Пятна зеленого цвета

      Серафим благодарил своего тур-менеджера за то, что он не поставил ничего после концерта в Москве. Это был настоящий подарок, потому что Сима мог в полной мере сосредоточиться на заботе о Глебе. Со всем остальным прекрасно справлялась его команда, кроме одного рабочего дела, которое никак не могло решиться без него. Но он не переживал. Все-таки Викторов не был ребенком и мог прожить без него несколько часов, поэтому Сима собирался со спокойной душой.       — Обещаешь, что все будет хорошо? — спросил Глеб, стоя в дверях спальни, пока Серафим натягивал джинсы и застегивал ремень. Он сам не понимал, к чему эти вопросы и что может пойти не так. Будто бы Сима был не способен разобраться картах Москвы и вызвать себе такси.       — Это ты мне пообещай.       — Да что со мной может случиться, — Глеб закатил глаза, а Серафим кивнул.       — Действительно, блять. По твоему это я плачу, когда повышается температура и нужно пить лекарства?       Серафим подошел к Глебу и растрепал его волосы. Без слез смотреть на него было нельзя. Уж слишком жалкий был вид у музыканта, который то чувствовал себя лучше, то окончательно проваливался в пропасть плохого самочувствия, выбраться из которой было практически невозможно. Врач прописал противовирусные и сказал, что скоро болезнь должна пойти на спад. Но пока лучше не становилось.       — Вернусь через несколько часов, — констатировал Сима, целуя Глеба в горячий лоб. — Закажу много еды, и мы посмотрим какой-нибудь фильмец. Ты только держись.       — Держусь, — пробурчал Глеб. Серафим обулся, захватил телефон и покинул квартиру, оставив друга в полном одиночестве.       Одиночество — это то, чего так боялся Глеб и чего он так старательно избегал. С уходом Сидорина его уютная квартира стремительно стала превращаться в обитель зла. Стены давили, заставляли его всецело погружаться в уныние и самобичевание. Глеб остался один на один с болезнью и почувствовал безысходность. Время останавливалось, а другой жизни не существовало. Глебу казалось, что он останется таким навсегда. Он видел в зеркале урода, и пытался не смотреться в него лишний раз.       Плохие навязчивые мысли лезли в голову. Глеб думал о том, как много Серафим для него делал. Как он заботился, отменял свои дела, просто чтобы помочь. Викторов чувствовал себя ребенком, за которым ухаживала мама, будто он сам ничего не мог сделать. От части так и было. Справляться с тяжелым недугом было довольно проблематично, сил практически ни на что не хватало.       Глеб очень страдал. Он хотел, чтобы Сима вернулся как можно скорее, а сам не мог найти себе применение. И после десяти минут хождения без дела, пытаясь не скатиться в паническую атаку, он решил сделать что-то полезное, чтобы доказать, в первую очередь самому себе, что он прекрасно справился бы со всем сам. Что он бы смог прожить и без Серафима.       Голову посетили мысли, что нужно брать жизнь в свои руки и пытаться разобраться с болезнью самостоятельно. И Глеб решил начать с самого простого - обработать высыпания. Он решил, что способен сам справиться со столь глупым и очень легким делом. Всего лишь нужно было открыть зеленку и всего лишь намазаться ей. Обычно этим занимался Сима, зато сколько времени Глеб сэкономил бы им обоим, чтобы не тратить на это занятие вечер. Все-таки у них был запланирован просмотр фильма.       Глеб решил заняться этим в гостиной. Он принес на половину опустевший стеклянный пузырек, целую кучу ватных палочек и разделся. Было неловко стоять полностью голым даже наедине с собой. Он стеснялся своего тела до ужаса, поэтому решил поторопиться, чтобы как можно скорее закончить с процедурой и забыть об этом.       