Eros: отвергнутые

      

Ключевая фигура, иллюзия правды и брошенный жребий.

Академия редко любит даты. Она предпочитает закрывать глаза на достижения и напоминать об унижениях. Обводит кистью с красным цветом цифры и ставит их на надгробные камни. Она вычёркивает праздники, забывает дни рождения и разрывает заявления на отчисление. Стирает из памяти целые дни и поглощает годы жизни. Сегодня академия празднует ежегодную репетицию потрошения выпускного курса: студенты предоставляют свои наработки профессорам для редактуры и высмеивания за отсутствие всякого таланта. Это день, когда студенты должны сделать правильный выбор, чтобы выжить. Кому-то повезло больше: жизнь их избавила от этой казни заранее. И Юнги, сидя под деревом перед могилой Хосока, даже немного завидует ему в этом освобождении. Усиливающийся хруст снега под приближающимися шагами не привлекает внимания писателя, занятого беседой с похороненными, до тех пор, пока уединение грубо не нарушается падающим рядом скрипачом. Снова он. Снова не тот, кого Юнги хотел бы увидеть рядом. — Чонгука сейчас видел, — сообщает Чимин новость после трёхдневного затишья. — Кажется, его снова душили. Хотя, учитывая произошедшее, в этот раз это мог быть он сам. Юнги выглядит так, будто перестаёт верить Чонгуку. В его потерю воспоминаний, роль жертвы, слёзы, непереносимость трупов, попытку самоубийства. После пожара особняка и гибели его родителей продолжать верить в невиновность скульптора становится слишком трудно. Однако мистер Хаунд, даже не прибывший в академию за свидетельствами или арестом Чонгука, видимо, считает пожар несчастным случаем. Какое разочарование. — И что? — спрашивает Юнги, поворачиваясь к скрипачу. — Что ты хочешь от меня? От того, что осталось от Юнги. Если сперва он ещё верил, что Чонгук старается держаться в стороне от него лишь для того, чтобы не подставлять, не впутывать в игру между ним и убийцей, то сейчас этим уже ничего не оправдать. Он отдалился. Забыл про свои обещания, утонул в череде убийств, отвлёкся на охоту за Тэхёном. И Тэхён забрал его себе. Как только Чонгук ослабил бдительность и стал уязвим, Тэхён обернул всё таким образом, будто он остался для Чонгука единственным спасением. — Ты не собираешься, ну… — Чимин мнётся, пытаясь подобрать правильные слова, — действовать по плану Шекспира? Прийти сейчас к нему, поинтересоваться, что произошло… — Сокджин тоже не внушает доверия, знаешь ли, — Юнги напоминает о смене голоса за казнь. — Так резко изменить своё мнение и выставить Тэхёна, о котором он только и дело, что трещал, за убийцу, не кажется подозрительным? — Тебе это на руку: ты тоже считаешь Тэхёна убийцей. — Я уже ни в чём не могу быть уверен. Юнги делает глубокий вдох ледяного воздуха и переводит взгляд посеревших глаз обратно на могилу. Как он может продолжать подозревать Тэхёна, когда убит Намджун? Тот, кто прямо спровоцировал Чонгука на убийство. Никому другому мстить за Юнги просто нет смысла. — Не понимаю, почему ты продолжаешь преуменьшать свою значимость во всём этом, — мягко произносит Чимин, временно заменяя писателю надежду. — Если хорошо подумать и определиться с планом, ты бы мог всё это закончить. Неважно, кто убийца – ты можешь влиять на Чонгука, а всё остальное зависит буквально от него. Неоспоримый факт. В академии не осталось никого, кто считал бы иначе. И хотя тем, кто управляет полугодовой охотой, является убийца, сценарий всё же зависит от действий Чонгука как главного героя. Убери его из игры – подставлять будет некого. Направь скульптора в другую сторону, и он сможет заставить убийцу просчитаться. Если бы они снова объединились против конкретной личности, поймать убийцу было бы легче и быстрее. Проблема в том, что они могут выбрать не того. Проголосовать за ещё одну жертву. — То, что ты так думаешь и сторонишься его, и отдаляет вас друг от друга, — заключает Чимин. — Сейчас, когда Чонгук лишился родителей, его единственной семьёй остаёшься ты. Воспользуйся этим. Чимин в последний раз смотрит на могилу Хосока, к которой приходят все, кроме Чонгука, и поднимается, стряхивая с пальто тяжёлые граммы снега. Юнги отдалился от всех. Тот, кого постоянно согревали и защищали, вынужден перебиваться остатками тепла забытых чужих вещей и почти погасшей надеждой. Юнги всегда боялся услышать, что он является обузой для Чонгука, поэтому не идёт к нему первым. Он верит, что Чонгук всё ещё следует своему плану и играет по правилам Тэхёна лишь для своей роли наживки. Чимин того же мнения разделить не может. Если сначала ему было выгодно, чтобы Тэхён держал скульптора при себе, то сейчас он понимает, что только возвращение Чонгука вернёт Юнги к жизни и разобьёт окончательно. Не хотелось это признавать, но именно скульптор является ключевой фигурой всех цепочек академии. Его определённо что-то связывает с убийцей. Что-то глубже, чем удобство переложить всю вину на него. Нечто ценное. Чонгук, не оставляющий попыток найти зацепку, которую обнаружил Хосок перед своей смертью, ищет эту ценность под половицами чужих комнат, за скелетами в запертых шкафах, в выпускных работах. В своих провалах искать перестал. Он не может выкинуть из головы брошенную правду в словах Тэхёна, на которой никто не заострил внимания. «Ты спросил, где облажался Хосок. Так вот, он узнал о той самой крошечной детали, которая помогла найти ему спусковой крючок и привела к первому убийству». Где-то случайно завалялась крошечная деталь ответа на загадку. Скрип дверных петель вынуждает Чонгука отвлечься и обернуться, с ужасом осознавая, у кого он сейчас пытался найти улики. Кого он начал считать убийцей. — Что ищешь? — спрашивает Юнги, проходя в свою комнату и доверчиво закрывая дверь. — Ты ничего не оставлял здесь. Потому что даже не появлялся. В голосе не звучит обвинения, но прокрадываются нотки ненависти. Бо́льшая часть принадлежит художнику, рассеянные крупицы – Чонгуку. Юнги больше не может выносить того, что его ненависть стала сильнее ненависти Чонгука к Тэхёну. — Проверяю, — хрипит Чонгук, скрывая на шее неудачную попытку своего убийства, — не оставил ли здесь ловушку кто-то другой… — Это был ты? Единственный вопрос, которого боится Чонгук, звучит из любимых уст прощением. Был ли тем, кто поджог особняк и убил родителей, Чонгук? Какой бы ни был ответ, Юнги простит, даже если тем, кто убил родителей и всех студентов, окажется только скульптор. — Нет. Полуправда – не ложь. Чонгук в это свято верит. Под кожей пробегает игольчатое чувство вины. Чонгук ему рад: значит, вместе с родителями он не сжёг свою душу и сохранил какую-то человечность. Тэхён на этот вывод усмехнулся бы. — И где ты был последние дни? Юнги небрежно кидает вопрос вместе со своим пальто, делая вид, будто не хочет так же броситься ему в объятья. Чтобы согреться или чтобы Чонгук его задушил. — Под следствием, — признаётся Чонгук, перекатывая скомканные листы по полу. — Мистер Хаунд попросил составить чертёжный проект дома, чтобы понять, откуда началось возгорание. Тэхён считает, он пытался заставить меня совершить ошибку… — У тебя снова провал в памяти? Чонгук поднимает взгляд и не может возразить, ведь сам только что признался. Он убил своих родителей. Поэтому в его памяти отсутствуют те фрагменты, которые пытался восстановить следователь, заставив скульптора воссоздать план всего особняка. Наблюдал за каждым движением его руки с приезжим специалистом, диагностировавшим ранее скульптору посттравматический синдром. Рука не дрогнула. Ни при рисунке, ни при повороте ключа в замочной скважине двери спальни родителей. Официальной версией остаётся возгорание от камина. — Нет, — отвечает Чонгук, не отводя страшно незнакомых глаз, — я всё помню. Поход из кабаре домой и обратно. Тэхёна, Тэхёна, Тэхёна. То, как он грел руку Чонгука у себя в тёплом пустом кармане. Его губы на своих, его взгляд на себе. Обещание, что об этом никто никогда не узнает. В отличие от других случаев, в этот раз стёрты определённые фрагменты, а не целый промежуток времени. Чонгук многое помнит и вспоминает, потому что рядом был Тэхён. — Надеюсь, ты помнишь, что через полтора часа состоится демонстрация выпускных работ, — напоминает Юнги, сомневаясь, что у Чонгука вообще что-то есть. — Будь осторожен: Палач в последние дни выглядит голодным. Академия всегда делится жертвами с профессорами. Крови хватает на все факультеты, и деканат не остаётся без питательных перекусов. В этот год убийца извратил традицию полугодовой охоты и заставил академию соперничать с профессорами за убывающий запас кроликов. Поэтому Бутчер, потерявший четырёх своих студентов, пребывает в особенно раздражительном состоянии и намерен вцепиться сегодня клыками в такую же особенную жертву. Студенты делают ставки. Их разделяют двое излюбленных подозреваемых: скульптор и художник. — Чонгук… Юнги не может