Ассистенты-полицейские, церковный хор и чёртова Фемида.
Студенты никогда не ожидают прихода весны, потому как время года, которое должно согревать прорывающимися лучами солнца, куда более жестокое, чем уныло-серая зима. Академия встречает март торжественно: рисует трещины на всё ещё скованном озере, безответственно клеит к крышам хлипкие сосульки, расставляет на фоне чёрных проталин капканы и развешивает объявления для желающих принять участие в убийствах.
Академия соскучилась по своему любимому кролику, вынужденному провести долгие недели в больничном заключении в ожидании восстановления черепной коробки, в которую снова можно будет вкладывать чужеродные мысли. Возвращение скульптора ожидают все: следователь, подготавливающий материалы к суду присяжных, профессора, не получающие наработки и обещанной крови, очень маленькая трагедия.
Чонгук, сутками проводящий время в голых стенах и изредка – в компании следователя, своего освобождения не ждёт.
Из-за вытекшего из головы теста он вспомнил давно забытое и когда-то глубоко похороненное. В детстве отец рассказывал, что Чонгук родился с обвитой вокруг шеи пуповиной: мать уже тогда пыталась совершить своё первое покушение. Чонгук не придал этому значения, пока не понял, что это был акт милосердия: мать пыталась избавиться от убийцы ещё при его рождении. Вспомнились некоторые лекции отца, вбитые туфлями в душу, побеги с Тэхёном с семейных ужинов, прогулки с Юнги на городское кладбище. Они ошибочно считали, что лучшей подругой писателя была смерть, тогда как на самом деле всё это время именно Чонгук держался с ней за руки.
— … поверь, он каждый день пытается сюда зайти, — успокаивает Чимин, поневоле оказавшийся в заточении с Чонгуком. — Юнги просто не пускают полицейские по распоряжению следователя.
Скрипач был насильно доставлен в больницу из-за участившихся голодных обмороков. Ставки маленькой трагедии в начале года на первую смерть оказались верны: если бы не убийца, первым оказался бы Чимин.
— Юнги всё ещё ищет доказательства твоей невиновности, — Чимин продолжает заполнять тишину трёпом, заменяя место заблудшей души, который был в курсе всех новостей. — Тэхён ничего не делает. Он уверен, что тебе не нужно ничего доказывать – это работа прокурора.
Арест маленькой трагедии продлился недолго. Показания у всех совпадают: до находки истекающего кровью Чонгука никто друг друга не видел. Промежуток между нападением Сокджина на скульптора и его находкой Тэхёном маловат для растягивания наслаждения от убийства. Поэтому драматурга добивали быстро, с особой жестокостью, и оставили умирать в агонии. И в этот промежуток лаконично вписывается Чонгук. Это не снимает с остальных подозрений, но и улик против них не нашли.
— Я устал.
Внезапное признание Чимина подтверждает догадку Чонгука о невероятном спокойствии скрипача на фоне происходящих убийств.
— Непонятно, для чего столько прожил. Никогда не хотел играть на скрипке, но всегда заставлял себя верить, что хочу. Я слишком долго делал то, что нужно, вместо того, что хотел бы делать. Сейчас уже поздно что-то менять, верно? Если меня убьют, то несильно расстроюсь, ведь я уже привык следовать чужому выбору.
Чонгук, смотрящий всё это время за решётчатое окно, оборачивается к скрипачу, в бессилии развалившемуся на его постели, и видит хорошо отыгранную глубокую апатию. Он не догадывается, что единственный, ради кого Чимин пытался запихивать в себя еду и выживать до последнего курса, на него уже никогда не посмотрит. Он не может заполучить Юнги, а потому все его усилия продолжать бороться кажутся ему бессмысленными.
— Если мы выберемся из академии, что ты сделаешь? — интересуется Чимин, пытаясь вновь отобрать чужую мечту. — Ты единственный из нас, кто свободен.
За спинами оставшихся из них всё ещё стоят родители. У Чонгука – полугодовое обвинение в серийных убийствах студентов, которое станет достоянием его испорченной репутации. Талант к уродливым скульптурам и признание дам в кабаре заглушат все эти неприятные мелочи.
Потому как никому нет дела до того, что скрывается за портретами деятелей искусств.
— Исчезну, — уверенно отвечает Чонгук, не колеблясь с другими вариантами. — Мне просто надо исчезнуть.
Чтобы все остальные остались живы.
В рукописной книге нет первых двух убийств, однако слишком точно изложены все остальные. Автором описанной пьесы не мог быть Сокджин, ради которого и были подложены эти улики. И хотя использованный язык вполне в театральной манере драматурга, почерк принадлежит не ему. Ни одному из них.
Одно известно наверняка: Чонгук её не писал. Остаётся твёрдая версия, что это действительно была попытка подставить Сокджина. Тэхён оказывается прав: скульптор не убийца.
— Уже завтра суд, да? — уточняет Чимин, чьи дни недели были сбиты из-за обмороков. — Мне прийти? Тэхён придёт, это точно. Насчёт Юнги не уверен…
— Не дай ему прийти, — прерывает Чонгук, заставляя скрипача приподняться. — Юнги не должно быть завтра на суде.
Не должно быть рядом с Чонгуком.
Их сплетённая судьбой жизнь должна поделиться надвое и разойтись.
— Как скажешь.
Юнги это разрушит, но не сильнее, чем отказ на его чувства. Сколько бы Чонгук не думал, он не находит причин так цепляться за себя. Даже если Юнги влюблён в него очень давно, это не оправдывает его попытки идти на такие жертвы.
На его чистосердечное признание и правда никто не обратил внимания.
Даже следователь, некогда подозревающий, что убийц всегда было двое, вычеркнул писателя из очереди на смертную казнь после убийства Намджуна. Теория Хосока об идеальном прикрытии за маской самого слабого из них оказалась всеми отвергнутой. Если Чонгук упомянет о замеченной им детали на фото последнего места убийства – упаковки из-под сухофруктов – то все подозрения снова вернутся к Тэхёну.
Сам Чонгук в первую неделю своего восстановления пробовал подозревать художника. Надел на него обличие убийцы, представил каждый шаг, пытался добавить ему мотив. Версия, что все убийства были для Чонгука, способна выжить среди других, если добавить к ней причину. Если Чонсоку и Кибому Тэхён мог отомстить за то, что они пытались убить Чонгука, а Хосока заставить замолчать из-за своего разоблачения, то с остальными всё сложнее.
Юнги Чонгук всё ещё лучше всех подходит на роль убийцы.
Страх, который скульптор должен испытывать в ночь перед судом, выбитым следователем специально для особенного подозреваемого, подозрительно запаздывает. Чонгук делает обход вместо дежурного врача со своими ассистентами-полицейскими, проверяет палаты на наличие запаха крови и голодный возвращается в свою палату. Ему тут обеспечены лучшие условия: прогулки по неживым коридорам, личные телохранители, отдельная комната. Точно такой же комфорт следователь обещал за решётками в самой известной тюрьме, где скульптор проведёт некоторое время до смертной казни.
В очередь к известному скульптору выстраиваются и врачи-революционеры. С одним Чонгук даже встретился и узнал: его лекции посещал Хосок, а после лепетал о бессознательном и болезнях души. С ним же беседовал Тэхён в кабаре перед тем, как пойти убивать с Чонгуком его родителей. Скульптор не стал скрывать от врача-мыслителя то, что просочилось с территории академии, и показал тьму в своих провалах. Теория мистера Хаунда некстати подтвердилась: Чонгук может ничего не помнить, но быть в сознании и совершать убийства.
Корень этого расстройства принадлежит дубу, на котором сидела птица и ждала, когда Чонгук вернётся, чтобы забрать выбитые зубы Юнги.
Сознание Чонгука блокирует попытки убийства, кровь и боль.
— Ты долго, — раздаётся в окутанной ночью палате, дверь которой закрывают, лишая скульптора единственного пути спасения. — Я принёс тебе сигареты.
