Eros: отвергнутые

      

Украденная слава,

пение заживогорящих

и всепрощающие петли.

Один философ высказал мнение: «Для того, чтобы покончить с этим обществом, достаточно просто наблюдать за ним, и оно само себя уничтожит». Видимо, Тэхён выцепил эту мудрость гораздо раньше, а потому всегда оставался наблюдателем в академии. Мнение правдиво; гений, наблюдая за людьми различного возраста и слоёв общества, научился считывать их мысли и просчитывать действия. Видит людей насквозь. А потому он оказывается единственным спокойным в запертой аудитории, где собрали всю оставшуюся маленькую трагедию. Должно быть, мистер Хаунд буквально понял опасения Чонгука и в действительности запер убийцу на его же территории, заполненной кроликами. Один из присутствующих – убийца. Юнги, привести которого стоило особых усилий, находится здесь лишь для наживки. Мистер Хаунд не уверен, что студент, потерявший столько крови после случайного ранения, сможет натянуть страховочные тросы и подвесить на них одного из студентов. Его неровный шов написан прямым доказательством, почерком убийцы. Работа в паре с Чонгуком всё ещё кажется следователю подходящей версией всех убийств. Сам Чонгук, оказавшийся вновь первым, кто нашёл труп, является главной мишенью академии. Его можно было бы забрать без допроса и в этот раз поместить в обещанное богом забытое место с ублюдками этого общества. Вопреки всеобщим ожиданиям, скульптора заперли в клетку с кроликами. Потому что Чимина натурально трясёт, и далеко не от привычного ему холода промерзающих костей. Он был тем, кто случайно нашёл труп с Чонгуком и кто в последние двое суток находился со многими подозреваемыми. По его словам, с Юнги и Тэхёном. Скрипач полностью уверен в том, где были оба: один прикован к постели смертельным ударом, другой – к чужим холстам в тяжести собственных мыслей. Художника видели однокурсники, профессора и Чимин, заходящий к нему ночью для перекуса. Сам скрипач, конечно, не ел, но ему доставляет особое удовольствие кормить других, а потому он тоже имел частичное алиби, мелькая мотыльком перед глазами студентов. Труднее всех было привести в аудиторию к ещё меньшей трагедии Сокджина. Былая эйфория и любовь к мертвецам осела в лёгких поднятой полицейскими пылью, когда тот услышал имя жертвы. Драматург на глазах у всех побледнел до идеального смертельного грима и пропал. Нашли его за попыткой залезть в печь на кухнях, непонятно для чего: сгореть заживо, согреться или спрятаться от следствия. Сокджин выглядит так, будто его и правда покинула жизнь. Все уже знают, кто убийца. Признаться ему в лицо не могут: Хосок подсказал, что делать этого не стоит. — Одного не могу понять, — первым сдаётся Чимин, нарушая драгоценное право на молчание. — Если Намджун там уже два дня, почему никто не нашёл его раньше? Звучит как просьба следователя вынудить начать диалог. Любой ответ может быть принят за проглоченную наживку. Как показал анализ места преступления и жертвы, убийца всё тот же. Если последняя жертва – Хосок – была убита с неким сожалением, предположительно вынужденно, то Намджун был распят со всей аморальной жестокостью. Исколот в те же болевые места, что и Кибом, предметом ненайденным. Предположительно, просто осколком. Раздет догола и запятнан грязными руками, которые не переносил студент, страдающий неврозом навязчивых состояний. Каждый удар на теле, действие и поза грешника твердит о мести, искуплении за свой грех. И все до последней нанесённой раны зашиты кривыми стежками швов неопытного врача. Сложно оспоримые улики. И всё же недостаточно обличающие убийцу. — И правда, — произносит Чонгук, слабо улыбаясь от некоторого несовпадения, — его же всюду искали. Проблема в том, что плетение этих швов видели все, кто присутствовал в момент спасения Юнги: Чимин, ассистирующий несостоявшемуся врачу, Тэхён, предложивший свою кровь, и Сокджин, который и был тем, кто привёл художника. Наивно надеялся, что спасение Юнги смягчит гнев к Намджуну за простую неосторожность. Замысел выпускной работы, которую исполнил залитый воском Хосок, тоже кто-то смог повторить в точности, как на чертежах скульптора. Воспроизвести зеркальную полуулыбку на лице Кибома и изрешетить его вилкой в те же болезненные места. Сокджин, на которого только что упало подозрение от скульптора, не реагирует на попытку обвинения. Театр – место пыльное и грязное для Намджуна. Он туда приходил лишь из-за Чимина, а потому не стал бы прятаться в подвалах, гримёрках и чердаках. Вот никто его там и не искал. — Вопрос в другом, — внезапно вклинивается хрипотой бессилия Юнги. — Кто его должен был найти там? Факт того, что убийства несут послание и кому-то посвящены, накрепко приколочен в кабинете следователя мотивом. И в этот раз Чонгук не подходит для роли зрителя: он в театр зашёл с целью найти драматурга из-за потерянных зубов. Скульптора не должно было там оказаться; он не посещает места возвышенные, только обитель развращённого искусства и похоти. Но совершенно точно вписывается, как убийца. — Кто бы это ни был, в этот раз он подставил Чонгука так, что оправдать его невозможно, — продолжает Чимин, умалчивая, что это при условии, если убийца не сам Чонгук. — Если допустить, что он хочет отомстить ему и упечь за решётку за серию убийств, то разве этого будет достаточно? То есть было бы проще убить Чонгука, чтобы месть была завершённой… — Месть – не всегда убийство. Брошенная Тэхёном подсказка прокатывается под дверью в щель к ногам подслушивающего их следователя и привлекает к себе ненужное внимание. — Есть куда более захватывающие способы отомстить, — Тэхён поднимает густые ресницы, взглядом сталкиваясь с Чонгуком, и снова отворачивается от него. — Можно растоптать всё живое даже несколькими словами. «Ты хочешь думать, что это не Юнги». «Смелости не хватит. Какая бездарность». «Ты просто шлюха, Тэхён». Чимин не понимает, но это неважно. Главное, что Чонгук не сводит с художника взгляда, прекрасно уловив в словах открытый для него смысл. После встречи с родителями они не пересекались. Нет, не так. После того, как Чонгук трахнул Тэхёна на отцовском столе, они предпочли обманывать себя, что их отпустило. Ни черта не отпустило. Чонгуку всё ещё неистово хочется вцепиться в его глотку зубами и задушить. — Не просветишь? — отнимает всё внимание Юнги. — А то ты давно понял, что убийца пытается сказать, а с нами не делишься. — Хочешь поиграть в расследование? — равнодушно интересуется Тэхён, раздражённый прерванной беззвучной беседой с Чонгуком. — Хосок тебя ничему не научил? Давит на больное, на трещину в их трагедии. Чонгук, понимающий чуть больше остальных, слышит предостережение. Убийца второй такой неосторожности не допустит и не позволит добраться до своей личности. — Тогда подскажи, где он облажался? — не отступает Юнги, всё ещё заставляя себя считать убийцей художника. — Хосок никогда вслух не называл тебя убийцей, но чем-то выдал себя, когда составил твой портрет. Хосоку никогда не было интересно, кто убийца. Он жаждал узнать, какая у него цель, поэтому докопался до неё сам, обвесив портрет причинно-следственными цепочками. И чем-то себя выдал: одна неосторожная ошибка стоила ему жизни. — И правда странно, — соглашается Тэхён, — я слышал разные его теории. Одну даже многие предпочли проигнорировать ввиду её абсурдности. «Будь я убийцей, притворился бы беспомощным или неспособным на жестокость. Не выделялся из толпы и создал себе такую маску, чтобы никто даже не смог подумать, что это я. Как Юнги. Кто вообще подумает, что ты возьмёшь в руки лезвие не ради самоубийства? Твои болезни — идеальное прикрытие!» — На что ты намекаешь? — усмехается Юнги. — Излагаю факты, известные немногим, — сохраняя всё то же раздражающее спокойствие, произносит Тэхён и закидывает ногу на ногу. — Например, факт полного отсутствия внимания к тому, что алиби нет и у тебя. Юнги наконец понимает намёк, оглушающий присутствующих отгоняемыми ранее мыслями. Хосок однажды выдвинул теорию, что убийца мог бы маскироваться под самого слабого из них. Никто в это не поверил, кроме следователя, а потому маленькая трагедия не пыталась выяснить, где был писатель во время всех убийств. — Ты спятил? — начинает злиться Юнги. — Я шнурки себе завязать не могу… — А ты правду любишь? — оживляется Тэхён, пытаясь спрятать свой режущийся через наигранный траур оскал. — Мне рассказать всем удивительный случай пятилетней давности? — Какое это имеет значение? — Ты спросил, где облажался Хосок. Так вот, он узнал о той самой крошечной детали, которая помогла найти ему спусковой крючок и привела к первому убийству. Некрасивому, небрежному, тихо сокрытому на дне. — Заткнись… — Ты был на озере. Пять лет назад старое озеро посещали двое: убийца и Хёнсок. — На следующий день после выбитых зубов, Юнги, ты пропал из больницы и вернулся с озера. Как я узнал? Грязь на твоих ботинках воняла тиной, сыростью и чьими-то последними вздохами. «Эй, а зуб, который ты подложил Чонгуку, вытащил уже из трупа, или Хёнсок был ещё жив?» — Ну как тебе? — заканчивает представление Тэхён, возвращая себе прежнее спокойствие. — Всего несколько слов, и абсолютно каждый допустил мысль, что убийца – это ты. В аудитории густеет воздух вместе с запущенными шестерёнками, образующими железную связь между всеми жертвами и Юнги. Размышления