Пятна зеленого цвета

      — Бля, когда же ты начнешь заботиться о себе? Когда же, сука, начнешь следить за здоровьем и не выпендриваться?       Глеб разлепил глаза. В голове творился звон колоколов во время богослужения. Но зато он лежал на мягкой кровати и чувствовал, что к его телу прикасаются заботливые сильные руки. Как здорово, что Серафим успел приехать до того, как он потерял сознание. Он упал прямо на Симу, который тут же его подхватил. А мог бы свалиться на пол, удариться головой об торчащий угол любой мебели и проститься с этим миром навсегда. Сидорин донес его до кровати, бережно уложил, привел чувства, а потом сел у него в ногах и стал думать, что делать дальше.       Каждый раз, когда Глеб чувствовал себя плохо, Серафиму было очень страшно. Даже если он не показывал это, за маской хладнокровия и спокойствия, ему было так тревожно, что хотелось вернуться к приему антидепрессантов. Когда вредный, вечно считающий себя правым друг внезапно переставал язвить и начинал умолять помочь, становилось жутко. Хотелось проявить свою сообразительность и облегчить его страдания да как можно скорее. Но не всегда это получалось. А видеть, как родной человек мучается, было и вовсе невыносимо.       Серафим изучил аптечку Глеба и покачал головой. Такой грусти он не видел давно. Даже градусник найти не смог, не говоря уже о каких-то лекарствах.       — Брат, где все? Похуй на таблетки, брат, но где градусник?       — Я давно не пополнял аптечку…              Серафиму было смешно с того, что аптечкой называлась полупустая обувная коробка. Пришлось мерить температуру народным способом — целовать в лобик.       Глеб был горячим, но проверить теорию и уж тем более сбить высокие цифры было нечем. Он мучился, ворочался из стороны в сторону, то вставал и подходил к окну, чтобы немного остудиться, то снова ложился в кровать и кутался в одеяло. И все это время Сима изучал карты ближайшей местности в поисках открытой круглосуточной аптеки.       — Бля… Серафим…              — Терпи, зайчик. Справимся, — обещал он. — С короной справились, думаешь эту херню не победим?       Глеб кивнул. Он улегся в такую позу, чтобы его коже было не сильно больно и накрылся одеялом. Сима в это время сидел рядом и гладил его по спине, жалея и сочувствуя.       — Все аптеки уже закрыты, — сообщил Серафим. — Но есть круглосуточная в тридцати минутах отсюда. Я вызову такси и съезжу. Тебе нужно будет потерпеть.       — Нет, Сима, — Глеб из последних сил вцепился в руку Сидорина. — Не уходи, умоляю. Не бросай меня, не оставляй. Мне очень плохо.       — Я вижу. Но делать же что-то надо.       — Серафим, не уходи, — кажется, Глеб бредил и с трудом понимал, что друг не собирается покидать его навсегда. Он просто хотел купить лекарства. Или хотя бы градусник, потому что сказать более точно о состоянии парня мог только он. — Я не смогу. Я не выдержу.       — Глебстер, никто тебя не бросает. Я буду ночевать у тебя. Я вещи привез.       — Сима… — еще жалостнее произнес Глеб.       — Я тогда вызову «Скорую». Если у тебя действительно высокая температура, то мы просто потеряем время.       Глеб округлил глаза и тут же начал протестовать.       — Серафим, меня увезут в больницу! Пожалуйста, не звони никуда! Я не хочу лежать в изоляции!       — Не неси чепуху. Никто тебя никуда не заберет, — сказал Серафим, набирая нужный номер, который оказался в быстром наборе из-за вчерашнего звонка. Глебу это моментально придало сил. Он сел и потянулся за телефоном Симы, чтобы вырвать его из рук и выбросить куда подальше. — Блять, Глеб, уйди!       Сидорин попытался отпихнуть Глеба, у которого появилась хорошая мотивация не сдаваться. Звонок мог закончиться госпитализацией туда, куда нельзя приходить ни родственникам, ни друзьям. Туда, где было несколько корпусов, разбросанных по лесу. И был огромный шанс того, что Глеб останется взаперти изолированной палаты на несколько недель в полном одиночестве. Это пугало его до ужаса.       — Сейчас еще и в психушку позвоню, скажу, что ты слишком буйный, — съязвил Серафим. Он оказался находчивее, вскочил на ноги и отошел подальше от кровати, уже связавшись с оператором и рассказав ему повод для вызова.       