Так звучит от Тэхёна «я пришёл за тобой».
Художник, покоящийся на узком подоконнике над батареей, уже не удивляет своим появлением в месте, куда не должны никого пропускать. Тэхён открывает двери без ключей, закладывает в головы ложные мысли, вытягивает вкусную правду и манипулирует людьми, чтобы добраться до своего бедствия. Все характеристики убийцы.
Чонгук доверчиво приближается и забирает протянутую сигарету, наклоняясь к огню зажжённой для него зажигалки. Квадратная, железная. Такая же, как та, которую он утопил в своём пальто на озере. Тэхён любит дорогие вещи, поэтому, наверное, так долго охотится за Чонгуком – он дорог многим.
До погашения огня и вновь окутывающей темноты Чонгук успевает заметить на лице Тэхёна изменение, которое тот надеялся скрыть. По этой причине он не включил в палате свет и пришёл к своему бедствию, как к спасению.
— Что это? — спрашивает Чонгук, опуская руку с сигаретой в сторону, чтобы между ними не оказалось даже дыма.
— Что именно?
— Ты меня понял.
Уголки губ Тэхёна приподнимаются в неровной улыбке от
понимания.
Когда он пытался зажать рукой разбитую голову Чонгука, то случайно вложил в неё частичку себя. Поэтому Чонгук перестал бояться смотреть на фотографии трупов, спокойно сидит перед следователем, не реагируя на провокации, и не пытается избежать слушания мольбами и оправданиями.
Потому что знает, что у следователя не хватит доказательств обвинить его.
— Кто это был? — снова спрашивает Чонгук, подхватывая Тэхёна за подбородок и касаясь большим пальцем его разбитой губы. — Бутчер? Юнги?
— Я позволяю себя бить не потому, что слабый.
А потому что Тэхёну это выгодно или нужно. Как тогда, когда он наигранно притворялся перед Чонгуком после убийства виолончелиста, будто боится его. Как не остановил и позволил себя взять в кабинете отца Чонгука, а после внушил вину в этом.
Если гений позволил себя ударить, то только ради определённой цели.
— Больше не позволяй никому делать это с тобой, — предупреждает Чонгук и опускает руку, разрывая тёплое касание. — Мне всё равно, чего ты намеревался добиться – в следующий раз я этого так не оставлю и вмешаюсь.
Лицо Тэхёна заливает лунный свет и запечатывает в глазах редкое впечатление от услышанного. Тем, кто защищал, всегда был Тэхён. Кудрявое бедствие, наконец, выросло и намерено теперь заслонять его собой.
В кармане Чонгука трещит упаковка взятых у кого-то таблеток сильного яда, служащего обезболивающим для тех, кто носит в своих головных коробках вместо теста злые опухоли и нервные домашние очаги. Разрывает голову одинаково, поэтому бездонное больное чрево клептомании позаимствовало пару упаковок для себя.
— Ты меня больше не касаешься, — замечает Тэхён, в который раз оставаясь с Чонгуком наедине без его попыток раздеть себя. — Почему?
Несмотря на репутацию, годами выстроенную вокруг художника, его постоянно пытаются раздеть. Часто в кабаре, в академии пореже, в пустой аудитории – в последнее время особенно. «Ты красивый, почему нет?». «Я помогу тебе, ты – мне. Это – взаимовыгода». «Я просто возьму тебя, и меня отпустит».
Тэхён слышал достаточно разнообразные предложения, желания и цели, и даже помнит, как напрягал Чонгука. Тогда его желание взять художника было понятным и обоснованным. Сейчас же Тэхён не может найти ни одной причины, почему Чонгук, имея все возможности и отсутствие каких-либо возражений со стороны Кима, не пользуется им.
Тэхён ещё в кабаре сказал использовать себя.
А Чонгук взял его в свои объятья, чтобы прикрывать незащищённую спину с оборванными крыльями.
— Я тебе отвратителен? — предполагает Тэхён, намекая на домогательства со стороны Бутчера. — Тебя
отпустило?
На лице Чонгука – усмешка, внутри – чёртов хаос. Его ни черта не отпустило, а привязало, впиталось, осело, впилось и разорвало изнутри всё, что было раньше между ними. Чувства к нему заполонили его решётки и отобрали сердце.
Чонгук больше не боится Тэхёна.
Он боится своих чувств к нему.
— Это другое, — выдыхает вместе с дымом Чонгук, отводя взгляд в сторону улицы, на которую обязательно выйдет завтра после суда. — Я не трону тебя. Не потому, что не хочу или ты мне отвратителен. Просто я не могу позволить себе сделать это.
— Можешь, — убедительно заверяет Тэхён.
— Нет.
Вряд ли расчётливый гений, манипулирующий чувствами и использующий их в угоду своим целям, поймёт то, что испытывает Чонгук.
— Это из-за моих слов? — пытается разобраться Тэхён, спуская ноги с подоконника и наклоняя голову набок. — Я солгал. Мне не было больно. Я хотел увидеть, как ты жалеешь и испытываешь вину.
— Потому что я поступил отвратительно, — напоминает Чонгук.
— Потому что ты думал об этом больше, чем о смерти Намджуна и ранении Юнги.
Помощь Тэхёна имеет свою специфику. Её трудно разобрать среди того абсурда, что он делает, и ещё труднее поверить в неё. Тогда Тэхён заставил Чонгука думать не об очередном убийстве, а сфокусироваться на себе. И после этого скульптора посетило вдохновение.
Попроси сейчас спрятать его, Тэхён сделает так, что следующим утром этот город забудет про существование известного скульптора-убийцы.
Чонгук сбрасывает кусающий пепел на больничные полы и понимает, что больше не ощущает от выкуренной сигареты прежнего облегчения. Курение никогда не было его необходимостью или привычкой. Возможно, Чонгук все эти годы делал это назло родителям. Надобность коллекционировать в лёгких тяжёлые смолы отпала.
Появилась другая зависимость.
Она сейчас в шаге от Чонгука и снова говорит воспользоваться ей.
— Я совсем перестал понимать тебя, — признаётся Тэхён, кажется, впервые принимая своё поражение, — мне это не нравится.
— Примерно так же я чувствовал себя на протяжении двадцати лет, оказываясь рядом с тобой.
— Но ты никогда и не пытался.
В этом вся разница между ними.
Если Тэхён делает шаг, чтобы попытаться понять своё бедствие, ставит над ним эксперименты, вкладывает нужные себе мысли в его голову, направляет в необходимую для него сторону, то Чонгук никогда ничего не делал. Он считал себя бездарностью и не находил причин что-то менять. Тэхён для него не был загадкой, целью, примером для подражания, предметом обожания и романтизации. Никем.
Всем. Другом, учителем, врагом, соперником, любовником. Тэхён был с ним на каждом этапе взросления. Он забирал его из родительского дома и прятал на городских улицах. Прошёл с Чонгуком через унижения и отвержения и остаётся рядом, доверяя ему, даже когда его ведут под суд, как убийцу.
Кто из них по-настоящему заслуживал ненависти, так это Чонгук.
— А ты бы хотел, чтобы я понял тебя? — спрашивает Чонгук, ощущая необходимость знать этот ответ. — Чего вообще хочешь ты?
— Тебя.
— Зачем?
— Ты меня устраиваешь.
Удобный в манипулировании, интересный, не способный сбежать, уязвимый. Любимый кролик. Тэхёну нравится касаться его каштановых кудрей, греться в дубовых глазах, подстреленной птицей падать в его постель. Он не злится, когда Чонгук поступает с ним жестоко, не обижается, оставаясь невыбранным в своём привычном одиночестве. Не сопротивляется, когда Чонгук пытается его убивать.
Тэхён говорит: «ты меня устраиваешь».
Чонгук слышит: «ты мне нравишься».
Он выражает чувства своими словами, как умеет. Практичность и значимость в приоритетах гения распространяются и на его сердце, поэтому он говорит «используй меня», вместо «ты можешь на меня рассчитывать». Спрашивает «ты убьёшь ради меня?» вместо того, чтобы сказать «мне нужна твоя защита».