о жизни привлекали его куда меньше, чем воспевание смерти, которой он уделял место на стенах своей комнаты и на страницах своих книг. «Почему ты подозреваешь Юнги?» «Разве это делаю я?» Чонгук душил эти мысли без колебаний, не позволяя им обрастать логикой и подозрениями. В последнее время на поверхность всплывает то, что не должно было ни при каких обстоятельствах. Как тот факт, что Чонгука запер в подвале и пытался скинуть в колодец Кибом. Об этом знал Юнги и с какими-то определёнными намерениями не рассказал. Это он был тем, кто спросил, точно ли в голове Давида его зубы, и постоянно наводил подозрения на других. И никогда – на Чонгука. Что, если Хосок ошибся, и все убийства посвящены Чонгуку Юнги? Тогда Тэхён действительно тот, кто понимает эти послания, ведь он всегда был рядом. — Юнги искал меня, — вмешивается Чонгук, не позволяя сомнениям закрасться в сердце. Как… неприятно. — И что, нашёл? — небрежно бросает Тэхён, впервые за последние дни разговаривая с Чонгуком напрямую. — Судя по тому, что ты не знал о его пропаже из больницы, не нашёл. Резкий рывок Чонгука сопровождается его сбитым дыханием, окатывает волной опасения присутствующих и безуспешной попыткой Юнги поймать его и остановить. Чонгук приближается, впивается пальцами с выкованными для кого-то кольцами в измятую бессонной ночью рубашку на воротнике и заставляет Тэхёна подняться со стула и посмотреть точно в свои глаза. Хорошо знакомое тепло. Неправильное. — Он искал меня, ясно тебе? На чёртовом озере, где я обещал утопить Хёнсока. Юнги боялся, что я сделаю это, и пошёл проверить. Не дать мне выполнить своё обещание. С каким поразительным упорством эти двое игнорируют возможность наличия убийцы в одном из них. Отрицают сами и заставляют отрицать других. — Отпусти. Звучит неуверенно, совсем не так, как огрызается или приказывает гений. Выбивает Чонгука из запутанных мыслей и окутавших проблем, вынуждая обратить внимание на очередную лишнюю деталь. Бездонные радужки Тэхёна наполняются прозрачной пеленой, заволакивающей всю его душу чем-то незнакомым, обезоруживающим. Его слёзы – чистая кровь. Ему больно. Чонгук разжимает пальцы, медленно выпуская Тэхёна из своих рук, и не слышит, как в аудиторию входят полицейские со следователем. Ничего не понимает. Он видит лишь какую-то допущенную собой ошибку. — Вернитесь на свои места, — прерывает мистер Хаунд, подслушав достаточно сплетен для некоторых питательных выводов. — Буду с вами откровенен… Следователь тянет стул профессора и со скрипом провозит к кругу маленькой трагедии, замыкая его своим присутствием. Присаживается по правую сторону от скульптора с провалами в его кромешной памяти и по левую от потенциального соучастника, чья кожа не принимает даже тёплого солнечного оттенка. — Убийца – один из вас, и с каждым трупом вычислить его становится легче. Основная проблема в том, что за вами стоят влиятельные родители, которые не позволят держать вас взаперти. Так же я не могу взять под арест Чонгука, ввиду отсутствия прямых доказательств или его важного участия в плане убийцы. Следствие в тупике, хотя имеет на руках подброшенные улики и даже мотив, под которым идеально подписался швами Чонгук. Столичный следователь запретил местной полиции вмешиваться в это дело при всём их желании покончить со скульптором так же успешно, как со студентом художественного, убившего декана театрального. Слишком это просто. А их убийца – гений. Ещё одна проблема в том, что маленькая трагедия изначально состоит из гениев своего искусства. Все семеро способны творить и убивать. — Поэтому предлагаю провести голосование, — завершает своё вступление мистер Хаунд. — Вы можете сами решить: изолировать Чонгука на время расследования или нет. Если голоса окажутся наравне, итог будет в пользу Чонгука. Пятеро студентов одновременно вонзаются взглядами в следователя, будто перед ними только что кинули сырое мясо после полугодовой голодовки. Все студенты в этой академии прекрасно знают, что такое голосование. Они добровольно участвуют и выбирают для профессоров жертву. В академии голосуют ежедневно, и следователь предлагает принять участие в их обыденной рутине. Провести голосование за смертную казнь. В этот раз она может оказаться реальнее всех предыдущих. — Смелее, — подбадривает мистер Хаунд, — за выбор не убивают. О, они это знают. Убивают за неправильный выбор. Чонгук, соответственно лишённый голоса, шмыгает носом и отворачивается, взглядом царапая зимнюю форму бестолковых полицейских. Тем становится не по себе от чёрных дупел и каждый убирает руки за спину – ближе к оружию, подальше от голосования. Фокус зрения улавливает первое движение, резкое и осознанное – Чимин поднимает руку. Чонгук ещё в театре заметил, что скрипач выглядит недостаточно испуганным. На чём только держится его усохшая душонка? Вынужденный согласиться Сокджин отдаёт свой голос следующим, плохо маскируя настоящую ненависть. Личные мотивы при выборе, конечно, не учитываются. Поэтому Юнги упрямо идёт против, остаётся на стороне Чонгука, которого считал убийцей с самого начала. С обещания, с озера, пропажи, первой лжи «я ничего не помню». Пусть это будет слепая любовь, его самая большая ошибка, за которую он тоже когда-нибудь расплатится жизнью. Юнги не станет сожалеть об этом выборе. Остаётся Тэхён. От его выбора зависит будущее маленькой трагедии. Чимин закатывает глаза, понимая, что художник, обожающий своего кролика, конечно же, не позволит другим посадить его в клетку. Чонгук, убеждённый, что гению нравится играть только с ним, уже порывается уйти на свободу, как оказывается остановленным поднятой рукой. Тэхён голосует за казнь. «Понимаешь, я нашёл для тебя выход, но за тебя пройти его не могу. Только слегка подтолкнуть… К полной безысходности, бездне, отчаянию. Тебе не хватает борьбы, нет стимула. Теперь будет. И когда ты достигнешь дна, то найдёшь там все ответы». Чонгук не верит, уголок его отвратительно заживающей улыбки дёргается, когда он начинает смеяться. Самое время проверять клыки: в них должна застрять шовная нитка, перекушенная в завершение распятья. — Это из-за того, что было у родителей? — усмехается Чонгук, не находя других причин. — Ты… серьёзно?! — Может быть, — отвечает Тэхён, тут же опуская руку и давая понять, что уверен в своём решении. Может быть, он делает это, как сделал со студентом художественного – спрятал его с непредумышленным. Может быть, больная любовь к своему кролику после произошедшего между ними истекла кровью до ненависти. Может быть, надо смотреть глубже. — Я… — Сокджин внезапно прерывает ликование присутствующих и подготовку к казни, — хочу изменить свой выбор. Тот, кто потерял своего возлюбленного, должен сделать всё, чтобы отправить убийцу источать зловонье гнили за бетонными стенами, а он решает подарить ему свободу. Или убить собственными руками. Одно из двух. — Что ж, это… — принимает выбор следователь, — слегка разочаровывает. И не только следователя. Тэхён, чьи планы оказываются сорваны крошечным просчётом чужого выбора, поворачивается к Сокджину и пытается рассмотреть его намерения. Для драматурга нет никаких причин вставать на сторону Чонгука. Что заставило его изменить своё решение? Вопрос остаётся безответным, когда Тэхён поднимается и уходит первым, оставляя полицию в тупике. Он предлагал свою помощь, второй такой щедрости следователь не получит. Вряд ли кто-то вообще сможет получить здесь ответы. Но один всё же рискует. Чонгук настигает Тэхёна в коридоре перед самым выходом из кампуса и хватает его за тонкое запястье. То самое, что поднялось перед его глазами, отдав голос за казнь. Другой рукой крепко сжимает подбородок, поворачивая к себе в одном случайном жесте от сворачивания шеи. К счастью, хрустят разваливающиеся суставы в пальцах скульптора, который наклоняется и шипит: — Что это сейчас было? В районе рёбер снова стучит. Волнами пульсирует внутри чем-то неизвестным. Чонгук надеется, это ярость. Он никогда не ждал от Тэхёна помощи, но и никогда не думал, что может получить предательство. Болота в глазах больше не затапливают слёзы, нет никакой пелены и сожалений. В них былая ясность, вкрапления мыслей, снежной пургой закрученных выбором драматурга – единственного в академии, с кем художника считали близкими друзьями. Гений не смог предположить иного исхода голосования. Он где-то допустил ошибку. — А что не так? — через зубы цедит Тэхён, хватаясь ещё одним кольцом наручников за руку Чонгука. — Чего ты ждал от меня? От гения, признанного самой академией, который написал для Чонгука новые правила игры собственной кровью и вырезает убийц вокруг него не ради справедливости. Посадил все его мечты в клетки, надежды заставил влезть в петли и толкнул ногой служащие последней опорой табуретки. Тэхён тот, кто всегда решает, каким будет выбор Чонгука. И он решил, что в этот раз ему стоило выйти из игры. — Я сказал тебе отпустить, — напоминает Тэхён, — я тебе не шлюха, Чонгук. Ещё раз так возьмёшь меня – сломаю тебе локтевую. На другой, для разнообразия. «Если тебе снова сломают лучевую кость, я не собираюсь за тебя сдавать все твои долги». «Локтевая. Это была локтевая кость». Прожив под одной крышей в семье врачей, Тэхён запомнил, что любой пройденный материал должен закрепляться наглядной демонстрацией. Отец Чонгука часто