Неполноценные.

──⊹⊱✫⊰⊹──

      За окном психиатрической больницы светило палящее солнце, разбавляя утреннюю прохладу яркими лучами тепла. Накахара молча стоял перед дверью соседней палаты, палаты Дадзая, а неподалёку за ним безмолвно наблюдал психиатр. Чуя застыл на месте, нервно рассматривая большую дверь, даже не постучав.       — Может, Вам стоит зайти? — вмешался мужчина.       — Я не хочу врываться.       — Не переживайте, просто войдите, Вам за это ничего не будет.       Накахара вздохнул и кивнул. С позволения врача Чуя приоткрыл дверь и всё же вошёл в палату.       Осаму, мирно сидевший на койке, сразу поднял сонные глаза, услышав посторонний звук:       — Чу? — удивился шатен. — Ты чего это здесь делаешь?       Накахара негромко ответил:       — Мне нужно идти… Я попрощаться пришёл.       — А как… Подожди, а кто-нибудь в курсе, что ты здесь?       — Конечно. Я попросил, прежде чем уйти, увидеться с тобой.       Дадзай улыбнулся данному ответу и встал, чтобы подойти к Накахаре:       — За тобой уже приехали?       — Да, родители ждут на улице в машине, — Чуя был крайне неспокоен перед уходом: это очевидно по тому, как сильно он кусал нижнюю губу, пожёвывая, и нервно теребил край футболки.       — Ты в порядке? Как ты?       — Переживаю немного, не хочу возвращаться домой… — чуть печально, опустив глаза в пол, ответил рыжий.       Дадзай обеспокоенно вздохнул, горько осознав, что в данной ситуации совершенно бессилен. Он очень пытался подобрать нужные слова, но ничего дельного в голову не лезло.       — Мне было бы проще остаться здесь, честно говоря…       — Почему, Чу?       — Ну… С тобой всё иначе, нежели с другими. Ты меня понимаешь. — эти слова еле ускользнули из уст Накахары, в горле появился неприятный, огромный ком. Ему всегда было крайне непривычно и тяжело говорить о подобных вещах, но не менее сложно держать рот на замке.       Дадзай усмехнулся и тихо пробормотал:       — Мило… Мне приятно, что ты так говоришь. — после чего добавил громче. — Давай я тебе дам свой номер? После моей выписки можем встретиться ещё раз. Что думаешь?       — Да, давай. Было бы очень кстати… — неловко, но с большой надеждой и благодарностью вымолил тот.       Осаму с улыбкой достал из-под подушки самодельные игральные карты и на обратной стороне одной из них написал номер своего телефона, после чего протянул всю колоду Чуе:       — Оставь себе, на память. Мой номер на восьмёрке червей.       Накахара с трепетом взглянул на колоду и бережно убрал её к себе в карман. — Спасибо большое… — он невольно, по привычке, сделал небольшой поклон, который в Японии считается знаком уважения, и продолжил чуть тише, словно боялся быть услышанным кем-то другим. — Можно тебя ещё кое о чём попросить?       — Конечно, Чу. Что такое?       Чуя наконец пересилил себя и уверенно спросил, с блеском надежды подняв невинные глаза на шатена:       — Можно тебя обнять?       Сердце Дадзая чуть ёкнуло, отчего он расплылся в тёплой улыбке от наивной просьбы рыжего. Шатен лишь с ухмылкой расправил руки, молча приглашая Чую к себе. Пусть и прикосновения шатен совсем не любил, он не возражал.       Накахара сглотнул и быстро обнял Осаму, прижимая его худое тело к себе, и спрятал слезящиеся глаза в остром плече Дадзая. Пересилить собственную гордость и сбросить шкуру сильного волка Накахаре, беспомощной овечке, всегда давалось крайне тяжело, а если сказать точнее, не удавалось вовсе. Чуе было безумно стыдно за свою просьбу, но ему чересчур не хватало заботы, любви и чёртовых прикосновений, а объятия, собственно, всё вышеперечисленное компенсировали.       Дадзая немного удивило и обескуражило то, как крепко его обнял Накахара, но он постарался выдать самую адекватную реакцию. Осаму лишь молча проводил холодной рукой по спине Чуи, прекрасно понимая, как его это утешает и успокаивает. Шатен чувствовал, что Накахара немного дрожит, тихонько хныча, а слёзы быстро впитываются в белую рубашку Осаму, отчего второму стало несколько не по себе — он вдруг сильно запереживал.       — Чу, ну, хватит… Чего ж ты так?       — Извини… — пробормотал он в плечо Дадзая, крепче сжимая юношу в своих объятиях.       — Всё в порядке, и в порядке будет. Не нужно так сильно переживать.       Чуя лишь тихонько промычал и затаил прерывистое дыхание.       Осаму решил не говорить больше ничего, ибо банальные и бессмысленные ответы подобно простым «всё будет хорошо» и «не переживай», совсем не уместны. Потому он безмолвно продолжил обнимать Накахару до тех пор, пока второму объятий не было бы достаточно.       Накахара нехотя отстранился и взглянул на Осаму большими, жалобными глазами, полными слёз.       — Чу, я… — немного заикался Дадзай. В конце концов он просто осторожно вытер пару слезинок с веснушчатых щёк Накахары и тихо сказал, бережно положив руки на плечи рыжего. — Я обещаю, что после выписки тебя не оставлю, раз тебе до такой степени не хочется снова возвращаться в семью. Только не убивайся так.       Накахара кивнул, шмыгнув носом:       — Спасибо тебе, Осаму… За всё спасибо.       — Рад помочь, Чу, — шатен осторожно сжал дрожащие плечи приятеля. — А теперь, тебе нужно взять себя в руки, выйти на улицу и поехать домой, как бы морально тяжело это ни было.       — Угу, — рыжий кивнул и сделал несколько шагов назад, махнув рукой. По несчастным глазам Накахары Дадзай безошибочно понял, что Чуя сильно к нему привязался. И ему прекрасно было понятно поведение рыжего: парень не получал ценных любви, заботы и понимая в семье и кругу друзей; все, кто окружали Накахару, в частности ненавидели юношу без видимой на то причины. Впервые теплоту и верность он получил лишь от Дадзая, и расставаться с ним, пусть даже ненадолго, для рыжего оказалось большим и сложным испытанием. Это ведь надо так ребёнка зашугать, что тот привязался к новому человеку почти при первом же проявлении доброты и понимания. Осаму было крайне его жаль.       Шатен вздохнул и негромко сказал, очень обеспокоенно:       — Береги себя, пожалуйста.       Накахара слегка улыбнулся ему и кивнул:       — И ты тоже, Осаму.       Рыжий вышел из палаты Дадзая, оставив его одного наедине со своими мыслями, мечущимися в разные стороны. Дадзай тяжело вздохнул, ощущая в сердце странную смесь боли, непонимания, жалости и капли тоски. И что ему теперь делать здесь совсем одному?       Оказавшись снаружи, рыжий судорожно вздохнул, взглянув на психиатра:       — Я всё, — его голос чуть дрожал.       — Чудно, тогда я Вас провожу и вернусь к работе. Пройдёмте со мной.

