из себя – пальцами щёлкнуть». Он убивает любимого человека, надевает траур и меняет свой голос, подставляя близкого друга. «Я думаю, это Тэхён». Как он за два дня не заметил в театре, где ночует и питается старостью пьес, Намджуна? Ревность к Тэхёну вынудила драматурга писать собственную пьесу. «Так непривычно видеть вас вместе. Раньше ты Тэхёна терпеть не мог». Чонгук стал тем, кто забрал у него Тэхёна. На непрочитанных страницах уже начертано убийство Юнги. А когда Юнги в опасности, с Чонгука срываются цепи. Срабатывает спусковой крючок. Он сходит с ума. Глаза открывают настоящую бездну внутри него, куда проваливается мораль, человечность и слабая память. Чернеют до двух колодцев, медленно и тяжело поднимаются к горизонту, ищут грешника для распятья. Академия накрывает на стол в готовности принять любую из двух жертв: убийцу студентов или их растлителя. Неожиданное прикосновение к щеке, надавливающее на шрам распоротой улыбки, вынуждает отвести голодный взгляд от горизонта и опуститься к звону своих браслетов на чужой руке. Тэхён поворачивает Чонгука к себе, заставляет прийти в себя и не совершить ошибку. Ещё слишком рано. — Кто сказал, что это написал Сокджин? — задаёт единственный вопрос Тэхён, выбивая из-под решёток Чонгука давно вшитые слова. «Ты хочешь думать, что это не Юнги». Написать подобное мог любой из них, являясь убийцей, и подставить этим драматурга. Одна маленькая ловушка – и все отдали свои голоса за Сокджина. Тэхён переводит взгляд на Юнги, который, кажется, перестаёт дышать: он прожигает взглядом любимые выкованные браслеты на запястье Тэхёна. Чонгук никогда не позволял надевать свои оковы другим. Никогда – Юнги. Но отдал Тэхёну половину своего бремени. — Что я говорил про почерк? — напоминает Тэхён, обращаясь к Чимину. — Рукой Сокджина было написано? Вы уверены? В почерке было много пафоса, самолюбия и восхваления. Насмехательства над испускавшими дух, что-то похожее на сожаление к Хосоку и искажённая справедливость к распятию согрешившего. Но Чимин забыл обратить внимание на сами буквы, кропотливо выводимые под чужую личность, или попытки скрыть свою. Юнги понимает, что тоже этого не сделал. В голове писателя тысячи почерков, а он не узнал ни одного. Юнги хотел удостовериться, что написанное взаправду принадлежит убийце, пытался вернуться к первым смертям братьев, не успел. — Может, посмотрим вначале? — предлагает Тэхён, вызывая у Юнги усмешку. — Ты думаешь, мы это выдумали, чтобы натравить всех на Сокджина? — удостоверяется в своей догадке писатель. — А разве Сокджин не сделал то же самое, назвав моё имя? — напоминает Тэхён. — Не вы ли начали верить, что Чонгук убийца, только потому, что его память блокирует ему боль? Чонгук всё ещё смотрит только на Тэхёна, вспоминая все его слова. Он с самого начала верил ему. Верил, что он не убийца, хотя были все причины, чтобы этого не делать. Но Чонгук – бедствие Тэхёна. И он мечтает погибнуть только от рук своего любимого кролика. А потому не позволит бездоказательно обвинить его и испортить сшитую смирением, молчанием и покорностью жизнь. Чонгук слишком долго подчинялся законам, родителям, обществу, академии. Тэхён только-только позволил вкусить ему свободу. — Да пожалуйста, — выплёвывает Юнги, сдерживаясь от желания переломать кости и сорвать звенящие браслеты с его руки. Тэхён будто специально показал их перед Юнги, только никто этого не замечает. Сейчас есть проблема куда серьёзнее, потому что, придя в театр, среди вещей драматурга они не обнаруживают лишь единственную рукописную книгу. Чимин активно ищет под креслами, заглядывает под половицы, разбрасывает декорации и чужой реквизит, уверенный в том, что они видели её вчера здесь. На что они только надеялись, оставив неопровержимую улику на ночь? Тот же Сокджин мог вернуться за ней сразу после того, как они разошлись. Тэхён тоже мог. Чонгук уязвим, когда спит, потому что зачастую не слышит, что происходит вокруг. Тэхён мог беспрепятственно уйти и вернуться обратно в постель, оставшись незамеченным. Юнги оборачивается к художнику и не находит в его лице никаких эмоций: ни разочарования, ни насмешки. Его одного с самого начала не волнуют ни смерти, ни убийца. — Ладно, — поднимается Чимин, врезаясь в напряжение, скапливающееся в воздухе. — Мы не можем утверждать, что Сокджин – убийца, но и игнорировать наличие книги с расписанными убийствами – тоже. — Поделитесь информацией со следователем, — предлагает заскучавший Тэхён, отталкиваясь от спинки кресла. — Введите его в курс дела, а то он без улик там с ума сходит и вешает на нас убийство лживого скульптора. — То есть убийство родителей Чонгука ты не отрицаешь? — скалится Юнги, заметив оговорку. — Какое убийство? — ответно улыбается Тэхён. — Рождественские желания имеют удивительное свойство исполняться. Желание Чонгука воплотилось в жизнь. А что загадал ты? — Ты помогать вообще не собираешься? — рычит Юнги, отвлекаясь от перебирания имеющихся в театре книг. — Это всё происходит из-за тебя. Тэхён заметно оживляется, почти выглядит пугающе живым. Он так давно не слышал этой фразы. Последний раз родители произнесли её перед тем, как оставить единственного сына в подвалах закрытой лечебницы. На утро следующего дня, когда Тэхён босой и в больничной одежде присоединился к завтраку, родители подавились своими словами и больше никогда их не произносили. — Искать убийцу – работа следователя, — спокойно напоминает Тэхён. — Я не заинтересован участвовать в ваших играх. Охотьтесь друг на друга сами – облегчите убийце задачу. Уже собравшись возвращаться к своим делам, Тэхён делает шаг по направлению к выходу, как ощущает резкое прикосновение к запястью с браслетами, которое возвращает его назад. Доля секунды, точный удар в скулу. Не такой сильный, каким мог бы быть, но достаточный, чтобы отклониться и обратить на него