И конец их будет счастливым

18 апреля 2024 года - Серёжа? Тихий глухой оклик эхом отдавался от больничных стен. Анна медленно подошла к кровати, останавливаясь рядом с ней. Её взволнованный взгляд бегал по смятой, пустой постели. По холодной постели. - Серёжа!? Громче. Но по-прежнему без ответа. Она обернулась, бегающим взглядом осматривая пустую палату и не обнаруживая в ней своего подопечного. - Серёжа… Тихо, на грани шёпота. Отчаяние медленно пробиралось под кожу, неприятно сковывая конечности. Его здесь нет. Давно нет.       Она выбежала из палаты, исчезая в больничном коридоре. Таком холодном и незнакомом ей. Почему здесь так темно? Пол под ногами плыл. Он словно не каменный, а глинистый, скользкий и постоянно исчезающий из-под ног. Озираясь по сторонам, Анна пыталась удержать равновесие. Мерзкая тошнота подкатила к горлу. Сглотнув вязкую слюну через силу, девушка вновь двинулась вперёд. Она бежала по тёмному коридору, но лифт с каждым её шагом как будто бы отдалялся от неё всё сильнее и сильнее. Силы заканчивались и Анна осознала, что по-прежнему стоит возле двери, ведущей в тринадцатую палату. Бессилие всхлипом сорвалось с подрагивающих губ. Внезапно где-то вдали послышался чей-то вскрик. Истошный крик, наполненный ужасом и страхом.       Это был его крик. Сердце забилось с новой силой, отбивая громкий марш в висках и ушах. Протяжный вой, наполненный животным страхом и ужасом. - Серёжа… Тихо. Ещё тише, чем до этого. Почти шёпотом. Скулящим, болезненным, сожалеющим. Двери лифта наконец оказались перед лицом. Она не успела назвать номер этажа, как лифт закрыл двери и начал движение. Движение куда-то вниз. Через несколько мгновений двери вновь открылись, но Анна не могла понять, где она оказалась. Все вокруг казалось ей абсолютно не знакомым. Разве в клинике когда-то был этот этаж? Перед глазами гигантских размеров помещение. Каменное, холодное, тёмное. Тьма загребает девушку в свои объятия, стоит ей переступить порог лифта.       Она обернулась, но позади больше не было знакомых дверей лифта. Вместо них такая же каменная стена. Холодная стена. Вокруг мёртвая тишина. Ноги не слушались, казались ватными и чужими. Но она пересилила себя и сделала несколько шагов, пытаясь справиться с дрожащими конечностями. Внезапно эхом от стен начал отбиваться скрежет. Мерзкий, назойливый, жуткий. Так, словно кто-то скреб ногтями по камню, царапая до крови собственные пальцы. Звук везде, но одновременно с тем, Анна не могла отыскать источник. - Анна… Тихо, жалобно. Она резко повернула голову влево. Воздух застрял в горле и оказался спертым в ту же секунду. Хотелось зажмуриться до боли в глазах и голове. Больше всего на свете ей не хотелось продолжать находиться здесь. Анна подошла ближе, пытаясь отыскать источник возникших звуков. - Серёжа! Громкий, но такой тихий на фоне жуткого скрежета, её голос терялся среди злой симфонии других звуков. - Помоги мне…, прошу… Его лицо было испачкано собственной кровью. Больничные одежды порваны, покрыты грязью и кровавыми пятнами, впитывашимися в каждый сантиметр ткани. Разумовский испуганно жался к стене, пока его колени больно упирались в каменный пол. Он хотел слиться со стеной, исчезая. Взгляд загнанный, испуганный. В голубых глазах стояли слезы и животный ужас. Испачканные пальцы цеплялись за пол, дрожа и постоянно сжимаясь. - Как? Как мне помочь тебе? Анна сорвалась на бег, пытаясь оказаться рядом, но Разумовский отдалялся с каждым мгновением всё дальше и дальше. - Нет, нет! Она кричала, осознавая безвыходность ситуации. Безысходно, но не позволяя себе остановиться ни на секунду. Разумовский лихорадочно вздрогнул, а его голова медленно приподнялась, с ужасом заглядывая за спину Анны. Его глаза испуганно округлились, взгляд изменился, стал диким. Она замерла. Ей не хотелось оборачиваться, не хотелось знать, что увидел Разумовский за её спиной. Потому что она уже знала. Её тело охолодело, когда Анна услышала позади шелест. Шелест угольно чёрных крыльев.       