Мёртвое озеро

Потом была тишина. Тот момент, когда ты уже не понимаешь, где заканчивается реальность, а где начинается твой разум. Где свет, а где тьма. Чонин стоял на краю моста, его руки обнимали воздух, словно ища того, кто исчез. Он не знал, что чувствует. Тело было тяжёлым, как будто все его части утратили смысл существования. Сынмин не был рядом. Всё было пусто. Но не совсем. Он снова услышал шаги. Лёгкие, неслышные, но они становились всё ближе. Он не оборачивался, знал, что это не был Сынмин, но всё равно не мог избавиться от ощущения, что он где-то рядом. Где-то. Всё ещё. Голос в его голове звучал так же, как и раньше. Холодно, как зимний ветер. — Ты не понимаешь. Он не ушёл. Чонин ощутил, как его ноги начали подводить его. Глаза мутнели, дыхание становилось сдавленным, как если бы он был поглощён этим бескрайним мракоподобным пространством. Он снова сделал шаг в темноту. Но она не поглотила его. Нет, она лишь обвила его вокруг. Холод, но не смерть. Тот голос снова. — Ты не сделал всё, что мог. Половина реальности ушла, растворившись в мгновении. Голову распотрошила безжалостная мысль, отпустив воображению свободу. В его глазах туман, словно тысяча белых призрачных крыльев, слитых в одно, безжалостно скрывал все цвета и формы. Вместо сердца в груди билась маленькая точка — будто бы оставшийся в живых только взгляд, отчаявшийся в поисках смысла. И в этой тишине, где каждый момент растягивался до боли, часы продолжали тикать — каждое их тиканье было как удар молота по черепу, точно в такт исчезающему времени. Тени начала двигаться в его сторону, снова теряя очертания. Чонин закрывал глаза, но они не исчезали. Шум шагов не прекращался. Не останавливался. Он был жив, хотя и давно мёртв. Он сел на край моста, хватаясь за свои колени, но это было пустое движение. Он не чувствовал себя живым. С каждой секунды он всё больше ощущал, как его душа уходит в небытие. Всё туманнее становилось понимание того, что происходит, и ещё туманнее — то, что произошло. Мир стал неуловимым, как дымка на горизонте, что-то между сном и явью. Он сидел, не замечая пространства, и, казалось, что вся реальность, как старое зеркало, треснула на тысячу кусков. Взгляд был пустым, но за ним скрывался океан — темный, бездонный, в котором утонули все звёзды. В ушах стояла тишина, но каждый её отголосок был резким, как треск льда, и сердце пульсировало, будто бы оно не существовало вовсе, а был лишь отголоском чего-то гораздо большего. Чонин посмотрел на реку. Она не была тем, чем она должна была быть. Вода — чёрная, невыносимо тёмная. Она была пустой, но не спокойной. В её недрах что-то скрывалось. Что-то, что пыталось вырваться наружу, но не могло. Он протянул руку к воде, но не коснулся её. Он не мог. Не решался. Он знал, что если прикоснётся, он уйдёт в неё. Уйдёт навсегда. Что-то вскользь мелькнуло в его глазах — обрывки прошлого. Шумные разговоры. Сынмин в его руках, его лицо близко, дыхание… и потом — тот холодный взгляд, который был уже не его. Его вины. Его молчания. — Ты не спас его, — снова прошептал голос, но теперь он был не просто голосом. Он был частью его. Чонин почувствовал, как его тело слегка дрогнуло, но не в страхе, а в каком-то затмении. Он пытался вернуть себе разум, но это не получалось. Он знал, что если он не отпустит, его будут мучить эти тени, пока не затопят. Он не слышал, как кто-то подошёл сзади. Но почувствовал. Тот же холодный воздух, те же невидимые шаги, которые не вели к спасению, а к отчаянию. — Они не знали, что ты их бросишь. Чонин повернулся, его взгляд был тяжёлым, не воспринимающим реальность. Перед ним стоял человек. Он знал его, но всё равно чувствовал, что это был чужой. Человек, которого он будто не знал. — Ты опять ошибаешься. Ты не можешь их вернуть, — сказал этот человек. Он был не Сынмином. Но почему-то Чонин знал, что это не кто-то чужой. Это был кто-то, кто всё равно должен был остаться. — Ты же не оставишь меня, правда? — спросил Чонин, но его голос был пустым, как и всё вокруг. Тот человек не ответил. Он просто стоял и смотрел в пустоту, как и Чонин. Как и Сынмин. — Твоя вина, — прошептал человек и сделал шаг в сторону реки. Он исчез, поглощённый