внимание. Юнги дышит яростью, не обращая внимания на боль костяшек своей руки, готов повторить, если что-то осталось непонятным. Академия писателя не останавливает и удерживает художника перед ним для дополнительных ударов. — Я тебя своими руками убью. Юнги шипит, встречаясь с ненавистными болотами в глазах, где утоплено слишком много людей. И не позволит, чтобы среди них оказался Чонгук. — Клянусь, я сам перережу тебе глотку. Ты только ошибись, — умоляет Юнги. — Всего один прокол, Тэхён, – я тебя закопаю и никому не скажу, где. Повидаешься с Чонсоком, откроешь ему правду: кто утопил его старшего брата пять лет назад на озере. Академия принимает клятву и запечатывает её в своих стенах до исполнения. Отпускает Юнги, открывая ему двери на выход, и жжёт прикосновением покрасневшую щёку Тэхёна. Чимин, удостоившись возможности наблюдать за оставшимися двумя, впервые видит Чонгука таким. Отрешённым. Чонгук отчасти понимает, почему Тэхён так безразличен к убийствам: его собственное распятие ждёт его за углом художественного кампуса. На него охотятся слишком многие, чтобы обращать внимание на какого-то убийцу академии. Поэтому Чонгук не вмешался, никого из них не остановил и никуда не уходит сейчас. Он что, выбирает? Между Тэхёном и Юнги. Стоит на этой грани, не понимает, за кем должен пойти. Решётки сломаны, сердце гуляет по рукам. Чонгук выбирает между тем, кого любил, и тем, кого полюбил. — Не пойдёшь за ним? — подталкивает Тэхён, ощущая лишь неприятный звон в ушах. — Мы поищем тут ещё немного эту книгу. Иди. Чонгук ещё несколько секунд смотрит на Тэхёна и понимает, что ему от одного удара ничего не будет. Он привык. Может быть, в какой-то степени заслужил. Поэтому Чонгук разворачивается и молча уходит, опуская руки в карманы за сигаретами. Всё становится слишком сложным. Догнать Юнги не составляет труда, когда тот идёт по рыхлому снегу и едва не падает из-за заслоняющих видимость слёз. Ему больно внутри, до треска в рёбрах обидно, что никто другой не замечает в поведении Тэхёна слишком громкое спокойствие. Если каждый из них хотя бы раз допустил мысль, что следующим может быть он сам, то Тэхён ни разу не представил себя жертвой. Только убийца не будет волноваться о возможности умереть следующим. — Юнги, давай поговорим, — просит Чонгук, оставаясь на расстоянии шага. — Ты можешь объяснить, что происходит? — Что происходит?! — резко оборачивается Юнги, удивлённый отсутствием очевидности, и останавливается. Заторможенный событиями Чонгук не успевает среагировать на внезапную остановку, врезается в Юнги, хватая его за плечи, и чувствует, что не удерживает равновесие. Заваливается с ним в сугроб, пытаясь смягчить приземление своими руками, и ему помогает рассыпчатый, как надежды, снег, подхватывающий их на свою перину. Чонгук поднимается на руках, упираясь ушибленными коленями в спрятанный сугробами лёд, и бегло осматривает Юнги. Его спадающие завитки волос щекочут белый лоб. Почти как в мечтах. Только в них не было настолько больно внутри, отчего даже не чувствуется неудачное падение. — Прекрати… — Юнги уже умоляет, смотрит в любимые дубовые глаза, ищет в них хоть каплю понимания. — Прекрати быть с ним! Юнги рыдает из-за собственного бессилия и не боится стать следующим главным героем главы в пропавшей книге, обвиняя убийцу в его же присутствии. Не боится стать жертвой этого общества, не получить признания в литературных кругах, стать отвергнутым искусством и родителями. Он боится потерять Чонгука. А Чонгук просто смотрит, ощущая, как промокают рукава от снега и слёз, и не чувствует ничего. Будто забыл, кто ему дорог, ради кого он идёт на жертвы. Кому Чонгук должен был верить. — Я не понимаю… Почему Юнги использует именно такое выражение, почему он против Тэхёна настолько, что выходит из себя. Злится на него, огрызается, обвиняет его, плачет. Чонгук перестал понимать очень многое. Себя. Почему пошёл на убийство родителей и взял с собой Тэхёна. Почему отстранился от единственного близкого человека и пытался спрятаться под пышными юбками дам из кабаре, за завесой дыма сигарет и полками философов в библиотеке. Почему Юнги смотрит на него, как на своё спасение, когда на самом деле Чонгук – его разрушение. Юнги протягивает к своей гибели холодные ладони, касается дрожью пальцев скул Чонгука, не страшась порезаться о них, и тянет его на себя. Почти решительно, сам приподнимается навстречу, не оставляя себе возможности передумать, и прижимается своими губами к губам Чонгука. Кажется, Юнги сам пугается себя и того, что делает, но не пытается это исправить, потому что хотел. Хотел поцеловать Чонгука уже очень давно. Признаться, в скольких лицах Чонгук жил в его романах, как всех их любил. Как долго, сидя рядом с ним, мог очерчивать взглядом точёное лицо, пока Чонгук читал его книги. Как ненавидел себя, каждый раз замечая рядом с ним Тэхёна, как прокручивал в мыслях сцены своего признания и все возможные варианты развития после. Как от отчаяния целовал другого, представляя на его месте Чонгука. Ни один из возможных вариантов не подходит к жестокой реальности, в которой Чонгук замирает, боясь пошевелиться: не отстраняется, не отвечает. Складывает остатки воспоминаний, разговоров, странного поведения Юнги с тем, что это всегда были чувства к нему. Не те, которые они разделяли с двенадцати лет, ложась на рельсы, остужая щёки от пощёчин и мечтая однажды освободиться. И не те, которые всегда испытывал Чонгук к нему. Попытка остановить происходящее заканчивается, не начавшись. Чонгук ощущает, как крепко держит его Юнги, прося просто позволить ему это, как нерешительно сминает его губы своими. Будто просит Чонгука пересечь между ними черту, потому что он этого сделать не сможет. И Чонгук отвечает. Ледяные губы в миг становятся обжигающими. Юнги чувствует, как это горячее движение согревает его, забирается