Испуганный вскрик сорвался с женских губ, когда что-то с неведомой силой оттолкнуло её в сторону. На несколько мгновений Анна потеряла сознание, чувствуя острую реальную боль где-то в затылке, медленно распространившуюся на всё её тело. Рука опустилась на голову, в темноте едва ли удалось рассмотреть пальцы, на которых отпечатывалась густая кровь с задней части головы. Тело неприятно саднило, пока слабость опускалась на него. Конечности ломило из-за сильного столкновения с каменной стеной и полом. Анна вздрогнула, когда вновь послышался крик Разумовского. Она резко распахнула глаза, поворачивая голову вбок настолько резко, что в неё дало острой болью. Она боялась поверить в то, что происходящее перед её глазами - реально.       Нечто большое. Чёрное. Такое же тёмное, как и всё вокруг в этом помещении. Силуэт мужского тела, с чёрными огромными крыльями и рыжими волосами. Он схватил безуспешно вырывающего Разумовского. С силой сжал его горло, от чего тот начал задыхаться, хриплыми вскриками пытаясь сделать хоть один полноценный, такой необходимый вдох. По его скулам текли кровавые слезы, руки метались, пытались ухватиться за чужие, испачканные кровью, царапаясь и загоняя плоть под ногтевую пластину. Он сжал его горло сильнее, помещение заполнил грудной глубокий смех, перекрывающий хриплые вскрики медленно теряющего сознание Разумовского. Анна замерла, не находя сил, чтобы оторвать от пола скованные холодом и ужасом конечности. Она ползла в сторону Сергея, кричала, пытаясь дозваться его, но не издала и звука, молча лишь открывая и закрывая рот. Её глаза перекрыла пелена из горячих слез, словно раскалённым маслом стекающих по её щекам. Он продолжал смеяться, придавливая обессиленного Разумовского к каменному полу и больно вжимая его голову в поверхность. Послышался звонкий хруст рёбер. Разумовский в агонии взвыв с новой силой, испытывая боль по всему телу и одновременно с тем не понимая, в каком конкретном месте боль распространяется сильнее.       Животная адская боль заполнила каждую клеточку его измученного тела. Когтистые руки удерживали тело на месте, не позволяя высвободиться, сдвинуться ни на миллиметр. Анна рыдала, чувствуя, как боль и бессилие заполняли её изнутри. Из женских уст не вырывалось ни звука, пока внутри она разрывалась на тысячи осколков. В следующую секунду холодный пот прошиб её. Он поднял взгляд, сталкиваясь им с ней. Смотрел на неё так, словно впервые увидел её, резко переключая всё своë внимание. Огненно жёлтые глаза пересеклись с её, карими. В ту секунду ей казалось, что на неё смотрела сама смерть. Холодная, злая, жуткая.       Липкий страх и ужас окутал её тело вдоль и поперёк, пока она не смела ни на секунду оторвать взгляд от жёлтых глаз. Он ухмыльнулся. Дикий оскал расцвёл на его лице. Ей не хотелось думать о том, что последует дальше. В следующее мгновение он приподнял стонущего Разумовского с пола, вновь возвращая к нему своё внимание. Он встал в полный рост, возвышаясь скалой над Анной, пока его тень окутывала её с ног до головы.       Обессиленный Сергей хрипел, по его телу стекала свежая горячая кровь, из глаз, рта, носа. Он захлёбывался ею, чувствуя боль везде сразу. Сломанные рёбра впивались в органы, вспаривая их. Разумовский маневрировал где-то между, испытывая одновременно все чувства. Ему жарко, холодно и больно, адски больно. Он повернул его тело, оборачивая лицом к Анне. Так, чтобы она видела измученного парня. Разумовский безвольной куклой висел в его когтистой руке, удерживаемый лишь ею за уже посиневшую шею. Бледно голубые, почти серые глаза Разумовского смотрели в её. Взгляд расфокусирован, но он продолжал смотреть, потому что это стоило ему последних сил, которые были на исходе. Она впилась ноготками во внутреннюю часть ладони, чувствуя, как кровь сочилась из ран в виде полумесяцев. - Отпусти его… - шепчет тихо она. Её голос дрожал, потому что она знала, что он этого никогда не сделает. - Отпусти… - на выдохе, почти неслышно. - Нет. Грубо. Громко. И смех. Жуткий. Громкий. Гортанный. Она