Тэхён просит «не улыбайся», потому что любит его улыбку и не может понять возникающее от неё чувство своей въевшейся в гениальный мозг рациональностью.
— Что, если не получишь? — спрашивает Чонгук, не имея намерений дразнить Тэхёна. — Если следователю удастся посадить меня за решётку? Если случится то, на что ты не сможешь повлиять?
— Я уже получил тебя.
Чонгук смотрит в болота глаз напротив и не может даже сделать попытку отрицать это. Тэхён получил его уже очень давно, поэтому ему больше нечего желать.
— Мне просто нужно сделать всё, чтобы тебя не отобрали у меня.
Это признание оправдывает тот факт резкой смены позиции Тэхёна, когда он перестал подставлять Чонгука как убийцу и начал его оправдывать. «Я не рассчитывал, что убийства продолжатся». Не рассчитывал, что столичный следователь, оказавшийся в их неисправно-больном городе, проявит к убийству виолончелиста интерес и будет вести это дело. Последующие смерти студентов всё испортили и крепко обвили шею Чонгука петлёй подозрений.
Сейчас Тэхёну нужно сделать всё, чтобы скульптора не признали убийцей.
Чонгук тушит невыкуренную сигарету о стекло и замолкает, пытаясь проглотить как можно больше своих чувств, чтобы захлебнуться ими. Тэхён не понимает, как его бедствие проявляет к нему такие чувства, как любовь. Чонгук признаться в этом не может. Из-за гордости или всего того, что было между ними.
Любить Тэхёна ещё хуже, чем иметь его в списке своих врагов.
— Давай попробуем, — соглашается сердце Чонгука, предоставляя неправильным чувствам шанс. — Спрашивай, и я всё объясню, чтобы ты понимал меня.
Когда Чонгук влюбился в него? Ему ли принадлежит любовь или Тэхён внушил ему её?
— А взамен? — интересуется Тэхён.
— Когда ты приведёшь меня к убийце, отдай его мне. Позволь мне принять решение, что с ним делать.
Чонгук помнит про равноценный обмен, и это кажется ему достаточным для сделки.
— Я хочу его жизнь.
И что Чонгук будет делать с этой жизнью, он сможет решить, только посмотрев убийце в глаза.
— Хорошо, — соглашается Тэхён. — Я сделаю так, чтобы он не достался никому другому.
Чонгук верит. Верит ему больше, чем себе. И провожает художника взглядом, когда тот, удостоверившись в полном порядке своего кролика и отсутствии провалов в заживающей черепной коробке, покидает больницу незаметной тенью.
За решётками под грудью становится тепло.
Утро обещает скульптору насыщенный день, потому как просыпается он от визита своего адвоката, почтившего подозреваемого своим вниманием за три часа до начала слушания.
Общество любит суды и посещает их чаще, чем театры, книжные клубы и церкви. Новостные заголовки для них выделены на первой странице утренних газет. Особенно востребованы суды присяжных, на которых процесс затягивается на три и более акта. Женщины выбирают свои лучшие платья, мужчины достают золотые театральные бинокли, молодняк сбегается, чтобы получить жизненный урок и знать, как избежать наказания за убийство.
Выигрывает здесь не тот, кто предоставляет факты, а тот, кто красиво отыгрывает свою роль.
Зачастую незаинтересованным в разыгрываемом представлении кажется, будто актёры сбежали из театров и подрабатывают за стойками судей, адвокатов и прокуроров. Иначе никак не объяснить тот позор решений, которые принимают непорочно благочестивые блюстители закона.
— Признайте все обвинения.
Чонгук, получивший завтрак в виде чашки чая и остывшего отвратительного омлета с ошибочно подложенными пилюлями, хотел бы подавиться сделанным глотком, но забыл, как удивляться. Вспомнил, что за его спиной больше нет влиятельного отца, ради которого адвокат хотя бы сделал вид, что пытается его защищать.
— Почему я должен это делать?
— Вы в невыгодном положении, — признаёт адвокат, перебирая предоставленные обвинением материалы. — Признание и раскаяние смягчат приговор. Это лучшее из возможных вариантов для вас. Более того, у стороны обвинения заявлены два свидетеля.
Сейчас Чонгуку кажется, что пилюли положены нарочно. Особый презент подозреваемому в качестве возможности избавиться от мучений раньше времени и незаслуженно лёгким способом.
— Кто эти свидетели? — интересуется Чонгук, но вряд ли для того, чтобы подстроить несчастный случай.
— Профессор Венского университета и студент вашей академии.
Вчерашний разговор с врачом-революционером не был простым любопытством. Этот презент был подослан скульптору следователем. И академия не оставила своего любимого кролика без прощального подарка.
Выезд из больницы сопровождается ассистентами-полицейскими, любезно сажающими скульптора в личный транспорт под тихую мелодию звона наручников и мартовскую капель. Кто оказывается по-настоящему напуган, так это сопровождающие, вынужденные пребывать с убийцей в замкнутом пространстве, наполненном его непоколебимым спокойствием.
По прибытии к зданию суда Чонгука встречает его нашумевшая известность и желающие крови взгляды, в которых узнаются родительские. Такие, изголодавшиеся по поножовщинам, были после долгой разлуки перед совместным ужином с художниками. Скульптора ведут к парадному входу, демонстрируют народу выбранное на сегодня главное блюдо и каждому позволяют обглодать молодые кости.
Стены здания суда знакомо приветствуют студента: академия явно состоит в этом дружественном союзе. Чонгук ощущает себя здесь как дома. Ещё бы найти припрятанный свёрток в одной из фигур Юстиции или Фемиды – Чонгук так и не понял, чем они отличаются – и жертвоприношение обществу может пройти весело даже для жертвы.
Внезапная хватка за руку тянет Чонгука в сторону от мысли, что завязанные глаза у богини правосудия лишь оттого, что для неё не имеет значения, как выглядит тот, кто положит на её весы большую сумму денег. Арестованного затаскивают в пустой зал, чужую гробницу, и запирают двери не ради спасения, но для того, чтобы стать им.
— Слушай внимательно, — спешно говорит Тэхён, подхватывая Чонгука за скулы и заставляя смотреть только на себя. — Просто запомни одну вещь: даже самые полезные улики обычно ведут к другим…
Тэхён выглядит бледным, вряд ли в эту ночь он спал. Но всё ещё по-прежнему красивый. Будь он скульптурой Чонгука, то она была бы единственной красивой из всех, что он когда-либо творил и сотворит.
— Не отвечай ни на один из вопросов утвердительными «да» и «нет». Чем больше ты добавишь несоответствий и сомнений, тем сложнее им будет оперировать неподтверждёнными фактами. Потому что доказательств нет. Ни одного, Чонгук. Всё, что будет предоставлено против тебя в суде, – улики, ведущие к другим уликам.
Чонгук чертовски счастлив сейчас видеть Тэхёна перед собой и вряд ли вообще уловил смысл сказанного. Суд волнует его меньше всего.
— Ты понял меня? — спрашивает Тэхён, проводя большими пальцами по скулам Чонгука.
— Что именно я должен был понять?
— Хорошо, — отпускает его и успокаивается, — вот так и отвечай.
Недолгое уединение нарушают распахивающиеся с другой стороны зала двери, впускающие бестолковых полицейских, которые смехотворно окружают подозреваемого, забирая его под руки. Чонгук успевает вспомнить, как Тэхён так же дал совет студенту, убившему декана театрального, и тогда он велел признаться и раскаиваться. Репетировал на нём и добился желаемого приговора.
Зал, в который приводят скульптора, приветствует знакомой яркостью софитов. В воспоминаниях обрывки сцены театра и такие же обрывки драматурга. Как странно, ещё ни одному из убитых не пытались вскрыть черепную коробку, хотя Чонгуку, как никому иному, хочется узнать, что с ним не так и чем он отличается от других.