в сердце, оседает внутри. Как Чонгук приоткрывает рот и проскальзывает языком по его нижней губе, вызывая покалывание в пальцах и дрожь в сбитом выдохе. Как он будто пробует показать свои чувства, выпустить их, дать волю чему-то подобному, что он чувствовал с Тэхёном. И Чонгук же это и прекращает. — Я так не могу. Опаляющий шёпотом болезненного признания, один рывок от земли, резкое поднятие. Проблема в том, что Чонгук к Тэхёну чувствует нечто, непохожее на всё то, что испытывал раньше. Нечто, что не испытывает ни к кому другому. Юнги остаётся лежать на снегу, его глаза раздирает от резкого просветления неба и соли, обволакивающей сознание. Виски холодеют от стекающих крупных слёз. Не может. Так не может поступить с Юнги. Это было не тепло. То, что сейчас проникло в грудную клетку и осело в сердце, – яд, которым отравлен Чонгук. И, видимо, отравлен он уже очень давно, раз не может дать Юнги даже шанса. Ещё влажные губы трескаются на морозе. Юнги думает, что умереть сейчас будет самым подходящим моментом. Он и так слишком долго прожил для того, кто родился под смех смерти. Умереть ему не позволяют, снова, вот уже на протяжении восьми лет. Чонгук возвращается, подхватывает его и поднимает из снега, не ощущая никакого сопротивления. Юнги словно кукла, из которой выпотрошили набивку. Он падает в объятья Чонгука, в миг лишаясь всех чувств: никакого трепета, тепла, тихой надежды. Не остаётся сил рыдать, умолять открыть глаза и увидеть в Тэхёне убийцу, манипулятора, лжеца. «Больше, чем тебя, я никого никогда не любил». Это была правда. Потому что Чонгук полюбил сильнее сейчас.        Академия затихает вместе с птицами, чтобы не спугнуть следующих жертв, окутывает свою территорию мнимым спокойствием и задаёт размеренный ритм медленно падающим снегом. В общежитии зажигаются огни, в аудиториях гасят свет, в театре зажигают софиты. Чонгук, спустя долгое время возвращающийся в свою комнату, не удивляется, когда видит Тэхёна, ожидающего его с только заваренным чаем. Чимин, должно быть, тоже сейчас придёт к Юнги, только с чем-то намного крепче, чем вымоченный в кипятке пакетик. Чонгук проходит ближе, засматриваясь на ровную гладь лица Тэхёна, опускает взгляд на губы и забирает протянутую кружку. Щека выглядит всё ещё слегка опухшей. Юнги ударил сильнее, чем можно было представить. — Сокджин пропал, — сообщает Тэхён, вводя в курс последних событий. — Мы прождали в театре, пока не стемнело. Он так и не появился. Естественно, книгу мы тоже не нашли. Конечно, убийца, продумывающий каждую мелочь, время, шаг, место, способ убийства и подброшенные косвенные улики, не оставил бы замеченную книгу в том же месте. Вообще бы не оставлял доказательства в месте, где их могли найти. Хосок не был таким же гением, но даже он тщательно спрятал подсказку. Что-то подсказывает, что всё это было для определённого шага. Неизвестным остаётся, от кого был сделан этот шаг и для какой цели. Возможно, Сокджин решил подставить сам себя, чтобы показалось, будто всю вину хотят свалить на него, как на протяжении полугода это делают с Чонгуком. — Кто тебя расстроил? — интересуется Тэхён, пытаясь найти причину сам. — Неужели Юнги признался тебе? — Ты знал? — почти не удивляется Чонгук. — Все знали. «Может, мне начать любить тебя? Но и тут я не буду первым». Вкус выкуренной сигареты, моль, съедающая пальто, распахнутое окно, Тэхён. День первого снега, укрывшего труп виолончелиста. Чонгук отчётливо помнит всё, что происходило в тот день, за исключением небольшого промежутка пустоты. Фрагменты были потеряны вместе с языком виолончелиста. — Не думай об этом слишком долго, — советует Тэхён. — Юнги столько лет жил с этой любовью, и он не откажется от тебя так быстро. Это я к тому, что он не станет лишать себя жизни, как большинство его книжных героев. А других стал бы? Этот вопрос накрепко впивается в Чонгука сложившимся пазлом прежних подозрений, которые теперь сложно игнорировать. Сложно представить, что Юнги способен исполнять подобные убийства, рискуя собственной жизнью, потому как любое сопротивление жертвы может обернуться для него концом. Если хоть кто-то вообще пытался ему сопротивляться. — Почему ты не собираешься помогать искать убийцу? Чонгук поворачивается к Тэхёну, наслаждающемуся их неспешным вечером и вкусом чая, и замечает, что с ним он другой. С Тэхёном спокойно, когда не хочется его придушить, и рядом с ним не думаешь о завтрашнем дне. Он выглядит надёжным, хотя не каждое его действие может приносить пользу, ему не страшно довериться и доверить. — А ты не думал, что я не хочу этого делать? — Люди умирают, — усмехается Чонгук, не особо удивляясь равнодушию со стороны Тэхёна, — наши друзья убиты. — У тебя были друзья? — наигранно удивляется Тэхён. — Не заметил. Потому что все до последнего считали Чонгука убийцей. Тэхёну нет дела до других. Окружающие его студенты-кролики не представляют для него особого интереса. Маленькая трагедия была всего лишь отдушиной, но не дотягивала до звания друзей. Самый близкий – Сокджин – и тот был всего лишь совместным проектом. Высокомерный взгляд на жизнь, в характере гения. Волнует Чонгук. Тэхён ему дарит алиби, вытаскивает из-за решёток, встаёт на его сторону и уводит от жаждущей поглотить академии. Он вмешивается в его семью, защищает от отца и идёт убивать с ним родителей. Эта разница и демонстрирует приоритеты: ловить убийцу Тэхён просто не хочет. От этого ему никакой выгоды. — Как думаешь, это может быть Сокджин? — Чонгук пропускает в своём голосе надежду. — Почему ты хочешь знать, кто убийца? — не понимает Тэхён, наклоняя голову, чтобы лучше рассмотреть своё бедствие. — Что ты сделаешь, когда узнаешь? Сдашь следователю? Убьёшь своими руками? А отпустить сможешь? «Только не пускай себе пулю от безысходности, когда посмотришь убийце в глаза». Тэхён обещал ему