позволить их разговору оборваться на этом. Не сейчас, когда всё зашло слишком далеко, а прав на ошибку остаётся лишком мало. «Его единственной семьёй остаёшься ты. Воспользуйся этим». — Ты ничего не хочешь мне рассказать? — Нет. Чонгук не намерен признаваться в убийстве своих родителей или себя. Не в том, что он сам надел себе петлю на шею, прекрасно осознавая, что Юнги без него останется совсем один. Но живым. Двойственность решения выбили из-под ног и помогли определиться с выбором. — Так и продолжишь быть с ним? — прямо спрашивает Юнги, сдерживаясь от неутихающего желания запереть Чонгука в своей комнате. — Ты всё ещё считаешь его убийцей? Нет. Чонгуку сейчас кажется, что Тэхён реальнее всех других. Без масок, без лжи на языке, такой, каким Чонгук его всегда знал. Настоящим. Он манипулирует, действует так, как считает нужным, раскидывается своей заносчивостью и гениальностью, но никогда не лжёт ему. Только не ему. — Я считаю, он поможет, — честно отвечает Чонгук. — Пока Тэхён рядом, я… Всё помнит. Чувствует себя в безопасности. Ощущает, что делает что-то правильное. Возможно, все эти чувства обманчивы и вложены в провалы Чонгука самим Тэхёном, но именно они сейчас помогают ему выживать. Чонгук нуждается в нём. — … я уверен, что убийца не имеет возможности действовать, — заканчивает не свою мысль Чонгук. — Ему нужен я как прикрытие, но пока рядом Тэхён, он не может меня использовать. — Хосока убили, — шёпотом напоминает Юнги, — мы были тогда втроём. Если это кто-то из них, единственных, кого не звал Хосок, то убийцу факт их нахождения вместе не остановил. Рождество вернуло их в академию поздней ночью, они задержались под кольями ворот и втроём выкуривали пачку сигарет, пережёвывая ненависть друг к другу. Потом разошлись, и один из них пошёл убивать Хосока. Глаза Юнги заплывают настоящим страхом, ревностью и скорбью. Страхом потерять Чонгука, ревностью к Тэхёну и скорбью потери Хосока, который не заслуживал той смерти. Первой из маленькой трагедии. Убийца эти чувства разделяет, а потому убил Хосока наименее болезненным способом. — Может, убийца не один из нас? — предполагает Чонгук, не питая к этой догадке особых надежд. — Я вас обоих всю жизнь знаю. Ни у тебя, ни у Тэхёна просто не было причин начать убивать. — Себя забыл, — рычит Юнги, — у тебя тоже нет… Всегда были причины. Где-то косвенные, затрагивающие то, о чём Юнги не знает. Где-то неоспоримые, с яркой демонстрацией спускового крючка, приводящего к первому небрежному, сокрытому русалками на дне убийству. Основная проблема в том, что Чонгук тоже может быть убийцей, гением в своём выдуманном мире. Не таким, как у других. Мире, в котором смерть для него – нечто иное, потому как убийства – это его послания и необходимость. — Сокджин думает, это Тэхён, — выпаливает Юнги, надеясь увидеть в родных глазах долю сомнений. Долю прежних подозрений к Тэхёну, которых сейчас уже нет. Чонгук забыл, что с самого начала первым в его списке подозреваемых был художник. — Поэтому он отменил свой голос за меня? — догадывается Чонгук, забыв подумать над нелогичным выбором драматурга. — Потому что вдруг перестал считать меня убийцей? — Или потому, что ты ему нужен здесь как страховка. Убийца не сможет продолжать убивать, если Чонгука здесь не будет, ведь всю вину на себя должен забрать именно он. Звучит логично. В отличие от резкой смены позиции Сокджина, чьё дальнейшее поведение не попадает под определение логики. Тогда, на фоне тех проблем, норовящих окольцевать Чонгука обвинениями, он не заметил в Сокджине громкое признание. То, что он резко стал подозревать Тэхёна, вовсе не значит, что мнения многих сошлись. Это значит, что Сокджин пытается отвести от себя подозрения и переложить их на другого. — Ты думаешь, это он? — уточняет Чонгук. — Я уже не знаю, что думать! — срывается Юнги, не представляя, что должен ещё сказать, чтобы вернуть Чонгука себе. — Ты просто… бросил меня! Я не имею и малейшего понятия, что ты задумал, что ты делаешь, где ты находишься! В порядке ли ты или вешаешься где-нибудь на заднем дворе своего дома! Отчаяние пробивается сквозь полуразрушенную веру, Юнги всё ещё надеется удержать её цельной, потому что Чонгук заслуживает того, чтобы ему верили. Хотя бы он. И это невыносимо, потому что Юнги больше ничего не знает и не уверен, что сможет оставаться на его стороне. — Мне нужно время, — просит Чонгук, делая шаг ближе. — Я не могу рисковать тобой. Не сейчас, понимаешь? Пусть рядом пока остаётся Чимин… — А я хочу, чтобы со мной был ты! Почти признание, но его таким не расценят. Не заметят, что слёзы, мерцающие в уголках глаз, выдавлены из кровоточащего сердца. Чонгук давно не видел Юнги таким. Из памяти почти стёрлось то, каким он является на самом деле: уязвимым, когда рядом никого нет. Юнги хорошо притворяется, будто находится в любящем окружении, и качественно отыгрывает любовь к одиночеству. Но его одиночество – это разговоры с мертвецами на кладбище, споры о возвышенном с авторами книг, наигранное раздражение в окружении маленькой трагедии. Замерзающий птенец всегда стремится к тёплым ладоням, даже тем, которые способны свернуть ему шею. И в этом виноват Чонгук. Это он приручил Юнги к своим рукам, он поселился в холодном сердце и показал, что значит быть любимым. А теперь отказывается от него. Избегает, кидает под ноги пустые обещания и в толпе студентов взглядом ищет не его. Спит не с ним, не читает его работы, ищет спасение не в руках Юнги. — Я пытаюсь сделать всё, чтобы ты остался жив, — признаётся Чонгук, останавливаясь в шаге от того, кого ему не следует касаться. — Все вокруг меня умирают, Юнги. Убийце давно известно, что Юнги – слабое место Чонгука. Академия узнала об этом, когда предложение Хосока сжечь писателя оказалось не одобрено скульптором, и тот разбил нос заблудшей душе прямо в аудитории. Первая попытка убийства спустя годы удалась, и Хосок всё же ответил за свои покушения. — Это ты себе внушил, — резко опровергает Юнги, надавливая пальцем на чужое размякшее в чувствах сердце, — или тебе это внушили. Ты перестал делать собственный выбор. Тобой манипулируют, а ты этому поддаёшься. Зачем? Зачем, Чонгук?! — Я всё ещё контролирую… — Да ни черта ты не контролируешь! — срывается Юнги вместе со слезами из своих глаз. — Ты убил родителей, это контроль? Если всех убиваешь ты, это что, контроль?! В любом из вариантов Чонгук себе никогда не принадлежал. Всегда обществу, родителям, академии, профессорам, убийце, Тэхёну или своему заболеванию. А Юнги просит отдать себя ему. Если Чонгук привык, что его контролируют, то пускай это будет тот, кому от него ничего не нужно. Юнги согласен похоронить собственные чувства, если это поможет ему вернуть Чонгука. Он готов на многое ради него, но от этих мыслей не так страшно, как от понимания, что Чонгук к нему может не вернуться. — Я контролирую, — заверяет Чонгук, касаясь щеки Юнги и убирая влажность от дорожки слёз, — может, не себя, но убийцу. Ещё немного, и я заставлю его совершить ошибку. Голос не дрожит, но взгляд мечется, будто он в чём-то не уверен. Как обычно. Хоть что-то похожее на него прежнего проскальзывает в его лице. Как незаметно проскальзывает другая рука к плечам и тянет на себя, доверительно располагается на лопатке, сталкивает их решётками. Чонгук обхватывает Юнги и прячет его в объятьях, чтобы тот не заметил в глазах подозрения и к нему. Эти руки опасны для него. Они сворачивают тонкие шеи, прячут выбитые зубы, топят под зеркалом поверхности озера и поворачивают ключ подожжённой комнаты. А Юнги закрывает глаза и цепляется за Чонгука, словно за своё спасение, которым он никогда не являлся. Правда всегда была для них иллюзией. Никто в неё не верит, и никто не хочет её слышать. Поэтому Чонгук проглатывает несказанные слова признания и не говорит, что тем, кто совершит ошибку, может оказаться и Юнги. Любой из них. Даже гений, которого Чонгук находит в своей комнате за мирным просмотром писем Хосока в его постели. Эти письма Чонгук нашёл спрятанными у Юнги не без помощи подсказки от Чимина. Как оказалось, тем, кто рассказал о записях Хосока в книге философа, тоже был скрипач, которому неинтересно быть втянутым в охоту на убийцу. Взгляд Тэхёна резко соскакивает со строк на Чонгука, будто он учуял на нём чужой запах. Запах слёз, неразделённой любви и ненависти. — Кого Юнги подозревает в этот раз? — без особого любопытства интересуется Тэхён, возвращаясь к письмам. — Его подозреваемые каждый раз меняются. Мне просто интересно, он когда-нибудь остановится на ком-то одном? Чонгук, подошедший к столу с набросками, хмурится и не воспринимает эти слова всерьёз. Подозреваемые меняются с каждым убийством у всех, а не только у Юнги. То, что его подозреваемые после оказываются убитыми, просто совпадение. Он, скрывая, думал и на Чонгука, так что это ничего не