Скульптора сажают за почётный стол убийц, где он находит выцарапанное за время заседаний предупреждение. Совсем как на задних партах в академии. «Не смотри судье в глаза».
Удар молотка о деревянную подставку напоминает раскол удара головы о камень. Привычный звук, убийц таким не запугать. Кто-то из зала в спутанных кудрявых волосах пытается рассмотреть дыру, куда по вкусным слухам проваливаются воспоминания об убийствах. Чонгук эти взгляды игнорирует, сосредотачивается на следователе в первом ряду и прокуроре со стопкой улик на своём столе.
Паршиво. Судья, выбранный для его слушания, – отец Юнги.
Чонгука с самого начала не собирались даже слушать.
— Сторона обвинения, приступайте.
К закапыванию студента академии заживо.
Чонгук откидывается на спинку стула и замирает без единого движения, как Чонсок, найденный в аудитории с фальшивой предсмертной запиской. Совпадает ли почерк на ней с тем, что в рукописной книге из театра? Было бы неплохо достать закопанные под кучей мусора в полицейском участке материалы старых убийств и сравнить их между собой.
Прокурор, конечно же, притягивает к делу и первые два недоказанные убийства братьев, обозначая их как рождение убийцы. Публике приходится по вкусу: общество любит перекусывать перед сытным главным блюдом нераскрытыми делами. Хронология действий и выдуманный мотив впечатляет. Ещё полчаса, и Чонгук поверит, что всех их убил он один.
Увеличенные через оптический проектор фотографии с мест преступлений вызывают всё разнообразие возгласов. Точно церковный хор. Отпевают скульптора заранее. Чонгук рассматривает тело Кибома – жертвы, которая не была запланирована – и среди сотен дыр от вилки находит те, что оставил сам. Встреча с Хосоком ещё раз напоминает о вынужденности убийства, как со всеми последующими, из-за чего Чонгука посещает мысль, что они все ошибались.
Мотив вовсе не привлечение чьего-то внимания.
Они так зациклились на теории Хосока, что перестали выдвигать другие предположения. Этого мотива придерживается даже следователь, который на тот момент продолжал общение с Хосоком через письма.
Это всё так или иначе с самого начала было связано с Чонгуком.
— … мы не рассматриваем это как несчастный случай, — доносится до сознания Чонгука, вынуждая его поднять взгляд. — Мы склоняемся к тому, что это был поджог с целью убийства.
На фотографиях его родители, сгоревшие заживо. Хосок, впитавшийся в пальто, которое донашивает Чонгук, одобряет и хвалит проделанную работу. Обожжённые куски плоти накрепко впечатываются в свободную подкорку, занимая особое место в памяти.
Рвотный позыв от увиденного вынуждает склониться, спрятаться от распарывающих взглядов, достать до мусорного ведра и вывернуть себя наизнанку, вернув незаслуженный завтрак. Брезгливый от зрелища гул заглушается усмешкой следователя, вызванной наигранностью скульптора.
Чонгук помнит поход с Тэхёном из кабаре до дома и обратно, потому что не видел смерть своими глазами. Он оставил её за запертой дверью и не остался даже послушать пение заживогорящих.
— Учитывая все представленные факты, — заканчивает своё выступление прокурор, — мы обвиняем подсудимого в девяти убийствах и требуем смертной казни без пожизненного заключения.
— Подсудимый, — обращается судья, явно наслаждаясь тем, что им больше не придётся находиться за одним столом. — Вы признаёте обвинения?
Адвокат, что-то нервно пишущий знакомой ручкой, явно надеется на положительный ответ. Представлять в суде интересы убийцы не та работа, на которую он рассчитывал. Однако адвокат заканчивает выводить дрожащие буквы и протягивает лист с написанным скульптору, опускающему взгляд вниз. Неожиданный поворот событий.
— А какие факты были представлены? — озвучивает написанное Чонгук, начиная понимать, о чём пытался предупредить его Тэхён. — Прокурор сказал, что предоставил
все факты, но я услышал только догадки и как предположительно действовал убийца. Так что я, по-вашему, должен признавать?
Зал зрителей с облегчением вздыхает: намечается второй акт.
Адвокат, кажется, решил заняться своей работой. Откуда столько внезапной уверенности на фоне представленных девяти убийств – непонятно, ведь ещё с утра он советовал признаться, чтобы смягчить приговор.
— Мы хотели бы вызвать первого свидетеля, — заявляет прокурор, получая незамедлительное одобрение от недовольного судьи.
Завидев вошедшего в зал врача-революционера с его прорывом в области бессознательного, адвокат судорожно начинает перебирать бумаги, на которых почерк отличается от того, который остался на протянутой бумажке с ответом. Чонгук уверен, что у адвоката до суда не было материалов для его защиты.
Как иронично. Всё в точности, как с подкинутой Шекспиру книгой.
— Подытожьте сказанное, — просит прокурор, обращаясь к врачу, чью болтовню Чонгук успешно прослушал. — Получается, подсудимый из-за посттравматического расстройства не способен помнить о собственных совершённых действиях?
— Всё так.
— Таким образом, он может совершить убийство, находясь в трезвом сознании, и потерять воспоминания об этом из-за того, что это напоминает ему детскую травму?
— Да.
Полезное разъяснение. Чонгуку стало понятнее, почему он не может ничего вспомнить: все убийства проецируются на незавершённое убийство Юнги.
Адвокат, которому дали шанс растянуть представление бессмысленными вопросами этому же свидетелю, выходит на сцену и поправляет свои нелепые очки. Интересно становится даже Чонгуку. Интрига замолкает вместе со зрителями.
— Прочитав ваши научные труды, я заметил, что вы описали это расстройство как механизм, — начинает адвокат, считывая чужие строки. — После травмирующего события в памяти подсудимого закрепился стойкий «спусковой крючок». И когда окружающая реальность отдалённо совпадает с этим спусковым крючком, мозг воспринимает ситуацию как реально опасную и запускает немедленную защитную реакцию. В нашем случае – частичная амнезия.
С трудом верится, что те три часа, которые оставались до суда, адвокат потратил на прочтение трудов врача-революционера, которого ещё полгода назад называли безумцем и шарлатаном. Как удобно общество меняет убеждения в угоду своим нуждам.
— Значит ли это, что, если подсудимый хотел бы совершить убийство, он бы помнил об этом? — интересуется адвокат. — Он бы планировал это до тех пор, пока спусковой крючок не сработает и не заглушит его память?
— Думаю, да, — соглашается врач.
— Из этого следует, что спусковой крючок – это конкретное событие, а не собственные мысли? Не идея и не планирование убийства. Иначе, будь это так, провалы в его памяти охватывали бы куда большее количество времени. А подсудимый способен детально описать все события до и после, исключая лишь конкретный отрезок, в который происходили убийства. И мой вопрос: значит ли то, что подсудимый, став свидетелем чужого убийства или увидев труп, заблокировал свою память об этом как следствие травмы пятилетней давности?
— Это возможно.
— У меня всё.
Чонгук помнит, как Сокджин пытался выбить из его головы спусковой крючок и художественно размазал его кровь по полам театра. Как сам выбил драматургу зубы, поскользнулся на крови, ударился разбитым затылком. А потом удар, лишивший его возможности оставаться в памяти, и лезвие, которое уронил Сокджин. Так кому принадлежал этот удар?
Кто-то ударил Сокджина со спины, спустив Чонгука с крючка.
Всё сходится: Сокджина убили на его глазах, и он этого не запомнил. Сам или с чьей-то помощью выбрался из театра и не дошёл до общежития. Точно так же он не помнил происходящего после Юнги, истекающего кровью в столовой, и то, как сам зашивал его, как искал Намджуна, а нашёл его труп. Вернулся к Юнги, ушёл утром и возвратился через пару дней в театр уже с Чимином. Он всё это время знал, где композитор, но не помнил об этом.
Он не убийца.
Чонгук –
свидетель.