изучал с сыном кости, а допущенная ошибка отрабатывалась неделями восстановления. В их обществе ошибки всегда стоили дороже таланта и правды. — Я… Чонгук не может подобрать слова, скапливающиеся возможными догадками, которые он видит, но всегда предпочитает игнорировать, делать вид, что не замечает. В груди давят решётки, служившие защитой, а сейчас впиваются в сердце от болезненного осознания. Его не отпустило. — … сделал тебе больно? — Может быть. Тэхён сжимает запястье Чонгука, даже не пытаясь отвести его руку от себя, пинает в левую лодыжку, простреливая всю ногу импульсом нервной боли, затем выталкивает опору из-под правой. Заставляет потерять равновесие и упасть. Вот так просто, двумя резкими движениями, не требующими каких-то особых усилий. Удар спиной о грязные полы с подтаявшим снегом возвращает в привычную реальность и раздаётся в пустой голове эхом «отпусти». Тэхён мог бы сказать так же там, в отцовском кабинете, но вместо этого прошептал «возьми». Он спокойно мог бы такими же движениями отправить скульптора на его место, на пол, а Тэхён не прервал, не попытался остановить. Сам поддался. Чонгук прогоняет рябь перед своими глазами, выстраивая цельный образ Тэхёна, чуть наклонившего набок голову и заверяющего: — Теперь придётся просить разрешения. Как это делает каждый в академии. Тэхён демонстрирует то, что Чонгук отказывался видеть – он всегда был особенным кроликом для гения. Как мало. Неужели это всё, что заслужил Чонгук своим поступком? Слишком щедро для гения отомстить ему таким способом, даже слабой попыткой посадить его за решётку. Осознание, что Чонгук сделал, приходит слишком поздно, отражается бездействием и принятием. Ненавистной глубиной тёплых дубовых глаз, смотрящих в душу. Тэхён их ненавидит, мечтает выдавить. Любит, не хочет позволять им плакать. Тэхён делает шаг ближе, когда скульптор приподнимается на локтях, и присаживается перед ним. Уникальное зрелище. Художник им наслаждается, впитывает каждый штрих, планирует перенести его на холст. — Как же легко тобой манипулировать, — Тэхён ласково улыбается и так же подхватывает Чонгука за подбородок, возвращая ему их обычное приветствие. — Это даже расстраивает. Я всю жизнь манипулирую тобой, а ты всё ещё не понимаешь, когда. «Может быть». Всего парой слов Тэхён внушил Чонгуку его вину, как вложил в головы мысль, что убийцей может быть Юнги. Продемонстрировал, открыто озвучил, показал. Он же и прежде прямо сказал Чонгуку, что заставит его почувствовать себя убийцей. Но всегда предупреждал. — Знаешь, что я ненавижу сильнее всего во всём этом? — интересуется Тэхён, игнорируя не вовремя появившиеся чужие взгляды. — Ненавижу, что это делаю не я один. Тэхён шёпотом озвучивает ответ на загадку своих чувств, оглаживает пальцем ямочку под нижней губой Чонгука и клянётся стенам академии – никому другому больше не позволит. Ни следователю, пытающемуся убедить Чонгука в его виновности с Юнги, ни Чимину, желающему избавить писателя от его болезненной любви, никому. Следователь, заставший ту строну двух студентов, о которой говорят в кабаре, остаётся вдалеке и наблюдает. Ещё несколько минут назад казавшийся всем измученным бессонной ночью и ослабшим художник сейчас уложил на покусанные осколками лопатки скульптора, чья сила превосходит его в два, а то и в три раза. Того, кто вытачивает из камня гладкие формы, забирается через окна первого этажа, помогает театралам подвешивать на колосники декорации и, возможно, там же подвесил своего друга на тросы. С этими двумя что-то не так. Мистер Хаунд не может понять, что именно. В глазах Чонгука не ненависть. В глазах Тэхёна не любовь. Если убийства в академии и начались из-за кого-то, то это точно один из них. Потому как того, что между ними, нет больше ни у кого.

🕯

Затишье после утолённого голода убийцы уже ни у кого не вызывает опасения. Студенты прониклись закономерностью и придерживаются нового правила академии, выцарапанного ногтями на задней парте потоковой аудитории: «обходить стороной про́клятую трагедию». В последние две недели это правило спасло кому-то жизнь. Никто не берёт ответственности утверждать это наверняка, даже следователь, остающийся в этот раз в отнятой роли наблюдателя. Собранные улики с последнего убийства не показали ничего нового. Проведённый психологический тест от приглашённого столичного эксперта, специализирующегося на портретах убийц, не выявил высокий уровень угрозы ни в одном из подозреваемых студентов. Сплошные психические отклонения: расстройство пищевого поведения, деперсонализация в комплекте с дереализацией и подозрение на депрессию. «Жаль вас разочаровывать» – без жалости сказал Тэхён, чьи ответы не вписались ни в одну изученную область отклонений. Однако Чонгук получил научное название своим провалам в памяти – посттравматический синдром. Его искалеченный детскими травмами мозг пытается защититься, вырывая с корнем события, способные свести Чонгука с ума. Таким образом, он не помнит, кого убивает или кто убивает на его глазах. Это оправдывает то, что Чонгук никак не мог выучить человеческую анатомию: подошвы туфель отца стерильно чистили его память. Незаметно подкравшийся февраль стелет плотный снежный слой ковровой дорожки, предлагая скрыть под ним пару улик или профессоров. Заманчивое предложение перестало привлекать студентов после объявления об изменениях сдачи выпускной работы, которая в этом году будет открытой. Академия распахнёт свои наточенные просьбами выпустить ворота и пригласит всех желающих оценить современное искусство и его деятелей. Откуда такая щедрость, студенты не смогли понять. Традиционно их съедали живьём, работы распарывали на их глазах, и академию покидали не деятели искусств, а оболочки, набитые слепой классикой. В этот раз у них появился шанс выжить. Борьба за достойную выпускную работу вновь набирает свои обороты, скрывая в своей тени ведущего полугодовой охоты. Чимин снова фальшивит. Одиночество ещё никогда не ощущалось им так остро, как сейчас. Отсутствие Намджуна звенит противным свистом тишины, покинувшим вдохновением и банальными беседами, которыми Чимин привык перекусывать, обсуждая нелепость поведения Тэхёна. Гений – любимая тема всей академии. Чимин тайком пытался его понять и тоже воспринимал как загадку. Намджун помогал. И обмывать чужие кости, и не сойти с ума от скуки. Сейчас же маленькая про́клятая трагедия держится друг от друга на расстоянии: сложно смотреть друг другу в глаза и прятать руку, голосовавшую за казнь. Сокджина тоже давно нигде не видели. Раньше это было в порядке вещей – прятаться, теряться и пропадать с голодных глаз студентов – а сейчас это дурной знак. В последнюю такую пропажу талантливый композитор два дня солировал на малой сцене театра в одиночной пьесе. Трагедия Шекспира ещё никогда не была такой буквальной. Его неподдельно разбитое сердце до сих пор хрустит на расчищенных ледяных тропинках между кампусов. Шёпот студентов ещё приносит крошки сплетен, что Сокджин появляется где-то между провалами в дереализации и комнатой Хосока. — Да чтоб вас… Чимин бросает полуживые попытки закончить композицию самостоятельно и покидает кампус музыкантов, направляясь на плановый обход. Смерть Намджуна шокировала Чимина самим фактом очередного убийства, а не болью утраты. Он не думал, что вообще заметит разницу. Считал, композитор ему безразличен. Чимин не знал, что его любили. Не знал, что Намджун тихо ненавидел Юнги за то, как он обращался со скрипачом. Неприятное опасение подсыпал Тэхён, обронивший любопытное заключение: Сокджин тоже любил. Любил Намджуна и, вероятно, не простит его убийство. Кому – выбор небольшой. Убийце или Чимину в зависимости от того, до кого доберётся первым. Сторонящиеся скрипача студенты убедительно изображают страх, некоторые – сочувствие. Если в начале полугодия жертвой мог стать любой, как подсказывал виолончелист, то сейчас все твёрдо убеждены: маленькая трагедия проклята не просто так. Убийце пришёлся по нраву вкус подобия дружбы и особенная терпкость неразделённой любви. Следующим может стать любой из оставшихся. Поэтому Чимин вечерами делает обход, но почти никогда не находит всех четверых. В этот раз посчастливилось застать писателя в компании очередной украденной у могильщика бутылки виски. Чимин не удивится, если могильщик сам протянул Юнги бутылку, потому как писатель выглядит так, будто только поднялся из могилы. Хронически уставший от жизни, которая никогда его не любила. Чимин оглядывается: место потрошения алкоголя выбрано как никогда удачно. Аудитория скульпторов, в которой перестали появляться даже пауки, подходит для разговоров с усопшими. Чонсок и Хосок видели здесь перед собой убийцу. Стены всё ещё помнят их последний разговор. Чимин молча садится рядом, прислоняется спиной к едва тёплой батарее и подгибает ноги. Несмотря на попытку сделать его наживкой для Чонгука, он не злится на Юнги. Чимин заслужил. От тоже его обманывал. — Спиртом надо протирать рану снаружи, а не изнутри, — на всякий случай напоминает Чимин, не получая никакой живой реакции. Юнги всё ещё думает, как лишить Тэхёна репутации и Чонгука. Он непоколебимо верит, что убийца – художник. Эти мысли уже разодрали его изнутри. Появление в аудитории Сокджина привлекает внимание только Чимина, потому как Юнги всё так же продолжает