Болезнь

      Официально Жан был назначен на дежурство за Армином около тридцати минут назад, однако на самом деле он пристально следил за ним уже около четырёх часов. Это был не первый раз, когда он был на дежурстве в течение длительного времени, он был солдатом в конце концов.       Райнер, Энни и Пик просыпались в разное время ночи, кратко расспрашивали об Армине, прежде чем снова заснуть. Энни выглядела особенно обеспокоенной, но марлийские главнокомандующие работали над ней до изнеможения из-за её силы и боевых способностей, и она больше не могла бороться с тягой ко сну после того, как Жан заверил её, что позаботится об этом. Его назначенная задача присматривать за Армином была, скорее, номинальным положением, чем чем-либо ещё, капитан Леви до сих пор сидел в своем углу, а хотя Конни лёг в своё спальное место, Жан знал, что он не спит. Так что, хотя формально эта обязанность была его, в ней не было никакой официальности.       Армин то приходил в сознание, то терял его в течение последних нескольких часов, или, по крайней мере, так они все предполагали. Трудно было сказать, особенно учитывая то, как движения и выражения лица блондина не менялись по наростающей между тем, как он бодрствовал и когда спал. Сознательно или нет, но он всё ещё бормотал те же едва различимые слова и фразы. Жан заметил несколько незначительных различий в его поведении в состоянии бодрствования и сна, что дало ему общее представление о том, сколько на самом деле спит Армин. Он немного сильнее реагировал на прикосновения и другие внешние раздражители, когда не спал, хотя Жан не был уверен, что он вообще может назвать это сознанием, учитывая, насколько Армин был в бреду.       Его лихорадка больше не обострялась. Жан был уверен, что это только потому, что Армин должен был достичь грани, которая была самой высокой, какой только могла быть лихорадка. Кирштейн знал, что это неправда, что не существует высокого предела для того, насколько может подняться температура тела человека, но у Армина она поднялась до определенного градуса и остановилась там.       Как и ожидалось, среди их запасов не оказалось градусника (Конни перерыл их скромный набор ящиков для хранения в поисках градусника, несмотря на то, что Жан настаивал на том, что это бесполезно), но Леви подсчитал, что температура Армина была где-то около отметки 104 градуса*.       "Не самая высокая, которая мне когда-либо попадалась", — пробормотал он несколько равнодушно, хотя Жан чувствовал намёк на напряжение в его тоне. Капитан прожил дольше его, так что было вполне нормально, что у него было больше опыта в сравнении, но это определённо была самая высокая температура, которую когда-либо видел Жан. Тот факт, что Леви знал кого-то, кто превзошел Армина по температуре тела, был немного шокирующим, мягко говоря.       Пока Конни искал градусник и ничего не нашёл, он где-то среди своих вещей нашёл кофту и пару военных шорт. Одежда Армина была почти насквозь мокрой от пота, и он был несколько разодет, учитывая его лихорадку, поэтому Леви велел им одеть его во что-то полегче. Кофта была мужского размера M, которая очень свободно сидела на невысоком Армине, а шорты были громоздкими и усеянными различными карманами, поскольку изначально предназначались для полевых условий. Тем не менее, это было намного лучше, чем влажная рубашка на пуговицах и брюки, которые он носил до этого момента. Смена одежды была работой двух человек: Жан поднял бессознательное тело Армина в некое подобие сидячего положения, пока Конни стянул с его плеч рубашку и надела новую через голову. Несмотря на грубое обращение от них обоих, Армин никак не отреагировал, за исключением несколькими тихими стонами — плохой знак.       Сейчас было где-то между тремя и четырьмя часами, и Жан сел назад, вернув влажную ткань на лоб Армина в сотый раз. Он надеялся, что более прохладная одежда в сочетании с холодным компрессом поможет справится с лихорадкой и снова заставит Арлерта мыслить связно. Леви заверил его, что лихорадка не повредит его мозг, если только она не будет 108 градусов или выше, от чего Армин в любом случае мог бы умереть, и это немного успокоило Жана.       