Нижний ряд ресниц тяжелеет под скапливающимися слезами, когда он начинает складывать цельную картину. Такую же бездушную, как её создатель.
— Мы бы хотели вызвать второго свидетеля.
Чонгук узнаёт ручку, которую пропускает через пальцы его адвокат.
Она принадлежит Тэхёну, как весь этот суд.
Видимо, художнику было не до сна, когда он спешно прочитывал труды врача-революционера и выписывал опровержения на его показания, а после вылавливал адвоката, не собирающегося защищать Чонгука, и делал за него всю работу. Безумие.
Шёпот обсуждения становится громче, когда в зал заходит второй и последний свидетель, и Чонгук медленно поднимает взгляд на того, кого последние из маленькой трагедии считали убийцей. Тот, кто написал весь сценарий и обозначил роль для каждого.
Тэхён садится на место свидетеля так, будто оно принадлежит истинному судье, погружая зал в предвкушающую тишину и разрезая её дерзким и непоколебимым:
— Клянусь говорить правду и ничего, кроме правды.
«Мне просто нужно сделать всё, чтобы тебя не отобрали у меня». Эту цель Тэхён начал прорабатывать, когда был убит Кибом и его первоначальный план пошёл не в ту сторону. Когда у него забрали контроль над Чонгуком, которого продолжали обвинять в убийствах.
Тэхён намерен сегодня покончить с этим.
— Последнее убийство, — напоминает прокурор, — вы первым обнаружили Чонгука. Когда это было?
— Примерно через час после того, как он ушёл от меня из кампуса и направился в общежитие.
— Часа достаточно для убийства?
— Вы спрашиваете меня как убийцу или как Чонгука, которому
пробили череп и который из-за кровоизлияния в мозг вынужден был
выползать из театра в полуживом состоянии?
Прокурор бросает взгляд на следователя, который кивает, говоря продолжать. Они его не просто так выбрали в качестве свидетеля против скульптора, который слышит в ответе скрытую защиту и намерение вызвать жалость, направленное исключительно на присяжных.
— В ночь пожара в особняке вы были в кабаре вместе с Чонгуком, так? — прокурор меняет карточки, а это значит, что убийство Сокджина он не может склонить в свою сторону. — В своих показаниях вы упомянули, что Чонгук отлучался из кабаре на неопределённое время, после чего вернулся. И этого времени хватило бы, чтобы дойти до дома и обратно.
— Да, он покидал кабаре, — соглашается Тэхён, смотря судье в глаза. — Со мной.
— Вы даёте ложные показания?
— На допросе меня спрашивали только про Чонгука, — напоминает Тэхён, — и я ответил. Подтвердил факт того, что он покидал кабаре в ту ночь. Но почему-то никто не удосужился спросить, с кем он был. А в ту ночь мы были вдвоём, каждую минуту, вплоть до утра.
Вены на висках прокурора пульсируют красивой артериальной кровью. Такая особенно сладка, когда причина её – тотальное поражение и ничтожность обречённых попыток повернуть все улики в свою сторону.
Все улики, даже самые значимые, ведут всего лишь к другим. И Чонгук это явно видит, когда прокурор смачивает губы и делает отвратительную попытку вернуть преимущество:
— Убийство родителей подсудимого…
— Что? — притворно щурится Тэхён, перебивая прокурора. — Гибель его родителей из-за пожара?
— Убийство…
— Повторите, — рычит Тэхён, — я плохо расслышал. Складывается впечатление, что вы выдаёте желаемое за действительное.
Чонгуку кажется, он слышит восторженный свист и аплодисменты. В ушах стоит звон. Стены зала суда ликуют и клянутся – они вернут кролика академии.
— Он осиротел за одну ночь, — напоминает Тэхён, — проявите
человечность. Все видели след на его шее: он пытался
повеситься в сгоревшем доме от
отчаяния потери родителей. Чонгук даже не присутствовал на похоронах, а вы используете это горе и показываете ему фотографии обгоревших родителей.
Звучащее одобрение со стороны присяжных лишает сторону обвинения ещё одного важного рычага давления. В этом, несомненно, помог сам Чонгук, которого натурально вырвало от фотографий заживогорящих.
— Правильно ли я понимаю, — продолжает прокурор, обращаясь за этим уточнением к скульптору, — что вы, подсудимый, проявляли скорбь по отношению к отцу, который применял к вам постоянное физическое насилие?
Судье передают доказательства гематом, снятых после убийства Кибома, а также печатную запись разговора, где в этом признаётся сам Тэхён. Неприятный поворот событий, но не для Чонгука, который позволяет себе растянуть уголок губы, перерастающий в безобразный шрам улыбки.
Кажется, он сходит с ума, говоря:
— Разве вы не проявляете удовольствие, когда святая богема доминирует над вами и даже использует в ваших отношениях кнут?
Люди в зале ошеломлённо удивляются и широко улыбаются от вкусных подробностей. Город через час будет полон новых слухов.
Набожный католик в лице судьи едва не роняет молоток из руки, когда пытается заглушить сказанное ударами протеста и криками отвечать чётко на заданный вопрос.
Те, кто впервые посещают кабаре, зачастую принимают скульптора за содержателя дам, потому как те вертятся вокруг него, ластятся перед ним и делятся своими душами. А святая богема – подробностями о своих клиентах и их пристрастиях в надежде, что молодой скульптор когда-нибудь удостоит её чести оказаться в её руках и постели.
— Когда хозяин бьёт свою собаку, она не перестаёт его любить, — пожимает плечами Чонгук, отвечая на вопрос. — Мой отец всего лишь воспитывал меня.
— То есть, вы никогда не планировали убийство родителей?
— Мои планы ещё ни разу не имели успеха.
— И всё-таки планы были.
— Какие планы?
— Убийства.
— Мой ответ прежний.
Прокурор нервно касается галстука, слегка ослабляя его, и не может понять, какой ответ оказался прежним и где он его пропустил.
Тэхён безотрывно смотрит судье в глаза: он гордится своим манипулирующим бедствием. У него не было сомнений, что этот суд – всего лишь очередная попытка следователя вынудить Чонгука допустить ошибку и выставить её за признание. Поэтому художник не видел смысла суетиться и искать доказательства невиновности скульптора.
Потому что доказательств его вины тоже нет.
Убийства Намджуна и Хосока сложно использовать даже стороне обвинения, потому как не только Чонгук был без алиби в те ночи. Если это будет озвучено, то для следователя, не установившего алиби многих подозреваемых, это станет серьёзной оплошностью. Прокурор задаёт художнику вопросы о Кибоме и виолончелисте, пока Чонгук подглядывает в сделанные записи Тэхёна, которые он передал адвокату. Там ответы для Чонгука и вопросы для свидетелей. Он обозначил все возможные улики стороны обвинения и опроверг каждую.
Нарастающая головная боль пожирает диалоги. Чонгук возвращается в своё больное сознание на том моменте, когда он заканчивает терзать предостережение на столе, превращая его в «смотри тьме в глаза». И обнаруживает, что адвоката рядом нет: он вышел на середину зала для опроса свидетеля.
— У меня всего один вопрос к главному свидетелю, — непринуждённо говорит адвокат, собираясь завершать затянувшийся суд. — Вы хотя бы раз видели, как подсудимый замышляет или совершает убийства?
— Ни разу.
— Тогда почему вы заявлены как свидетель?
— Потому что во время всех убийств я был рядом с ним или знал, где он находится.
Был рядом и убивал на глазах Чонгука.
Убивал и знал, что Чонгука рядом нет.
Правда. И ничего, кроме правды.
— Протестую! — взрывается прокурор, поднимаясь со стула, который падает на пол вместо судейского молотка. — Свидетель заявлен стороной обвинения, но он даёт показания, исключительно оправдывающие подозреваемого! Это лжесвидетельство!
— Я был приглашён стороной обвинения, — напоминает Тэхён, улыбаясь прокурору. — То, что вам не нравится правда, которую я озвучиваю, не значит, что это лжесвидетельство.