пялиться в пол в попытке найти на досках выцарапанное имя убийцы. Хосок клялся оставить подсказку. Они её до сих пор не нашли. Сокджин садится рядом с Юнги и протягивает ему украденный из кабинета декана шоколад. Запрещённая вещь. Сокджина бы всё равно не заметили: в последние дни он соревнуется с писателем за статус нового приведения академии. Видимо, они здесь вместе опустошают бутылку виски уже какое-то время. — Я думаю, это Тэхён. Прозвучавшее в тишине голосование Сокджина заставляет обоих повернуться к нему. После убийства того, кто надавил на личный спусковой крючок Чонгука, все были уверены, что убийца – скульптор. На какое-то время в это поверил даже Юнги. Через чужую кровь в его сердце попало намерение сделать Чонгука убийцей. — Только думаешь? — уточняет Чимин, пытаясь понять, что изменило взгляды драматурга. — Ты должен знать его лучше других… — Давай хотя бы сейчас будем честны: его никто не знает, — пугающе усмехается Сокджин. — Поверь, ни я, ни Чонгук, ни его родители. Никто. Тэхён показывает ровно то, что он хочет, чтобы мы видели. Там, на голосовании, Сокджин изменил своё решение и намеренно испортил планы Тэхёна. Лишил желаемого результата, заставил просчитаться, ошибиться, упустить контроль. Буквально спровоцировал его. И Сокджин остался жив. Гений спустил другу эту вольность. Но вряд ли простил. — Как бы он это сделал после переливания? — вполголоса произносит Чимин, почти заглушенный шуршанием фольги шоколадной упаковки. — Он потом ещё два дня бледный еле сидел в аудитории. — Я же ходил, — на чистосердечном признаётся Юнги. — Пять лет назад после потери крови я ходил на озеро искать Чонгука. Голова кружится, и всё. Чимину аргументы приходятся не по вкусу. Подозревать Чонгука сытно и приятно, его не жалко отдать на растерзание академии. Такой же кролик, как и все в этой клетке. Избавление от него облегчит сразу несколько жизней. Потеря гения будет невосполнимой. Он фигура важная, пусть и большую часть времени проводит в тени, но без него нарушатся многие цепочки: пищевые, общественные, следственные. — Допустим, — нехотя соглашается Чимин, пытаясь втиснуться в новую трагедию. — Если Тэхён убивает всех для Чонгука, то какой в этом смысл, если Чонгук с самого начала принадлежал ему? Маленькая деталь, которая валяется перед писателем и драматургом и мешает им поставить ловушку для гения. Тэхён может получить внимание своего бездарного кролика в любое время. Особых усилий и убийств для этого прикладывать просто не имеет смысла. А мотив ревности или мести не подходит для того, кто всё контролирует и кем управляет контроль. — Смысл есть в каждом его действии, — заверяет Сокджин. — Единственное, что лишено всякого смысла в его жизни, – это Чонгук. Единственный, кого сложно предугадать и за кем интересно наблюдать.        Однако сам Чонгук не находит ни одной причины, по которой он вызывает столько интереса у двух гениев. Тэхёна и убийцы. Одно возможное объяснение записано в его личном деле и носит название посттравматического синдрома. Его провалы в памяти уникальны, с ними интересно играть, манипулировать воспоминаниями Чонгука, вставлять в них несуществующие события и направлять его ко дну. Почему он всё ещё не на дне – тоже загадка. Тэхён обещал ему полную безысходность, бездну и отчаяние. Чтобы появились стимул к борьбе и желание украсить дуб подвязанным за верёвку украшением. Что-то пошло не по плану, и Тэхён вместо того, чтобы подставлять скульптора, пытается его спасти. Захлопнув очередной чемодан с декорациями, Чонгук проводит ладонью по пыльным волосам и вытаскивает из-за уха сигарету. В театре зубов нет. Это было единственным местом, где обнаружение таких предметов, как зубы, не будет одарено вниманием и вопросами. Если нужно спрятать нож, его оставляют на кухнях. Если нужно временно придержать мертвечину, её относят в театр. Если нужно идеальное убийство, за чертежами плана идут к гению. Чонгук не интересовался, был ли тем, кто забрал из скворечника зубы, сам Тэхён. Он мог предвидеть повторный обыск и предусмотрительно перепрятать важные улики, не видя необходимости упомянуть об этом. Вспыхнувший огонь от спички озаряет бледнеющий шрам отвратительной улыбки и не к месту живой блеск в глазах. Скульптор в последние дни пропадал со своим новым творением в компании затишья и пробегающих мимо крыс: настоящих и тех, что прячутся за масками людей. Несвойственно себе он обрёл вдохновение. В любой момент за ним могут прийти и попытаться достать его, вскрыв череп или грудные решётки. Чонгук не уверен, что сможет поделиться источником озарившего его вдохновения. Для этого надо стать подозреваемым в убийствах и каждый труп высечь наброском в подкорку ненадёжной памяти. Детализация его рисунков с изображением трупов поражает и вызывает стойкое желание заковать эти руки в неподъёмные оковы. Такое же уродство Чонгук создаёт в своей комнате на протяжении последних дней, пытаясь придать мёртвым оболочкам живой вид. Убийства становятся источником его вдохновения. И, судя по тому, что на колосниках временем ранее Чонгук нашёл наброски пьесы, где за основу взяты происходящие убийства, не он один долго вглядывался во тьму. Эта улика против Сокджина показалась невкусной: слишком уж мало уделяют внимания главному герою – убийце. А он здесь тот, кто правит балом. Включённый свет слепит привыкшие к темноте глаза, вынуждая Чонгука на секунды потерять бдительность. Он уверен, что слышит, как разбегаются в стороны приведения, и оборачивается к свидетелю его попытки найти потерянные улики. Тэхён смотрит на него с долей удивления и не спешит приближаться. Такой момент упущен – накинуть на шею Чонгука петлю. Громкая тишина между ними не пугает так, как молчание Тэхёна. Видимо, их столкновение здесь не было запланированным, потому что раздаётся щелчок, и всё опускается в привычную студентам тьму. Тэхён разворачивается и уходит. Оставляет своего бездарного кролика без внимания. Это на него не похоже. Это заставляет Чонгука подняться, бросив обыск, и последовать за ним. Почувствовать необходимость получить отнятое кем-то внимание Тэхёна, заставить поговорить с ним. Ненормальное желание. С Чонгуком прежде такого не было. Одиночество любило скульптора и укрывало его от излишних бесед. Он не зависел от родителей, однокурсников, важных лиц в кабаре и даже маленькой трагедии, в которую его привели. Единственным небезразличным ему человеком всегда был мальчик с холодным сердцем и руками, которые Чонгук приходил согревать. А сейчас его тянет к тому, кто всю жизнь называл его бездарностью, кто вытравливал из него мораль, топил совесть и душил человечность. Это Тэхён начал вести себя так, чтобы все подумали, что убийца – Чонгук. Из-за него он втянут в эту охоту. Тянет к тому, кого сам назвал всего лишь красивой шлюхой. — Ты уже дважды вернулся на место убийства, — намеренно кидает наживку Чонгук, наступая на тень художника и называя его убийцей. — Где встретился с тобой, — ровно отвечает Тэхён и оборачивается, вынуждая остановиться. — Так кто из нас возвращается на место убийства? Недоверие к Тэхёну ещё никогда не было так близко к своей гибели. Попытки обличить его в убийствах ослабли настолько, что кажется, будто они на последнем издыхании брошены только ради приличия. И Чонгук позволяет этому происходить. Позволяет себе верить убийце. — Ты нервничаешь. Утверждение Чонгука заставляет Тэхёна проявить любопытство и продемонстрировать это поднятыми бровями. Он уверен, что не позволял себе даже движения лицевых мышц, чтобы дать намёк на внутренние эмоции. Его кролик научился его понимать. Приятно. — Что-то идёт не по плану, — продолжает Чонгук, считая, что просчёт в голосовании сбил все запланированные ходы гения. — Не можешь найти Шекспира для своего следующего убийства? — Так следующим должен быть Сокджин? — Смотря, что тебя провоцирует. — Ты провоцируешь, — прямо говорит Тэхён, пытаясь держать свой голос ровным. — Что ты делаешь? Зачем пошёл сейчас за мной? — Не льсти себе, — усмехается Чонгук, делая неспешный шаг и равняясь с художником, — я иду на выход. Не нервничай. И никто не продолжает идти. В зрачках чужое отражение и скрытые желания. Отсюда можно услышать, как бьются в голове мысли в лихорадочной попытке выстроить утерянный план. Тэхён теряет контроль, и ему это не нравится. С каждым происходящим убийством он чувствует потребность найти Чонгука, уловить его взглядом среди толпы, найти разбитым и дать ему выспаться, охраняя сон. Тэхёна не воспитывали теплотой и заботой. Он не умеет проявлять то, о чём пишет Юнги в своих книгах, что другие художники переносят на холсты, что дамы в кабаре называют утерянной любовью. Тэхён своё бездарное бедствие окунал в ледяную реальность бедной жизни, кормил острой болью, вырезал лезвием на стенках души правила их прогнившего общества и отравлял сердце пошлостями и ложью. Тем, что позволило бы Чонгуку выжить в этом обществе. То, что Тэхён чувствует сейчас, отличается от того, что он творил всю жизнь. И он просто не может понять, что теперь с этим делать. — Надо было позволить сбросить тебя в колодец, — выдыхает Тэхён и разворачивается, оставляя Чонгука позади. «Надо было дать ему добить тебя кочергой». Сожаления гения звучат скрытым смыслом. Если бы Тэхён хотел, он бы это допустил. Оставленная для плетения