Примерно через 4-5 часов они смогут отправиться в медицинский отсек, расположенный в одном из небольших ангаров, и уговорить докторов осмотреть Армина. Жан был готов сам отнести его туда, но надеялся, что они согласятся пройти пять минут до их палатки, чтобы ему не пришлось переносить Армина в таком состоянии.       Он спал прямо сейчас. Жан мог понять это, потому что хватка Армина на его руке ослабла. Его дыхание было хриплым, так было всегда, когда он лежал на спине, но Кирштейн сейчас не мог переложить его на бок, иначе полотенце, которое он ранее положил ему на лоб, спало бы. Учитывая его текущую температуру, болезненное хрипение было меньшим из двух зол.       Справа от него Конни беспокойно ёрзал в постели в четвёртый раз за столько же минут. Из-за лихорадочных поисков медицинских принадлежностей ранее и постоянного метания и беготни Жан знал, что он на грани. Спрингер всегда становился беспокойным и нервным, когда его что-то беспокоило, переполненным всплесками энергии и не находящим для них выхода.       —Если нужно, пробегись, Конни.       Конни перевернулся лицом к Жану, схватив в кулак тонкое хлопковое одеяло.       —Я не могу снова заснуть, — проворчал он.       —Я так и думал.       Конни небрежно махнул рукой в ​​сторону Армина.       —Он меня пугает.       —Я знаю.       Конни сел, сбрасывая с ног одеяло, запутавшееся в ногах, с тяжелым вздохом.       —Я, эм... пойду на пробежку, думаю.       —Ладно, — Жан слегка кивнул головой, и Конни, надев свою обувь, исчез в пологах палатки. Жану не нужно было говорить ему, чтобы он был осторожен, они оба знали друг друга достаточно долго, что Конни уже знал об этом чувстве без необходимости обмениваться словами.       Жан ещё сильнее прислонился к стене палатки, фыркнув. Он уже давно сидел сгорбившись над Армином, и его спина начала болеть от отсутствия перемены в позе. Краем глаза Леви взглянул на свои карманные часы и резко повернулся, чтобы посмотреть в сторону Жана.       —Жан, дай ему ещё воды.       Кирштейн кивнул, подчинённо и типично для солдата, прежде чем поднять бурдюк с того места, где он был оставлен ранее у спального мешка Армина.       Им удалось заставить его выпить по несколько маленьких глотков каждые сорок пять минут или около того, хотя Жан был уверен, что Армин мог пить только потому, что это было самое естественное, что мог делать человек после дыхания — то, с чем он также боролся. Кирштейн приподнял голову Армина на несколько дюймов над подушкой левой рукой и использовал другую, чтобы подтолкнуть к его губа бурдюк. Блондин инстинктивно слегка приоткрыл рот и сделал два или три глотка, прежде чем лениво отвернуть голову в знак отказа. После этого Жан не заставлял его, Армин был упрям, даже будучи недееспособным. Вместо этого он опустил голову Арлерта обратно так осторожно, как только мог, прежде чем закрутить металлическую крышку обратно на мешочек с водой.       Армин лежал несколько мгновений, спокойно и неподвижно, прежде чем внезапно потянуться, чтобы схватить себя за волосы, резко потянув их. Жан замер, ошеломлённый внезапными жёсткими движениями, и это было обоснованно.       —Армин?       Леви бросил взгляд в их сторону, но не смог ничего увидеть, так как Жан сгорбился над Армином.       —В чём дело?       Жан повернул голову, чтобы на мгновение посмотреть на своего капитана, прежде чем полностью сосредоточить свое внимание на Армине и его внезапной вспышке.       —Он сильно дёргает себя за волосы.       Леви цокнул зубами.       —Стресс. Ему, наверное, больно.       Уголки его рта опустились вниз, он нахмурился.       —Ну же, Армин, — Жан схватил его за запястья, пытаясь распутать пальцы Арлерта, которые дёргали его собственные волосы. — Я знаю, тебе больно, но от этого будет только хуже…       Армин, казалось, немного ослабил хватку при прикосновении, и Жан смог убрать руки от головы.       —Он только что тебя послушал?       —Нет. Думаю, это потому, что я коснулся его, — Жан посмотрел вниз, туда, где его руки всё ещё обхватывали запястья Армина. Он реагировал на физический контакт, хотя бы, но до сих пор не понимал никакой речи. — У нас есть какие-нибудь обезболивающие?       —У нас вообще нет никаких лекарств. Ни обезболивающих, ни жаропонижающих, ничего, — почти с горечью рявкнул капитан. — Придурки в медотсеке всё это контролируют, решают, кому давать что-нибудь, а кому нет. Они бы даже не снабдили нас небольшим количеством слабых обезболивающих вроде парацетамола или ибупрофена, после всего, что вы для них сделали.       —Думаю, они им нужны в лазарете...       —Каждый болен или ранен настолько, что попадёт в лазарет и будет принимать что-то гораздо более сильное, чем среднестатистическое противовоспалительное, — парировал Леви. — Они просто эгоистичные, обиженные ублюдки.       Жан не знал, что сказать, поэтому не проронил ни слова. Он чувствовал растущее разочарование капитана из-за отсутствия контроля над ситуацией, и, честно говоря, он был близок к тому, чтобы присоединиться к нему. Если бы у них был доступ к жаропонижающим прямо сейчас, Армину было бы лучше? Конечно, даже небольшое количество обезболивающего могло бы принести ему некоторое облегчение. Мысль о том, что Армин напрасно страдает, когда с этим можно было бы легко что-то сделать, оставила неприятный привкус во рту.       —Ж-жан...       Армин уже несколько часов вяло выдыхал имена своих друзей, включая имя Жана. Каждый раз это было просто бессмысленное бормотание, он был полностью не в себе, чтобы понимать, что он говорит или почему. Тем не менее, Жан реагировал на него всякий раз, когда Арлерт бормотал его имя.       Он снова взглянул на Армина и на мгновение изучил его лицо.       —Да?       Было ли это из-за какого-то естественного инстинкта реагировать на упоминание его собственного имени, или потому, что в глубине души он надеялся, что Армин ответит, Жан на самом деле не знал. Он так и держал руки на запястьях Армина, прижимая их к животу на случай, если тот снова попытается дернуть себя за волосы.       После этого ответа не последовало, как он и ожидал. Жан начал ворчать себе под нос о том, как невежливо называть кого-то по имени, а потом игнорировать, но его прервали.       —Жан? Это ты?       Это было самое сложное и ясное предложение, которое Армин произнес за всю ночь. Намерение в его тоне и ясность голоса намекали на то, что это было больше, чем просто прерванный диалог в лихорадочном сне. Судя по всему, теперь он привлёк внимание и Леви. Жан краем глаза мог видеть, как капитан выпрямляется.       Жан слегка сжал одно из запястий Армина, чтобы полностью доказать своё присутствие на случай, если блондин его не услышит.       —Армин, эй...       —Ты здесь?       —Д-да. Я здесь, — заверил Жан, слегка ошеломлённый. Глаза Армина так и не были открыты, но они вели разговор, который был намного длиннее, чем те, которые они смогли получить от него за последние пять часов.       Армин на мгновение поджал губы, прежде чем глубоко нахмурить брови.       —Мне нужно домой.       —А? — Жан медленно приблизился к спальному мешку. Он попытался убрать руки с запястий Армина, но блондин потянулся и резко схватил его за рукав при первом признаке того, что он отстраняется. Капитан Леви в этот момент очень заинтересовался, встав с кровати, чтобы придвинуться поближе к ним двоим.       —Мне нужно вернуться в казармы, — повторил Армин, и на его лице проступил намёк на волнение, словно что-то его беспокоило. — Потому что уже поздно, Эрен и Микаса будут беспокоиться обо мне.       Оу.       Жан тяжело вздохнул, в некоторой степени разочарован. Леви опередил его в этом, раздраженный по привычке и в ответ на эту ситуацию. Слова Армина, хотя и цельные и отчётливые, как никогда раньше, всё ещё были затронуты бредом. Они были далеки от ясных и связных мыслей.       Должен ли он был сказать Армину правду? «Эрен мёртв, а Микасы здесь нет, помнишь?», это едва ли казалось правильным, что нужно сказать. Жан на мгновение задумался, было ли это тем же самым, что никогда нельзя будить лунатика, или как не говорить кому-то во сне, что всё не настоящее, иначе это может принять тёмный оборот. Несмотря на это, он должен был ответить ему как-то. Армин становился заметно беспокойным и нетерпеливым.       