безысходность. Кажется, сейчас Чонгук стал понимать его слова чуть лучше. — О чём ты мечтаешь? — внезапно спрашивает Чонгук, выбивая из гения неподдельное замешательство. «О смерти?» «Это смерть мечтает обо мне». Чонгук не помнит, чтобы Тэхён когда-нибудь говорил о себе. При всей своей самодовольной гениальности и демонстрации таланта, он скрывает то, что хранит у себя внутри вместо чувств. Чонгуку кажется, Тэхёна никто не знает лучше него, но и он не знает и половины того, о чём молчит художник. — Я слышал, что небо Аляски особенное, — отвечает Тэхён, отводя взгляд в сторону. — Хочу увидеть его прежде, чем меня убьют. Звучит так, будто он озвучил первое, что вспомнил из бестолковых разговоров в высшем обществе или за обсуждением с эксцентричными деятелями искусств в кабаре. Возможно, это прорезается душа художника. Картины Тэхёна мёртвые. Об этом с первого курса твердит Бутчер, всю живопись отвергают родители, ни одну из картин не признают в обществе. Это видит и Чонгук. В картинах гения нет чувств. Они, вне сомнений, выдающиеся своими сюжетами, абсолютно точны в копировании стилей, изящны в передачи форм, но остаются совершенно пустыми. На них смотришь и не видишь душевной красоты или хотя бы уродства пороков. Трупы и те передают уныние, покой, сожаления, избавление. Картины Тэхёна – ничего. Оболочка. Как сам их создатель. — Давай съездим на Аляску, — предлагает Чонгук, собираясь заставить Тэхёна испытать недостающие ему чувства. — Сразу после сдачи выпускной работы. Я отвезу тебя на Аляску посмотреть на небо. Уголки губ Тэхёна дрогают в неслучившейся улыбке. Он не смеётся, не насмехается, не пытается изобразить предвкушение обещанной поездки. Не пытается играть рядом с Чонгуком. Только безотрывно смотрит на расцарапанные скелетами скульптур половицы, пытаясь понять услышанное. Что-то делают для него. Непривычно. Тэхён не может определить, какой у этого вкус. На языке растворяется чужое обещание и остывший сладкий травяной чай. Тэхён впервые осознаёт, что собирается этого ждать. В отличие от Чонгука, чьё время на план заметно сокращается на фоне находки некого сценария убийств. На принятие решения остаются считанные минуты. В любой момент кто-то может начать воплощение следующей главы в сценарии маленькой трагедии. Оставшись в комнате один из-за ухода Тэхёна в аудитории для завершения чужих работ, Чонгук не может избавиться от чувства, что он что-то упускает. Какую-то важную деталь, способную поменять ход событий, случайно брошенное признание, ошибку. Это не оставляет его в покое, отвлекает от попытки работать или разобрать беспорядок собственных мыслей, потому что к убийствам прибавилось новое: Чонгук убил в Юнги надежду. Между ними разорвалось что-то очень хрупкое. И неизвестно, на что это повлияет и что затронет в их жизни. Покинув комнату, Чонгук направляется к Юнги. Не уверен, зачем именно и хочет ли тот его видеть сейчас, но оставлять писателя в такое время одного небезопасно. Пока они не нашли доказательство, кому принадлежит рукописная книга, никто не может доверять друг другу настолько, чтобы оставлять Юнги с кем-то наедине. Кроме Чимина. С каких-то пор у всех повысилось доверие к скрипачу. Несмотря на явную ненависть к Чонгуку с первых курсов и непонятную грызню с Юнги, в последние полгода Чимин сменил приоритеты. Оставаться с ним нестрашно. Поэтому Чонгук останавливается у двери комнаты Юнги и, не коснувшись ручки, замирает, когда слышит по ту сторону скрипача. Пусть всё остаётся так. Сейчас Юнги нуждается в присутствии рядом, но не Чонгука, который оставляет дверь нетронутой и проходит дальше. Потому что в академии всё ещё есть тот, кто считает, будто справится со всем в одиночку. Попадающиеся по пути студенты подозрительно не пугаются, не обходят скульптора стороной и не задерживают дыхание, пытаясь слиться со стенами, когда тот проходит мимо. Вряд ли перестали считать его убийцей. Возможно, заметили какую-то закономерность или кто-то дал незаслуженную подсказку, когда стоит опасаться Чонгука. Он сам не обращает на это внимания больше, чем на тот факт, что пришёл к Тэхёну в аудиторию. Неосознанно, случайно выпав из реальности, пока пересекал ледяную тропу и игнорировал замёрзших мотыльков. Тэхён, снова оставшийся в кампусе художников один, отвлекается от работы и, заметив своё бедствие, улыбается. На секунду Чонгуку кажется, будто это искренне. На секунду Чонгуку кажется, что он влюблён в Тэхёна. Потому что сердце успокаивается и отчаянно тянется вперёд, навстречу рукам, которым другие никогда бы не доверились. Душа, истерзанная годами, не болит, а находит какое-то утешение в такой же избитой, требующей всего лишь понимания его мира, отличающегося от мира других. Чонгук чувствует бушующее желание защитить, уберечь, спрятать Тэхёна, чтобы больше никто не смог сделать ему больно. Наверное, он испытывал то же самое, когда в библиотеке обещал никогда не причинить Чонгуку боль и никому не позволить. Улыбка с лица Тэхёна медленно исчезает, когда он снова не может предугадать действия или мысли своего бедствия. Чонгук выглядит потерянным и вместе с тем осознающим что-то очень важное. Он пришёл, может быть, без цели, но определённо к нему. Не к Юнги. К Тэхёну. Чонгук чувствует, что хочет на Аляску вместе с тем, кто был рядом всю его жизнь. И он делает этот шаг. Возможно, Чонгук позже пожалеет о нём, провалившись в чужую бездну, но сейчас он понимает, что ничего другого просто не хочет. Пересекает пустующую аудиторию, утоляя любопытство жаждущих новых слухов стен, приближается к Тэхёну и почти врезается в него, когда обхватывает его лицо и целует. Так внезапно, что Тэхён на мгновение теряет равновесие, роняет из рук кисти, но завалиться назад не позволяет Чонгук, притягивающий его к себе. В груди полыхает. Все сомнения исчезают, когда Чонгук понимает, что он хочет Тэхёна сердцем