Глеб обиделся страшно. Укутался в одеяло и повернулся лицом к стене. С одной стороны, он был безумно рад, что Сима приехал, что он не остался лежать без сознания на кухне. А с другой, все развернулось совсем не так, как он себе планировал. Он хотел просто валяться на кровати в обнимку. Хотел, чтобы ему приносили чай в постель и как можно чаще целовали в лобик, чтобы вся зараза поскорее покинула тело. Но Сидорин как последний предатель звонил врачам. И те обещали скоро приехать.       — Брат, даже если тебя заберут в больницу, так будет лучше, — попытался поддержать Серафим. Из одеяльного кокона высунулась рука и показала парню средний палец. Сима усмехнулся. — Ты сам не захотел, чтобы я уходил. Но мы не можем оставить тебя без лечения. Я не хочу, чтобы ты умер. Именно поэтому я здесь.       Серафим осторожно взял Глеба за плечи и попытался развернуть. Он хотел пожалеть его, пытаясь тем самым загладить вину. А Глеб сердился, и даже на какое-то время забыл о том, что у него чешется кожа. С Серафимом в принципе ему стало легче. Даже если он не мог сказать об этом вслух и прятал свою слабость под маской безразличия.       — Я не хочу лежать в боксе, — пробубнил Глеб. Спустя время у Симы все-таки получилось достать его из сформированного одеяльного убежища со словами, что лучше не накрываться, а то температура будет расти. — Я не смогу тебя видеть… Я буду один.       — Хорошо, я не отдам тебя никому, — с улыбкой произнес Сима. Он приблизился к недовольному лицу Глебу совсем близко. — Пусть врачи температуру померяют, укол сделают. А потом я их выгоню. Даю слово.       Серафим чмокнул Глеба в нос. Тот хоть и пытался сдерживаться, придерживаясь своего печального драматичного образа, но все равно не удержался и улыбнулся. Приятно было. Глеб плюхнулся на спину и крепко сжал его руку, мысленно беря с него обещание, что в эту ужасную ночь Сима никуда не денется.       Серафим носился с Глебом, как отчаявшаяся мама с больным ребенком на руках. Хотел сбить температуру физическими способами, но боялся обтирать Глеба полотенцем. Его разодранные кое-где до крови высыпания и так оставляли желать лучшего. Он постоянно отбирал одеяло, не давая укутываться, носил воду, пытался как-то помочь, но Глеб продолжал изводиться, жалуясь сразу на все: озноб, слабость, боль и просто свое депрессивное настроение.       Было страшно. Глеба трясло не столько от холода, сколько от осознания, что совсем скоро к ним нагрянут медработники. Он не представлял, как они отреагируют на такого взрослого пациента с такой детской болезнью. Он не знал, что с ним будут делать и боялся неизвестности. А навязчивые мысли язвительно говорили ему, что его сегодня обязательно госпитализируют в больницу.       К тому моменту, как приехала «Скорая», Глеб и вовсе уже попрощался с жизнью. Он лежал на кровати в позе морской звезды, надеясь, что врачи просто взглянут на него и уйдут. Он не хотел, чтобы его трогали, расспрашивали и тревожили лишний раз. И Серафим взял все на себя. Сам нашел необходимые документы, сам ответил на все вопросы касаемые заболевания. А потом еще и поругался немного, чтобы Глеб измерил температуру предложенным градусником.       И какое же было удивление у всех, когда температура за десять минут доползла всего лишь до тридцати восьми и остановилась. По ощущениям Глеба и его поведению у него были все сорок с копейками. А оказалось все не так критично, и врачи посмотрели на двух парней, как на дураков, будто бы они вызвали бригаду просто для того, чтобы развлечься. Но Симе было все равно. Он не мог скрыть улыбку радости от осознания, что с Глебом не все так печально. После истории с пневмонией он боялся повторения той ночи, когда ему было очень плохо. И его не могло не радовать, что Глеб просто накрутил себя.       — Обзаведитесь градусником, — бросил недовольные слова один из врачей, пока Сима провожал их. К тому моменту Глеб вышел в коридор. Он шатался, но все равно шел к своей цели, которая тут же обнял его и прижала к себе.       — Ты почему не в постели? Сказал же.       — Сим, мне плохо, полежи со мной.       — Хорошо, пойдем приляжем. А я пока подумаю, что с тобой делать.       