Леви заговорил, пока Жан ломал голову, пытаясь найти правильные слова.       —Армин. Ты знаешь, где ты?       Это мог быть искренний вопрос или просто отвлечение от сбитых с толку слов блондина. Нервы Жана были напряжены ещё больше, когда он не ответил на вопрос капитана сразу. Наступила жуткая тишина, прежде чем Леви, казалось, сдался и попробовал задать другой набор вопросов.       —Ты меня слышишь? Ты знаешь сегодняшнюю дату?       —Д-дату? Да... Я... — Армин на мгновение замер. Теперь его глаза были открыты, его потемневшие зрачки едва были видны сквозь веки. — Дата... Какое сегодня число? Я-я знаю, что сегодня март.       Армин сказал «Я знаю», как будто он был уверен в своём ответе, хотя его тон предполагал обратное. Он звучал совсем неуверенно.       —Да, — улыбнулся Жан с чувством облегчения, хотя это могло быть немного неуместно, учитывая крайне высокую температуру Армина и его дезориентацию. — Да, верно. Молодец.       —Он должен знать дату, — нахмурился Леви, прерывая его недолгое облегчение, и Жану пришлось с ним согласиться. У Армина была хорошая голова на плечах, он всегда знал, какой сегодня день, не заглядывая в календарь, будь то день недели или точная числовая дата. Чёрт, он даже мог точно определить время дня без часов, просто наблюдая за положением солнца на небе.       —Как тебя зовут? — попытался Леви, и Жан предположил, что он уже был в такой ситуации с другими людьми в какой-то момент своей жизни.       —Армин Арлерт, — Он смог ответить на этот вопрос сразу и с уверенностью, слава богу. Жан не знал, что бы они сделали, если бы он не смог.       Капитан циклически перебрал ещё несколько стандартных вопросов, которые следует задавать сбитому с толку или находящемуся в бреду человеку, и глаза Армина с каждой минутой становились всё более ясными.       —Сколько тебе лет?       —Двадцать.       —Тебе двадцать? — Леви недоверчиво посмотрел на Армина, а затем снова на Жана, который кивнула в знак подтверждения.       —Мы здесь с сентября, когда Гул прекратился.       Жан нашёл несколько умилительным то, что капитан якобы испытывал трудности с принятием того, что его отряд продолжал расти. Он словесно разнёс их всех за то, что они выросли и возвышались над ним, хотя это было забавно. Леви знал их с пятнадцати лет, и Армин был первым из них, кто вышел из подросткового возраста. Он знал, что капитан, скорее всего, будет называть их детьми до конца их жизни, независимо от того, сколько им лет.       —Его день рождения был в ноябре. Ему двадцать, — добавил Жан для пояснения.       Они, очевидно, не праздновали его, за исключением мимолетного поздравления, упомянутого вскользь. Не так уж много они могли сделать для празднеств всего через два месяца после битвы. Армин всё ещё был в некоторой степени шокирован в тот момент и даже не был заинтересован в простых разговорах, не говоря уже о праздновании особого дня. Это просто казалось неправильным. Однако проклятие Имир теперь исчезло, а это означало, что у него будет ещё много дней рождений и много других возможностей сделать что-то особенное. Жан был рад этому. Было трудно праздновать то, что Армин стал на один год старше в течение последних четырёх лет, когда все знали, что это лишь означало, что ему осталось жить на один год меньше.       Армин не упомянул о своей прошлой необходимости вернуться домой к Эрену и Микасе, и Жан не напомнил ему об этом. Он не знал, означало ли это, что он стал менее потерян в себе и теперь осознаёт их положение, или его мозг всё ещё был таким же затуманенным, что он забыл обо всём.       Леви поднял почти сухое полотенце со лба Армина и прижал тыльную сторону ладони к его коже. Жан заметил, как смягчился его единственный глаз.       —Его температура падает, — капитан быстро выдохнул с облегчением, Жан мог поклясться, что это прозвучало почти как всхлип. — Он приходит в себя.