Мёртвое озеро

Сердце, как спящая бабочка. Крылья рвутся, но паутина держит. Звезда дрожит в тумане. Её свет — тёплая боль на холодной коже. Он идёт. Тени, как псы, бегут за ним. Кусты шепчут: «Назад. Ты погибнешь». Дверь скрипит, словно рыдает. Внутри — только ветер. И слабый стук. Словно сердца нет, а оно всё же бьётся. Он подходит ближе. В зеркале — ничего. Но отражение смеётся. Серебро света касается его руки. Жжёт. Режет. Очищает. Он бросает взгляд за спину. Смотрит в пустоту. Пустота смотрит в ответ. Голоса в голове плетут узоры. Из них складывается имя. Его. Не его. И в миг, когда свет гаснет, звезда падает, но никто не загадывает желания.

***

Когда Чонин вернулся домой, всё в этом месте чувствовалось чужим, как будто его некогда укрытие утратило свою душу. Он остановился в дверях, словно боясь перешагнуть порог, и вдохнул воздух, пропитанный гнилью старых воспоминаний. Запах пыли и времени. Его взгляд скользнул по стенам, на которых выцвели фотографии. Они напоминали иссохшие листья, приклеенные к стеклу — безжизненные, обесцвеченные. Лица на них будто растворялись в тумане, их улыбки теряли очертания, как тающие в воде акварели. Чонин подумал, что это место — музей исчезнувших людей, и он здесь последний посетитель. В руках у него была коробка, обмотанная треснувшей верёвкой, и внутри лежала чья-то жизнь. Фотографии, письма, приглашения на свадьбу, засушенные цветы. Он поставил коробку на стол и открыл её. Снимки осыпались на пол, как снег, — холодные, стерильные, лишённые тепла воспоминаний, которые они должны были нести. Он взял одну из фотографий. На ней он был с Ынби — маленькой девочкой с глазами, сияющими как утреннее небо. Её лицо светилось безмятежностью, будто она знала секрет, который взрослые давно забыли. Но чем дольше он смотрел, тем больше её черты становились чужими, и в какой-то момент она превратилась в белое пятно. Чонин отбросил фотографию, как будто она обожгла его. Пыльный свет заливал комнату. Он подошёл к окну, открыл занавес и посмотрел наружу. Но вместо города он увидел отражение — своё собственное лицо, иссушенное и потускневшее, как эти фотографии. Он пытался найти в себе того человека, который раньше жил здесь, но не мог. Вся комната была будто бы утоплена в одном едином гудении, как если бы она была одновременно и здесь, и в другом времени. Стены исчезали в тумане, а его дыхание звучало, как если бы оно исходило не от него, а от кого-то совсем другого. В его голове, словно остатки прошлого, плавали образы, не дающие покоя, а его тело было лишь оболочкой, лишённой души, чужим во всём, что его окружало. Когда он вернулся к столу, его взгляд упал на записку, которая лежала в самом центре коробки. Бумага была помятая, как будто её мял кто-то с дрожащими руками. На ней было написано: «Ты не можешь забыть, даже если захочешь. Они с тобой, всегда». Чонин почувствовал, как по позвоночнику прошёл холод, и он резко обернулся. В комнате никого не было. Только тени, но они казались живыми. И тут он услышал звук — шорох, лёгкий, как дыхание. Его взгляд упал на угол комнаты, где лежала старая игрушка Ынби — кукла с облезшей краской и пылью на платье. Он поднял её, и в этот момент комнату прорезал детский смех. Тихий, как эхо, но настолько знакомый, что у него застучало сердце. — Ынби? — его голос прозвучал так слабо, что он едва услышал его сам. Но в ответ была только тишина. И тут он увидел её — тень, мелькнувшую за дверью. Его ноги сами понесли его туда. Но когда он открыл дверь, за ней была только пустота. Пустота, в которой остались только воспоминания и их призраки. А потом это произошло. Чёрный шелест, как крыло ворона, разрезал ночь. Воздух стал вязким, как густой мёд, но холодным. Он услышал это. Шаг? Шорох? Нет, не звук. Это было ощущение — колючее, как ледяные иглы под кожей. Чонин стоял, как статуя, посреди комнаты. Пустота вокруг вибрировала. Что-то шевелилось за спиной. Его дыхание стало тише. Сердце билось медленно, но с каждым ударом разрывалось. Он слышал... смех. Детский. Звонкий. Разбитый. Ынби? Имя, как молитва, сорвалось с его губ. Но в ответ только тишина. Тени на стенах начали двигаться. Или это были не тени? Они смотрели на него. Глаз у них не было, но Чонин чувствовал их взгляд. Он шагнул назад. Пол под ногами скрипнул, как умирающее дерево. Комната замерла. На мгновение он