значит. «Всего несколько слов, и абсолютно каждый допустил мысль, что убийца – это ты». Подозрения на писателя упали тогда в первый и последний раз. Однако Хосок пытался об этом сказать задолго до обнаружения мотива, бросив предположение, что маска Юнги – лучшее прикрытие, чтобы прятаться у всех на виду. — Сокджин сказал, что это ты, — отвечает Чонгук, уводя тему от Юнги. — Ты снова первый в их списке. — И как я не догадался? — со вздохом и скукой проговаривает Тэхён, бросая рядом очередное прочитанное письмо. — Один только факт того, что он избегает меня, уже говорит о его подозрениях. Сейчас Сокджин ещё придумает какой-нибудь очевидный план ловушки для меня и попробует подбить тебя принять в нём участие. В письмах ничего особенного, Тэхён даже разочарован. Либо никакой важной улики Хосок не оставил, либо спрятал её для конкретного человека, и это не он. Странно, учитывая, что они нашли общение Хосока в книге по философии именно с Тэхёном. — Как ты это делаешь? — спрашивает Чонгук, заставляя посмотреть на себя. — Что? — Всё просчитываешь. Предугадываешь действие любого… — Твои не могу. Понимает, замечает, видит, но редко предугадывает. Тэхён не может найти причины некоторых поступков Чонгука, поэтому самые глупые вопросы от него – самые искренние. Ему всё ещё не понятно, зачем Чонгук живёт ради Юнги и почему он плачет из-за каких-то птиц. — Не знаю, согласился ли ты участвовать в плане Сокджина или нет, — продолжает Тэхён, приступая к сожжению бесполезных писем. — И мне на самом деле интересно, что ты выбрал и почему. Я голосовал за тебя, почти посадил за решётку, а ты, кажется, не собираешься идти против меня, потому что не изменился: никаких перемен в твоём поведении, словах и эмоциях. — Ты когда-нибудь ошибался? — Смотря, что ты считаешь ошибкой. Ошибки у гения не такие, как у других. Они куда более опасные и куда менее значимые, чтобы о них вспоминать или жалеть. — Допустим, ты убийца, — поясняет Чонгук, — и Хосок оставил против тебя улику. Это – ошибка? — Ошибка – это действие, совершённое мной. Я не убил Хосока раньше, чем он оставил против меня доказательства, – это ошибка. — Так ты ошибался? Набранный в грудную клетку воздух в секунду застревает в голосовых связках. Тэхён поворачивается к Чонгуку и смотрит в тёплые глаза, чуть было не совершив ошибку. Снова. Снова всё из-за Чонгука. — Ты что, пытался сейчас вывести меня на чистосердечное? — восхищается Тэхён, теряя интерес к миру. — Я удивлён. Попробуй ещё раз. — Мне не понравился план Сокджина, — переводит тему Чонгук, продолжая сборы на репетицию потрошения. — Я не буду в нём участвовать. Он не сработает против тебя. — Приятно, что ты наконец честно оцениваешь мои способности. — Дело в наивности Сокджина. — Лгать мне ты так и не научился. Тэхён поднимается с постели, оставляя на ней свой силуэт тепла, усталости и красоты, и бросает в раскрытое им окно догорающие кусочки писем. Пеплу пора воссоединиться с пеплом. Тэхён, не отходя от подоконника, разворачивается и присаживается на него, занимая согретые Хосоком руки найденной меж окон сигаретой. Отсырела, жаль. Почти как сам Тэхён, который сбился с первоначального пути и задержался в академии. Он перестал появляться на лекциях восходящих докторов, посещать другие учебные заведения и чужеродные библиотеки. Ночует в постели своего бедствия, забыл гостеприимство других студентов, ожоги пощёчин родителей, колыбельные замужних дам. Если ещё полгода назад гения сложно было застать в его относительно свободное время, то сейчас выследить место пребывания и поставить в туда капканы сможет даже Сокджин. Тэхён застрял здесь, как сигарета между окон. Обоих принудил к этому Чонгук, забирающий вовсе не то, что относится к его выпускной работе. Все наброски и наработки принадлежат другой скульптуре. В груди художника расплывается чувство гордости, вылезает наружу редкой улыбкой, говорящей о догадке о намерениях Чонгука. — Съездим на выходные к моим родителям? — предлагает Тэхён, замечая, как сбивает этим вопросом своё бедствие. Чонгук боится, что дальше последует предложение сжечь и их. Убрать этот уродский особняк с прекрасного пейзажа, одетого Тэхёном на своих холстах во все времена года. — Нельзя нарушать традиции, — продолжает Тэхён, задевая указательным пальцем браслеты на руке скульптора. — Они поиграют для нас в хороших родителей. Только представь, сколько страха в их лицах будет, когда мы туда приедем. Потому что родители Тэхёна в тот вечер по-настоящему поверили в угрозу своих отпрысков. В веру их обратил единственный сын, сбежавший из подвалов с душевнобольными в больничной одежде и с ключами медицинских работников в кармане. На самом длинном виднелись следы крови. Никто так и не узнал, кому она принадлежала, но художники в чудовищность сына уверовали быстро. — Тебе нравится вызывать у людей страх? — уточняет Чонгук, ни раз замечая перекусы гения страхом к себе. — Убийства ради страха – растрачивание ресурсов, — подхватывает мысль Тэхён, поняв намёк на мотив убийств. — Зачем создавать искусственную ситуацию, когда я могу запугать любого лишь парой слов? Для того, чтобы убивать, гению нужна веская причина. Тяжёлый, сто́ящий того мотив. Для того, кто может получить всё что хочет, убийства не будут даже местью. Слишком скупо. — Встретимся в аудитории, — заканчивает Тэхён, слезая с подоконника, — после бессмысленного обсуждения работ пойдём за твоими зубами. Я перепрятал их недавно: кто-то в последнее время усердно очищает от пыли комнату Хосока. Чонгук остаётся один на один с осознанием, что зубы забрал не убийца. Важная улика всё это время была в руках Тэхёна, который позаботился о своём бедствии и не дал скворцам рассказать об ответе на старую загадку академии. Тэхён перестал выставлять скульптора убийцей и начал его защищать. С какого момента? Что должно было произойти, чтобы Тэхён перестал считать его бездарностью, кроликом, жертвой и делал всё это для него? С какого момента Чонгук перестал считать его убийцей? Академия сменила роли и раздала кроликам лезвия, а убийц посадила в клетки. Сейчас никому нельзя доверять. Убийцы за решётками в безопасности в отличие от кроликов, среди которых с самого начала был убийца и прятался у всех на виду. Студенты опасливо стекаются в учебные кампусы, вынужденные идти по коварно-ледяным дорожкам на предварительное распятие. Оглядываются на случай, если придётся резко найти опору себе за спину, и стараются держаться неподалёку от толпы. Никому не хочется стать выпускной работой скульптора. Актёры и драматурги бледнеют, приближаясь к театру, писатели нашёптывают древнегреческие молитвы, чтобы их не загнали к другим, а музыканты спешат скрыться за стенами своего незапятнанного кровью кампуса и сочувствующе смотрят на художников и скульпторов. Академия недосчитывается нескольких студентов. Кто-то рискнул не появиться сегодня перед профессорами ради собственного шанса на выживание. В аудитории из-за этого особенно холодно. Студенты рассредотачиваются по рядам, определяя порядок выступления жеребьёвкой и надеясь получить места выступлений в первых очередях. Никто не хочет оставаться на десерт. В финале распятие всегда достигает своего апогея, и последнему студенту выпадает честь принести себя в жертву. Судя по тому, что в аудитории не хватает двух ключевых фигур, последнее место будут делить те, кто этого заслужил. Появление художника заставляет некоторых студентов застыть натуральным изваянием, других – трепетно вобрать с воздухом надежду. Революционер заберёт на себя бо́льшую часть гнева Палача, как обычно. Он принёс с собой какую-то прикрытую интригой полотна картину и привёл скульптора, который заходит в аудиторию последним и с совершенно пустыми руками. Жребий брошен. С каждым последующим выступлением Бутчер входит во вкус, режет по живому, никого не обделяя, и придерживает самые болезненные для творческих натур комментарии до избранных студентов. Никто и не рассчитывал на поддержку или запрещённую в уставе академии похвалу. Чонгук, которого выступающие обходят с другой стороны аудитории, спустя некоторое время наблюдений замечает, что взгляды студентов направлены вовсе не на Бутчера. На очередном выступлении он специально оборачивается, чтобы удостовериться в этом, и находит центр всеобщего внимания. Демонстрация выпускных работ на самом деле проводится перед гением академии. Тэхён, перед которым встают на колени ради его помощи, выстраиваются в очередь за советами, протягивают свои души и приходят за планами для убийств, ставит негласные оценки и даёт понять ценность представленных работ одним лишь своим вниманием. Внимание гения дороже правды, клятв, крови и жизни. Поэтому убийца так неистово желает его получить. А Тэхён вместо внимания к убийствам, каждый раз не похожими друг на друга способами умерщвления, всё ещё смотрит