Ватная палочка окунулась в зеленый раствор. Глеб решил начать с ног и рук. По его мнению, это были самые простые места для обработки. По крайней мере, он мог спокойно до их дотянуться. Он видел все поверхности, поэтому ему не составило труда прижечь старые прыщи и пометить только что появившиеся. Зеркала не было, зато напротив дивана висел плазменный телевизор, в котором Глеб хорошо отражался. Это было не так удобно, если бы кто-то помог, но пока он справлялся.       Однако что-то пошло не так. Глеб так торопился, что был очень неаккуратен. Наверное, оставить открытый пузырек на мягком подлокотнике дивана - это самая глупая идея, которая только приходила ему в голову. Один неудачный взмах руки, и зеленка полетела на пол.       Глеб видел все происходящее, словно в замедленной съемке. Флакончик со стуком падает на пол, а лекарство выливается. Брызги устилают все: ламинат, дивану, ковер, ноги парня… Викторов замер с неподдельным ужасом на лице. Секундный ступор, он не знал, как реагировать: бурно истерить, или как можно скорее бежать за тряпкой и вытирать все, что пролилось.       Первая мысль, которая его посетила — одеться. Бегать по квартире голышом не входило в его этические нормы, поэтому трусы и футболка тут же вернулись на свое место.       — Сука! — в сердцах вскрикнул Глеб, выбрав второй вариант. Он бросился в туалет, схватил с батареи первую попавшуюся тряпку, служившую для протирания пыли. Он намочил ее, вернулся в гостиную и стал скорее оттирать зеленку, но та уже намертво въелась в пол.       Чем больше Глеб пробовал отмыть квартиру, тем сильнее у него пачкались руки. На нем и так осталось мало чистых от высыпаний мест, но сейчас все его ладони и пальцы полностью окрасились в зеленый. Он сидел на чистом участке ковра и злился. Ему было ужасно плохо, но он понимал, что должен как-то исправить ситуацию, пока все не стало слишком поздно.              Глеб несколько раз бегал мыть тряпку, но с каждым разом зеленка отмывалась все труднее и труднее. Из-за этого оставались разводы. Чем больше он убирался, тем сильнее развозил грязь по всей комнате.       Каждый раз стоя в туалете у раковины, Глеб смотрел на себя в зеркало. Он напоминал себе Шрека и злился. В любой другой ситуации это было бы смешно, но только не сейчас. Слабость и головокружение и без того мучали его постоянно, а сейчас в добавок ему нужно было как-то исправить то, что он натворил.       Тряпка — зеленая, вода в раковине и сама раковина — зеленые. Он тоже весь зеленый, и как же его тошнило от этого всего. От гадкого ненавистного цвета, от постоянного запаха лекарств, что источало его тело, от плохого самочувствия. После очередной попытки вымыть пол, Глеб застыл на четвереньках и посмотрел на окно. Он всерьез задумался выброситься, настолько ему не хотелось жить, настолько он чувствовал себя мерзко. Но благо в этот момент ему позвонили.       Серафим беспокоился за друга, который уже минут двадцать не отвечал ему в Телеграмме. А он знал, что с Глебом может случиться вообще все, что угодно. Переживал.       — Как дела?       — Заебись, — с нескрываемым раздражением ответил Глеб. Сима хмыкнул.       — Что такое, брат? Хуево?       — Хуево? ХУЕВО?! Серафим, я ебаный неудачник, который сидит, сука, запертый в квартире в ебучей зеленке с ебучими болючими прыщами. Хуево ли мне? Ты шутишь?       — Брат, я приеду через полтора часа. Не натвори хуйни. Помни, что со всем можно справиться. И температуру проверь, потом отзвонись.       Сима отключился, а Глеб выбросил телефон куда подальше. Благо девайс приземлился на кресло. Было бы обидно поломать еще и его.       