туманом. Чонин почувствовал, как его сердце остановилось. И это был не конец. Это было начало конца. И его никто не мог остановить. Он сидел, словно ничто не могло вернуть его назад. В его груди билось сердце, но это было не то сердце, что когда-то приводило его в движение. Сейчас оно было лишь тяжёлым грузом, который он не знал, как сбросить. Ветер шевелил его волосы, но не приносил облегчения. Всё вокруг казалось размытым, как старое, изъеденное временем полотно. Небо было мрачным, но безмолвным. Это была не просто пустота — это был край света, где никто не мог найти себя, а все были потеряны. Мост скрипел под тяжестью шагов, но не было никого рядом. Это была не реальность. Это было не место. Это была сцена, которую он сам создал, место для своих воспоминаний, разочарований и боли. Тени стали ползти из-за краёв моста, растекаясь по его ногам, как жидкость, как нечто, что когда-то было частью его. С каждым шагом они становились ярче, контуры их очерчивались всё чётче, как если бы они искали выход, выход, который мог бы быть только в нём самом. Тени стали звуками, тихими, но вездесущими, звуками забытых разговоров. Он слышал их, но не знал, откуда они приходят. Эти звуки, они были похожи на слова, которые он сам когда-то произносил, но забывал, и теперь они шли, как странное эхо из глубины. Он не знал, сколько времени прошло. Минуты, часы или недели — всё было не важно. Он снова увидел его — Сынмина. Но это был не тот Сынмин, который был рядом с ним, когда они были живыми, когда они смеялись и делили боль друг с другом. Это был образ, тень, которая не могла быть настоящей. Его лицо было размыто, как картинка, к которой долго не прикасались, его глаза были пустыми, а голос — как металл, скрежетавший по стеклу. — Ты всё ещё веришь, что сможешь вернуть всё назад? — прошептал голос. Чонин вздрогнул. Он не мог ответить. Это было не просто вопросом. Это было обвинением. Его внутренний мир становился темнее с каждой секундой, и с каждым моментом он ощущал, как его тело тает в этой тени, растворяется в этом молчании, которое когда-то было его жизнью. — Мы не можем вернуться. Ты ведь это знаешь, — продолжил голос, и он был настолько тихим, что казался частью его собственных мыслей. Чонин не мог оторвать взгляд от тени, которая теперь уже была не тенью. Это был Сынмин, но не тот, кто был живым. Это было не что-то материальное. Это был символ. Символ того, что он утратил. Тот Сынмин, который когда-то был для него всем, теперь стал чем-то призрачным, чем-то, что не могло существовать в этом мире. Он был как зеркальное отражение того, что осталось от их любви, безвозвратно ушедшее, невидимое и немое. Чонин закрыл глаза, пытаясь избавиться от мысли, но они оставались. Он не мог убежать. Он не мог найти выхода. Он пытался вспомнить, что было, что было до всего этого. Он пытался вернуть тот момент, когда всё ещё казалось реальным, когда Сынмин был рядом. Но в его памяти не было ничего, кроме тумана. Ничего, кроме тени. Он открыл глаза, и всё вокруг было искажено. Мост исчез, и вместо него была лишь пустота, чёрная, как сама ночь. Он стоял в центре этой пустоты, окружённый миллиардами невидимых теней, которые накрывали его, как шторы, не позволяя дышать. В какой-то момент он почувствовал, что его губы сами произнесли слова. Он не знал, как это произошло. Это было просто машинальное движение. Но он не мог остановить себя. — Я не могу тебя вернуть. Я не могу вернуть его. Тени начали сжимать его, впиваясь в его тело, не давая ему двигаться. Он почувствовал боль, но это была не физическая боль. Это была боль души, которая ломалась, умирая, но не отпуская. Он вспомнил, как они гуляли по ночным улицам. Сынмин держал его за руку, и всё казалось правильным. Всё было, как должно быть. Но теперь всё исчезло, как туман, растворившийся в утренней росе. Он вспомнил, как они сидели в кафе, смеясь, как говорили о своих планах, о будущем, которое теперь казалось иллюзией. Он вспомнил его запах, его прикосновения. Он вспомнил, как они обнимались в темноте, и как, несмотря на холод, было тепло от их взаимной близости. Но теперь всё ушло. Он не знал, когда именно. Не знал, где произошла та самая ошибка, та