взвывает. Щелчок. Голова Разумовского наклоняется вбок под неестественным углом. Бледно голубые глаза сереют, становятся стеклянными. Неживыми. Мёртвыми. Она кричит, разрывает лёгкие. Он смеётся. Весело. Издевательски. Удовлетворённо. Глухой удар. Мертвое тело Разумовского оказывается отброшенным им и с глухим ударов падает перед лицом Анны. Её руки в ужасе оказываются на опухших губах. Но не спасают её от жуткого животного вопля, который тут же заполняет всё помещение. Рыжие волосы впитывают медленно остывающую бордовую жидкость, которая продолжала вытекать из посиневших губ. Серые стеклянные глаза отражают её саму. Она взвывает, впиваясь ногтями в щеки, когда видит в отражении мёртвых глаз Разумовского его, медленно возвышающегося за её спиной и распахнувшего чёрные крылья. Шелест черных перьев стучит в сознании. Сердце останавливается, а тело связывает по рукам и ногам липкий ужас, когда когтистые руки опускаются на женскую шею. А затем сжимают её. Сонная артерия бьётся под указательным пальцем. Щелчок. Больше не бьётся.       Она резко распахнула глаза. Сердце лихорадочно билось, пока Анна пыталась привести в норму дыхание. Рука опустилась на лоб, стирая холодный пот. - Черт… - выдыхает она, осматривая палату Разумовского. Анна прислушалась, убеждаясь, что Сергей по-прежнему находился в ванной. Звук льющейся воды свидетельствовал о том, что тот всё ещё принимал душ. Девушка удовлетворенно выдохнула, привставая с дивана. Затем с измученным стоном размяла затекшую спину. Видимо, сразу же после того, как Сергей ушёл в душ, она заснула на диване, пока дожидалась его возвращения. Мозг до сих пор не мог отойти от кошмара, увиденного во сне. Впрочем, как и сама Анна. Облегчение обрушилось на неё, стоило ей распахнуть глаза и убедиться, что это был лишь сон.       Прошло ещё несколько минут. Анна без особого энтузиазма передвигалась по палате, стараясь занять себя. Она не вдумчиво передвинула несколько предметов на столе и тумбочке. Встряхнув головой, Анна остановилась возле кровати Разумовского. На той царил хаос. Впрочем, как и всегда. Стянув одеяло, она передвинула подушку на центр изголовья кровати, взбивая её и приводя в нужную форму. Её взгляд не сразу зацепился за что-то, торчащее из-под одеяла. Когда с подушками было покончено, Анна потянула это самое одеяло, возвращая его на место. Что-то с глухим звуком упало на больничный пол, тут же привлекая ее внимание. Взгляд карих глаз испуганно метнулся к источнику шума. Скетчбук, небрежно оставленный Разумовским на кровати, оказался скрыт тканью одеяла, но теперь лежал на полу, распахнутыми листами вниз. Губы Анны приоткрылись, а дыхание перехватило, когда блокнот оказался в её руках. Случайно открытые страницы уже были заполнены карандашными рисунками. И будь то любая другая ситуация, Анна обязательно бы вернула блокнот на место, не позволяя себе заглядывать внутрь. Но в тот момент это было сделать невозможно. Потому что на первом же попавшемся развороте была нарисована она. Портретные скетчи запечатлевали её. С белых бумажных страниц на неё глядела она сама. Почти всегда в профиль. Разумовский рисовал её, пока она сидела рядом, отвлеченная заполнением протокола, читала книгу, сжавшись на диване, разговаривала с ним, эмоционально жестикулируя почти каждый раз. Всё это, словно чёрно-белые фотографии, заполняло не одну страницу в его скетчбуке и флешбеками отправляло девушку в прошлое. Анна не знала, сколько времени она в ступоре и замешательстве простояла возле кровати, разглядывая чужие рисунки, на которых была изображена она. Однако, в следующую секунду звук шумящей воды стих, и девушка торопливо захлопнула блокнот, возвращая его на место. Усевшись на диван, Анна замерла в ожидании появления Разумовского и пыталась привести дыхание в норму. Через несколько минут он наконец появился в палате, прикрывая за собой дверь, ведущую в ванную. Неловко пройдя мимо Анны, парень присел на кровать. Его волосы были всё ещё мокрыми, а тело скрывалось под постиранным больничным костюмом. Взгляд карих глаз зацепился за руку Сергея, метнувшуюся к волосам, следом откидывая их назад. Анна удержала себя от взволнованного вздоха. Перед глазами по-прежнему стояли картинки минувшего кошмара. Видеть главного героя этого самого кошмара было морально тяжело. Однако, радовало, что в отличие ото сна, в реальности Разумовский был в порядке. Пока. - Мазь от шрамов действует, они стали менее заметными. - накидывая одеяло на колени, произнёс Разумовский. - Но я думаю, что это её максимум.       