и в сердце. Фундаментальное осознание, разрушающее его привычную жизнь. Тэхён ему отвечает такой же силой, прихватывает зубами его губу, втягивая её в себя, делает короткие вдохи, отпускает, раскрывает для него свои губы. Единственное, в чём они всегда были похожи, это в своём сумасшествии. В том, что каждый из них забирает до последней капли, если им что-то позволить. Как Чонгук, не отпуская, направляет Тэхёна к себе, проникает в его рот языком и встречает такую же отдачу. Жарко и влажно, тесно, когда Тэхён давит на язык, расслабляясь в чужих руках. До дрожи желанно целовать эти губы, проводить по их контуру пальцем, чтобы запомнить их на ощупь, вкус, тепло, на дурацкие клятвы, слетающие с них. Рвущийся из груди выдох, почти сорвавшийся на стон, заставляет Чонгука с усилием оторваться от Тэхёна, заглянуть в его расширенные зрачки, увидеть в них себя. — Ты что делаешь? — шёпотом на выдохе произносит Тэхён, в действительности не понимая происходящего. — Ничего. Чонгук облизывает свои губы, проглатывая чужой вкус и пытаясь вернуть все мысли на место. Тэхён тоже так делал, ещё утром, на улице: прикоснулся к его губам, пощекотав нервы, и сразу же отстранился. Чонгук тогда хотел вернуть его обратно, но им помешали, и он забрал своё сейчас. — Почему позволяешь мне это? — спрашивает Чонгук с долей испуга от понимания, как далеко он может зайти, и слышит простое: — Почему не должен? У Тэхёна нет причин отказывать Чонгуку. Не было с самого начала. Тэхён всегда поступал так, как хотел или считал нужным, никогда не загонял себя в рамки и не следовал чужим ожиданиям. Поэтому он подталкивал Чонгука пробовать и разрушать, чтобы в конечном итоге он нашёл себя. — Ты снова один? — Бутчера нет, — догадливо отвечает Тэхён. — А хорошая возможность тебя здесь убить не пугает? — Кто рискнёт пойти на моё убийство? Один мог бы. Тот, кто убийствами других не смог достичь цели и кому всё ещё мешает на пути скульптор. Количество похороненных академией говорит само за себя: убийца уже не остановится. — Тебе совсем не страшно? Чонгук, испытавший страх в самых разных его ипостасях, не понимает, как у кого-то он может отсутствовать. Вспоминает вчерашний вечер: Тэхён выбежал из кампуса напуганным до дрожи. Возможно, он не боится студентов, потому что они на фоне Бутчера не представляют для него никакой угрозы. — Не так, как тебе, — отвечает Тэхён, говоря о провалах в памяти. Впервые это произошло, когда Юнги выбили зубы, и Чонгуку было так страшно, что он предпочёл ничего не помнить. Закрылся в себе, стёр воспоминания, сделал то, о чём не помнит. — Я могу за себя постоять, — напоминает Тэхён, — меня не пугают планы и обвинения Сокджина. То, что сейчас все настроены против меня, – всего лишь очередное голосование. Подумал бы лучше о Юнги: его имя написано в следующей сцене. Чонгук слышит фантомный щелчок – срабатывает его спусковой крючок. В прошлый раз его остановил Тэхён, попытался отрезвить и заставил подумать о том, что Сокджина могли подставить. — Ты подождёшь меня в общежитии? — внезапно предлагает Тэхён, наклоняясь, чтобы поднять уроненные кисти. — Можем уйти отсюда, если тебе тяжело. Чимин не оставит Юнги, так что сегодня можешь ни о чём не думать. Сокджина тоже не видно. В последний раз пропажа студента закончилась его обнаружением в театре. Если драматург не жертва, то, как убийца, он затаится на время подозрений и избавится от улик. — Хорошо, — соглашается Чонгук, замечая, с какой лёгкостью он это делает. Соглашения с Тэхёном прежде были редкостью. Сейчас же он сам, его мысли и мотивы стали для Чонгука прозрачнее. Ещё немного, и он будет идти на поводу у художника, даже если тот предложит уничтожить маленькую трагедию. Сходит с ума. Охваченный страхом, придавленный подозрениями, раздавленный собственными чувствами к Тэхёну. Что-то нездоровое внутри подталкивает задержаться на улице, не достигнув общежития, и обернуться к театру. Попытка академии расколоть скульптору череп о лёд оказывается неудачной, когда Чонгук сворачивает в другую сторону и останавливается на оголённой тропе. Он видит Сокджина у театра, замедляющегося по мере того, как рассматривает впереди себя Чонгука. Мотыльки-свидетели куда-то не вовремя исчезли. Оставшиеся на запястьях оковы не имеют достаточно сил заставить Чонгука остаться на месте, и он делает шаг, на который Сокджин разворачивается и сбегает обратно в свою обитель. Кольца на пальцах требуют крови, в сознание пробирается заглушенное Тэхёном желание убивать. Если Сокджин побежал прятать книгу, в которой завершил сцену убийства Юнги, Чонгук внимательно её прочтёт и сотворит настоящий плагиат. Убьёт Шекспира точь-в-точь по его пьесе. Распахнутые двери театра приглашают на сцену. Почти склеп. Чонгук входит в него и останавливается, когда свет, падающий с улицы, истончается до тонкой линии и вовсе исчезает. Предусмотрительная тьма. Лишь бы она не начала вглядываться в него. Чонгук касается ладонью стены, сдирая с подушечек пальцев тепло лица художника и наслаивая пыль, пока не достаёт до переключателя и не поднимает все рычажки вверх. Главный зал освещается яркостью чужого триумфа. Чонгук размеренно спускается по ступеням меж рядов кресел, направляется к самой сцене, взглядом вычищая каждый угол театра, и не находит того, ради чего вернулся драматург. «Сокджин описал следующим убийство Юнги». Если бы Чонгук сейчас не столкнулся с драматургом, к кому бы он пошёл: Юнги или Тэхёну? Или это изначально была ловушка для скульптора? Ответ на этот вопрос Чонгук уже вряд ли получит, потому что за спиной от резкого шага раздаётся шарканье и приходит запоздалое осознание: он допустил ошибку, которая может стоить ему жизни. Удар по затылку чем-то тяжёлым выбивает из головы ворох мыслей и открывает предвесеннюю охоту. Чонгука откидывает на ближайшие кресла, раздирает бок о деревянный