подумал, что всё это игра его разума. Переутомление. Тревога. Одиночество. Но это было реальным. Слишком реальным. Воздух наполнился запахом — черника. Сладкий, терпкий, но в нём было что-то гнилое. Он вспомнил Юнсо. Её голос, её смех. — Ты здесь? — прошептал он, надеясь, что голос его не дрогнет. Ответа не последовало. Только холод стал гуще. Он оглянулся. На столе лежала фотография. Он и Сынмин. Счастливые, беззаботные. Чонин сжал её в руке, пытаясь найти в этом утешение. Но фотография стала липкой. Её поверхность потемнела. Смех раздался снова — ближе. Он повернулся к двери. Тень, высокая и искривлённая, заполнила проём. Она двигалась, как вода, но её форма была... неправильной. Чонин почувствовал, как холод охватывает его ноги, поднимаясь вверх. Каждый вдох был словно глоток льда. — Ты потерял всё, — прошелестел голос. Низкий. Распадающийся. Тень потянулась к нему. Её «руки» дрожали, словно не могли удержать своё существование. Он хотел отступить, но не мог. Пол словно прирос к его ступням. — Это твоя вина, — прошелестел голос снова. На этот раз он узнал его. Сынмин. Чонин замер. Слова, будто ножи, прорезали его грудь. — Я пытался... Я пытался... — шёпот Чонина исчезал в густом воздухе. Тень приблизилась. И внезапно он увидел в её глубине лицо. Бледное, искажённое, с пустыми глазницами. Это был он. Его собственное лицо. Потрясение заставило его отшатнуться, но тень уже обвила его. Её «руки» вцепились в его шею. Холод, густой, как ртуть, впился в его кожу. Чонин пытался вырваться. Его пальцы раздирали воздух, но ничего не находили. — Ты не можешь сбежать, — шептала тень, её голос становился более пронзительным. — от себя! Голос стал невероятно громким. Писклявым. Страшным. Из ушей потекла кровь. Тишина взорвалась. Мир перевернулся. Тьма поглотила всё. И только слабый запах черники остался в воздухе. Сердце, как спящая бабочка. Крылья рвутся, но паутина держит. Чонин задыхается. Тени сжимают его горло, их пальцы — холодные щупальца ночи, проникшие в самые глубокие уголки его разума. Каждая клетка тела кричит, но звук замирает в глухой тишине. Звезда дрожит в тумане. Её свет — тёплая боль на холодной коже. Его разум — буря, где каждая мысль, словно острый осколок стекла, впивается в сознание. Он слышит хохот, детский шёпот, молитвы, которые, кажется, обращены не к Богу, а к бездне. Он идёт. Тени, как псы, бегут за ним. Кусты шепчут: «Назад. Ты погибнешь». Каждый вдох — уголь на лёгких. Каждый шаг — гвоздь в его душу. Он чувствует, как его сердце дрожит, словно пламя свечи на ветру. Оно хочет погаснуть. Оно боится. Дверь скрипит, словно рыдает. Внутри — только ветер. И слабый стук. Словно сердца нет, а оно всё же бьётся. Он проходит сквозь плотный воздух комнаты. Здесь пахнет дождём и тленом, запахом, который напоминает что-то знакомое. Что-то тёплое, но давно утраченное. В зеркале — ничего. Но отражение смеётся. Он смотрит на своё отражение. Или не своё. Взгляд застывает, как лёд на зимней реке. Лицо в зеркале живёт своей жизнью, его губы двигаются, но Чонин не слышит слов. Серебро света касается его руки. Жжёт. Режет. Очищает. Он резко отдёргивает руку, ощущая, как огонь и лёд сплелись в один мучительный укус. Его кожа будто исчезает, и он становится прозрачным, как стекло, которое готово разбиться. Он смотрит в пустоту. Пустота смотрит в ответ. Голоса в голове плетут узоры. Из них складывается имя. Его. Не его. Чонин держался за время, как за спасательный круг, но оно было ускользающе-плоским, как картинка на экране. Вокруг него текла река туманного света, его волосы, казалось, растворялись в этом свете, будто бы никогда не существовали. Взгляд потерял свою точку опоры, и каждый момент вокруг него распадался на призраков. Было чувство, что его душа навсегда застряла между мирами, и ничего не могло это изменить. Он не знает, кто он. Тени называют его разными именами. Они смеются, шепчут, кричат. Они пытаются втянуть его в свои сети, как ночные птицы, кружат вокруг, крылья их из боли и мрака. И в миг, когда свет гаснет, звезда падает, но никто не загадывает желания. Чонин опускается на колени, чувствуя, как всё вокруг рушится. Пространство и время исчезают. Ему остаётся лишь темнота, холодная и глубокая и щупальца, сжимающие его шею. Тени больше не шепчут. Они молчат. Но их молчание — громче всех криков. Конец третьей части.