только на бездарного кролика. И кто-то очень усердно пытается этого кролика преподнести следователю на блюдечке с клеймом убийцы. Вопрос: кому это нужно? Окружение художника всегда было узким и редко выходило за пределы маленькой трагедии… Что, если Юнги в этот раз оказался прав? «Потому что ты ему нужен здесь как страховка». Если все эти годы тем, кто получал наибольшее внимание Тэхёна, был Сокджин, то лишившись его в последние полгода, он пойдёт на рискованные действия, чтобы вернуть себе своё. А на его пути стоит только скульптор. Тот, кто незаслуженно купается во внимании Тэхёна. И в следующие секунды Чонгук понимает, почему все в этой академии так сражаются за одобрение художника. Тэхён, выходя на середину аудитории, ставит своё творение на пол и рывком стягивает с него полотно, обнажая его перед миром ещё одним ответом на загадку. На холсте запечатлены целые движения, цельная история. Жуткий кошмар, соучастником которого долгое время остаётся академия, скрывающая за своими стенами настоящее уродство, названное Тэхёном: — «Растление скульптора». Тэхён с самого начала не был намерен демонстрировать свою выпускную работу. Он пришёл сегодня раздать студентам новые слухи, чтобы об этом узнал каждый. Если художник пожелает, он обнажит все тайны, утаённые за глухими стенами, закопанные на два метра под землёй, сокрытые в глубинах сердец. — Что это?! — недоумевает Бутчер, не в силах игнорировать пошлость написанного. Живость рисунка. Обнажённость тел, грубость движений, вульгарность поз и уродство чужого соития. — Людям свойственно воплощать свои фантазии, — в непоколебимом спокойствии отвечает Тэхён. — Одни делают это через искусство, другие – через убийства. «Он убил не того профессора». «Он планировал убить Бутчера?» «А ты знаешь почему?» «Нет». «Значит, тебе повезло». Чонгук всё понял. Студенты называют декана художественного Палачом не потому, что он устраивает показательные казни и заставляет других оставаться зрителями убийств. А потому, что он принуждает буквально склонять головы перед ним. «Помоги мне». Сидя в наручниках, однокурсник Чонгука, которого поймали за убийство декана театрального, умолял только об одном. И это была не свобода. Один убийца просил помощи у другого. «Признайся и спрячься на пять лет за непредумышленное…». Тэхён велел ему спрятаться. Дал подробный план, как сделать это и пропасть из академии на определённое время, получив срок в пять лет за непредумышленное и раскаяние. Смягчающие обстоятельства первого преступления, проблемы с финансами и в семье, сожаления и признание себя виновным должны срезать ему ещё два года наряду с примерным поведением. Тэхён всё просчитал. И дал слово, что отомстит Бутчеру за всех. «Месть не всегда убийство». — У красоты и уродства такая тонкая грань, — улыбается Тэхён, наслаждаясь чужой растерянностью. — Разве эта картина не прекрасна? Я написал её по всем академическим правилам, которым обучали нас вы. Единственная улыбка в аудитории заставляет присутствующих прекратить дышать. Гений улыбается. Скалится перед тем, как этими клыками впиться в глотку. Жертвой в этот раз объявлен сам Палач. — Какая жалость, — с натянутым спокойствием объявляет Бутчер, — что столько лет обучения потрачено на это ничтожество. Более бездарных студентов у меня ещё не было, а хотя… — он поворачивается к скульптору и показательно обводит его взглядом, — вы, Чонгук, не принесли вообще ничего. Обречённое ничтожество и полная бездарность. Бутчер видит: его слова не задевают ни первого, ни второго. Потому что теперь это звучит наилучшим комплиментом. Объявленное завершение репетиции потрошения спускает кроликов с цепей, и те спешат покинуть аудиторию, чтобы разбежаться по своим норам. Декан Бутчер, спустившись к Тэхёну, останавливается рядом и что-то проговаривает, забирая из его руки холст. Чонгук следит за каждым колебанием этого действия. Смотрит на Тэхёна, пытается уловить его эмоции за спадающей улыбкой, ждёт, когда тот поднимет на него взгляд. Неприятно. Как неприятно всё это выглядит. Чонгук ощущает внутри себя обжигающую ярость, будто никто не имеет права называть Тэхёна ничтожеством. Ощущает грязь. От неслучайного близкого шёпота, соприкосновения их ладоней на долю секунды, взгляда декана на Тэхёна, позволяющего ему это. Он это нарочно. Несомненно, для собственных целей. Тэхён продумал план и начал действовать, только не взял в расчёт важную переменную. Их взгляды сталкиваются. И Тэхён видит в дубовых глазах сплетённые им петли. «Следующее своё убийство я посвящу тебе». Тэхён разворачивается и молча покидает аудиторию, прекрасно зная, что его взбешённое бедствие пойдёт за ним. Чонгук сюда пришёл не для выступления. Вероятно, он хотел продемонстрировать наброски, но передумал. Что-то заставило его передумать. — Как давно тебе это известно? — Чонгук предсказуемо преграждает путь, останавливаясь перед Тэхёном, и требует правды. — Достаточно. — Он домогался тебя? Тэхён смотрит в глубину чужой души, наслаждается беспокойством о себе и впитывает каждую секунду, пытаясь запомнить происходящее на всю жизнь. Он не планировал вызывать у Чонгука эти эмоции. Всё это представление было в этот раз не для него. — Возможно. Тэхён непоколебим. Чонгук не знает, что должно произойти, чтобы выбить его из колеи, заставить потерять контроль, выйти из себя, разбиться. — Убьёшь его для меня? — улыбается Тэхён в предвкушении ответа. Звучит наживкой, а не мольбой. Неискренне, несломлено. Не так, как просил о помощи сидящий под арестом за ошибочное убийство скульптор. «Возможно». Чонгук помнит, как зашёл в кампус и увидел, что Тэхён остановился, заметив на другом конце коридора Бутчера. Гений не тот, кто останавливается. Причина нашлась. — Тебе так весело? — сходит на рычание Чонгук, желая содрать эту улыбку с красивого лица. — Ты хотя бы раз испытывал боль? Не защитить его, не убить за него, а желает причинить ему боль. Тэхёну слишком многое сходит с рук, он никогда не был на стороне жертвы, не был сломлен до мыслей об убийстве. Что вообще для него убийства? Почему он так просто говорит об этом? Почему согласился и пошёл убивать родителей Чонгука вместе с ним? — Не уверен, — пожимает острыми плечами Тэхён. — Когда больно, люди обычно плачут, верно? Но когда они счастливы – тоже плачут. Когда люди кого-то убивают, они снова плачут, хотя ненавидят того, кого убили. Так слёзы – это показатель чего? Боли? — Ты ничего не чувствуешь? — Я иначе думаю. Хосок считал Тэхёна единственным здоровым в их маленькой трагедии и, кажется, это была его единственная ошибка. Тэхён ничего не чувствует. Человека и гения отличает друг от друга наличие чувств. Обременяющих, мешающих, отягощающих, идущих вразрез разуму. Это и позволяет гению не совершать ошибок, быть неуязвимым, сосредоточенным и стать в этом обществе убийцей. Чонгуку всего лишь нужно правильно задать вопрос. — Ты убивал, чтобы проверить, будешь ли ты плакать? Говорят, безумие находится на одной грани с любовью. И Чонгук не понимает, что сейчас между ними. — Возможно. Возможно, всё это время убийцей был Тэхён. Гений, играющий на публику и стоящий под софитами в самом центре толпы. Очевидность сыграла ему на руку: убийства – слишком скучное и бесполезное занятие для гения. По-прежнему нет мотива. Привлечь внимание Чонгука ему не составило бы труда любым другим способом, а убивать – слишком затратно для него. Невыгодно, несоизмеримо потраченным времени и силам. Тэхён солгал – ему было больно. Чонгук помнит его слёзы, густые, как кровь. Он злился, когда отец Чонгука назвал сына бездарностью и не поверил в угрозу. Равнодушие поцарапало даже душу Тэхёна. Он спасал Чонгука, заботился, принося чай и укрывая его за решётками, клялся его защитить. Чонгук ему никогда не был безразличен. — Мы идём за твоими зубами? — уточняет Тэхён, не пытаясь обойти Чонгука. — Или у тебя ещё остались ко мне вопросы? Целое множество. Земли не хватит, чтобы похоронить все вопросы Чонгука. Тэхён, не дождавшись ответа, делает шаг в сторону, намереваясь обойти Чонгука, но тот задерживает его, хватая за запястье и возвращая назад. Грубый рывок оказывается неожиданным, заставляет на секунду потерять равновесие и обрести его спиной у стены. Чонгук одной рукой распрямляет перед собой Тэхёна, надавливая ему на плечо, звенит браслетами, почти цепями, и думает выковать такие же художнику. — Одно из двух, — клянётся Чонгук, шёпотом проклиная себя: — либо я убью для тебя, либо я убью тебя. Жребий брошен. — Мне нравится, — искренне признаётся Тэхён, поднимая уголки губ. В любом случае Чонгук ничего не вспомнит, значит, и Тэхён сдержит своё обещание – его бедствию не будет больно. Большего ему не надо. Тихий шаг назад, почти отступление. Чонгук разворачивается и уходит первым, оставляя сказанное между ними и академией. Иным это слышать не стоит. Опасно.