подлокотник, липнет к волосам густотой вытекающего из головы теста. Обманчивая лёгкость рябит в глазах и раздваивает стоящего перед ним драматурга. Запрещённый приём – сотрясать и без того больную голову скульптора – академия этого не ободряет, но всё равно раскладывает перед убийцами сервизный набор для долгожданной поножовщины. — Не сопротивляйся, — заботливо советует Сокджин, — будет только хуже. Протянутая вперёд рука пестрит ложью. Чонгук поднимает залитые кровью глаза на Сокджина и пытается сфокусировать взгляд на месте у шеи, куда вгрызётся клыками. Звон браслетов после снятия целой пары больше не отрезвляет и не останавливает. Голос Тэхёна в голове, просящий не делать поспешных выводов, вытекает кровью вместе с тестом, оставляя внутри единственное желание – убить за него. За Тэхёна, чью кровь стремится попробовать академия. За Юнги, чьё имя вписано следующей жертвой. За Хосока, которого любили в маленькой трагедии за его живость. Не стоило прикасаться к святому. Чонгук поднимается на ноги, пытаясь собрать остатки равновесия, и делает неполноценный шаг, которого его лишают ударом в колено, а после в лодыжку другой ноги, сваливая на пол. Чонгук даже не успевает уловить эти быстрые отточенные движения, слабо отдающие напоминанием разговора с Тэхёном, после которого он так же уложил скульптора на лопатки. «Как же легко тобой манипулировать». Сокджин, театрально вздохнув от чужих сопротивлений, потягивается и хватает Чонгука за ногу, начиная волочить его по полу. На дорожке за ним остаётся ровная кровавая линия – указатель для зрителей. Волосы скульптора лучше всякой натуральной кисти, художники оценили бы. — Ты не понимаешь, — заверяет Сокджин, затаскивая Чонгука на сцену, — я должен это сделать. Только так можно достать Тэхёна, слышишь? Только через тебя. Академия давно прознала об этом и поделилась информацией со своими студентами. Чонгук – ключевая фигура, препятствие и начало. — Ты сам в этом виноват, — выносит приговор Сокджин, оставляя скульптора на половицах под софитами. — Не надо было тебе сближаться с ним. Чонгук много в чём оставался виноватым. Он допускал ошибки, делал неправильный выбор, избегал возможностей и терял нужное время. Но никогда не считал ошибкой то, что шёл на поводу у Тэхёна, поддавался его манипуляциям, оставался рядом с ним. Сдаться вот так было бы ошибкой. Сдаться такому, как Сокджин. Чонгука пытались зарезать в библиотеке, задушить, его выбрасывали из окна, подставляли, сажали за решётку, отвергали в обществе, унижали собственные родители не для того, чтобы он всё бросил. Чонгук себя убить пытался, другим этого же не позволит. Поэтому, когда Сокджин опускается, чтобы, вероятно, связать его и приступить к воплощению следующей прописанной сцены, Чонгук бьёт резко вверх остатками сил в кольцах. Куда попадает – не видит, но крови льётся соизмеримо собственной. Кажется, выбил ему зубы. Ещё одни. Скульптор становится коллекционером. Звон в ушах замещает болезненный скулёж и тошнотворное хлюпанье – Чонгук уже не может различить, чьё. Он с трудом поднимается на саднящие локти, после – на колени и не делает попытки сбежать, когда перед ним беспрепятственная возможность сделать это. Убегают жертвы. А Чонгук себя жертвой не считает. Он направляется к краю сцены, где покоятся страховочные верёвки в ожидании исполнения своего предназначения, поднимает одну и возвращается к Шекспиру, которому давно следовало оказаться на полке в библиотеке. Чонгук не испытывает жалости, внутри не осталось ничего светлого. Даже покоящаяся в сердце любовь к чему-то в этом мире не способна вразумить его сейчас, когда он накидывает петлю на шею Сокджина. Знакомое действие. Так душили нимбом Намджуна, заставили не оборачиваться Хосока и держали виолончелиста, чтобы вытащить язык из вертлявой головы. Крови вокруг немерено. Сокджин этим пользуется, когда резко заводит голову назад и затылком разбивает Чонгуку нос, высвобождаясь из петли. Чон поскальзывается, заваливается в весеннюю лужу крови и бьётся затылком о ликующие полы. Позыв тошноты от скользящей по горлу крови напоминает о Юнги, которого Чонгук обещал уберечь. Вечно замерзающий птенец, которого он так и не смог отогреть. Цепляясь за образы, Чонгук держит себя в сознании, не проваливается в свою бездну и вовремя переворачивается в сторону от блеснувшего в софитах лезвия. Он поднимается через вихри вместо ровных линий досок перед глазами, через притяжение зазывающей февральской земли и на секунду видит перед собой Кибома. Такие же движения, столько же ненависти, такие же неуверенные попытки убить. Что-то не сходится. Чонгук не успевает понять, что именно, когда следующий удар лишает его возможности оставаться в своей памяти и дарит ему в руки выроненное лезвие. Звонок. Акт второй: потрошение.

🕯

Яркие вспышки света сжигают зрачки, вынуждая их прятаться за расширяющейся дубовой радужкой, голоса поблизости просачиваются в трещины расколотой головы, ощущение нарастающей боли не вовремя напоминает, что Чонгук ещё жив. Он приходит в себя смертельно медленно, почти так же, как умирал. В осколках воспоминаний он идёт с Юнги на озеро и не доходит из-за Хёнсока, преградившего им путь и улыбающегося ещё целыми зубами. Чонгук уверен, что видел птицу на ветви старого дуба. Она собирала в ладонь пауков и спускала их на землю, подглядывая за рождением убийцы. Из глаз бегут наперегонки слёзы, исчезающие в марлях у висков, оставляют прохладный след и слегка приводят в чувства. Поднятые веки словно занавес театра. Онемение руки вынуждает резко дёрнуться и получить в больной мозг импульсы боли всего тела: Чонгук оказывается прикован наручниками к постели. — Хорошо, что двигаешься, но пока не стоит этого делать. Звучит бережно тихо совсем рядом у расколотой головы. Кто-то всё же добрался до неё быстрее ледяных дорожек академии. Чонгук