──⊹⊱✫⊰⊹──

      Дадзай остался в палате совершенно один с ужасно горьким ощущением неугомонного трепета, чувства некоторой вины и стыда. Тревожность за Накахару росла прогрессивно: если всё станет хуже, пойдёт ли он по пятам Дадзая? Что, если он тоже дойдёт до петли или ручки окна? Эти мысли были чересчур невыносимы.       В палату внезапно вошёл психиатр, заставив шатена чуть вздрогнуть:       — Юноша, с Вами всё в порядке?       Осаму недолго помолчал и ответил:       — Да, в полном, — он казался опустошённым. Сильный ураган в душе явно унёс с собой всё спокойствие.       — Что Вам сказал Накахара перед уходом, если не секрет, могу узнать? Он ушёл совершенно расстроенный.       — Ничего сильно важного.       Мужчина вздохнул:       — Вы уверены? Он Вас очень ценит, как я заметил.       — Неужели? Правда? — само собой, он знал об этом, просто наигранно приворялся дурачком.       — Да. Он месяц лежал в больнице, при том не разговаривая ни с кем, и проявлял либо агрессию, либо безразличие. С Вами он повёл себя совершенно иначе.       Осаму фыркнул: — Ясно.       — Готовьтесь к завтраку, скоро я вновь к Вам загляну, — вздохнул мужчина.