Злость и обида душили Глеба. И в первую очередь он злился на себя и свою слабость. У него не получилось совладать с эмоциями, и он заплакал, искренне удивляясь тому, каким сентиментальным сделала его болезнь. Глеб, конечно, часто давал волю эмоциям, но не до такой же степени, чтобы каждый день биться в истерике. Он совсем ослаб как эмоционально, так и физически. Света в конце тоннеля не было. И это еще Серафим не знал, что творилось в гостиной…       Глеб не умел справляться с переживаниями, не нанося себе урон. Чаще всего он запивал горестные события большим количеством алкоголя, надеясь, что, уничтожая себя, он сможет обрести легкость. Но сейчас пить было нельзя. Это могло привести к печальным последствиям. Именно поэтому Глеб не придумал ничего лучше, как просить помощи у своих фанатов.       Он не хотел тревожить Серафима, не хотел звонить и ныть в трубку, говоря, что не справляется со всем, что происходит. Поэтому Глеб вышел в прямой эфир. Просто для того, чтобы выговориться и пожаловаться кому-то на свое состояние.       Все происходило в его спальне с плотно зашторенными окнами. Сначала он сидел в полной темноте, но потом решил включить настольную лампу, повернув ее к стене, чтобы сохранился полумрак. Он боялся показаться людям, но понимал, что это нужно сделать. Фанаты не знали, что с ним и куда он попал. И Глеб решил, что они имеют право знать правду.       — Привет… — чуть охрипшим от слез голосом прошептал он. — Да, вот такой я урод. Простите, что вы видите это.       Глеб закурил. Зелеными пальцами взял сигарету, зеленым ногтем дернул колесико зажигалки.       — Как я хочу умереть… — тихо произнес Глеб, положив голову на свою руку, в которой тлела сигарета. — Как я устал…       В чате один за другим сыпались вопросы, что случилось с Глебом и почему он так выглядит. Было не сложно догадаться, что он болен. Кто-то из фанатов предполагал ветрянку, а кто-то думал о чем похуже. Но почти все писали о том, что артиста нисколько не портят зеленые пятна, что он не стал хуже от своего нового и такого необычного внешнего вида. Он остался все тем же внутри, а его оболочка просто немного претерпела изменения.       — «Это все временно», — читал комментарии Глеб и горько усмехался. — «Мы любим тебя, даже если ты похож на леопарда». «Сделай такой мерч». «Сейчас это твоя особенность».       И один комментарий заставил его улыбнуться.       — «Переслушал песню Андрея»? — Глеб даже рассмеялся. — Да, трек «Ветрянка» сейчас как никогда кстати.       Столько хорошего писали люди, а Глеб рыдал от слов поддержки, захлебываясь. Он читал комментарии и плакал еще сильнее от осознания, что люди не отвернулись. Пятьсот человек, что были на прямом эфире, не испугались его зеленого лица, не отказались от него. Наоборот, столько сердечек в чате он не видел никогда в жизни.       — Спасибо, — шептал он, хлюпая носом. — Спасибо. Мне… давно не было так плохо. Спасибо, что вы меня понимаете.       Глеб вытер слезы рукавом толстовки и натянул капюшон посильнее, пряча опухшее лицо. Он курил одну за другой сигарету и молчал, смотря в камеру.       — «С кем ты»? Я с Серафимом, но… Он сейчас не здесь. Он уехал. Пока что я один. Пытаюсь справиться с этой хуйней, но не могу. У меня пиздец как болит кожа. У меня вся гостиная в зеленке, я не знаю, как ее отмывать. Пиздец, пацаны, давно такого не было. Помогите…       Глеб увидел, что Мукка присоединился к прямому эфиру и чуть не заныл еще больше. Энергетика родного человека чувствовалась даже сквозь расстояние, даже через экран. Глебу было стыдно, что Сима видит его в таком состоянии, хотя, казалось бы, он видел его уже всяким. Уши вспыхнули и щеки покраснели от стыда. Обещал же, что справится, но по факту сидел и плакал, чувствовал себя жалким и одновременно давил на жалость. Зачем? Сам не знал. Глеб выговаривался и чувствовал себя лучше. А зрители могли любоваться его заплаканными глазами и сопливым носом. Наверняка, скриншоты сделали. Чувствовало сердце, что они еще долго будут гулять по интернету.       