То, что говорил на допросе Тэхён – чистая правда, заставившая мистера Хаунда посчитать, будто это сыграет в суде им на руку. Художник подтвердил, что Чонгук покидал кабаре в ночь пожара своего дома. Обозначил точное время, когда от него ушёл скульптор в театр и через сколько он со скрипачом нашёл его на дорожке без сознания. Тэхён не умалчивал факты, которые идут в сторону защиты, просто о них никто не спрашивал. И спросил сейчас адвокат.
Это ошибка исключительно следователя, решившего, будто скульптора после последнего убийства ничто не сможет оправдать.
Судейский молоток заставляет любопытное общество замолкнуть для оглашения решения присяжных. Их совещание длилось не более пяти минут, и это уже даёт понять, какое они вынесли решение.
— Слушание по делу об убийствах в академии искусств переносится из-за недостаточности улик, — объявляет недовольный судья. — На время расследования подсудимому запрещается любой выезд из города, и он обязывается незамедлительно являться на допросы и проявлять содействие.
Удар молота, восторженная публика, щелчок снятия наручников.
Суд отпускает убийцу для совершения новых убийств во имя следующего представления.
Чонгук смотрит на Тэхёна, первого покидающего зал суда, и не чувствует себя освобождённым. Город встречает скульптора громкими заголовками, щекотливыми слухами, поздравлениями и возвращает его в клетку академии.
🕯
Студенты никогда не пытаются избежать смерти. Академия не спрячет их за своими дверьми, не укроет за стенами чердаков и подвалов, не защитит в лице профессоров. В этом обществе выживают убийцы, угодники, воры и трусы. Чонгук, не являющийся ни одним из тех, кто продолжает выживать, не понимает, почему до сих пор не выпустил из заточения в венах свою кровь.
Треск под ногами вынуждает Чонгука остановиться на середине старого озера и прислушаться к его предложению спрятать скульптора под своими льдами. Март заметно оживил озеро. Ещё месяц, и у русалок начнётся весенняя кормёжка.
Удостоверившись в старческой дремоте, Чонгук продолжает своё возвращение из кабаре в академию. После суда пришлось прятаться за юбками дам и пытаться вытащить из себя остатки искусства для выпускной работы. Надежда, что он её закончит и представит декану, насмехалась над ним на протяжении последних дней. К ней в один вечер присоединился следователь, посетивший знаменитое кабаре скульптора, и раскрыл Чонгуку ответ на свою загадку: суд был не ради того, чтобы приговорить его.
Суд проводился исключительно для убийцы.
Несмотря на то, что скульптор по-прежнему возглавляет список следователя, проведение суда было провокацией для остальных. Чонгук подозревает, что мистер Хаунд переключился на художника. Слишком явные попытки оправдать скульптора, вмешаться в процесс заседания и поиметь правовую систему, нагло явившись свидетелем по делу о собственных убийствах.
Высокомерие, непоколебимая самоуверенность, полная власть над процессом. Всё указывает на то, что убийца – Тэхён.
— С возвращением! — приветствует академия через скрипача, одержавшего победу над своей скрипкой по усыханию за короткий период. — У нас тут была смена персонала, не хочешь пойти в столовую отравиться?
Чимин выглядит неестественно сытым и с румянцем на щеках, похожим на пощёчины. Наступило весеннее обострение: жизнь начинает казаться студентам лучше, чем она есть.
— Юнги в порядке, его забрали родители, — спешит заверить Чимин, хватая скульптора под руку и уводя с улицы. — Тэхён здесь появляется редко. Я видел, как он затаскивал в свою комнату чистые холсты. Должно быть, взялся за свою выпускную работу, но я не смог это выяснить: его комната постоянно заперта.
Проскочив через капель, Чимин отпускает руку Чонгука и первым заходит в столовую. Никакое это не дружелюбие: Чимин нашёл безопасный способ пройти по льду и не сломать свои стеклянные кости. Чонгук не злится. Его используют очень многие.
— В мои вены что-то вливали на протяжении шести часов, — небрежно поясняет своё дурное состояние Чимин. — Я полон жизни! Отвратительное чувство.
Отдалённо напоминает Сокджина, периодами ловящего эйфорию. Сейчас драматург ловит раскрытым без зубов ртом снежинки на кладбище, держась за руки с композитором. Гробовщик ещё никогда не был так счастлив от объёма работы.
За дни, проведённые вдали от академии, Чонгук примерил роль убийцы на каждого из оставшихся. Чимину она пришлась не по размеру: слишком нелепо на нём повисли коварство и гениальность. И хотя открытая недавно не без помощи подсказки Тэхёна любовь к Юнги могла служить безупречным мотивом для убийств, у Чонгука всё ещё остались вопросы.
Если всё началось с Хёнсока, который выбил Юнги зубы, то Чимин начал мстить за него. И утоплен виновный мог быть не в тот же вечер. Ревность к Чонгуку, в которого уже очень давно был влюблён Юнги, вынудила скрипача воспользоваться благоприятной возможностью полугодовой охоты и начать убивать, подставляя скульптора. Делал всё, чтобы избавить Юнги от мучений невзаимной влюблённости. Многим тогда показалось странным, что Чимин прошёл на кладбище за писателем и не заметил труп виолончелиста. Но это не кажется подозрительным, если скрипач и есть тот, кто его убил. «Закрой рот и доживёшь до выпуска», – посоветовал Чимин Хосоку, который этого не сделал и поплатился за обвинения убийце в лицо.
Вопрос остался в том, как Чимину удавалось остаться незамеченным и иметь столько сил, чтобы подвесить в театре Намджуна, раскромсать Сокджина, отзеркалить улыбку Кибому, с чертежей скопировать позу Хосока и вытащить из вертлявой головы виолончелиста язык. Чонгук вычеркнул имя скрипача из списка после того, как Тэхён подтвердил, что Чимин шёл в театр, а не из театра, когда убили Сокджина. Как оказалось, скрипач хотел попытать удачу найти рукописную книгу и намеренно не сказал об этом Юнги, чтобы уберечь его.
Где в тот злополучный час был Юнги, Чимин не знает. Они разошлись после того, как писатель захотел поговорить с Чонгуком и ушёл в его комнату.
Где был Тэхён, тоже никто не знает.
— … левой рукой, — заканчивает болтовню Чимин, удостаивая Чонгука чести наблюдать, как он пьёт чай. — Странно, что никто не стал это проверять.
— Подожди, что? — переспрашивает Чонгук, который жуёт с трудом перезимовавшие резиновые овощи и даже не замечает их отвратительного вкуса.
— Те убийства в книге наверняка написаны левой рукой. Почерк не принадлежал никому из нас, потому что убийца использовал другую руку. Это же так очевидно!
Убийца – гений, и он бы не стал подставлять себя и писать рабочей рукой. И явно использовал этот приём раньше, потому что почерк ровный, выточенный годами. Чонгук не помнит, чтобы видел, как Юнги или Тэхён использовали обе руки для письма. Сломать бы каждому рабочую и проверить эту догадку, сравнить почерка.
— Ты никогда не думал, что это может быть Юнги? — опасливо проговаривает Чимин, боясь быть услышанным академией. — Я – дважды. В первый раз, когда все узнали о Хёнсоке и зубах, и тогда я подумал, что Юнги мстит всем из-за того, что у тебя появились клептомания и провалы в памяти. Из-за него. Он чувствует вину за то, каким ты стал.
«А что, если это я? Что, если это я ревную Чонгука к Тэхёну и убиваю для него?» Чимин тогда сказал, что умереть от рук писателя нестрашно. Сейчас он не смог бы повторить свой же ответ.
— А второй?
— Когда поймал себя на мысли, что все, кого Юнги подозревал как убийцу, умирали.
«Разделимся», – настоял Юнги на озере, когда он, Чонгук и Хосок пошли искать без вести пропавшего. Тогда впервые Хосок был придавлен подозрениями от Юнги. «Хосок сказал, что будь убийцей, создал бы такую маску, чтобы никто даже не смог подумать, что это он. И добился этого, выставив себя всего лишь поджигателем. А то, что он тоже часто пропадает, никого не смущает?»