Некоторое время назад, по просьбе Анны, Николай Александрович принёс заживляющую мазь, которая должна была осветлить шрамы. А это сделать было необходимо. Анна видела, как каждый раз, когда Сергей видел зажившую рану на груди, и жутко зверские шрамы, покрывающие каждый миллиметр этой области на грудной клетке, он одномоментно мрачнел, пренебрежительно поджимая губы. Мазь доктор передал, к слову, найти её в обычных аптеках Берлина было невозможно. Анна сторонилась даже думать о том, где её отыскал Николай Александрович. Главное, что она помогала. Остальное девушку мало волновало. Кроме этого всего, Анна как и обещала, задала доктору вопрос о дополнительных лекарствах и сыворотках, отведённых Разумовскому. Слова Софи, озвученные ею на её дне рождения не давали Анне покоя, как и собственные мысли, не покидающие её даже во снах. Прошло несколько месяцев с момента отправки письма с вопросом о лекарствах, однако, ответа от Николая Александровича на него так не поступило. Почти сразу же, он написал, что не знал о введении новых лекарств в рацион Разумовского, однако, пообещал узнать и рассказать об этом Анне. Порой её посещала мысль, не совсем правильная и логичная. Что, если просто не давать эти новые лекарства Разумовскому? Однако, почти сразу же она отмела этот вариант. Во-первых, Анна не была уверена в том, что эти лекарства могут нести именно негативные последствия, что, если они наоборот нужны для выздоровления Сергея? Во-вторых, Анна по-прежнему вела учетность с помощью заполнения протоколов. Наверняка, ей придётся указывать, как меняется состояние пациента после приема новых лекарств. Если руководство клиники узнает о том, что лекарства не принимаются Разумовским, всё обернётся очень плачевно для Анны. Этого ей абсолютно не хотелось. Поэтому, как бы не хотела Анна, она продолжала давать все те лекарства, которые охрана оставляла возле двери.       Но время шло, а ответа на свой вопрос она так и не получила. Это добавляло знатную ложку волнения и напряжения в и без того наполненное этим самым волнением сознание Анны. Анна тряхнула головой, избавляясь от вновь наплывших размышлений. - Но спасибо за это. - добавил Сергей через мгновение, откладывая тюбик с мазью на тумбочку. - Хорошо, что есть результат. - кивнула Анна, нервно перебирая пальцами подол рубашки. Ей до сих пор было неловко из-за рисунков, случайно увиденных в скетчбуке Разумовского. Она была рада, что эта идея с рисунками пришлась по его душе, однако, обнаруженные скетчи загнали девушку в абсолютный тупик. Безусловно, он мог рисовать её потому что Анна была единственным, что он в целом мог рисовать. Разумовский не выходил за стены палаты и всё, что так или иначе мелькало перед его глазами, это Анна. Но это объяснение было вялым по сравнению с волной нахлынувших мыслей по этому поводу. Лишь на секунду в сознании появилась мысль о том, что он мог нарисовать её потому что она…Потому что она кто? Возможно, человек, который за эти восемь месяцев стал если не другом, то кем-то важным для него? Это было смешно и абсолютно глупо. Анна отмахнулась от этой мысли, потому что мозгом понимала, что Разумовский не увидет в ней друга никогда. Понимала мозгом, но не сердцем.       