самая трещина, которая разрушила всё. Но это было уже не важно. Всё стало лишь призраками, которые не могут исчезнуть. И тогда он услышал шёпот. Это был не голос Сынмина. Это был новый голос. Он не знал, чьим он был, но чувствовал его тень. Это был какой-то невидимый наблюдатель, кто-то, кто наблюдал за их падением. — Ты хочешь уйти? — спросил голос. Чонин не мог ответить. Он уже не был уверен, что хочет. — Ты уже ушёл. И в этот момент он понял, что всё потеряно. Всё, что было. Всё, что могло бы быть. Это всё исчезло. Это стало тенью, которая не могла уйти. Тенью, которая была частью него самого. Он открыл глаза, но больше не видел мост. Он не видел ничего. Всё исчезло. Тьма не была чёрной, а скорее серой. Все эти мгновения, сливаясь, превращались в вязкое, тягучее вещество. Не было ярких воспоминаний, не было чётких образов. Просто... размытое, словно вода, заполнившее все пространство. И в этом пространстве стоял он. Он стоял на обрыве. Под ним — пропасть, а над головой — невидимая стена. Вокруг было всё: пространство, звуки, тени. Но было так трудно понять, что именно происходило. Туман сливался с его мыслями, а его тело двигалось, будто в замедленном движении. Он не мог понять, где кончается мир и начинается он сам. Смутные тени людей мелькали вокруг. Они проходили мимо, как пустые оболочки, оставляя за собой только следы, которые исчезали через секунду. Пыль, которая не оставалась. Лица, которые не держали в себе ничего. Звуки, которые не давали никакого отклика. Он не знал, кто это был, но иногда, среди этих туманных фигур, он ощущал его — Сынмина. Он пытался подойти ближе, но когда он шагал в его сторону, всё вокруг начинало размываться. Его лицо становилось все менее ясным, как бы исчезая, растворяясь в пространстве. Он не мог быть здесь. Не мог. Но он знал, что он был. Где-то. В тени. — Ты не должен быть здесь, — сказал голос. Не его. Совсем не его. Он повернулся, не зная, что ожидать. Женщина в темном пальто стояла на самом краю обрыва, как будто она была частью этой туманной среды. Она смотрела на него спокойно, без страха, словно это место было её домом. — Ты заслуживаешь худшего, — продолжала она, её голос был таким знакомым, но каким-то искажённым, как если бы он слышал его сквозь толщу воды. Он не хотел слушать. Он не хотел верить. Но голос был слишком убедительным. В его тоне не было злорадства, только усталость. И боль. Такая же, как его собственная. — Ты стоишь на этом краю. Между мирами. А они? Они остались в другом. Ты не можешь забрать их обратно, потому что ты сам не имеешь право вернуться. Его пальцы на мгновение дрогнули. Точно. Он потерял что-то. Может, даже всё. Прошлое стало туманом. Он пытался вспомнить моменты, которые не давали ему покоя, но они ускользали, как песок сквозь пальцы. Он помнил его смех, его запах... Но они были размытыми, почти невидимыми. Он сделал шаг назад. Потом ещё один. — Ты не уйдешь отсюда, — сказала она, и её глаза потемнели, став чем-то ужасным и бескрайним. — Не до тех пор, пока ты не поймешь. Она исчезла. Просто растворилась в воздухе. А он остался. Как долго он стоял там, не двигаясь? Он не знал. Время здесь не имело смысла. Он мог быть здесь одну секунду, а мог быть и целую вечность. Но неважно. — Ты веришь в пустоту, — сказал голос сзади. Он обернулся. Перед ним стоял Хёнджин. Но не тот Хёнджин, которого он знал. Этот был чужим. Его лицо было искажено, как если бы он был призраком, зловещей тенью, оторвавшейся от реальности. — Ты все ещё пытаешься держаться за это? — его слова не касались его, они пробивали прямо в сердце. — Ты не сможешь вернуть ничего. Он исчез так же быстро, как и появился. Его глаза оставались в его памяти, полные печали и сомнений. И тени. Он чувствовал их, скользящих по краю своего сознания. Он оказался в комнате. Это было что-то иное. Скрежет, грохот. Вдали стояли фигуры, они разговаривали, но он не мог разобрать, что они говорили. Они смеялись. Или плакали. — Ты не сможешь сбежать от себя, — сказал один из них. Он был знаком, но он не мог вспомнить его имя. Он не понимал. Не мог понять. Всё, что он знал, это то, что он должен был найти его. Найти Сынмина. Где бы он ни был. И вернуть его.