«Сокджин тоже не внушает доверия, знаешь ли. Так резко изменить своё мнение и выставить Тэхёна, о котором он только и дело, что трещал, за убийцу, не кажется подозрительным?». Чимин был удивлён, когда временем ранее Юнги пил алкоголь и ел принесённый Сокджином шоколад, обсуждая подозрения на художника, а потом резко сменил свой выбор. Кажется, он оправдал это тем, что ни в чём уже не может быть уверенным.
В то же время Чонгуку он говорил лишь о Тэхёне.
На данный момент, судя по спокойствию скрипача, он перестал кого-либо подозревать. На это у него уже просто не осталось времени. Но если углубиться в это предположение, то Юнги знал намного больше, чем все остальные. Всегда.
«Кибом совершил ошибку тогда в аудитории. Только слепой не заметил бы, на кого пялился Тэхён, когда ты ушёл». Юнги узнал о том, что напавшим в библиотеке на Чонгука был Кибом ещё до его убийства и до того, как это понял сам Чонгук. Писатель был тем, кто знал о колодце и Чонсоке, он забрал и спрятал неотправленные письма Хосока, он настраивал Чонгука против Тэхёна.
С самого начала это были они втроём: Чонгук, Юнги и Тэхён, наблюдающий за ними с дубовой ветки.
«Ты убиваешь их?»
«Их убиваешь ты».
Чонгук – спусковой крючок для убийцы.
Поэтому их всех убил Чонгук.
— Сводит с ума, да? — улыбается ещё не раскрошившимися зубами Чимин. — Убийца либо твой лучший друг, либо твой любовник. Так хочется застать тот момент, когда ты посмотришь убийце в глаза!
— Инстинкт самосохранения голод пожрал? — намекает на лишнее Чонгук.
— Я не рассчитываю дожить до выпуска, мне плевать.
Видимо, обмороки выявили проблемы серьёзнее, чем возможность оказаться убитым серийным убийцей.
— Можешь сделать меня наживкой для убийцы или убить сам, если ты больной на голову или у тебя что-то вроде раздвоения личности, а не просто потеря памяти, — говорит на сиплом выдохе Чимин. — Лишь бы Юнги не умер раньше меня. Это моё единственное грёбанное предсмертное желание.
Чимин об этом предупредил и Тэхёна. Не знал, кто именно, поэтому перестраховался и обратился к последним из маленькой трагедии со своей просьбой.
Удивительное смирение. Чонгук почти завидует. Чимин умрёт не счастливым, но спокойным, и его не будут терзать в могиле неотвеченные вопросы. Он сделал выбор и просит убийцу сделать выбор в его пользу.
Только даже в природе хищники проходят мимо больной жертвы.
— Ты назвал Тэхёна моим любовником? — уточняет Чонгук, заторможенно обрабатывая входящую информацию.
— Слушок пошёл, — отвечает Чимин. — Источник неизвестен. Просто об этом заговорили после суда.
Чонгук не удивится, если этим источником окажется тот же, из-за кого последние полгода у него проблемы. Мистер Хаунд вполне мог бы бросить очередную наживку, чтобы усложнить подозреваемому жизнь.
Осознание, кто этот слух мог подобрать с полов академии, вынуждает Чонгука подняться, оставить резиновые овощи со скрипачом и направиться в общежитие. Даже если Юнги не было здесь всё это время, сегодня студенты возвращаются к редким, но необходимым занятиям для напитки кровью своих выпускных работ. Он уже мог подобрать с порога этот слух.
Чонгук собирает в своих завитках поцелуи капели, когда пересекает территорию академии и входит в общежитие, встречающее его последним днём Помпеи: крысы съезжают из комнат вечно отсутствующих студентов. Они не намерены мириться с голодовкой, а потому перебираются на кухню, игнорируя попытки их затоптать. Чонгук в этой суете остаётся незамеченным; возможно, принятым за такую же крысу. Он проходит по влажному коридору, зеленеющему по весне, и заходит в комнату, заставая её обитателя у распахнутого окна с сигаретой.
«С ума сводит, да? Убийца либо твой лучший друг, либо любовник».
— Отец в бешенстве, — первым говорит Юнги, обречённо стряхивая пепел на улицу. — Он пообещал посадить тебя при следующей встрече. Это неудивительно: ты ему никогда не нравился. А когда вокруг тебя стало столько восхищённого шума, он потерял остатки своего терпения.
Как исключительно: известность пришла к скульптору ещё при жизни. Редкий случай. Если Юнги напишет его биографию, авторы трагедий обанкротятся.
Чонгук хочет спросить, в порядке ли Юнги, о чём он думает, смирился ли он с происходящим так же, как Чимин. Что он планирует делать сейчас, когда они снова должны опасаться следующего шага убийцы, или что планирует делать после выпуска.
Добился ли он того, что хотел?
— Где ты был, когда Сокджин пытался меня убить?
Чонгук спрашивает совсем не то, что хочет. Но эта деталь может быть той самой, которой не хватало всё это время для цельного портрета.
— Не спрашивай, если не собираешься верить мне, — слабо улыбается Юнги.
Он знает. Знает, что Чонгук солгал ему, когда сказал, что не влюблён в Тэхёна. Поэтому для Юнги больше нет никакого смысла пытаться открыть глаза Чонгуку.
Чёртова Фемида. Такой же ослеплённый и решающий чужую судьбу. Положи ему на весы ложные воспоминания, и Чонгук примет их за правду.
— Не волнуйся, — заверяет Юнги, — я остановлюсь. И просто подожду, когда ты сам всё поймёшь.
Двое из них намерены затаиться в ожидании. Это лучше, чем продолжать голосование, ставить ловушки и подбрасывать чужие улики. Возможно, если они прекратят охоту на убийцу, убийца тоже остановится. Чонгуку хочется в это верить.
Ему хочется верить и Юнги, и Тэхёну.
Чонгук не сможет принять ту правду, в которой убийцей окажется один из них. Лучше бы с самого начала это был он сам.
— Просто… — Юнги закатывает глаза и с выдохом опускает голову. — Когда тебе нужна будет помощь или ты захочешь спрятаться, приди ко мне. Не оставайся один, не иди в библиотеку, не пей в кабаре. Просто найди меня. И я никому не позволю до тебя достать.
«Я не сделаю тебе больно, и никому не позволю».
Убийца в какой-то степени его любит. Академия особенно сильно, поэтому ставит скульптора перед выбором с весами в руке и мечом, которым он должен убить кого-то из них. И это будет правосудием.
Смирение писателю не к лицу. В глазах-пуговицах всё равно отражается боль из разодранного сердца и ненависть к художнику. Но Чонгук кивает, не нарушая тишину своим дрожащим голосом, не присоединяется, чтобы выкурить сигарету, и просто уходит. Это будет лучше для Юнги.
Чонгук уже очень давно должен был просто уйти.
И он уходит, пренебрегая свободным часом до начала занятия, давит подошвами солнечные блики на льду, по которому скользят вместе с ним перебегающие в новое место жительства крысы. Чонгук уступает им дорогу и сворачивает к учебным кампусам, внутри которых заметно потеплело. Позади чьи-то шаги. Шрам на черепе даёт о себе знать тянущим напоминанием не позволять никому подкрадываться сзади, поэтому Чонгук вовремя успевает присесть и отклониться в сторону, превращая чью-то попытку в неудачную.
— Ты что творишь? — ошеломлённо спрашивает Чонгук, удивляясь внезапному появлению художника.
Тэхён, едва удержавший равновесие, смотрит на Чонгука, а после на шапку в своих руках, которую только что попытался надеть на него.
— Скользко.
Тэхён всего лишь хотел уберечь больную голову своего бедствия, расхаживающего всю зиму без шапки. Теперь это может быть чревато: мороз будет с каждым разом пытаться просочиться в черепной шрам и вытеснить тесто простудой.