В тот день, накануне Нового года, в ней что-то с хрустом переломилось. Первое прикосновение. Неслучайное прикосновение. И объятия. Долгие и тёплые. Необычное чувство трепета окутало её тело, заставляя сердце непроизвольно биться быстрее. Кольнуло где-то в груди, а тело рядом, так аккуратно, но одновременно с тем, сильно, сжимающее её в объятиях, казалось родным. Слишком родным, чтобы казаться чужим. Чтобы быть чужим. С того дня, Анна стала воспринимать любые взгляды и прикосновения иначе. Это бесило и выводило её из себя. Она по-прежнему не любила подобные ситуации, потому что не могла контролировать их, не могла контролировать себя. Те редкие соприкосновения или такие частые взгляды, раньше казавшиеся чем-то обычным, теперь гулко отзывались трепетом в душе. Анна не была готова к этому. Но признаваться себе в этом она не спешила. Потому что чувствовала вину. Перед собой. Перед Разумовским.       И казалось, что смириться с этим можно. И жить дальше тоже. Но те редкие тёплые взаимодействия и диалоги как снегом по голове оглушали Анну, вновь и вновь возвращая её к тем мыслям, которые она так настойчиво скрывала на подкорке сознания. Этот чертов блокнот. Эти чертовы рисунки. Мысль, что Разумовский тратил время на то, чтобы нарисовать именно её, безуспешно крутилась в голове, постоянное напоминая о себе. Она не позволяла ей укорениться в её сознании. Потому что это всё давало ей надежду. Надежду на взаимность. Надежду на хороший счастливый конец, которого у неё с Разумовским никогда не будет.       Одновременно с тем, Анна боялась почувствовать себя ненужной. Её взаимодействия с Разумовским строились исключительно из-за того, что он был её работой. Так или иначе, в один день, ей больше не придётся работать с ним. Её необходимость приходить в тринадцатую палату, ухаживать за Разумовским угаснет окончательно. Было трудно понять, что произойдёт с ней в тот момент. Явно, что-то не самое радужное. Однако, Анна продолжала верить и в то, что всё это - лишь проявление её непрофессионализма. Она позволила себе привязаться к своему подопечному, потому что сочувствие к его судьбе и состоянию окутало её в тот день, когда она впервые увидела его искалеченное тело. Возможно, это действительно была лишь обычная привязанность, вызванная сочувствием и элементарным ежедневным взаимодействием. Да. В это верить было намного проще. Анна молилась на то, чтобы это всё действительно оказалось именно так. - Как твое состояние? Мне нужно написать отчёт о том, есть ли реакция на новые лекарства. - прокашлявшись, спросила Анна. - Я стал меньше уставать. Сил как будто больше появилось. - задумчиво озвучил Разумовский. Анна осмотрела своего подопечного, отмечая, что тот даже внешне стал выглядеть внушительнее, затем кивнула. - Не пиши это. - тихо добавил он, дожидаясь, пока Анна допишет ранее озвученную им фразу. Вопросительно приподняв бровь, девушка в ожидании уставилась на Разумовского. - Меня вновь посещают те мысли, которые…, которые были у него. Она замерла. Тишина. - В каком это смысле? - хриплым голосом тихо прошептала она. - Всё больше и больше мне начинает казаться, что он вновь появляется в моей голове. Анна откинула голову на спинку дивана, напряжено прикрывая глаза. Не зная назначение новых лекарств, она не могла понять, повлияло ли на это всё что-то другое или именно эти самые лекарства. - Ты справляешься с этими мыслями? Как часто это мучает тебя? - тихо спросила Анна, присаживаясь на кровать. - Не часто. В основном, когда я начинаю вспоминать всё то, что произошло до моего попадания в эту клинику. - объяснил он. - Возможно тебе не стоит обращаться к этим воспоминаниям? Что… , если это может вызвать его появление? - осторожно предположила Анна и по взгляду Разумовского поняла, что он тоже об этом подумал. - Я постараюсь. - печально кивнул парень. - Не переживай. Всё обязательно будет хорошо, Серёжа… - тихо проговорила Анна, ободряюще улыбаясь. Её ладонь накрыла подрагивающую руку Разумовского, расположившуюся на колене, скрытом под тканью больничных штанов. Устного ответа не последовало. Мужская рука метнулась, перехватывая ладонь Анны и сжимая её в своей. Разумовский кивнул, потому что верил, что пока рядом с ним есть Анна, всё действительно обязательно будет хорошо.