🕯

Академия любит слухи, но слухи не любят её студентов. Они разрывают их на части и съедают живьём. Чем их больше, тем медленнее и мучительнее умирает обсуждаемый. Это полугодие готовится обмыть кости Чонгука, уложить их в оттаявшую землю и сделать любимой загадкой для последующих поколений. Проклятье слухов постигло особенно унылым утром одного из последующих дней не того избранника: знаменитый скульптор свёл счёты с жизнью после раскрытия неприятной правды. Украденная слава была возвращена её творцу. Чон Чонгуку. — Он обрастает скверной репутацией, — делает нежелательные выводы мистер Хаунд, откладывая газету и возвращаясь к своему блокноту. — Чистые скучны, — заверяет Тэхён, делая глоток предоставленного чая. — Общество проявляет куда больше интереса к скандально известным личностям. И Чон Чонгук стал одной из них. Подозреваемый, скульптор, осиротевший наследник, постоянный житель кабаре. Слухи окутали его личность интригами и загадками и вышли за пределы частной академии, привлекая к нему всё больше внимания. Ещё немного, и вместе с оттаявшими подснежниками поднимется наружу правда о его провалах в памяти, и тогда скульптора окутают вниманием гении медицины и других наук. Редкий экземпляр. Вменяемых образцов, к сожалению, в их обществе мало, Тэхён в этом сам удостоверился. — Значит, — делает заключение мистер Хаунд, — последние пару дней Чонгук не покидал академии? — Всё верно. — И вы были с ним? — Не постоянно. — Так же, как и в день пожара в особняке? Тэхён коротко улыбается, звеня украденными у Чонгука браслетами, и ставит чашку на блюдце, поправляя её ручку так, чтобы рисунок на нём совпал с рисунком на фарфоре. — Вы не способны отличить убийство от самоубийства? — прямо спрашивает Тэхён, заскучав. — Роббер потерял единственное, что у него было – чужую славу – а потому покончил с собой. Это выбор слабых, лжецов и студентов. Вы когда-нибудь делали такой выбор? — Не приходилось, — честно отвечает мистер Хаунд. — Попробуйте. Это интересный опыт. — Интереснее убийства собственных родителей? Внезапный допрос заметно затягивается последним возможным свидетелем. Принимать смерть скульптора, рядом с которым всплыло имя Чон Чонгука, за самоубийство оказалось сложно после пожара особняка, снимки которого следователь раскладывает перед художником. Один за другим выстраивают цельную картину. — Как странно, что трупы супругов были обнаружены не в постели, — замечает мистер Хаунд, тщательно следя за взглядом гения. — Будто они пытались выбраться, но не смогли. Мистер Чон тлел перед самой дверью. Любовь к кочерге вернулась ему по-своему. Миссис Чон обгоревшим отчаянием находилась у разбитого окна, на которое некоторое время назад мистер Чон приколотил решётки, чтобы их сын не вздумал украсть завещание. Сами себя загнали в клетку. — Любое существо попыталось бы спасти себя, — нелестно отзывается Тэхён, не находя в уликах ничего занимательного. — Это банальный инстинкт самосохранения. — А если я скажу, что был свидетель? — пробует мистер Хаунд, не замечая заинтересованности со стороны студента. — Вас видели… — Нас много, кто видел в ту ночь, — перебивает Тэхён, убивая нерождённую попытку обвинения. — В кабаре было много гостей, включая Роббера. Тогда же и вскрылась правда о его украденной славе. Слухи медленно съедали его до тех пор, пока интеллигенция лично не прибыла и не провела анализ скульптур Чонгука и первой скульптуры Роббера. Это самоубийство – его плата за чужую хорошую жизнь. — С какой целью вы оправдываете Чонгука? Тэхён замирает, поднимая взгляд к противоположной стене, и действительно задумывается. Одно его слово – и Чонгук исчезнет из его жизни с клеймом убийцы. В его руках само пропавшее из решёток сердце Чонгука. — Оправдывают виновных, — предполагает Тэхён, переводя страшно пустые глаза на следователя, — а Чонгук не убийца. Он его бедствие. И Тэхён сделает всё, чтобы Чонгук оставался рядом. Мистер Хаунд не понимает, и вряд ли ему представится такой шанс. Опрос студентов вновь не дал зацепок, и, кажется, это действительно оказывается самоубийство. Ни Тэхён, ни Чонгук не покидали академию в последние дни. Их алиби такое же крепкое, как старое озеро с затвердевшей свежей лункой; русалки забрали недостающие детали загадки и собрали утопленника воедино. Хёнсок снова может улыбаться. Тэхён, выходящий из выделенного для допроса кабинета, сам эти зубы вернул владельцу. Предложил покончить с внезапными находками и сходил с Чонгуком туда, где всё началось. Старое озеро всё ещё помнило их, встретило ледяными объятьями и приглашением прилечь с ним, врасти в берега и стать единым целым. Воспаление в лёгких отдало сухим кашлем протеста. — Я понимаю одержимость следователя, — звучит неожиданный комментарий, заставляющий Тэхёна остановиться в отдыхающем от будней коридоре кампуса. — Вокруг столько смертей, и все ниточки ведут к Чонгуку, а веских доказательств нет. — Траур закончился, Сокджин? — оборачивается Тэхён, не вставая к драматургу спиной. — Что, этого ты тоже не понимаешь? Болото в глазах темнеет. Отражение пустоты вместо души Тэхёна иногда говорит громче его слов. Ему неприятно. Он может стерпеть многое, но не то, как ему указывают на единственный недостаток. То, чего гений сам не может понять. — Тебе что-то нужно от меня? — прямо спрашивает Тэхён, сокращая бесполезное время разговора. — Всем что-то нужно от тебя, — бездарно философствует Сокджин, кажется, растягивая время. — И правда в том, что ты всем отвечаешь, но не всегда даёшь то, о чём тебя просят. А только то, что ты считаешь нужным. Но ты ошибся: то, что ты пытаешься дать Чонгуку, не то, что ему нужно. Усмешка звучит особенно громко в пустующем коридоре. Тэхён сдерживает смешок, закусывая нижнюю губу, и громко делает вдох. Какой абсурд. Никто лучше Тэхёна не знает, что на самом деле нужно Чонгуку. — Мы решили вмешаться, — объявляет Сокджин, раскрывая цель своего прихода. — Мы? — Оставшиеся. Звучит оригинально. Оставшиеся, выжившие, пока ещё живые. Значит, они наконец-то придумали что-то лучше провального плана подговорить Чонгука, но всё ещё не настолько интересное, чтобы уделять этому столько внимания. — Я считал Чимина немного умнее, — признаётся Тэхён, звуча слегка разочарованным, — не говоря о тебе. Ты хорошо подумал? — Хочу увидеть, как ты будешь сходить с ума, — подтверждает свою решимость Сокджин, останавливаясь в шаге от художника. — Медленно терять контроль, свою громкую репутацию и Чонгука. Потому что Тэхён сам сказал, месть не всегда убийство. Его услышали и послушали. Сам дал подсказку, как уничтожить себя. Тэхён делает шаг навстречу, сокращая между ними безопасное расстояние, и наклоняет голову набок, непрерывно смотря в чужие глаза. Одно неверное движение, и академия пополнится ещё одной загадкой. — Хосок тоже предупреждал о своих планах. И что с ним произошло? — напоминает Тэхён. — Так ты хорошо подумал, Сокджин? — Более чем. Просто подожди, и ты сможешь понаблюдать за своим падением. Тэхён выравнивается и скучающе потягивается, не услышав ничего стоящего. Очередные догадки, липкие подозрения и пустые наживки. Не тянет на повод для волнения, но достаточно увлекательно для нового подозреваемого. Мистер Хаунд, подслушивающий разговор, доволен подобным поворотом событий и намерен в этот раз остаться наблюдателем и позволить студентам самим провести естественный отбор. Кто-то за всем этим стоит. Гений, манипулирующий маленькой трагедией и заставляющий всех подозревать всех. Тэхён, выбравшийся на свободу под придавливающий сроками снег февраля, понимает, что угроза Сокджина была достаточно решительной, когда не находит на территории академии своё бедствие. Значит, они начали с Чонгука. И вряд ли он знает, что участвует в новом плане, потому как в игру вклинился тот, кому он не может отказать.        — Давай не пойдём в академию? Чонгук останавливается, прекратив давить подошвами снежинки, и оборачивается к Юнги, стоящему на опасной ступени городской больницы. Прямо над ним с крыши тянутся наперегонки сосульки. — Не хочу возвращаться, — признаётся Юнги, опуская взгляд вниз, чтобы не дать увидеть настоящую причину. — Там всё угнетает. Я так устал. Городской врач сказал, что на белой коже останется кривой шрам. Почти как у Чонгука на щеке – тоже зажить не сможет – но это лучше, чем смерть. Тот, кто наложил кривые швы, отсрочил гибель юного писателя. Чонгук не так давно понял, кто это был. Спокойнее от этого не стало. — Мы можем пойти ко мне, — предлагает Юнги, делая шаг к зазывающей земле. — Твои родители не будут в восторге от моего появления. — Они и не узнают: ты можешь снова залезть через окно зала на втором этаже. Как это было в детстве. Ещё до поступления в академию, когда Чонгук сбегал из дома и ночевал у Юнги. С ним, согревал его под двумя одеялами своим теплом и рассыпал мурашки по телу дыханием в шею. Тогда они оба были счастливы, вдвоём. Непо́нятые обществом и родителями; где домом для них были они сами. Юнги хочет вернуть Чонгуку эти чувства. Сфокусировать его внимание на себе, на времени, когда всех этих проблем не было. Вернуться к той жизни, когда между ними не было третьего. — Хорошо, — соглашается Чонгук, протягивая руку, и стряхивает снежинки с шарфа Юнги. — Давай спрячемся. Возможно, это стоило сделать ещё пять лет