мыслей в несвязный клубок правда не позволяет Чонгуку сдвинуться со своего места за художником. «Тем, кто запер тебя на три дня в подвале театра и пытался скинуть в колодец, был Чонсок. Юнги об этом вообще-то тоже знает». И всё-таки это был он. Тэхён был тем, кто не позволил Чонсоку осуществить задуманное. Он с самого начала всегда защищал Чонгука. Своими способами. Так, как умел. Запоздавшее осознание перебивает чужое присутствие, доносящиеся до скульптора запахом спирта и шоколада. Сокджин входит в театр и оглядывается на уходящего художника, приходящего, видимо, не за ним. Странно. Никого другого Тэхён здесь искать не мог. Разве что он действительно убийца и пришёл насладиться завалявшимися в щелях мольбами не убивать. Встреча со скульптором вынуждает Сокджина остановиться, не достигнув и половины пути. Юнги был прав: они мало что могут сделать одни. Им нужен тот, кто принимает непосредственное участие в охоте и занимает особое место у ведущего. Им нужен Чонгук, чтобы раскрыть убийцу. — Так непривычно видеть вас вместе, — с натянутой улыбкой проговаривает Сокджин, делая опасливые шаги ближе. — Раньше ты Тэхёна терпеть не мог. Звучит как ревность. Раньше Чонгук и правда позволял себе встречаться с ничтожеством лишь у родителей и по случайности в сталкивающей их академии. До полугодовой охоты его видели в компании писателя или скрывающегося в одиночестве за стенами в поисках вдохновения. Если убийца привлекает внимание Тэхёна, то лучшего кандидата вместо Сокджина не найти. — Дела появились, — скользко отвечает Чонгук, — приходится его терпеть. — Хочешь скажу, как заставить его совершить ошибку и признаться в убийствах? Чонгук видит ложь и плохо отыгранное дружелюбие. Сокджин давно занимает второе место в его личном списке подозреваемых и сейчас поднимается выше: резкая смена мнения слишком сильно бросается в дубовые глаза. И хотя Сокджин отзывался о своей дружбе с Тэхёном как о совместном проекте, то, что сейчас он готов предать художника, выглядит неестественно. — С чего ты взял, что его можно заставить? — не понимает Чонгук. — Даже если убийца – Тэхён, он не тот, кто признается… — Тебе признается, — уверяет Сокджин. — Поверь, он пойдёт на многое, чтобы получить тебя. Получить его, его сердце или его жизнь. Звучит фальшиво. Притянуто под обстоятельства мотива всех убийств: Тэхён всё это делает для Чонгука, ради Чонгука. Сокджин должен хорошо знать художника, но в данный момент кажется, что это совсем не так и никогда таким не было. Чонгук его знает. С глубокого детства, привязанный родителями как игрушка юному художнику. С первого побега из дома, кражи отцовских сигарет, с первой попытки отказаться от предписанных обществом правил. Он знает, как гений выглядит, когда не носит маску надменности и спит в его постели, страдая в одиночестве. Только он может называть Тэхёна убийцей. — Хорошо, — соглашается Чонгук, оглядываясь на подслушивающих приведений и не находя среди них композитора. — И что я должен сделать? Если это ловушка для него самого, Чонгук поддастся. Если убийца – Сокджин, ему надо подыграть. Хосок говорил, это стоит попробовать: он должен использовать своё положение и рассказать обо всём Тэхёну. — Оставь его одного, — уверенно произносит Сокджин. — Лиши его возможности разговаривать с тобой, избегай с ним встреч и сделай вид, что у тебя появились отношения. Заставь его увидеть, что ты принадлежишь не ему. «Я не сделаю тебе больно, и никому не позволю». Две слабости гения их академии: репутация и его бездарный кролик. Если впитавшуюся в землю и стены кровь жертв гения сложно отмыть и закрасить годами написанную репутацию, то лишить доступа к его единственной загадке, которая подпитывает любопытство и придаёт скучной жизни смысл, они могут. Чонгук может. Это должно совпадать с его планами, потому как первым в личном списке подозреваемых с самого начала был Тэхён. Не совпадает. С некоторых пор Чонгук не видит в нём убийцу, и не из-за того, что произошло между ними в последний визит к родителям. Обстоятельства, подкинутые несколько дней назад, заслоняют прошлые убеждения и дарят Тэхёну алиби. Теперь из них двоих все подозрения падают софитами на Чонгука. И на того, кого он всё ещё отказывается подозревать. — Сделать вид, что я в отношениях? — уточняет Чонгук, сбрасывая истлевший пепел с сигареты. — Каким образом это должно задеть Тэхёна, который и так уже лёг под каждого в академии? Считаешь, он станет ревновать меня? — О чём ты, — пытается усмехнуться Сокджин, — он никогда ни под кого не ляжет. Тэхён не тот, кто вообще позволит даже прикоснуться к себе. В воспоминаниях мелькает случайная сцена, когда Чонгук увидел художника с виолончелистом. Тэхён не позволял тому даже прикасаться к себе и стоял подошвами оксфордов на ладонях музыканта. Закравшаяся догадка застревает комом в горле. Слёзы художника – чистая кровь. Его глаза в тот вечер были залиты кровью. Чонгук назвал шлюхой того, кто впервые отдал себя. — Это Тэхён поимел всех в академии, — выдыхает Сокджин, намекая на очевидность. — Во всех смыслах, которые можно представить. Не дай ему добраться и до тебя. «Хватит трахать моих однокурсников. Меня ими не заменишь». Они оба пытались искать замену в других и обманывали себя, что им этого будет достаточно. Но даже трахнув Тэхёна, которого Чонгук так долго хотел просто взять без всяких возвышенностей, он почувствовал лишь жалкую каплю утолённой жажды. Сейчас, когда он последовал за Тэхёном, осознал, что ему нужно больше. А его просят избавиться от того, что стало ему необходимым. Потому что Чонгук начал чувствовать рядом с Тэхёном защиту. Это Тэхён с самого начала верит ему и не считает убийцей. Он сторожит его сон, приходит посидеть с ним за решётку, приносит чай и ходит с ним в кабаре, отгоняя мотыльков. Он дарит ему алиби и записывает себя в соучастники. Тэхён отдал ему себя. — Я подумаю, — лжёт Чонгук и, сунув руки в карманы, покидает стены театра. К пальцам что-то липнет. В карманы попало много мелочи после обыска приведений. В голову скульптора тоже – значит, оставшаяся трагедия объединилась в этот раз против того, кто не проголосовал за Чонгука. Казнят Тэхёна за неправильный выбор. Забытая сигарета любовно кусает за пальцы и заставляет прийти в себя. Видимо, в один из провалов в его памяти попала ненависть к Тэхёну. Его постоянные унижения, попытка выставить его убийцей, вырезанное годами клеймо бездарности. Мыслями Чонгука манипулируют, и не один конкретный человек. Родители вкладывают в его голову убеждения о его бесталанности и ничтожестве. Следователь внушил ему причастность Юнги, окружающие заставляют чувствовать себя убийцей, Сокджин давит утверждением в причастности Тэхёна. Художник выставил всё так, будто Чонгук перед ним виноват. Использовал вложенную в него человечность и отравил полуживую совесть. Чонгук перестаёт понимать, кому он может верить, когда даже себе это делать становится затруднительно. Падающий крупный снег старательно скрывает за собой разбегающиеся силуэты. Академия заполняется новыми слухами.        Очередная пережитая ночь омрачает студентам новый день неприятным осознанием приближения сдачи выпускной работы. Проснуться с утра не означает продолжить жить. В любой момент кто-то может пропустить ступеньку и выпустить звон в голове через раскол в черепе. Перепутать аспирин с отравой, попасть к Палачу под топор раньше времени, столкнуться с Чонгуком. Они привыкли жить в страхе и верить в выцарапанные лезвиями и ногтями правила. Одно из них кажется безобидным: не есть мучное перед переходом через старое озеро. Никто из студентов не знает точной причины. Либо это предостережение не давить на тонкое душевное состояние озера, либо угроза – есть риск стать мучеником. Мясокостным. Чонгук, своровавший булочки прямо из печи, намерен проверить правдивость правила и исчезнуть на добрые выходные в лучшем случае в кабаре, в худшем – под капельницами. Дать студентам выспаться и лишить убийцу удовольствия видеть свою наживку. Тэхёна он не видел со вчерашнего дня и короткого разговора в театре, с того же момента пропал и Сокджин. Академия раскроет следующую жертву в скором времени: она слишком тщеславна, чтобы прятать свои творения. Чонгук укутывает уродливо начатую фигуру в своё пальто и надевает из шкафа чужое, упокоенной души. Хосок никогда не был против. Ему нравилось забирать свои вещи после скульптора и находить в карманах всякую мелочь. Иногда она была полезной: сигареты, наточенные ложки, женская косметика, петли. Выходя из комнаты, Чонгук не запирает за собой дверь – бесполезно – и пытается освободить языком зубы от прилипшего непропечённого теста. Почти пломбы. Затянувшееся вдохновение, которое он подкрепит атмосферой кабаре и вкусом алкоголя, Чонгука почти пугает. Объятья Хосока на плечах немного успокаивают и напоминают, что убитые студенты, в отличие от живых, не против кого-то вдохновлять. Улица встречает скульптора морозом и шагами за спиной: слежка за потенциальным убийцей не напрягает Чонгука. Мотыльки увидели все его тайны ещё на первом курсе, скрывать больше нечего. Окраина территории академии сужается до двух протоптанных тропинок: к кладбищу и к старому озеру. Сегодня здесь смешается много следов, потому как к ночи в кабаре состоится визит громких деятелей искусств. Чонгук в их число не