осматривает пустые стены, не узнаёт в них кампус, общежитие или уже привычный полицейский участок, но узнаёт птицу, слетевшую с ветки дуба. Тэхён сидит на табуретке у стены, подогнув ноги к груди, и смотрит на своё чудом выжившее бедствие. — У тебя ушибы, вывих лодыжки, проломлен череп и внутричерепное кровоизлияние, несильное, — рассказывает Тэхён, ютясь в своём углу. — Из-за этого ты проспал двое суток, но ничего не пропустил: ты всё ещё первый в очереди на смертную казнь. Хорошие новости: Чонгук наконец-то смог поспать. Правда, этого совсем не ощущается, потому что он чувствует себя так, будто этому обществу удалось натурально его раздавить. В голове пустота. Тесто высвободило место для новых воспоминаний. — Кто меня осматривал? — Чонгук раздирает горло хрипом, морщась от суши во рту. — Мой отец? Брови Тэхёна в смятении расслабляются, он застывает, долго смотрит на него и скрывает растущее беспокойство за молчанием. Кажется, вместе с тестом вытекло важное воспоминание убийства родителей, первой исполненной мечты. — Это было несложно диагностировать, — признаётся Тэхён, — твой отец об этом говорил. Я учился лучше, чем ты. Так что, возможно, ты не знаешь, но после восстановления сможешь продолжать нормально жить. Будет жить. Новый забег слёз запускает мысль, что наручники надеты на него не просто так. Академия насытилась кровью и зрелищем, поэтому отпустила своего любимого кролика на заслуженный отдых. Следующая жертва была объявлена, и это не Чонгук. — Сокджин… — Чонгук поднимает взгляд на Тэхёна, ровного, как гладь молчащего старого озера, — … он ещё жив? Тэхён медленно протягивает дрожащую руку, будто опасается, что его сейчас схватят за неё, и касается пальцем бледной кожи, стирая слезу. — Нас осталось четверо. Сокджин не был убийцей, но был убит голосованием маленькой трагедии. Чонгук полноправно занял первое место и оказался спасён врачами для заслуженной смерти. Ему никто не даст так просто умереть, пока он не ответит за смерти студентов. Смерти маленькой трагедии. — Я уже возвращался в общежитие, когда увидел тебя, — вполголоса рассказывает Тэхён, не позволяя стенам подслушать их. — Ты лежал в снегу, вокруг тебя было всё в крови, я испугался. Как раз тогда шёл навстречу Чимин – Сокджин сказал прийти ему в театр ночью – и мы были заняты тобой. Не сразу поняли, что надо было проверить театр. Может быть, тогда Сокджина тоже удалось бы спасти… В голосе Тэхёна несвойственная ему вина. Незнакомая, чужая. Непонятно, у кого он её отобрал, вытащил из сердца через самую глотку. — Его тело… оно было ещё тёплым, когда его нашли. Убийца превзошёл самого себя и не стал убивать свою жертву, а оставил её умирать. Его жестокость преодолела собственные границы. Чонгук ничего не помнит. В отрывках памяти декорации, пустой зал зрителей, попытка выбраться на свежий воздух из помещения, плотно заполненного запахами крови и смерти. Боль разодранных льдом коленей, тепло укутывающего его снега, бережно впитывающего кровь: свою и чужую. На руках не осталось отпечатков воспоминаний тёплой кожи, в зубах не застряла плоть драматурга, в карманах не спряталось использованное лезвие. Из доказательств – кровь двоих студентов, явно пытающихся убить друг друга, и зубы Сокджина. Драматург оставил театру живую декорацию себя. Пробел в памяти любезно заполняется приходом в больничную палату следователя, который безжалостно бросает на ноги скульптора свежие фото новоиспечённой жертвы и найденную рукописную книгу. Вздрагивает даже Тэхён, сидящий в палате, как оказывается, по необходимости, потому что на его спрятанных руках тоже наручники. Он тоже один из подозреваемых. Тех, кто нашёл Чонгука первым, и тех подозреваемых, кто до этого находился без алиби и только с его слов – в кампусе художественного факультета. — Уточним некоторые детали, Чонгук? Мистер Хаунд, выдыхающий настоящее бешенство, выглядит весьма воодушевлённым. Словно напал на след. — Он же только пришёл в себя, — огрызается Тэхён, словно цепной пёс академии, защищающий своего кролика. — Так сложно подождать? Вы приковали его наручниками, даже когда он был без сознания. Это бесчеловечно. — Бесчеловечно, Тэхён, выбить своему другу зубы и заставить его глотать их. Следователь выбирает из разбросанных фото конкретное и выставляет его перед глазами художника. Тот даже не смотрит, отворачивается, лишь бы не видеть тот ужас, который встретил сегодняшний багровый рассвет. — Бесчеловечно рубить друга на части и потом сшивать их в единое целое, не убивая, а оставляя умирать от боли и потери крови. Спрятали шрам на сердце от потери возлюбленного, распоров по нему и выпотрошив вечно больную дереализацией душу. Собственное тело больше не кажется Сокджину чужим и раздробленным – оно стало таковым в реальности. Точь-в-точь по написанной последней сцене в книге, по-настоящему принадлежащей убийце. И никогда Сокджину. Она была подкинута нарочно, чтобы все подозрения впились стрелами недоверия в драматурга. Кто-то натравил Чонгука на Сокджина, использовав его слабое место. Сам скульптор не проявляет никаких эмоций, рассматривая снимки, которые ему знакомы, касается свободной рукой одного и вытаскивает его. На сцене деталь, которой там быть не должно. Чонгук не уверен, что это, рассмотреть достаточно сложно, а на других фото её нет. — Так и думал, — кивает мистер Хаунд, вновь не получая чистосердечного или оправданий. — Оставлю книгу здесь: вдруг захочется написать продолжение. — Где Юнги? — останавливает от сбора фотографий Чонгук. Почему Чимин оставил его одного в общежитии и пошёл в одиночку в пустой театр на встречу с Сокджином? С тем, кого они подозревали и у кого нашли книгу с убийствами. Так ли это было? Уверен ли Тэхён, что Чимин шёл туда, а не оттуда? — Сдался, — отвечает мистер Хаунд. — Признался во всех семи убийствах, включая самые первые: братьев