Серафим смотрел на дремлющего Глеба и думал, как поступить. Из знакомых он не мог никого попросить привезти лекарства, уж слишком далеко все жили, а тревожить отмечающих день рождения парней было слишком некрасиво. Несколько раз он заходил в интернет, чтобы найти аптеки, которые могли бы отправить лекарства доставкой. Но везде данная услуга работала лишь до восьми вечера. А в остальном: если сильно приспичило — доедешь сам. Или до аптеки, или до приемного покоя.       — Слэму позвони, — пробормотал Глеб, лежа под боком у Симы. Он то спал, то не спал. Несмотря на небольшую температуру, состояние было такое, как будто он находится в неприятном трипе или затянувшемся похмелье. Голова кружилась и в целом плохо соображала. Оставалось лишь лежать и ждать, когда пройдет день сегодняшний, завтрашний и вообще вся неделя. — Он не откажет.       Серафим кивнул, позвонил Сереже, извинился за столь поздний звонок и попросил выручить. Попросил привезти все, что можно из аптеки, чтобы было чем лечить Глеба или хотя бы мерить температуру, пока тот старался если не уснуть, то забыться. Конечно, Слэм не отказал, обещая приехать как можно скорее. И после этого звонка Сидорин ждал таблетки и градусник со спокойной душой, наблюдая за медленно поднимающейся и опускающейся грудью Глеба, оберегая внезапно навалившийся на него сон.       По меркам Москвы, Слэм приехал довольно быстро. Он ворвался в квартиру в куртке, накинутой поверх домашней одежды с большим пакетом из аптеки. С таким набором можно было открывать свою точку по продаже лекарств. Но главное, что у Сережи от сердца отлегло. Он видел Глеба, убедился, что с ним все в порядке и, главное, удостоверился, что парень в надежных серафимовских руках.       — Ну, брат, кто же знал, что тебе так поплохеет… — сочувствовал мужчина, качая головой. Пришлось растолкать Глеба, чтобы измерить температуру. Он лежал с градусником, а на него в полумраке, создаваемом светом одинокой настольной лампы, смотрели сразу две пары глаз. Серафим и Сережа по очереди вздыхали, глядя на своего друга так, как будто прямо сейчас состоялась репетиция его похорон. — Не надо было тебе приезжать на студию. Если бы знал, что ты болеешь, не пустил бы тебя в Избу.       Глеб застыл испуганно. Сережа все еще стоял с лицом полным сочувствия. Зато в этот момент лицо Серафима словно в замедленной съемке менялось с печального на злое. Постепенно каждая его мышца напрягалась, а брови сдвигались. И Глеб сделал самый жалостливый вид, на какой был способен, лишь бы его не ругали.       — Ты ездил на студию?.. — уточнил Серафим, взглядом серийного убийцы выжигая душу Глеба. А музыкант был меж двух огней. Если соврет — Слэм даст по шее. Скажет правду — Серафим разочаруется. И он еще никогда не радовался пищащему градуснику настолько сильно.       — Тридцать восемь и пять! — с гордостью сообщил он и тут же добавил: — Поднимается. Мне плохо.       — Сейчас сам тебя в инфекционку отвезу, — проворчал Серафим. — И попрошу закрыть на все замки. Бестолочь.       Сережа в эти взаимоотношения не лез. Он просто пожалел Глеба, пожелал ему скорейшего выздоровления и поспешил убежать из квартиры поскорее, пока его не притянули за уши в этот скандал.       А Серафим не собирался долго злиться. Знал, что сейчас это бесполезно, а к тому моменту, как с тела Глеба исчезнет последний элемент сыпи, он уже и вовсе забудет о случившемся. Он просто разбирал привезенный пакет, расфасовывая цветные упаковки по своим местам в большой обувной коробке, которая теперь уже стала больше похожа на полноценную аптечку. Теперь было все: и таблетки, и порошки, и даже ромашковый чай и еще много чего от насморка. Он написал сообщение Слэму со словами благодарности, а потом пришел к Глебу в комнату.       — Если будешь себя плохо вести, то буду лечить этим, — сообщил он и показал коробку средних размеров в своих руках. Глеб сощурился, пытаясь со своим плохим зрением разглядеть хоть что-то. — Это свечи от температуры. Знаешь, куда они вставляются?       Моментально Глеб покраснел. Внезапно ему стало настолько неловко, что захотелось снова укутаться в одеяло и, особенно, спрятать свое лицо.       — Слэм купил, — опережая вопросы пояснил Сима. — Позаботился.       — Сука… — прохрипел Глеб и откинул голову на подушку. Лечение лечением, но это было уже слишком. Ему стало невыносимо жарко. Стыд достиг своего предела, он перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку, лишь бы смеющийся Сидорин не видел его горящие щеки.       