входит, он неприглашённая персона, почти простой жилец кабаре. Те, кто впервые посещают данное заведение, зачастую принимают его за содержателя дам, потому как те вертятся вокруг скульптора, ластятся перед ним и делятся своими душами. Это лучше, чем когда тебя принимают за шлюху. Тэхёну повезло меньше. Вступив на неприветливый лёд, Чонгук замедляется и закуривает сигарету. Если это его последние минуты перед воссоединением с Хёнсоком, он осчастливит их любимым дерьмовым вкусом жизни. Раздавшийся глубинный треск на середине озера заставляет остановиться и прислушаться. Замирают оба: Чонгук и шаги за спиной. Лёд в это время обычно крепок, исключения составляют нарочно вырезанные проруби, превращающие озеро в кормушку для русалок. Чонгук делает шаг и постепенно продолжает идти. Капельницы отменяются. Город встречает непризнанного творца голодными взглядами и шёпотом неутихающих сплетен о сыне врача. Никогда о скульпторе. Забежав в магазин инструментов, где Чонгуку делают скидки подброшенными деталями в карманы, он тратит последние деньги, обрекая себя на очередной поход в родительский дом. Днём кабаре выглядит спокойным и интеллигентным местом, некомфортным, поэтому студенты приходят сюда затемно. Исключением являются двое с художественного факультета, которые посещают данное заведение не только ради развлечения. — Ты опоздал, — любезно сообщает святая богема, заставшая приход скульптора. — Тэхён тут со вчерашнего дня тебя ждёт. — Навряд ли. Чонгуку сейчас не хочется спорить, глаза не закатываются, язык не отщёлкивает раздражение. Тэхён вряд ли сюда пришёл для встречи с ним вне подслушивающих стен академии. Вполне вероятно, он от чего-то сбежал, судя по его нервному состоянию в их последнюю встречу. Пропажа находится в их комнате, в постели, между запятнанным в разводах от вина одеялом и опустошёнными бутылками. Выглядит подстреленной птицей. Голуби его не впустили, пришлось идти в кабаре. Чонгук какое-то время просто смотрит на него, не приближается и не уходит. Он часто засыпал с Тэхёном и редко видел его спящим, беззащитным. Уникальная картина. Чонгук подкрадывается неспешным шагом, словно к своей жертве, наклоняет голову набок и всматривается в исхудавшее лицо. Студенты редко набирают вес. Припухлость щёк выбивают пощёчинами, здоровый вес пожирает стресс, выгорания и профессора. В этом обществе тебя прокормит либо талант, либо деньги родителей. Гений выбрал голодающий путь революционера.        Звон разбитого стекла за стеной вырывает Тэхёна из сна, вынуждает распахнуть глаза и рефлекторно потянуться к лезвию под подушкой. Всего лишь привычная музыка кабаре: звон разбиваемых пустых бутылок, стук каблуков дам, смех, пошлость и искусство. Звучит началом ночи. К этому времени в кабаре должны стекаться важные личности. Неподалёку от постели Тэхён обнаруживает кружку с остывшим дорогим, не без воровства, кофе и тарелку, полную закусок. Чужая забота пахнет искренностью, а не лестью, отравой и ненавистью. Непривычно. Тэхён, не получающий иную заботу, не может логически найти для неё причины, лишь видит молчаливое бедствие, продолжающее свою выпускную работу. Вдохновение ему к лицу. — Удивлён, что ты не задушил меня во сне, — хрипит Тэхён, привлекая к себе внимание. — Слишком щедро для тебя, — не оборачиваясь, бросает Чонгук. Гений заслуживает медленную мучительную смерть. Ему не подходит что-то банальное, вроде закинутой на ветку петли или дыры в голове от ружья. Тэхёну требуется подобрать такую же оригинальную, циничную и высокомерную смерть, чтобы никто не назвал её случайной или незаслуженной. — Ты можешь не прятаться, — внезапно говорит Тэхён, поднимая похмельную голову и дотягиваясь до кружки. — Сегодня ты должен спуститься ко всем вниз. Люди должны знать скульптора не только по его работам, но и в лицо. Тэхён говорит не только о будущем, которому Чонгук никогда не уделял столько внимания. Его проблемы ограничивались одним днём и одним вопросом, как выжить. Тэхён же всегда твердит о его будущем, будто оно ему нужно больше, чем самому Чонгуку. А ещё он говорит не о кабаре. Чонгук должен перестать прятаться, ведь он не убийца. Перестать чувствовать себя виноватым из-за чужих подозрений, записывать своё имя в список подозреваемых и соглашаться на роль приманки и жертвы. Он может перестать позволять манипулировать собой. — Смешно слышать это от того, кто внушил всей академии, что я убийца, — Чонгук оборачивается и не вздрагивает, когда Тэхён оказывается прямо за его спиной. — Я не рассчитывал, что убийства продолжатся. Всё должно было остановиться на виолончелисте. А следующей жертвой стал Кибом, напавший на Чонгука в библиотеке, и оставил после себя неопровержимые доказательства мести. — Ты меня в это втянул, — обвиняет Чонгук. — В это втянул меня ты. «Это ты убил виолончелиста? Для меня?» «Это был ты. Для меня». «Ты убиваешь их?» «Их убиваешь ты». Ответ на эту загадку где-то близко, но Чонгук её в упор не видит. Не понимает, куда смотреть. Тэхён делает глоток кофе, не прерывая зрительного контакта до тех пор, пока не удостоверяется: кролик его всё ещё не понимает. И отходит, возвращаясь к украденным для него закускам. Эта ночь обещает быть такой же насыщенной, и Тэхён специально выспался, чтобы уделить время людям и Чонгуку. Слежка и шаги за спиной преследуют и здесь. Чонгук перестаёт обращать на это внимание, как только теряет Тэхёна между святой богемой и заблудившимся врачом, чьи лекции посещал Хосок и кого отец назвал безумцем. Гений не переносит глупых людей, а потому его редко увидишь в компаниях и на светских встречах. Сейчас же он выглядит взаправду наслаждающимся атмосферой зала, заполненного различными деятелями искусства. У Чонгука нет кумиров. Ему неинтересны все те, с кем его знакомят и кто пытается с ним познакомиться. Снова путают с содержателем дам, потому что Чонгук остаётся в компании пёстрых танцовщиц, пьёт из бутылки и из неё же наливает дамам. Шутит, вызывая у тех смех, гладит округлые плечи, поправляя лямки костюмов, рычит на распускающих руки. Тэхён, наблюдающий за этим с другого конца зала с приезжими деятелями искусств, оправдывает: дамы его воспитали, оттого юный скульптор присматривает за ними. Чонгуку с дамами проще. Они его не интересуют, не пробуждают внутри решёток желания, противоречащие насколько это возможно здравому смыслу. Не вызывают той же реакции, что Тэхён, когда Чонгук сталкивается с ним взглядом и смотрит только на него. Сквозь толпу присутствующих и время. Так, будто существует только он. Начинающееся выступление оставляет Чонгука одного, но ненадолго: Тэхён выхватывает из руки бутылку и тянет его за собой. Всё ещё направляет кролика по нужному ему пути. И останавливается рядом с человеком, с которым некогда хотел познакомить: знаменитый скульптор, чьим уродством восхищается общество. Позднее осознание, кто тот самый скульптор, не позволяет Чонгуку вовремя уйти, попадая под взгляд голубых глаз. — Чон Чонгук, — знакомит Тэхён, указывая на студента, — тот самый выдающийся скульптор, о котором я говорил… — А мы знакомы, — улыбается широко известный Ро́ббер, осматривая юного скульптора и протягивая ему руку. — Ты стал красивее, Чонгук. Твоя наивность сошла вместе с твоими некогда очаровательными щеками. Напускная вежливостью улыбка Тэхёна неприкрыто скатывается, когда он улавливает в лице Чонгука неподдельное отвращение с нотками сожалений. Что-то незнакомое. Тэхён такого прежде не видел у своего бедствия. Невкусное, болезненное, полное горечи. — Я знаю, — натянуто отвечает Чонгук и с усилием пожимает Робберу ладонь. — Моя наивность пропала вместе с вами, когда я проснулся в то утро один. Вами и моей работой. — За первый опыт самая высокая плата, — с омерзительным оскалом проговаривает Роббер, задерживая их прикосновение дольше положенного. — На самом деле я бы лёг под тебя снова, чтобы сравнить, насколько ты повзрослел. Пролитое на руки шампанское из бокала Тэхёна вынуждает разорвать прикосновение скульпторов и отойти друг от друга. Художник даже не пытается делать вид, будто это было случайно: он продолжает лить напиток на пол, забрызгивая чужие светлые брюки. Так это был он. «Не говори, что это был мужчина, тебе не подходит первый сексуальный опыт с кем-то вроде заносчивого поэта из кабаре. Мы же оба знаем, что это был я». «Это был не ты». Правда вскрылась болезненным шрамом. Понимание, откуда у скульптора с уродливыми работами появилась известность, приходит запоздало и с неопровержимыми подтверждениями. Чонгук продал свою славу. Пять лет назад, когда они только начали приходить в кабаре, Чонгук по своей наивности сошёлся со скульптором, который растворился в утреннем тумане с его работой и обрёл в тот же день чужую славу. Вот почему первая работа показалась Тэхёну совершенно не дурной, в отличие от всех последующих. Она Робберу не принадлежит. — Какая жалость, — с оскалом говорит Тэхён, поворачиваясь к вору чужой славы, — что вы знакомы. Скандал будет громким. — Это угроза? — усмехается Роббер. — А разве есть, чего бояться? Чужой страх не вызывает у гения прежнего наслаждения, не кажется забавным и не разбавляет его рутину. Кажется, его не так задевает факт, что Чонгук с ним спал, как то, что тот украл работу его кролика. Накал между ними устраняется подошедшими гостями, отвлекающими