Хёнсока и Чонсока. На единственной фотографии, которую держит Чонгук, в углу виднеется пустая упаковка из-под сухофруктов. Точно такая же, как опустошённая им и Тэхёном в комнате Намджуна. Тэхён тогда не доел и убрал её себе в карман пальто. Подкинутая на сцену точно так же, как рукописная книга. Убийца выбирает следующую жертву для голосования. — Это не Юнги, — шепчет Чонгук, с трудом вытаскивая из себя порванное доверие, — это не он, только не Юнги… — Тогда зачем ему брать вину на себя? — с наигранным непониманием интересуется следователь, забирая крепко сжатое фото из руки студента. — Подумайте над этим, Чонгук. Почему именно сейчас, когда выписан ваш арест и назначен суд присяжных. Паника, которая должна была схватить скульптора за горло и заставить во всём признаться, чтобы спасти Юнги, неожиданно запаздывает. Чонгук не может вспомнить, как должен испугаться и начать умолять снять с того, кто делал его живым, все обвинения. Внутри него пустота, в голове – ясное понимание происходящего. Под арестом сейчас все из маленькой трагедии. Тэхён, вынудивший оставить его рядом с Чонгуком и позволивший надеть на себя наручники. Чимин, у которого тоже нет алиби на момент своего появления у театра. Юнги, не позволивший повесить на шею скульптора вину и назвавшийся убийцей. Единственный, кому назначен суд вне зависимости от продолжающегося расследования и имеющихся улик, это Чонгук. Любезно оповестив о ходе текущих событий, следователь уходит из больничной палаты и оставляет двух студентов попытаться придумать план. Драматург любезно освободил место мишени, но не оставил ни единой подсказки. Следователю слабо верится, что Сокджин был нападавшим. То, что Чонгук оказался в тяжёлом состоянии, может означать, что драматург, как жертва, оказал сопротивление, которого убийца не ожидал. Но в итоге Сокджин повторил судьбу Кибома: не напади он на скульптора, возможно, остался бы жив. — Одного не понимаю, — говорит Чонгук, упуская слова следователя об аресте и суде. — Если Сокджин не убийца, зачем он пытался меня убить? Если бы Сокджин был уверен, что убийца – Чонгук, то это оправдало бы его попытку отомстить за убийство возлюбленного. Однако, он сказал, что это ради того, чтобы достать Тэхёна через него. И Чонгук в этом виноват. — Ты дорог убийце, — отвечает Тэхён, сходя на чистосердечный шёпот, — в какой-то степени он любит тебя. Тэхён понимает это, как никто другой. Чонгук ему так же дорог, и он знает, что это за чувство, когда его бедствию больно. — Поэтому Сокджин, совершив на тебя покушение, хотел заставить убийцу выдать себя, совершить ошибку, вынудить его прийти за тобой. В принципе, ему это удалось. План, которым Сокджин не поделился с остальными, определённо сработал. Однако он не рассчитал последствия того, что сотворил с Чонгуком, доведя его до свидания со смертью и пробив ему череп. Проблема в том, что Чонгук сам ушёл. Он самостоятельно покинул театр и не дошёл, упав на пути в общежитие, а значит, ему никто не помогал выйти и Сокджин не смог его остановить. И этому есть только одно объяснение. Убийцей всегда был только Чонгук. Или… — Следователь тебя провоцирует, — подтверждает догадку Тэхён, касаясь затылком шершавой стены. — Юнги никто не поверит. Нет никаких доказательств, и его слова уже не имеют значения, когда есть эта книга с детальным описанием. Он просто не выглядит как убийца. Глупый птенец. Чонгук дорог Юнги. Настолько, что Юнги постоянно оправдывал его, готов был прикрывать, лгать и до конца оставаться преданным ему. «Тебе придётся убить меня, чтобы я разочаровался в тебе». После убийства виолончелиста и Кибома, Чонгук заметил, что стена его комнаты заметно опустела. Пропали вырванные строки из книг о раскрытии любого преступления временем. Возможно, большинство было выгрызено из детективов, Чонгук не удивится, если из-за собственной невнимательности он пропустил прибитый к стене целый план. Почти такая же рукописная книга. Размышления о жизни привлекают писателя куда меньше, чем воспевание смерти. А если принять во внимание тот факт, что Юнги уже очень давно влюблён в него, то становится оправдан мотив убийств: ревность. Он не может смириться с тем, что Тэхён отбирает у него Чонгука. «Странно, что следователь так прицепился именно к тебе, из вас двоих кровь в жилах стынет от Тэхёна». Юнги до последнего пытался обвинить во всём художника. «Я должен тебе признаться…» В чём? Кажется, тогда их прервал Хосок, чтобы испортить им душевнобольное Рождество. — Это же не Юнги? — в последний раз спрашивает Чонгук, надеясь, что он ошибается. «Зачем он рассказал про зубы? Если кто-то проговорится, расследование возобновят!» «Но они же твои». «Ты уверен?» Чонгук уже ни в чём не уверен. — Конечно, нет, — спокойно отвечает Тэхён, опуская затёкшие ноги к полу. — Разве он мог бы? Улик против Юнги нет. Следователю придётся его отпустить. Чонгук ловит себя на единственной трезвой мысли, что Тэхён никогда не называл кого-то убийцей и не пытался даже выдвинуть предположение в чью-то сторону. Он отвечает честно, не впутывая личные отношения, хотя мог бы воспользоваться сейчас удобным случаем. Юнги в последнее время слишком громко обвиняет художника. Только задай этот же вопрос Чонгуку, он не сможет ответить с такой же уверенностью. Их осталось четверо. Один из них всё ещё убийца. Остаётся узнать, куда направлялся Чимин и где он оставил Юнги в тот час, и можно складывать цельную картинку. Портрет убийцы. Чонгуку что-то подсказывает, что ответ на загадку всё это время находился рядом, а он упрямо не хотел его замечать. — Я помогу тебе, — разрезает тишину Тэхён, касаясь под звон оков ладони Чонгука. — Я приведу тебя к убийце. Февраль забирает новую жертву и напоминает о запущенном обратном отсчёте. У студентов академии остаётся три месяца, чтобы спрятаться, пока тьма не улыбнулась им в ответ.