Серафим сходил за водой, принес таблетки. Пожалел страдальца, решил не издеваться над ним. Только если в следующей раз, только если разозлит сильно.       — Одна от температуры, — сказал он, протягивая Глебу две таблетки. — Вторая от аллергии, чтобы уменьшить зуд. Лекарства подействуют и станет легче. Обещаю.       — И даже ничего в жопу пихать не будешь? — с опаской спросил Глеб, проглатывая сразу обе.       — Только если сильно попросишь, — Серафим ехидно ухмыльнулся и убрал пустой стакан на прикроватную тумбочку.       Сима обещал посидеть с Глебом, пока тот не уснет. Он почти не удивился, когда увидел на часах три часа ночи. И только сейчас, когда все сложности остались позади, он почувствовал себя ужасно усталым. За плечами было столько приключений: поездка в больницу, концерт, день рождения Жени, выпитый алкоголь. И на стрессе, который он испытал, он и вовсе позабыл о том, какой насыщенный день у него выдался.       Наконец-то Глеб уснул. Он перестал чесаться, нашел удобную позу и отключился. И тогда Серафим оставил его, тихо вышел из комнаты и стал обустраивать себе спальное место на диване. Достал из шкафа комплект постельного белья, одеяло, выпил чай и лег в надежде уснуть. Но сегодня у него был настолько нервный день, что сон не шел. Он переживал за Глеба и в то же время думал, насколько правильно поступил, приехав. Было стыдно, перед гитаристом за уход с дня рождения. И душа была не на месте, потому что вчера Глеб сам выгонял его. Но потом сам же просил приехать, потому что не справился. Еще и успел наплевать на прописанный врачом постельный режим и смотаться на работу.       Серафим не знал, правильно ли он делал, что так сильно оберегал Глеба. Он был взрослым парнем, способным постоять за себя. А, вроде, казался таким дурачком, который о себе позаботиться не мог. Обычно о нем заботились родители и его девушки, но сейчас никого не было. Да и в принципе у Глеба уже давно никого не было, кроме Серафима. Только он оставался его самым близким человеком, которому музыкант мог доверить всю свою боль и печаль.       Слэм был благодарен. Он вообще обожал Сидорина и каждый раз хвалил его за то, что у него так хорошо получалось оберегать Глеба. Об их волшебной связи знали многие. Парни чувствовали друг друга на совершенно другом уровне, и Серафим точно знал, когда Викторов просто выпендривался, а когда ему действительно нужна была помощь.       С бесконечным потоком мыслей в голове, которые чем-то напоминали сломавшееся радио без возможности переключения станции, уснуть Серафим смог только ближе к утру.       К этому времени Глеб уже не спал. Сон как рукой сняло с первыми лучами солнца в спальне. Да и в целом он чувствовал себя намного лучше. Правильно писали в интернете: после лихорадки на теле появились новые высыпания. Глеб снял футболку, покрутился перед зеркалом и тяжело вздохнул, даже не представляя, сколько по времени займет обработка зеленкой.       Серафим тоже не смог спать долго. Вчерашний безумный день сказался на его нервной системе. Вздремнул он часа два, а потом поднялся, потирая лицо ладонями в попытках немного взбодриться, чтобы доковылять до душа. Сейчас ему больше всего хотелось валяться в постели, залипать в телефоне и ничего не делать до обеда. Но на нем лежала ответственность за друга, поэтому Сима замотивировал себя на то, чтобы умыться и разобраться с завтраком.       — В твоем холодильнике все как всегда, — констатировал Серафим, рассматривая запасы продуктов Глеба, точнее их отсутствие. Чем питался — не понятно. Не удивительно, что в последнее время вся одежда буквально весела на тощих плечах. Глеб никак не мог подружиться с едой: то худел, то было лень заказывать доставку, то просто не успевал поесть. Его правильное питание налаживалось лишь когда Сима приезжал в гости и брал все в свои руки.       — Там еще пиво было, — улыбнувшись, сказал Глеб. Он выглядывал из-за широкой спины Серафима, кутаясь в черный худи оверсайз, пытаясь тоже заглянуть в холодильник, где стояли одни лишь пустые упаковки. Из-под чего — не помнил сам. — Но я вчера выпил.       Глебу было смешно. Обычно в его холодильнике всегда было пиво. Парни даже как-то шутили, что у Викторова вместо крови в организме течет жидкий хлеб с градусами, потому что никакая другая пища не поступает в желудок. Смакуя в голове эту старую излюбленную шутку, Глеб отошел к окну и достал сигареты, чтобы закурить, но был тут же притянут за плечо обратно.       — Ау, — возмутился он, — потирая ноющее место. — Ты как пальцы накачал? Дрочил?       — Ты вчера пил пиво? — Серафим свирепо посмотрел на Глеба, который так и застыл с сигаретой во рту. Понял, что сболтнул лишнего. Наверное, больным ветрянкой людям был не показан алкоголь. Наверное, он никак не вписывался в понятия «лечение» и «постельный режим». — Ебнулся что ли?!       — Оно невкусное было. И я его не допил. Понял, что что-то не так и вылил, — поспешил оправдаться Глеб. Удивительно, как у него еще не вырос нос, как у Пиноккио. Хотя Серафим и без опознавательных знаков чувствовал, что ему врут. Еще в армии ему вживили детектор лжи, чтобы распознавать таких маленький лгущих дурачков как тот, что стоял перед ним и неловко крутил в руках незажжённую сигарету.       — Я тебя прибью…       — Я тоже тебя люблю, Сима.       — Бегом в спальню, сиди там и жди меня, — по-армейски приказал Серафим. — Не умер от пневмонии, самое время умереть от ветрянки!       Глеб не стал перечить, в спальню пошел. Размякшую сигарету пришлось выкинуть. В мусорке как раз валялась та самая злосчастная банка пива. Если бы Викторов не проговорился, то Серафим бы все равно узнал об этом, просто увидев ее. Глеб, конечно, посидел на кровати, позанимался самобичеванием, но не долго. Сима уже пришел с зеленкой и целой кучей ватных палочек              Сегодня Глеб решил не провоцировать Сидорина лишний раз. Вел он себя хорошо, дал спокойно намазать себя от души и ни слова не сказал. Даже трусы снять позволил, стараясь думать о хорошем и вообще о том, что его Сима тоже мальчик и вряд ли увидит что-то новое у него в штанах       — Не чешись, — сказал Серафим, осматривая расчесы на коже с кровоподтёками. Он крутил Глеба и качал головой, будучи недовольным заживлением. — Шрамы останутся.       — Не могу. Все чешется.       — Верю, терпи. Можешь инфекцию занести.       Закончив с предплечьями, Серафим кивнул и закрыл зеленку. Целых сорок минут работы, и вся сыпь была обработана. В любом случае это было намного приятнее, чем лечение от пневмонии.       — Свободен.       — Спасибо, — Глеб неловко улыбнулся. Тяжело было признаваться в том, что он нуждался, чтобы кто-то был рядом. Он любил одиночество, но иногда жить одному в квартире становилось невыносимо тяжело. Плохие мысли лезли в голову, давили, накладывали отпечаток на его психику. С Серафимом дом наполнялся теплом и уютном. Его он очень любил и всегда ждал, даже если особо не показывал это.       Глеб очень тяжело вздохнул. Снова от него пахло лекарствами, снова все тело чесалось. Но он решил больше не ныть, не жаловаться на свое состояние, да и в целом вести себя как никогда послушно, чтобы не расстраивать Серафима. А все потому что ему было ужасно стыдно за свое поведение и за то, что он натворил вчера: сам же прогнал из квартиры и сам же попал в беду по своей глупости. Не соблюдал рекомендации врача, не проверял аптечку, выпивал. Он понимал, что Сидорин ворчит больше для вида, но на всякий случай произнес:       — Сима, прости меня. Я мудак. Я конченный.       — С хуя ли?       — Я испортил тебе праздник. Не дал повеселиться. Мне стыдно. Прости, что я заболел. Прости, что не смог оказать себе помощь. Я должен был вызвать «Скорую» и не дергать тебя. Да и температура была небольшая. В моменте мне показалось, что я умираю. Сука… мне так стыдно, блять.       За этими словами последовало молчание — это Серафим закатил глаза.       — Мы уже говорили. Мне не сложно приехать. Я знаю, как ты не умеешь болеть и знаю, как ты нуждаешься в любви.       — Я испортил праздник… Я не хотел тебе писать, потому что… Я не хотел отвлекать…       Серафим протер зеленые руки влажными салфетками и притянул Глеба к себе. А тот не упустил возможность немного потереться о его большое сильное тело, почесав свою воспаленную кожу.       — Какой праздник, зная, что тебе хуево? Все пацаны в курсе, что тебе херово. Заболеть ветрянкой в таком возрасте — это нужно умудриться. Все тебе сочувствуют.       — Спасибо, — произнес Глеб и хихикнул.       — Но теперь ты будешь под моим контролем. Больше я никуда от тебя не уеду.