известного скульптора своими дешёвыми приветствиями. Тэхён не вмешивается: пусть наслаждается своей умирающей славой. Он поворачивается к Чонгуку, но не находит его поблизости. Чонгук почти забыл тот день. Он не запомнился ему так же ярко, как Рождество с Тэхёном и первый поцелуй. Никакого торжества в грудной клетке, никакого достижения вступления во взрослую беспорядочную жизнь. Единственное, что отразилось на скульпторе – это гематомы от побоев отца за проваленную сессию из-за несданной работы. Чонгук чувствует прикосновение, несдержанно резкое, разворачивающее лицом к скоропостижной гибели – Тэхён не позволяет дотянуться до входной двери и останавливает его в проходе коридора. Резкий поворот почти выбрасывает мысли из тяжёлой головы, Чонгук не сопротивляется. Он разворачивается, врезается лопатками в стену, к которой его пихает Тэхён, и смотрит в чужие расширенные зрачки, вытесняющие все болота в глазах. Зелень ему идёт больше. — Почему ты спустил ему это? — рычит Тэхён. Он прекрасно знает своего кролика, тот не позволил бы произошедшему остаться таким, каким оно сейчас является. Простой кражей без единой попытки замести следы. — Почему нет? — равнодушно интересуется Чонгук. — Я могу повторить свою же работу. Могу сделать сотню таких. К тому же мне было любопытно, что скажут родители, увидев мою работу под чужим именем. Признают ли они в той скульптуре талант или хотя бы красоту. В тот день Чонгук позволил поселиться в своём сердце запрещённой крошечной надежде. Настоящему яду. Она разъедала его с каждой напечатанной газетой и каждым новым слухом о деятелях искусств. Он терпеливо ждал, когда украденная слава проявит себя и достигнет родителей. — И знаешь, им правда нравятся его работы, — разрезается улыбка Чонгука, являя давно умершую в нём надежду, — но не первая. Они будто всё знали. Тэхёну впервые страшно видеть Чонгука таким. Спокойным, смирившимся, без протекающей в его крови ненависти, в шаге от попытки покончить с собой. Ради любопытства: повезёт ли ему сейчас. Это не то. Совсем не то, что планировал для него Тэхён. Он поклялся защитить его, но только что сам обрёк на боль. Чонгук об этом никогда не рассказывал. Ни маленькой трагедии, ни Юнги. Хорошо спрятал, глубоко в себя, так, что даже гений не смог этого заметить. Спрятал и забыл, считая себя бездарностью, чья первая работа обрела громкую славу. Чонгук делает повторную попытку уйти, а Тэхён не позволяет, цепляясь пальцами за оковы на запястьях, и тянет назад. Его опьянённое бедствие снова выпадет из своей реальности, провалится в воспоминаниях, не дойдёт до академии, станет лёгкой мишенью для голодных. Он этого больше не допустит. — Используй меня. Подталкивает, даёт разрешение, вкладывает в переломанные жизнью руки всю власть над собой. Тэхён просит Чонгука перестать прятаться и прятать свои работы. Он может воспользоваться гением, чтобы забраться так высоко, как может возвысить его Тэхён, пробиться в этом обществе и ничего за это не отдавать. Тэхён в шаге от своего личного бедствия. В шаге от признания в убийствах. Попроси Чонгук сейчас сделать это, Тэхён признается во всём. Без наживок, игнорирования и обмана. Признается только потому, что об этом попросит Чонгук. Наверное, он сходит с ума, и проблема в том, что не он один. Чонгук впивается пальцами в бледноту чужого лица, режется об острую линию челюсти, но всё равно притягивает к себе Тэхёна и целует его. Будто судорожный глоток воздуха. Будто сейчас Тэхён – единственное, что помогает ему удержать равновесие. Может, оно так и есть: не схвати он Чонгука за руку, тот пошёл бы убивать. Они всё ещё одно из двух. Чонгук не выпускает из ладоней лицо Тэхёна, будто действительно боится, что может его упустить. Того, кто никогда не принадлежал кому-то другому, даже искусству. Только в этот раз всё иначе, и кролику будет принадлежать сам цепной пёс. С какого момента это началось, никто точно не скажет, но обоим ясно одно: как прежде уже не будет. Потому что в руках Чонгука любая вещь превращается в оружие. И этим оружием станет Тэхён. — Не убивай его, — просьбой целует Чонгук и шёпотом проклинает: — я должен сделать это сам. Он схватит украденную славу за горло и задушит её. Будет смотреть в наливающиеся кровью глаза и ждать последнего вдоха. Потому что только творец имеет право убивать своё творение, и наоборот. Поэтому Тэхён выбрал своим бедствием Чонгука. Их не волнуют проходящие мимо люди, и никто не обращает внимания на них. Утопающие в страсти пары не редкость в этом заведении. Окунающиеся в похоть студенты престижной академии искусств – желанное представление для многих. Дамы пророчили двум гениям взаимность, которая в скором времени прорвётся через наигранную ненависть. Запуская пальцы в мягкие волосы Тэхёна на затылке, Чонгук понимает, что скучал. Ему всегда не хватает их поцелуев, особенных, наполненных желанием жить и убивать. Они слишком долго были рядом друг с другом, чтобы заменить привычку на необходимость. Чувствовать его в своих руках, прижиматься и терзать губы, с которых слетало слишком много поселившихся в сердце слов. Сейчас ему не хочется Тэхёна брать. В этот самый момент Чонгук в действительности наслаждается, возможно, вниманием гения, его отданной душой, вседозволенностью. Бескорыстной попыткой ему помочь, потому что Чонгук слишком долго боролся в одиночку. И он сдаётся, опускаясь на своё дно, где Тэхён подхватывает, раскрывая его губы, и бросает взгляд за спину, сталкиваясь с Роббером. Пусть себя не обманывает: этот кролик всегда принадлежал только Тэхёну. И это правда, потому что Чонгук никогда не принадлежал себе. Своим родителям, единственному другу, не принимающей его академии, своей жажде поглощать и падениям в провалы.        Чонгук распахивает глаза, ощущая очередную дезориентацию и головную боль настолько ярко, будто в этот раз он пытался расколоть собственный череп об окрепший лёд. Судя по тому, что он всё ещё находится в кабаре, а не в гробу, ему это не удалось. Ужас отсутствия осознания, что происходило после того, как он с Тэхёном поднялся в комнату, выбивает глубокий выдох из неприятно чистых лёгких. Он не курил. Это плохо. Курение – подконтрольное действие, а его отсутствие означает, что Чонгук собой не управлял. Снова. Память стерильна. Кусочки прошедшей ночи разбросаны вокруг: на полу пустые бутылки, в постели такой же помятый Тэхён, между ними святая богема. Привычная картина, почти семейный портрет. Чонгук встаёт, не нарушая редкостный покой, и поднимает сброшенную одежду с пола. Влажная – они выходили на улицу. Кусочки воспоминаний хрустят разорванными швами на плечах: Чонгук действительно падал в обледенелый снег и куда-то ходил. От пальто пахнет пепелищем. Либо этот запах навсегда остался от Хосока, либо Чонгук исполнил их маленькую мечту. На всякий случай перебирает внутренности своих карманов и не находит коробка спичек. Скверно. Он покидает комнату, закрывая за собой дверь и попадая в пустой, упокоенный тишиной коридор. Утро в кабаре и на кладбище по-своему одинаково. Чонгук переступает через остатки ночного веселья и спускается в центральный зал, переступая какого-то уснувшего на ступеньках бедолагу. Пахнет переночевавшими закусками, похмельем и свободой. Любимые духи высшего общества. По пути к сцене Чонгук одалживает дорогие сигареты, кожаные перчатки и пробки от вина, чтобы перекусить в дороге. Останавливается перед мужчиной, не вписывающимся в привычную картину кабаре, и кладёт на его плечо ладонь, почти на шею, ближе к тёплым артериям. Пробудившийся вздрагивает, но тут же прочищает горло и пытается отвести взгляд, делая вид, будто ничего не понимает и не знаком с подозреваемым. Даже Хосок играл убедительнее. — Я возвращаюсь в академию, — предупреждает Чонгук своего преследующего телохранителя и протягивает одну сигарету. — Пойду через озеро. Слежка – это тяжело, Чонгук понимает, входит в положение и выходит из кабаре. Тысяча следов на пороге затоптали собственные. Вся надежда на телохранителя, который должен был за ним следить. Возвращение в академию не осложняется случайно найденными трупами, незапланированными столкновениями или встречей со следователем, мечтающим надеть на него наручники. Одинокая тропинка, укрытая мягким свежим снегом, принимает первый след возвращающегося скульптора и ждёт возвращения художника. На губах всё ещё его тепло. Чонгук вчера почти захлебнулся отчаянием убитой надежды, но Тэхён вдохнул в него что-то несвойственно живое. Хосок был прав. Им стоило объединиться с самого начала. — Что ты здесь делаешь? Вопрос от случайно встретившегося студента заставляет Чонгука остановиться на пороге дремлющего общежития и обернуться, удостоверившись, что разговаривают с ним. Бредит. Со скульптором академия разговаривает только через унижения и подкинутые трупы. Видимо, этот студент не видел на последних рядах правила и не принял всерьёз предостережения не приближаться к скульптору. — А должен быть не здесь? — без искренности интересуется Чонгук, видимо, пропустив своё отчисление или арест. Студент молча протягивает утреннюю смятую тщательным прочтением газету и спешно уходит. Чонгук никогда не читал газеты. Новости этого общества – последнее, что его интересует. Возможно, его перепутали с Хосоком – это он собирал статьи и вырезал особо вкусные сводки о