Прямой эфир продлился недолго. Нечего было подкармливать СМИ интересными новостными поводами для обсуждений. Глеб завершил трансляцию и решил брать себя в руки. А для этого стоило начать с уборки в гостиной. Он даже нашел ведро, налил в него воду, достал новое нетронутое мыло. Но как быстро появился энтузиазм, так же быстро он пошел на спад. Именно поэтому уже через несколько минут Глеб оставил эту задумку и тут же скрылся в другой комнате, не в силах заставить себя убраться.       Серафим не стал оставаться со своей командой, которая поехала перекусить в ресторан. Он понимал, что сейчас должен находиться рядом с Глебом. Сейчас это было у него в приоритете, особенно после слезливого прямого эфира.       Сидорин вернулся в квартиру и почувствовал удушающий запах лекарств. Теперь ему стало страшно, что произошло. И, увидев зеленые руки Глеба, он удивился еще больше. А тот обнял Симу и тут же начал извиняться. За своей внешний вид, за слабость. И еще больше он залился краской, когда рассказал, что произошло в гостиной, словно это была не его квартира и не он головой отвечал за все происходящее в ней. Это были его проблемы, его испорченный ремонт. Но признаваться в этом все равно было очень страшно, будто его кто-то может осудить за это и отругать.       Серафим увидел расплескавшуюся по комнате зеленку, валяющийся пустой бутылек на полу и покачал головой.       — Я хотел быть полезным. Я не хотел быть обузой, и пытался сам… Я… Блять, Серафим, я такой никчемный. Как ты меня терпишь?       — Не неси хуйню, — ответил Сима, ободряюще похлопав Глеба по плечу. — Это ерунда. Не стоит переживать. Отмоем.       Уборка явно не входила в планы Сидорина. Он думал, что вернется домой, сходит в душ и будет отдыхать. Но пришлось взять ведро с уже набранной водой и мыть пол, который, конечно же, никак не хотел отмываться. Уж слишком сильно зеленка въедалась во все, на что попадала. И Глеб в это время сидел, как наказанный ребенок, на диване с виноватым видом. Несколько раз предлагал свою помощь, но больше из вежливости, потому что сам прекрасно понимал, что сил у него нет. Мытье полов он не осилит.       Сима много матерился. Он перепробовал все виды чистящих средств, но зеленка оказалась гораздо агрессивнее, чем он мог подумать. Слышал, что ее можно оттереть спиртом. Вроде, немного помогло, но вернуть прежнюю белизну пола все равно не получилось. Потом он попробовал помыть диван, но понял, что проще вызвать службу клининга с профессиональной химией, чтобы они избавили квартиру от того, что в ней произошло.       — Как будто здесь зарезали ебаного зеленого гнома, — сказал Сима, решив закончить с уборкой, так и не увидев положительную динамику. — Место преступления, хули.       Вещи Глеба полетели в стирку, а сам он решил прилечь. Неловко было до ужаса. Он не представлял, сколько потом нарезанных видео с прямого эфира увидит в Тик токе. Он не представлял, насколько жутко выглядело его заплаканное лицо и молился, чтобы об этом поскорее забыли.       Перед Серафимом до сих пор стыдно было. Глеб кутался в одеяло, надеясь раствориться, прекрасно понимая, что сегодня он снова не смог доказать свою самостоятельность. Он не знал, как смотреть другу в глаза. Сидорин видел его в таком плохом состоянии не только в интернете, но и в жизни. И он не знал, как оправиться потом после такого позора.       — Солнце? — спросил Сима, заглянув в спальню к маленькому одинокому комочку. Он не считал заботу чем-то позорным. Напротив, ему нравилось заботиться о ком-то, и он радовался, что его кто-то ценит. — Ты ел?       — Нет.       — А температуру мерил, как я просил?       — Нет.       — Хуево, брат, — Серафим сел на кровать рядом и похлопал его по бедру. — Я видел прямой эфир. Почему не позвонил? Почему не сказал, что тебя кроет?       Глеб долго молчал. Он не хотел говорить, сгорая от чувства вины, но понимал, что молчанкой делает только хуже. Серафим должен был услышать ответ, даже если он был очень банальным и даже немного глупым.       — Не хотел тебя тревожить... Хотел, чтобы ты классно провел время с пацанами.       — Да, мы так "классно" провели время, - Серафим захохотал. - Три часа ебались с аппаратурой, которую повредили при транспортировке. Такое времяпровождение врагу не пожелаешь.       — Ты злишься на меня? - не поворачивая головы, спросил Глеб. Он все еще стыдился смотреть в глаза.       — Брат, что за хуйня? Мы же уже обсуждали это. Я не злюсь. Завтра позвоню в клининг. А сейчас принесу градусник и разогрею обед. Я драники купил. Будешь?       — Угу.       Серафим улыбнулся. Глеб не отказался от еды — это очень хороший знак. Возможно, он шел на поправку. Хотелось бы.       Но обед тоже не задался. Глеб практически ничего не съел, почувствовав ужасную боль в горле, которой еще утром не было. Пришлось с горем пополам проглотить дожеванный кусок, прополоскать рот и посмотреть, что же случилось за несколько часов. Серафим перепугался, когда Глеб прибежал к нему в комнату и стал с ужасом рассказывать, что у него в горле появились язвы. Звучало очень страшно.       — Горло пиздец болит, — признался Викторов, морщась. Каждый разе ему казалось, что хуже уже ничего быть не может. И каждый раз его организм преподносил новые сюрпризы.       — Открывай рот, сейчас посмотрю, — Серафим сходил за ложкой и включил фонарик на телефоне. Прямо как в детстве, когда к ним домой приходила педиатр без специальных одноразовых шпателей, просила чайную ложку, заставляла открывать рот настолько широко, насколько это возможно. И на секунду Симу захлестнули воспоминания.       Глеб наотрез отказался показывать горло. Должны же были остаться места его тела, которые не видел Сима? Должен же был Глеб сохранить что-то личное?       — Хуевая идея, — Глеб защищался до последнего. Он скрестил руки на груди, обороняясь. Сима лишь закатил глаза.       — Дай посмотреть. Иначе сейчас в инфекционнку отвезу тебя и оставлю там. Пусть злобные доктора смотрят.       С таким весомым аргументом поспорить было сложно. Пришлось побыть маленьким ребенком на приеме у детского врача, открыть рот и довериться Серафиму.       — В интернете писали, что это нормально, брат, — сказал Сима, чем успокоил Глеба. — Эта хуйня может поражать горло. Слэм покупал какие-то брызгалки. Я сейчас поищу.       Глеб тяжело вздохнул. Не страшно, но очень неприятно. Как фраза, которую часто говорили тяжелобольным людям: «Это не лечится, но с этим можно жить». Он чувствовал осадок на душе, пока Серафим рылся в аптечке.       Лекарство оказалось настолько ужасным на вкус, что искры посыпались из глаз. Глеб даже испугался, что вместо спрея для горла во флакончик с распылителем налили какое-то химическое вещество, опасное для людей. Но выхода у него не было. И через несколько минут боль действительно утихла. Правда брызгать горло им нужно было каждые четыре часа. И Глеб не был уверен, что сможет пережить эту пытку еще раз.       Серафим решил, что сегодня они не будут смотреть фильм. Глеб выглядел плохо, поэтому Сима отправился его в постель лежать и набираться сил.