***

Он стоял в этом странном месте, неподвижно, поглощенный хаосом своих мыслей. Весь мир был как размытый контур, где не было границ, ни начала, ни конца. Он слышал, как кто-то шепчет его имя, но тот, кто это делает, не выглядел живым. Пальцы скользили по его коже, словно едва ощутимый ветер, но он не мог найти источник. Чонин шагал, словно на ощупь, в темноте. Он не знал, сколько времени прошло. Мелькали образы. Образы знакомых лиц, которые становились всё более чуждыми, далёкими, искажёнными. Хёнджин, который вновь смотрел на него, но теперь его глаза были пустыми, безжизненными. Чанбин, который смеялся, но смех его не был искренним, это был смех, который терзал Чонина, заставляя его чувствовать, что мир вокруг рушится. И вот, он оказался в другом месте. Он чувствовал, как его дыхание учащается, его пульс начинает бешено стучать в ушах. Комната была пустой, а на полу — тёмные пятна. Стены были покрыты чёрными пятнами, которые двигались, как если бы они были живыми. В центре этой комнаты стояла фигура. Она не двигалась, но Чонин знал, что она жива. Или была живой когда-то. Он знал её, несмотря на это чуждое ощущение. — Ты пришёл, — сказал голос. Это был голос Сынмина, но как будто не его. Как будто его слова были вырваны из другой реальности. — Ты всё ещё не понял? Чонин шагнул вперёд, его ноги отказывались слушаться. Он мог почувствовать запах, который был только у Сынмина — тот запах, который навсегда был связан с ним. Но не было его. Не было его лица. Только пустота. — Ты слишком поздно, — продолжал голос. — Ты мог бы вернуться. Но ты не смог. Ты так и не сделал выбор. Он опустил голову. Это был не просто выбор. Это было мучение, которое не отпускает. Он знал, что это не может быть реальностью. Всё вокруг было не настоящим. Но что-то не давало ему уйти. Он снова почувствовал, как что-то тяжёлое давит ему на грудь, как если бы это место захлопнуло его в себе. Чонин покачал головой, пытаясь отбросить эту мысль. Он мог бы уйти. Мог бы просто развернуться и убежать. Но он не мог. Он не мог, потому что знал, что это место — отражение его души, его страха, его боли. И каждый шаг, который он делал, только заставлял его погружаться глубже в этот мир. Он снова услышал этот шёпот. Шёпот Сынмина. Такой знакомый, такой близкий, но в то же время полный пустоты. — Ты не можешь вернуться, потому что ты не знаешь, что потерял. Ты потерял себя, Чонин. И в этом винил других. И вдруг, как удар, пришло осознание. Это не Сынмин. Это был его собственный страх, его собственное горе. Он был на этом месте, не из-за того, что потерял Сынмина, а потому что не мог забыть того, что случилось. То, что привело их сюда. Это место было плодом его невыносимого отчаяния. И вот, когда он понял это, место изменилось. Стены начали сжиматься, всё стало темнее, а воздух тяжелее. Он чувствовал, как его тело теряет силы, но глаза его не могли отвернуться. Там, в тёмной глубине, было нечто. Нечто, что тянуло его к себе. И он пошёл туда. Он шёл, не оглядываясь. Он больше не мог. Он был готов. Но когда он подошёл ближе, его сердце замерло. Там был Сынмин. Или... это было не совсем он. Это была тень, его пустая оболочка, его отражение. Он протянул руку. Но не коснулся. — Сынмин... — его голос был слабым, едва слышным. — Ты... ушёл? Ответа не было. Тень, что когда-то была Сынмином, продолжала стоять перед ним, не двигаясь. Но её глаза были закрыты. И не было боли. И не было любви. Было только пустое пространство. Пустое место, куда когда-то был вложен смысл. Чонин закрыл глаза. Он не мог больше. Он понял, что он был сам себе своим врагом, что он не мог вернуться. Никогда. Он потерял. Он открыл глаза, и тень исчезла. Тогда он понял. Он потерял не только Сынмина. Он потерял не только Минхо, Хёнджина и Чанбина. Он потерял не только Джиын, Юнсо и Ынби. Он потерял самого себя. Давным давно. Холодно. Всем снова так холодно. Конец второй части.