назад. Пропасть из этого дома, общества, города и спрятаться от преследующей их смерти. В тот раз им помешал Тэхён. Он, наблюдая за своим кроликом, предложил бросить травмирующую его медицину, опорочить предков и податься в искусство. «Ты не создан, чтобы касаться грязных душ». Тогда Чонгук подумал о грязных телах, но, познакомившись с дамами из кабаре, понял, что души у людей куда уродливее тел, которых касались сотни ладоней. В этот раз Юнги постарается, чтобы никто им не помешал. После ежегодной репетиции потрошения Чонгук с Тэхёном особо не разговаривали. Отдалиться сейчас от него будет неплохим решением, чтобы разобраться в себе, потому что Чонгук увяз. В болоте или собственном безумии. При том разговоре ему натурально хотелось Тэхёна задушить, а после того, как они утопили зубы, – обнять. Чонгук раскалывается. Иногда ему кажется, что трещина на щеке становится больше и пытается расколоть ему голову. После того, как он узнал, что Тэхён не видит мир таким же, как другие, Чонгуку не стало его жаль и злорадство не посетило его сердце. Ему захотелось почувствовать мир Тэхёна. Понять его, посмотреть его глазами, узнать, о чём он думает. Сейчас, забираясь на старую, давно не плодоносящую яблоню, Чонгук начинает понимать вопросы Тэхёна о том, почему он плакал. Мир гения – это контроль и логические цепочки. Его не любили, чтобы он мог понять, каково это – терять людей. Ему не дарили домашних животных, он не выхаживал замерзающих птиц, не кормил уличных детей. Фокус жизни Тэхёна был на познании иного, а потому он прочёл всех известных философов, переночевал во всех городских библиотеках и посетил множество лекций. Возможно, ему всегда хватало лишь Чонгука – его единственной привязанности с рождения. — Тут беспорядок, — предупреждает Юнги, распинывая стопки книг на полу своей комнаты перед Чонгуком. — Не хочу убираться, если честно. Сюда всё равно никто не заходит. Это видно по мерцающей пыли на обложках книг, занесённым ветром осенним листьям и усохшим орешкам, которые Чонгук собирал с Юнги очень давно. Здесь всё осталось неизменным. Тёплым, родным и безопасным. — Будто нам снова по пятнадцать, — улыбается Чонгук, падая на старое кресло без ножек с прожжёнными первыми сигаретами подлокотниками. — Не хватает переслащённых кексов и пары твоих зубов. — Я тоже скучаю. Признание вырывается слишком резко, сдавливает грудь нехваткой воздуха, будто само сердце не позволяет исправить ошибку. Потому что Юнги скучает по Чонгуку. Немного больше, чем обычно, с тяжёлым отчаянием и особо болезненной ревностью. — По зубам, конечно же, — добавляет Юнги, — без них затруднительно грызть Чимину глотку. — Вы разошлись? Чонгук ловит момент неподдельного замешательства Юнги и удостоверяется в словах Намджуна: он ему солгал. Ничего между ними не было. Тогда Чонгук не уделил лжи достаточно внимания, потому что доверял. Сомневаться в Юнги не было причин. В последнее время, как бы Чонгук ни пытался найти оправдания для его поступков и поведения, подозревать его становится легче. — А… да, — запоздало соглашается Юнги. — Это было… ошибкой. Я запутался. — Было похоже, — даёт честную оценку произошедшему Чонгук. — Чимин оказался лучше, чем показывал себя: он, вроде, простил тебе это? Ведёт себя как обычно, даже лучше. Спокойным стал. — Это и пугает. Чимин резко изменился, согласившись помочь Юнги, и остался таким же даже после убийства Намджуна. Его подозрения к Чонгуку ослабли, хотя он до сих пор считает его убийцей, но соглашается помочь, когда другие выбирают Тэхёна. Скрипач – пятая загадка академии. — Кто ещё тебя пугает? — внезапно спрашивает Чонгук, развивая неудобную тему. — Тэхён? — Было бы чего бояться, — выплёвывает Юнги, — я его просто ненавижу. Чонгук слегка хмурится, в остальном не показывает, что не понимает этого. Юнги таким не был. Ему могли быть неприятны люди, он этого не скрывал: скрипач – полуживое доказательство. Но только не до настоящей ненависти. То, что рядом с Тэхёном Юнги вёл себя отстранённо и не пытался с ним говорить, замечали все. Слышали от него согласие в гениальности художника, но никогда – восхищения. Юнги всему знал цену. По его мнению, Тэхён свою цену не оправдывает. — За что ты его ненавидишь? — продолжает Чонгук, получая незнаковый взгляд от Юнги. — А за что его любить? Юнги может назвать тысячу причин любить Чонгука и ни одной – Тэхёна. За всю свою жизнь рядом с ними Юнги не может вспомнить ничего из действий художника, что было бы похоже на помощь или имело какую-нибудь пользу. Он всегда приносил с собой лишь разрушение. Разрушение старого для создания нового. Чонгук помнит всё, что разрушил Тэхён в его жизни, и всё, что появилось после этого. Его можно было бы полюбить хотя бы за ненавистную правду, которая для Чонгука была освобождением. Это тот самый путь, который Тэхён подготовил для него. — Мне не нравится то, как ты задумался после моего вопроса, — ещё тише проговаривает Юнги. — Я просто устал, — мягко напоминает Чонгук. — Будь со мной честным хотя бы сейчас: ты его любишь? Пауза вспарывает швы. Чонгук не знает. Временем ранее Юнги уже задавал подобный вопрос, и тогда прозвучало резкое заученное наизусть отрицание. Чонгук никогда не должен был чувствовать к Тэхёну ничего больше влечения и ненависти. То, что происходит сейчас, не похоже на отрицание, но и не звучит, как подтверждение. — Больше, чем тебя, я никого никогда не любил. В глазах Юнги на услышанный ответ отражается невинная растерянность и полная безоружность. Так вот, как это делает Тэхён. Внушает доверие к себе. Он чаще молчит, чем отвечает, терпеливо ждёт и говорит какую-то правду в нужный ему момент. И она в этой тишине становится настолько громкой, что забываешь всю предыдущую ложь. Питательно и полезно. Чонгук запомнил, потому что фокус Юнги с Тэхёна полностью исчезает и всецело остаётся у него. Только он не догадывается, как глубоко сейчас оседают его слова, потому что Юнги вдруг понимает, что хочет его поцеловать. Прямо здесь, в своей комнате, несдержанно сорваться и схватить его за воротник, скрывающий неудачную попытку искупления. Чтобы утонуть в его расширенных зрачках и обжечься о последний выдох перед тем, как перекрыть ему кислород. Прижаться к его красивым губам. Юнги почему-то кажется, что Чонгук действительно не оттолкнёт его. Удивится, схватит за острые плечи в сомнениях: прижать ближе или остановить. Ответит ему. Опустит ресницы, раскроет его губы своими и двинется навстречу. Звук поцелуя отчётливо звучит в сердце. Юнги ощущает слабость в теле, приливающий к щекам жар – фантомное чужое дыхание. Они могли бы сделать всё это прямо сейчас. — У тебя кровь из носа, — раздаётся в реальности, возвращая Юнги к тому Чонгуку, который всё ещё сидит на расстоянии от него. — Давление поднялось. Тебе стоит отдохнуть, я принесу вату. Чонгук поднимается, намереваясь уйти за аптечкой, и проходит мимо Юнги, который успевает коснуться кромки его пальто. Невесомо, кончиками пальцев по грубой шерсти, по тёплому осевшему на нём запаху сигарет, раствора для фигур и крови. И снова позволяет ему уйти. Хуже жестокости, злости и глупости может быть только нерешительность. И Юнги уже очень давно в ней увяз; чужое болото не подпускает его ближе к Чонгуку. Сейчас у них появился непозволительный шанс избавиться от гения академии раз и навсегда. Упечь его за такие решётки, из которых ему не позволят выбраться, да и времени на это не останется. Юнги всего лишь нужно удержать Чонгука рядом, чтобы он оставался как можно дальше от Тэхёна. Возвращение Чонгука обдаёт лицо новой волной жара, потому что он останавливается почти вплотную, одной рукой приподнимает Юнги за подбородок, другой начинает стирать с верхней губы кровь. Их обычное занятие. Только в этот раз Юнги в шаге от глупости, в нескольких сантиметрах от желанных губ. Теперь он уверен: Чонгук не любит Тэхёна. Он к нему так никогда не прикоснётся. — Ты от меня что-то скрываешь? — внезапно спрашивает Чонгук. Потому что перемены в поведении в этот раз сильно бросаются в глаза, и Чонгук хотел бы этого не замечать. Не хотел бы считать Юнги убийцей. — Все что-то скрывают. Чонгук поднимает взгляд в кукольные глаза и долго смотрит, надеется увидеть там ответ, как это делает Тэхён. Не видит. Не видит того, что должен был заметить уже очень давно. Тэхён, возможно, и правда ничего не чувствует, но отлично понимает чувства других. Чонгук ещё не нашёл этому объяснений, а тот, кто бы мог подсказать, мёрзнет в корнях старого дуба. Он уверен, что Тэхён не раскрыл ему собственную правду до конца. «Я иначе думаю». Вполне вероятно, он иначе интерпретирует свои чувства, а не не имеет их совсем. Чонгук намерен разобраться в этом. Он проверит каждого, чтобы исключить наличие убийцы в одном из тех, кто делает его живым. И для этого ему придётся стать жертвой. Чонгук сам станет скульптурой на сцене убийцы, распорет себе швы и пустит солнцу свою кровь для самого долгого заката. Испортит чужие планы, не позволит достигнуть цели, уберёт с поля игры главную фигуру – себя. И убийца попытается вернуть отнятый контроль. Он сделает ошибку, когда все перестанут называть Чонгука убийцей и поверят в его невиновность. И только один будет настаивать на том, что убийца – Чонгук. Потому что он ему нужен как собственное прикрытие.