──⊹⊱✫⊰⊹──

      Приём пищи. Та же столовая, те же люди и обстановка, однако внутри всё неугомонно дрожало чувство нехватки чего-то или кого-то рядом. Всего за несколько дней Осаму успел привыкнуть к тому, что напротив него всегда сидел Накахара, стеснительно и покорно ест то, что подают, прикрывает рот рукой, изредка улыбается и нервно говорит невинные речи. Дадзай сразу, как попал в больницу, понял, что совершенно не может прожить в одиночестве, каким бы холодным он не казался. Шатен никогда не ценил мать, по которой тоскует постоянно, а теперь и Чуя, как назло, уехал.       Весь оставшийся день Дадзай не мог перестать думать о Накахаре: постоянно прокручивал в голове утренний эпизод с прощанием, чётко вспоминая каждое мгновение во время тяжкой разлуки и до выписки Чуи. И эти сладко-горькие мысли были небрежно смешаны с печальными воспоминаниями о матери, отчего образовавшаяся гремучая смесь грусти медленно поднималась по глотке, больно застревая в сухом горле.       Поток размышлений был настолько невыносим, что Осаму стал изредка слышать нежный голос матери. Это его не то, что раздражало, — это его ужасно расстраивало и даже бросало в дрожь. В конце концов, Дадзай вышел из палаты, дабы найти своего психиатра. Но дежурные велели ему вернуться обратно и ожидать врача в палате, что он покорно сделал.       Без стука в дверь скоро в палату вошёл мужчина:       — Здравствуйте, юноша! Вас что-то беспокоит? — спросил тот.       — Да, — уверенно, но, как всегда, тихо ответил шатен.       Мужчина кивнул, сел на стул перед юношей и произнёс:       — Я Вас внимательно слушаю.       Вздохнув, Дадзай начал:       — До того, как Чуя, мой сосед по палате, уехал, я проводил с ним время и забывал о тех вещах, что меня сильно волновали. По большей части, я говорю про маму. Но Чуя уехал сегодня; это, во-первых, грустно, во-вторых, я не могу отвлечься в одиночестве. В голову лезет Чуя и… — Дадзай вновь тяжело вздохнул, заканчивая тихо, — мама.       Мужчина молча кивнул, позволяя парню продолжить.       — Мне стал слышаться её голос. Это не она, а просто галлюцинация, я это понимаю. Казалось бы, терпимо, но я не хочу, чтобы эта галлюцинация снова ко мне явилась, но уже в облике матери.       — Я Вас понял. Есть ещё что-то, что Вас беспокоит?       — Нет, наверное. Только это.       — Вы препараты ведь пьёте, которые я Вам даю?       — Конечно, а что?       — Ничего, продолжайте пить, — мужчина добавил. — Знаете, Накахара ненавидел таблетки из-за того, что не мог их проглотить: у него случаются рвотные позывы. Поэтому, какое-то время, он прятал таблетки под язык, делая вид, что запил их водой, а когда я уходил из палаты, выкидывал их в окно, — мужчина чуть усмехнулся, вспоминая эти случаи.       — Серьёзно?       — Да. Его должны были выписать гораздо раньше, но оттого, что курс таблеток он полностью не пропил, пришлось задержать Накахару на месяц, хотя планировалось всего на две недели.       — Ничего себе… А я здесь приблизительно на сколько?       — От пятнадцати дней до месяца или двух. Всё будет зависеть от вашего состояния.       — Угу… — Дадзай задумчиво кивнул, слегка удивлённый ответом.       — С Накахарой всё куда проще, Вы не думайте. Он продолжит пить таблетки и посещать психотерапевта. Пока психика всё ещё гибкая, можно будет довольно легко вправить ему мозги. Пусть и лёгкого осадка после лечения не избежать, — мужчина непринуждённо продолжал. — С Вами же немного сложнее: у Вас шизофрения, тяжёлая степень депрессии и ОКР, на фоне которых ещё и дефицит массы тела в придачу. Вам предстоит очень долгий путь восстановления. Так что, увы, даже примерную дату выписки я Вам сказать не смогу.       Врач был абсолютно прав — Осаму почти ходячий труп с таким набором заболеваний. Дадзай вздохнул:       — Я понял, спасибо, — и спросил. — А это нормально, что у меня всё ещё случаются галлюцинации?       — Само собой. Это не пройдёт так быстро. Вы здесь, если не ошибаюсь, всего несколько дней. Так что нечего лишний раз переживать, эффект от препаратов появляется не сразу.       — Хорошо, спасибо.       — Ещё вопросы?       — Да. Не могли бы Вы сказать, звонила ли моя мама? Она обещала, что постарается меня навещать.       — Звонила. И причём сразу после Вашего первого телефонного разговора в стенах больницы.       — Правда? — Осаму удивился, подняв глаза на мужчину с долей надежды и счастья. — А когда я смогу её увидеть?       Мужчина с теплотой улыбнулся:       — Скоро.       — Ну когда..? — вновь спрашивал шатен, состроив свои щенячьи глазки.       Психиатр рассмеялся:       — Завтра.       — Правда завтра?! Не шутите? — очи Дадзая распахнулись в удивлении и радости.       — Не шучу, — врач тепло улыбнулся. — Она очень упорно добивалась этого, её почти весь персонал запомнил.       Осаму чуть улыбнулся, услышав удовлетворяющий ответ:       — Слава богу…       — Я за Вас рад, юноша! Есть ещё что-то, что Вы бы хотели узнать?       — Нет, это всё.       — Хорошо. Тогда вновь увидимся позже. Если что-то случится, то снова зовите, — мужчина покинул палату.       Дадзай с облегчением вздохнул. Слова психиатра стали для него бальзамом на истерзанную душу. Поэтому Осаму с нетерпением предвкушал завтрашний день, пусть и Накахара дрянную голову всё ещё не покидал. Шатен излишне беспокоился о его благополучии. Почти так же, как мать Осаму переживает за сына.

«Мы в ответе за тех, кого приручили».