своих поджогах. Чонгук скручивает жёсткую, испачканную чернилами бумагу и убирает её в карман пальто. Кормит упокоенную душу. Он заходит в общежитие, в коридорах встречая на себе незнакомые взгляды, наполненные сочувствием, и скрывается в своей комнате. Кто-то заходил. Вероятно, Юнги, потому что ничего не тронуто и пахнет здесь искренним беспокойством, до сих пор неубитым намеренным игнорированием. Упав на постель, Чонгук закрывает глаза и даёт себе время прийти в себя. Вспомнить хотя бы что-то, потому что не было никаких причин для провала в памяти. И хотя алкоголь на первых курсах стирал воспоминания, сейчас он уже не способен делать то же самое. Вино больше не подталкивает к действиям, о которых придётся жалеть. Это делает другой. За дверью раздаются тихие шаги. Возвращение скульптора сейчас разнесётся предупреждениями по всей территории академии и достигнет птенца. Попытка оттолкнуть от себя Юнги и заставить его остаться на расстоянии оказывается напрасной. Если учитывать, что убийца – один из них, то он знает, насколько дорог Юнги Чонгуку и что их отдаление – всего лишь попытка защиты. Чонгук пытается не втягивать в происходящее того, кто делает его живым. Фрагменты памяти напоминают о ночной улице и неоправданном тепле. Несмотря на распахнутое пальто, Чонгук не подцепил воспаления и даже простуды. Лишь бы он не согревался чужими последними вздохами, мольбами пощадить и кровью лживого скульптора. Хруст газеты вынуждает Чонгука взять её в свои руки на досмотр важной информации или сенсации об убийстве известного скульптора. К сожалению, в криминальной сводке ничего интересного. Однако перевёрнутая на излюбленную колонку трагедий страница, где однажды мечтает оказаться художник, показывает Чонгуку новость, отвечающую на его вопрос. Этой ночью он возвращался домой. Хосок предложил сжечь предков, и обнятый его предложением Чонгук исполнил их мечту. Этой ночью особняк семьи врача Чон сгорел вместе с его владельцами. Чонгук согрелся костром из семейных портретов и усыпил своё сознание колыбелью заживогорящих. Он должен быть не здесь. Чонгук должен быть за решёткой, потому что всё это время убийцей был он. Следующие часы доносятся до сознания фразами соболезнований, документами на передачу состояния родителей в банке, ненайденным завещанием. Конечно, Чонгук сжёг его первым, ведь там не было его имени. Осиротевший сын врача тоже должен появиться в колонке как убийца своих родителей и шести студентов частной академии, но никто не приходит надеть на него оковы. Вероятно, тот телохранитель, упиваясь празднеством в кабаре, не заметил его ухода. Заметить мог Тэхён. Похороны проводят в тот же день: трупы вне земли долго не протерпят. На городском кладбище, где хоронят лишь состоятельных людей, собираются друзья, знакомые, коллеги и желают семье скорейшего воссоединения, ибо единственный сын не пришёл на похороны своих родителей. Это отродье, получившее состояние предков, спустит всё на табак, шлюх в кабаре и выпивку. Получается лишь спуститься в реальность и возвратиться в родительский дом. На место убийства. Огонь горел долго, Чонгук всё ещё чувствует тепло под подошвой, когда идёт по полуразрушенному коридору особняка. Одна половина со стороны родительской спальни сгорела дотла, разрушилась, оставила после себя пепел, железо и болезненные воспоминания. Вторая ещё стоит, но это ненадолго. Чонгук заходит в собственную комнату, толкая едва удерживающуюся на одной петле дверь, и находит свои скульптуры целыми. Огонь их только закалил. Чонгук присаживается у стены, пачкает пальто в саже и долго смотрит перед собой, пытаясь осознать происходящее. Ему тоже осталось недолго. Его убьёт полугодовая охота, собственные пристрастия к психоактивным веществам, алкоголь, ошибка или следователь. Застрелит, когда застанет на месте потрошения следующего студента… Только не Юнги. Мысль отрезвляет пощёчиной осознания, что Чонгук доберётся и до него. Если он убил собственных родителей, ему не составит труда задушить Юнги. Его что-то провоцирует, а значит, надавить на спусковой крючок сможет и Юнги, а Чонгук этого даже не вспомнит. Его надо остановить. И никто этого не сделает, кроме него самого. Чонгук двигает на середину комнаты неразрушенный каркас стула, достаёт из комода верёвку, по которой в детстве спускался из окна на улицу для побега, и закидывает её на балку потолка. Самое время проверить прочность его удачи. Самое время перестать быть одним из тысячи и стать жертвой. Жертвой собственной психики. Чонгук поднимается на скрипящий предложением передумать стул и завязывает на одном конце верёвки петлю. Исполняет чужое желание, устраивает для себя заслуженную и выбранную маленькой трагедией казнь. Он ощущает объятья петли на собственной шее, обманчиво ласковые, зазывающие, прощающие всё, что натворил. Теперь Чонгук чуть лучше понимает всех тех, кто выбирал дубы и петли. Пока будешь барахтаться в собственном отчаянии, будет время на сожаления. Пародию на вину. Патрон такого не позволит – ружьё для эгоистов. В шаге от смерти нестрашно. Может быть, потому, что Чонгук считает, что заслуживает её, и это единственный способ себя контролировать, остановить. Так Юнги останется жив. Чонгук делает вдох, забыв выкурить сигарету, и закрывает глаза, переступая подошвой на край неустойчивого каркаса. Слабый наклон вперёд, и мольбы многих студентов академии окажутся услышанными смертью. Останавливает скрип ликующих половиц, чужие неспешные шаги, затихающие в проёме двери. Не хватило каких-то секунд, как жалко. Кто-то лицезреет чистосердечное признание убийцы. Чонгук поднимает веки, надеясь, что ему дадут второй шанс и оставят в одиночестве, и видит перед собой его. Тэхён складывает руки на груди и смотрит на своё разбитое бедствие. Ни шага ближе, ни попытки отвернуться и уйти. Тэхён чуть наклоняет голову в искреннем любопытстве от развернувшейся перед ним картины. Чонгук хорошо бы смотрелся на его холсте. Как жаль, что Тэхён больше не может его туда перенести. — Почему не плачешь? — спрашивает Тэхён, запуская сердце Чонгука заново. — Ты обычно плачешь, когда собираешься убивать. Возможно, Чонгук ещё не решил, правда ли собирается себя казнить. Интересно, плакал ли он, когда поджигал собственных родителей? Не дождавшись ответа, Тэхён делает шаг ближе, возобновляя подталкивания мертвецов-предков, желающих навечно умертвить целое поколение, и останавливается перед скульптором. Тэхён давно посадил все его мечты в клетки, надежды заставил влезть в петли и толкает ногой служащую последней опорой табуретку. Железный грохот сливается со скрипом балки, на которой подвешивается Чонгук, не достающий до опоры под ногами. Его перекрытое дыхание с трудом пробивается через натирающую позвонки петлю. Предки душат его таким же ожогом на шее. Тэхён не спеша делает шаг в сторону и отталкивает стул подальше, не позволяя до него дотянуться. Если его кролик захотел умереть, будет неправильно не позволить ему испытать на себе предсмертную агонию. Тэхён же ему обещал. «Понимаешь, я нашёл для тебя выход, но за тебя пройти его не могу. Только слегка подтолкнуть… К полной безысходности, бездне, отчаянию, чтобы ты тоже попытался себя хоть раз убить. Тебе не хватает борьбы, нет стимула». Теперь будет. Мелкая судорога начинает покрывать всё тело, сковывать мышцы, лишать сердце его биения. Наливающая глаза кровь заволакивает видимость обгоревших стен, заглушает шаги за спиной и резкое движение, не позволяющее смерти подхватить любимого зрителя в свои объятья. Чонгук падает на разочарованные половицы, сталкивается с жестокой жизнью и последним напоминанием о своей бездарности от отца – висок отдаёт адской болью удара. Перед глазами нечётко лежащая верёвка, перерезанная наточенным лезвием, блестящие оксфорды и замёрзшие щиколотки. Тэхён присаживается перед ним, ослабляя нежелающую отпускать петлю, освобождает кроваво-синий отпечаток на шее и касается ладонью щеки, стирая тёплые слёзы. — Ты и правда всё забываешь, — ласково произносит Тэхён, позволяя своему глупому бедствию разорвать лёгкие воздухом. — Я же сказал, что ты не убийца. Всегда кролик и никогда охотник. Поэтому Тэхён верил ему с самого начала: Чонгук просто не способен убивать. Он тоже об этом знает. Знает, и позвал с собой на поджог того, кто сможет убить, кто был рождён в этом обществе убийцей. И вначале это был Хосок. — Мы сделали это вдвоём. Прошлой ночью Чонгук позвал с собой Тэхёна. Они убили его родителей вместе. Вместе покинули кабаре, падали на распарывающий швы лёд, грелись перед полыхающим особняком. Целовались под деревом, вспоминая первый поцелуй, пили украденное из кабинета отца вино и вернулись в кабаре, уставшие от убийства. Потому что Тэхён поклялся возвысить Чонгука и никому не позволить делать ему больно. И Чонгук поверил. А затем позвал сжечь своих родителей. В эту ночь он собственноручно наполнил пару закатов багряным цветом. Цветом торжества, которым наслаждался со своего дна. Тэхён вытягивает руку, протягивает своему бедствию ладонь, чтобы помочь ему, возвысить и освободить его от всех оставшихся оков. — Пойдём на выход, Чонгук. Теперь они всегда будут вдвоём. Повязанные убийством, кровью, единым утолённым желанием. И Чонгук обхватывает ладонь Тэхёна, поднимаясь со своего дна. Они выберутся из этого мира любой ценой.