🕯

— Я тут подумал, — говорит Чимин, скучающе рассматривая узоры мороза на окне, — мы все не можем найти подсказку Хосока, потому что убийца нашёл её первым. Иначе зачем прятать так, что её сложно найти? — Потому что убийца – один из нас, — любезно поддерживает диалог Тэхён, заполняя аудиторию запахом живописи и раздражающим спокойствием. — А подсказку должен увидеть невиновный. Это сложно сделать, когда постоянно кто-то рядом. — А если её изначально не было? Хосок мог сказать это перед Чонгуком, чтобы попытаться защитить себя. — Хосок никогда не болтал впустую. И правда. За это все его любили и ненавидели. — Что с планом моего разоблачения? — напоминает Тэхён, выглядывая из-за холста. — Я скучаю по Чонгуку. Мне скучно. Без своего бездарного кролика два дня длятся дольше обычного. Пришлось взяться за старое и поделиться своим талантом с особо нуждающимися сокурсниками. — Шекспир чем-то занят, — отвечает Чимин, тоже скучая. — Я не посвящён в детали: меня просили просто наблюдать за тобой. — Я бы тоже не взял тебя в сообщники, — соглашается с решением драматурга Тэхён. — Ты не занимаешь определённую сторону. Как тебе доверять? — Справедливо. Чимин отворачивается от окна и вздрагивает, когда замечает в дверях подслушивающего их мистера Бутчера. Тот затаился хищником в ожидании момента, когда добыча расслабиться в мнимой безопасности, наблюдает за художником, не сводит взгляда с холста. Заметив резкое затишье, Тэхён останавливается и оборачивается вслед за взглядом скрипача. Выглядывающие из-за оскала клыки напоминают о запланированном потрошении через пару месяцев. Он не позволит революционеру покинуть академию живым. Чимин ошеломлённо наблюдает за громким молчанием взглядов до тех пор, пока декан не оставляет их одних, прикрывая за собой дверь. Жуткое зрелище. Чимин чувствует, как его покидает жизнь. — Тебя не волнует, что Палач только что видел, как ты пишешь картину другому? — вдруг осознаёт Чимин. — Он давно об этом знает, — заверяет Тэхён, без колебаний возвращаясь к работе. — Профессора видят почерк каждого художника и узнают его, даже если изменить стиль. Как особенности игры на скрипке, как передача движений в лепке, как способы убийства. Почерк – это то, что выдаёт каждого из нас. — И он принимает твои картины от чужого имени, но твоими топит кухонные печи? — Интересное открытие, не правда ли? Тэхён улыбается, но глаза у него устрашающе пустые. Возможно, он хотел бы воспринимать это за увлекательный феномен, но не может. — Тут слух пошёл, — напоминает Чимин, — что ваш декан… со студентами спит. Это правда? — Только сейчас пошёл, — звучит разочарованно. — Да, это правда. — Поэтому он тебя ненавидит? Тэхён останавливается, сбитый со своего ритма, и опускает руку с кистью. Молчание гения имеет множество значений, но сейчас Чимин, кажется, видит что-то тяжёлое, страшное. Будто Тэхёну страшно. Тэхёну. — Тебе… нужна помощь? — спрашивает Чимин, ощущая кусающие за ноги мурашки. Он никогда не видел Тэхёна таким. Почему об этом никто никогда не говорил? Академия любит слухи, она должна была поделиться сладким перекусом и напугать своих студентов, а они не покидали границ художественного факультета. — Мне уже давно не помочь. Тэхён ничего не просит, разве что оставить всё как есть. — Как скажешь. Чимин слезает с подоконника, выполняя единственную просьбу оставить художника наедине с собой, и понимает, что не может представить его в роли убийцы. То, каким он предстаёт перед всеми, – всего лишь часть того, что Тэхён не скрывает. В нём таится куда больше страхов, чем они могли себе представить. Чимину даже кажется, что у Тэхёна дрожат руки, едва удерживающие кисть. Звук закрытых дверей освобождает от излишних мыслей, возвращает приятную тишину и оставляет слабое послевкусие разговора. Тэхён расслабляется, оставляя кисть, опирается на края своего стула и переводит взгляд в окутанное заморозками окно. Что-то неминуемо приближается.        Это чувство разделяется между студентами и передаётся быстрее простуды. Давно не было убийств. Поэтому академия с ликованием встречает возвращающегося скульптора, зажигая для него фонарные столбы и оставляя незапертыми двери. В карманах Чонгука теплятся мелкие вещи из комнаты Юнги и снятые родительские деньги на сигареты. Неприятно тянут незаслуженным наследством. В голове привычно гудят мысли, застрявшие в тесте, на ресницах растут льдинки, под решётками ноет сердце, спрашивая о конкретном человеке. Этот вопрос укалывает кончик языка, когда Чонгук сталкивается с драматургом, встречающим их в холле общежития, и растворяется неозвученным, потому что Сокджин выглядит чересчур возбуждённым. — Ты вовремя, — объявляет Сокджин, обращаясь к скульптору. — Приходи через полчаса в театр. Мне есть что тебе показать. Судя по молчанию Юнги, который пытается услышать продолжение или приглашение для себя, он тоже ничего не знает. Академия начинает сводить всех с ума. — Один, — договаривает Сокджин, обращаясь к Юнги. — Убивать не собираюсь, за меня это отлично делает другой. — Либо говори сейчас, что ты хочешь, либо я ухожу, — незаинтересованно отвечает Чонгук. — Всего лишь покажу настоящее лицо Тэхёна. Усыпанное превосходством, красотой и лёгкой скукой от окружающих его людей? С трещинами на маске гения, который приходит ночевать к своему бедствию, находя у него покой? Чонгук уже давно видел настоящее лицо Тэхёна. Видел всю его глубину. — Хорошо, — соглашается Чонгук, обходя драматурга. Юнги остаётся с Сокджином – попытается выяснить заранее, что уготовлено скульптору. Только это не то, что по-настоящему волнует Чонгука. У него в груди слишком громко, он стремительно проходит по коридорам, не обращая внимания на чужие двери, и спешит лишь к одной. Ему всего лишь надо увидеть Тэхёна на своём месте – в его постели. Только комната встречает скульптора холодом, темнотой и подложенной скульптору отравой. Чонгук осматривает комнату, ищет следы пребывания художника и не находит. Слишком долго отсутствовал, чтобы понимать, что происходит. — Ну наконец-то, — раздаётся позади голос Чимина, явно ожидающего возвращения скульптора. — Ты должен сходить в свой кампус, там должен быть Тэхён. Я не уверен, правда, он там с утра был, но тебе надо с ним поговорить… Чимин выглядит непривычно рассеянным, окутанный какими-то сомнениями. Эти слова от него звучат странно. Скрипач не тот, кто думает о других и, более того, будет помогать Чонгуку. — … кажется, ему нужна помощь. Что происходит? Грудную клетку сдавливает давно уже хронический холод, иголками пробирается до сердца. Дышать трудно. Ещё труднее поверить, что Тэхён позволил кому-то заметить, что ему нужна помощь. Чонгук покидает комнату, забывая о приглашении драматурга, покидает общежитие и спускается на ледяную дорожку, ведущую к учебным кампусам. Нечто похожее последний раз Чонгук испытывал, когда ему сказали, что Юнги в столовой истекает кровью. После этого он мало что помнил, но отчётливо запомнил на вкус страх. Сейчас он ощущает точно такой же. Давящий, стоящий тошнотой в горле, душащий единственным предположением, не так давно открытым самим художником. Окна аудиторий всё ещё горят, освещают коварную дорожку, не скрывают происходящее внутри. Чонгук замедляется, пытаясь выдохнуть весь проглоченный спешкой воздух, опускает ладони в карманы. Неосознанно проверяет наличие лезвия. Двери кампуса распахиваются ему навстречу, расстилают тёплый ковёр света, по которому сбегает подстреленная птица и врезается в распахнутые объятья. Чонгук ловит Тэхёна, удерживая его опорой, тот из тёплых рук пытается вырваться, ударяя слабыми кулаками в потрескавшуюся грудь, головой мотает, просит отпустить. — Тэхён, успокойся, это я. Пальцы с кольцами крепко впиваются в дрожащие плечи, а взгляды сталкиваются в громком осознании произошедшего. На глазах Тэхёна чистая кровь. Ещё немного, и его слёзы кристаллизуются в лёд и разрежут ему бледные щёки. — Что случилось? — голос Чонгука понижается, становится неестественным, не его. — Это был Бутчер? Как же ему страшно. Тэхёна всего трясёт, он в ужасе, не может выдавить из себя и слова. Не ощущает холода, заползающего через распахнутое пальто к оголённой шее и стекающего под тонкую рубашку без верхней пуговицы. Небрежность – не его качество. Страшно то, что Чонгук видит его таким впервые. И этот страх сменяется на ненависть, разъедающую остатки рациональности, на обжигающую ярость, ядом просачивающуюся по венам, на единственное желание – защитить. Убить за него. Пальцы