Забота гения выглядит лёгкой растерянностью от неудачи, бегающим взглядом и протянутой рукой с красной шапкой. Нелепая картина. Тёплая. Непонятно, для чего революционер вернулся в стены академии; в прошлые годы весной Тэхён пропадал и появлялся только под экзамены.
Сейчас ему есть, ради кого возвращаться.
— Спасибо? — Чонгук забирает шапку так же неловко, не ощущая теплоты от заботы, но чувствуя её внутри от того, кто это сделал. — Но ты опоздал: я ждал тебя после выписки из больницы, а ты после суда просто пропал.
— Извини?
Странный диалог. Будто никто из них не знает, как вести себя в том, что с ними стало. По крайней мере Тэхён отдалённо понимает, что виноват, а Чонгук видит попытку позаботиться о нём хотя бы сейчас.
— Я нашёл то, что искал, — оправдывается Тэхён, кажется, говоря о своих постоянных пропажах на лекциях и в городских библиотеках. — Хотел убедиться, что не ошибаюсь. Не люблю ошибаться.
— А что любишь?
Тэхён неотрывно смотрит в дубовые глаза и не меняется в эмоциях. Не притворяется перед Чонгуком, демонстрируя ему свою потерянность: он этого ещё не понял, не выяснил до конца. Наблюдения за подопытным кроликом ему многое показали, но не всё объяснили. И он планирует это наверстать, ведь Чонгук сам согласился ему помочь.
— Не то, что любят герои в романах, — отвечает Тэхён, направляясь по коридору в аудиторию. — Я не вижу в этом мире ничего красивого. Мне не нравится ни один из распустившихся цветков на деревьях, ни луна, ни звёзды, ни маленькие грязные животные.
Только конкретный кролик. Красивый, кудрявый, поломанный жизнью кролик, подаренный на день рождения Тэхёну.
— Что-то должно вызывать у тебя эмоции, — настаивает Чонгук, заходя в пустующую аудиторию за художником.
— Что? — резко разворачивается Тэхён, пытаясь показать тот мир, который видит он. — Что я должен любить? Родителей, которые меня боятся и пытаются сдать в лечебницу? Общество, желающее высмеять мои картины и бросить мою репутацию в грязь? Уродливое искусство, которым все восхищаются? Из всех низко падших людей меня не раздражает беспристрастная святая богема, которая тоже далеко не счастлива от своей жизни. Не раздражал Сокджин, высмеивающий в своих пьесах людскую глупость и скупость. Как легко Чимин говорит в лицо всё, что думает, как не прогнулся под давление современных писателей Юнги, как Хосок искал какой-то смысл в жизни, будто он вообще есть.
Тэхён любил маленькую трагедию такой, какой она была: несовершенной, переломанной, больной. Его мир с рождения был серым, безвкусным, подобием движения, в котором он нашёл то, что делало его живым.
Он любит Чонгука. Может быть, не привычной для остальных любовью, но своей, особенной. Той, которая готовила к жестокому миру, спасала от переломов и вытравляла ненужную в этом обществе совесть.
Скорее всего, Тэхён просто ещё не понял, что Чонгук для него был таким же кроликом, каким птенцом Юнги является для Чонгука.
Тэхён опускает руки в карманы, вытаскивает одну почти не сломанную сигарету и ищет зажигалку, доставая всю мелочь, среди которой Чонгук замечает очень важную деталь. Ту самую упаковку из-под сухофруктов, которую он видел на фотографиях с места преступления в театре. Показалось? Возможно, та, что на фотографии, принадлежит ещё тому периоду, когда Намджун репетировал с Чимином в театре. Это могло быть просто совпадением, потому что эта пачка отправляется пылиться обратно в карман после находки зажигалки. Тэхён решил подменить клептоманию Чонгука и собрать все необходимые улики.
— Тебя, — произносит Тэхён, несколько раз неудачно чиркая колёсиком зажигалки.
Чонгук зажимает губами сигарету и опускает тёплый взгляд на чёрные ресницы художника, распушённые по-весеннему.
— Что?
— Наверное, из всего в этом мире я люблю тебя.
Тэхён не может превратить свои слова в утверждение, но может попробовать. Он удерживает зажжённый огонь и подносит зажигалку к Чонгуку.
Бедствие Тэхёна в том, что он влюбился.
Чонгук подаётся вперёд к огню, который на его движение отдаляется, заставляя следовать за собой. Почти мотылёк. Тэхён ведёт зажигалку вниз, напоминая о недавнем похожим: он точно так же пытался поставить Чонгука на колени. Библиотека, маленькая мёртвая трагедия на чужой фотографии, спрятанные свёртки, чужие загадки.
В этот раз Тэхён подносит зажигалку к своему сердцу и просит прожечь его сигаретой, обратить в пепел, сжечь то, что внутри. Чонгук останавливается и перестаёт склоняться, кажется, вспоминая тот самый момент. Высеченный на щеке шрам напоминает о лучших днях. Чонгук попросил помощи и оказался на дне, которым для него всегда был Тэхён.
«Я встану перед тобой на колени только в одном случае: если окончательно сойду с ума».
И Чонгук сходит с ума.
Оседает на глазах, медленно, но не от колебаний. Ударяется коленями в пол таким звуком, будто рушится мир. Это выглядит более, чем просто осознанно. Выглядит так, будто он понял что-то очень важное.
— Давай сбежим.
Чонгук его просто заберёт отсюда. Спрячет Тэхёна как можно дальше и сделает всё, чтобы их не нашли.
Чтобы они никогда не вернулись.
— У меня ещё остались незавершённые дела, — напоминает Тэхён, закрывая зажигалку. — Я должен…
Разрушить жизнь Бутчера, подарить академии незабываемый скандал, напугать родителей до смерти, оставить своему имени звание гения и закончить выпускную работу.
Убить оставшихся из маленькой трагедии. Или подарить Чонгуку убийцу, его жизнь, как он и обещал.
Одно из двух. Теперь эта фраза имеет особый смысл, до которого Чонгук не хотел бы доживать.
— … заставить следователя закрыть это дело, — заканчивает Тэхён, прервавшись на секундное молчание. — Потому что только после этого ты будешь по-настоящему свободен.
— Лжёшь.
Чонгук улыбается, медленно продолжая вязнуть в собственном отчаянии и убеждая себя, что убийца – Тэхён. Потому что он хочет думать, что это не Юнги.
Поэтому он встал на колени перед своим палачом: он сошёл с ума, влюбившись в убийцу.
— Лгу, — признаётся Тэхён, слегка подтягивая ткань брюк, и присаживается перед Чонгуком, чтобы оказаться с ним на одном уровне. — Свободным ты будешь только в одном случае: когда уйдёшь из жизни. Но ты можешь выбирать когда. И я хочу, чтобы у тебя был этот выбор.
Поэтому Чонгука необходимо освободить из-под раздавливающих обвинений, душащих подозрений и разбивающих затылок улик. От тех, кто делает его убийцей.
Звук проснувшихся дверных петель заставляет обоих обратить внимание на свидетеля, заставшего их в привычной для академии позе: жертва всегда на коленях перед убийцей. Бутчер, явившийся случайным наблюдателем вкусного момента, не удивлён, что и скульптор оказался на коленях перед художником.
Потому что ставить перед собой на колени того, кто поставил на колени всю академию, – высшая степень удовольствия, которую Бутчер планирует получить.
Тэхён, считывая это в его взгляде, возвращается к Чонгуку и шепчет:
— Давай убьём его.
Чтобы освободить и стать освобождёнными.
Железный щелчок. Тэхён зажигает перед Чонгуком огонь, приглашая его закончить в этом городе все незавершённые дела и сбежать. И Чонгук, зажав сигарету губами, склоняется и закуривает, делая короткий вдох согласия.
В ближайшие дни академия вспорет мёрзлую землю, чтобы кролики спрятали мясника.