соскальзывают с дрожащих плеч, поправляя пальто и закрывая обнажённую грязными руками душу. Чонгук отпускает Тэхёна, не заставляя его раздирать горло правдой и проходит через него, опуская ладонь в карман к лезвию канцелярского ножа. Сегодня академия будет ликовать: прольётся чья-то кровь. Резкое касание не позволяет дотянуться до дверей, останавливает из последних сил, вынуждает обернуться. Тэхён сжимает пальцами рукав пальто скульптора, смотрит в землю, питает её слезами. — Не оставляй меня. Хрипло, совсем слабо. Так громко, что у Чонгука разрывается сердце. — Не уходи… Тэхён ещё крепче сжимает пальто, почти умоляет не делать от него шаг. И ощущает, как его поглощает тепло, притягивают ближе и прячут в объятьях. Одна рука на затылке, укладывает голову себе на плечо, скрывая слёзы, другой закрывает сердце со спины, между лопатками. Чонгук протяжённо выдыхает, убивая в себе жажду крови, из-под полуопущенных ресниц смотрит на одинокую улицу и академии клянётся: он ей этого никогда не простит. За каждую слезу мстить будет. — Что ты делаешь? — шёпотом обжигает Тэхён, совершая неудачную попытку отодвинуться. — Обнимаю тебя. Чонгук прижимает его ещё сильнее, перебирает взлохмаченные на макушке волосы, пытается спрятать Тэхёна внутрь себя. За решётки. — Это объятья, Тэхён, — в мнимом спокойствии говорит Чонгук. — Когда ты стоишь к миру незащищённой спиной, и только я могу видеть, что за тобой. Только я могу тебя защитить. Это – доверие. И Чонгук же стоит спиной к дверям академии. Между Тэхёном и смертью. Защищает его собой. Лишает Тэхёна контроля и просит довериться ему, опереться на его плечо и не пытаться казаться сильным. Просто позволить его защитить. И Тэхён позволяет. Укладывает подбородок на плечо Чонгука, заводит руки на его спину, хватается за пальто. Тихо плачет, питает своими слезами чудовище внутри Чонгука, смотрит на пустые аудитории с горящими окнами. Академия улыбается своему любимцу в ответ. Скрывает следы за мягким снегом, налепляет на окна узоры, ослепляя студентов, хоронит ещё одну загадку. Оставляет ждущих в обременяющем ожидании, запирая за стенами театра. Юнги, который пошёл за Сокджином, не желая оставлять Чонгука наедине с ним, смотрит на наручные часы и понимает, что никто не придёт. Драматург так и не поделился планами. Что он планировал сделать с Чонгуком, покроется пылью и никогда не будет вскрыто. — Вероятно, он встретил Тэхёна, — с показательным разочарованием выдыхает Сокджин. — Тогда я ухожу. Смысла продолжать ждать нет. Это то, чего опасался Юнги: не стоило позволять Чонгуку уходить. Чимин, увязавшийся за ними, предательски молчит: это он отправил скульптора к Тэхёну. Не во благо Чонгука, нет. Почему-то стало жалко Тэхёна. Его назвали убийцей и ведут на него охоту, хотя никаких доказательств по-прежнему они не имеют. Что-то щёлкнуло в голове Сокджина, и он перестал считать Чонгука убийцей. — Ты ему признался? — интересуется Чимин, оставаясь с писателем наедине перед пустой сценой. Никого не смущает, что в соседнем зале солировал труп их друга. Чимину посчастливилось увидеть его своими глазами, остальные только об этом слышали. — Нет. — Тогда неудивительно, что его здесь нет, — подмечает Чимин, поднимаясь с пыльного кресла. — Может быть, оно к лучшему: Шекспир ведёт себя страннее обычного. Он не рассказал, чего вообще хотел от Чонгука? — Не особо. Отчего-то вспоминается, что Сокджин был их подозреваемым с самого начала. В списке были Тэхён, Сокджин и Чимин. Последний давно покинул его за неимением достаточного веса: в буквальном смысле и следственном. — Блеск! — закатывает глаза Чимин. — Мы теперь ничего не знаем о намерениях друг друга. Кто вообще сказал, что убийца – один из нас? — Хосок. Подтвердил своей смертью. Все сомнения снова отпадают, возвращаясь в привычное русло. Один из пяти – убийца, и никто не знает, какой цели он добивается. Что его провоцирует. Крепкое предположение всё ещё направлено в сторону писателя: если убийца – Чонгук, то спусковой крючок для него – необходимость защитить Юнги. Этой версии придерживаются многие, включая самого Юнги и следователя. Что могло бы двигать Тэхёном – неизвестно. Убийство всех, кто мешает Чонгуку? Тогда декан Бутчер и его родители были бы первыми трупами. — Ты тоже думал, что это может быть Сокджин? — апатично интересуется Юнги, наблюдая, как скрипач перебирает чужие вещи студентов. — В последнее время особенно часто, — пожимает плечами Чимин, находя вещи обсуждаемого. — Будто он отчаянно хочет заставить всех отвести от него подозрения, сваливая вину на Тэхёна. Но лучше бы продолжал валить её на Чонгука. Разве он не делал этого с самого начала? Какой смысл подставлять теперь другого? Юнги не отвечает, пытаясь найти способ вернуть то время, когда Чонгук ненавидел Тэхёна. Их отношения обострялись встречами с родителями, вручающими им ножи, демонстрацией своих работ, за чем всегда следовало разрушающее «бездарность», редкими столкновениями. Убийства их объединили. Заперли в одной клетке, вынудили держаться рядом друг с другом. — Юнги, — разрезает тишину почти призыв о помощи, — а ты знаешь, как был убит Намджун? — Все знают. Он был раздет и подвешен на тросы. — Тросы, связывающие его запястья, были натянуты к самым потолкам и завязаны на подпольных балках, соединяя небеса и землю. На шее след от нимба, которым его душили, на чистом теле бесчисленное множество грязных рук и столько же неумелых швов. Глаза открыты, они сокрушённо смотрят вверх, на своего карателя… Юнги ощущает холодные мурашки, поворачивается к скрипачу и видит, как он зачитывает. Вначале ему показалось, что Чимин описывает то, что увидел с Чонгуком, но это оказывается слишком детально для того, кто сразу сбежал, увидев труп. Все до одного убийства видели только двое: Чонгук и убийца. Если Хосока видели все из маленькой трагедии, то Намджуна только трое: убийца, Чимин и Чонгук. Поэтому Юнги поднимается, ощущая темнеющее в глазах давление, и приближается, заглядывая в рукописи. Детальный сценарий, целое действие. На одной странице ранее заканчивается действие залитого воском Хосока, который улыбался даже тогда, когда его убивали. Умереть от рук друга для него было лучшей смертью. Юнги пролистывает измятые страницы, пропуская строки, размытые собственными слезами, скапливающимися от ужаса осознания, и останавливается на смерти виолончелиста. Язык и вправду покоился в библиотеке, на своём месте. Там, где собраны все мёртвые, любящие поговорить. — Виолончелист хотел поговорить с Чонгуком, — зачитывает Чимин, — и я исполнил его последнее желание. Свёл их на свидании в библиотеке, которое нарушил его любовник Кибом. Надо было добить Чонгука: эта ошибка стоила ему жизни. Кибом начал умолять убить его, когда я вогнал вилку ему в ребро и сломал о него зубчик, оставшийся внутри. Чимин чувствует подступивший к горлу тошнотворный ком, закрывает ладонью рот, когда Юнги отбирает книгу и, начиная листать, случайно замечает на последних страницах своё имя. Чернила ещё свежие: новое убийство уже запланировано и описано намерением сшить разбитые части в единое целое. Спрятать шрам, распоров по нему и выпотрошив вечно больную душу. Эта глава называется репетицией потрошения. Сокджин позвал Чонгука, чтобы Юнги остался один. Стало ещё проще, когда Чонгук не пришёл, а Юнги сам последовал за Сокджином. Планы испортил заметивший их скрипач. — Мы должны отнести это следователю, — шепчет Чимин, забирая из оцепеневших рук книгу. — Мы должны всем рассказать… — Подожди, — Юнги пытается сосредоточиться, — если это он, там должны быть убийства Хёнсока и Чонсока… Скрип входных дверей выбивает книгу из рук Чимина, и та падает на пол в ящик, в котором мирно покоилась. Пряталась у всех на виду. Сквозняк цепляется за щиколотки страхом и заставляет обернуться на вошедшего. — Вы собираетесь ночевать здесь? — спрашивает Сокджин, выгоняя чужих студентов из театра. — Я думал, мы вместе вернёмся. Юнги опускает взгляд на ящик, книгу из которого они не могут сейчас взять. Должны. Обязаны вернуться сюда позже или на рассвете, забрать весомые доказательства. — Мы уже идём! — отвечает Чимин, хватая Юнги под руку и поворачиваясь к нему. — Мы уходим. Чимин не собирается оставлять Юнги одного. Они должны сейчас найти Чонгука и Тэхёна и рассказать им об этом, чтобы завершить последнюю главу вместе. Потому что сорванное убийство может внести изменения в имя следующей жертвы. Театр пустеет, в зале остаётся незавершённая книга с ярким доказательством почерка убийцы.