Взаперти

Холодно. Холод был везде. За окном, превратив землю на метр в лëд, одев деревья грязным инеем и пылью, усеяв улицы трупами замëрзших птичек, бездомных кошек, собак, опрометчивых людей… Хотя, каких к чëрту птичек и прочих? Скелетов в коже! Которые только чудом не шли на стол… Может быть, из-за серого пепла, смешавшегося со снегом и впитавшегося в тела. Дома, проморозив стены настолько, что приходилось завешивать их тряпьëм, заставлять мебелью и укутываться в одеяла и тëплую одежду — мороз не разбирал кого кусать, простых людей, богачей… Пред ним были равны все. У всех одинаково вырывался пар из рта и носа, у всех к утру безумно болели закоченевшие конечности и головы, у всех на стëклах росла корочка льда. И даже обогреватели едва-ли спасали ситуацию. Внутри. Пустой желудок болезненно сморщивался в комочек, обливаясь собственным соком. Голова едва-ли соображала, а язык сводило судорогами от одной мысли о заначке в одном из шкафчиков… Еды нет. И не будет ещë пару дней. Воды тоже нет. И не будет до вечера, пока не дадут газ или достаточное напряжение — ровно на пол часа, чтобы можно было вскипятить воду. Или талый снег. Правда его можно выпить только один раз. Холод коварно карабкался по рëбрам, кусая простуженные лëгкие, терзая их кашлем — противным, мокрым, когда, кажется, проще выхаркать треклятый орган, чем пытаться что-то сделать с ним. Кусал сердце, сводимое болью от многих тревог и отсутствием еды. И противно шептал где-то под сводом черепа: всë кончено. — Господа, я настаиваю на продолжении программы… — хрипло произнëс итальянец, смотрящий с экрана монитора большими печальными глазами. Вечно весëлый участник скандалов, творческая личность — ныне больной, в пледе, тëплой куртке и медицинской маске. Пепельно-белая пышная шевелюра, поредела, яркие зелëные глаза поблëкли, мускулистая фигура высохла от голода и медленно сжирающего его заболевания. Весьма особого. Страны не страдают людскими недугами. Итальянец мог сколь угодно отрицать факт, но всем было ясно: он уже не жилец. И можно было сколько угодно прятать симптомы за тряпками. До него так же поступали Люксембург, Бельгия, тройня прибалтов… Много кто. — О каком дальнейшем делении и так немногочисленных ресурсов идëт речь, коллега? — строго спросил Германия, раздражëнно обнажая острые клыки. Кажется, из-за худобы он стал больше напоминать своего папашу. По крайней мере, с экрана монитора уж точно. Голубые глаза, дëргающиеся веки от нервного тика, впалые скулы и монструозно вытянувшиеся костяшки пальцев - то немногое, что осталось от прежнего спокойного немца. Увы, из-за жутко холодного июня (а именно этот месяц сейчас был в календаре), с его постоянными ледяными дождями, саммиты пришлось переносить в форму видеозвонка. Впрочем, оно даже было к лучшему — видеть своих коллег, бывших весëлыми и здоровыми всего-то меньше века назад (даже если некоторые и раздражали), было всяко лучше, чем наблюдать их такими… Худыми, с потухшими глазами, в нескольких слоях одежды, среди роскошных холодных кабинетов в их резиденциях. — Не забывайте, запасы еды и так были поделены на этот год, и не хватает еë абсолютно всем, а не Вам одному. И... — Федеративная Республика Германия, достаточно… — вполголоса проронил ООН. Некогда деятельная организация, что всегда наблюдала за своими подопечными, стараясь предотвращать ссоры или разрешать уже имеющиеся конфликты, сейчас выглядела так же плачевно. Голубая кожа стала землисто-бледной, символы мира и венка на флаге потускнели, глаза потухли, уставившись замершим взглядом в пустоту. И вместо обычного делового костюма — тëплая куртка. — В сложившихся обстоятельствах у нас нет иного выхода… — едва-ли слышно произнëс организация, задумчиво водя рукой возле края стола, словно что-то писал, — Но если Вам, ФРГ, известны другие пути, я с радостью дам Вам слово… Уверяю, своим знанием Вы спасëте не только десятки тысяч человеческих жизней, но и несколько своих коллег. Немец промолчал. Голубые глаза только безучастно опустились куда-то вниз монитора. Словно он потерял интерес и спокойно замолк. Конечно, выскочке нечего сказать… Он всегда так: сначала огрызнуться, брызнуть ядом, а потом думать, что он сделал. Всегда был таким… И он, и его папаша, и дед... Особенно, брат, точная копия, только ещë более злобный. — Если кому-то есть что добавить, я слушаю, господа и, быть может, дамы… — безнадëжно выдохнул ООН. Никто не хотел высказаться. А что в такой ситуации добавить? Жаловаться? А кому сейчас легко… Кто этот счастливчик, кого не задели события последних тридцати лет? Никого. Таких нет. — Тогда на этом собрание можно считать оконченным… До свидания, многоуважаемые страны, — без эмоций, без хотя бы тени вежливой улыбки проронил ООН, после чего экран погас. Польша отвела взгляд от потухшего монитора, поправляя тëплый плед на замëрзших плечах. Смысл сейчас смотреть в чëрное зеркало? Чтобы увидеть своë худое, измождëнное долгими испытаниями лицо? Поредевшие волосы, некогда бывшие шикарной белоснежной копной, впавшие щëки, что когда-то были немного пухлыми, и пустые глаза. Когда-то. Всë это осталось в далëком прошлом, целых тридцать лет назад. Тридцать… Ничто, для стран — бессмертные создания, над которыми не властно время, порою вовсе не замечают скоротечность лет. Но… Эти три десятилетия показались вечностью… Взгляд полячки обвëл некогда прекрасный светлый кабинет еë резиденции. Высокий потолок, удачное сочетание чëрного и белого, и… Холод. А ведь раньше здесь она чувствовала себя в абсолютной безопасности, считая это только своей комнатой — для работы. Нет. Холод и здесь оказался сильнее. — Чума… Война… Голод… — откинулась на спинку кресла женщина, прикрыв глаза, — И Смерть… Тридцать лет назад она и подумать не могла, что будет сидеть в собственной резиденции, замерзая от страшного мороза летом и голода. Всë началось в внезапной эпидемии. Новая смертельная болезнь уносила жизни не только простых граждан, но и надолго выбивала из колеи стран, заставляя по несколько недель проводить в постели под приборами и пристальным вниманием врача. «Новая чума» длилась почти семь лет, задев каждую страну. Даже Исландия не отсиделся на своëм несчастном острове. Разумеется, почти все саммиты были отменены или перенесены в онлайн-режим… Мир уже тогда начал меняться. Потом было шесть спокойных лет. Когда, кое-как оправившись от потерь населения, пережитых стрессов и болезней, всë вернулось на круги своя. Снова саммиты, снова работа… И, громом среди ясного неба, явилась война (впрочем, полячка ею особо и не занималась — было не досуг). Ещë пять лет — что не собрание, так нервные тики, безумные взгляды, безразличные слова и тихие смешки… А потом стало не до смеха. Не смотря на крайне лживое перемирие между ними, никто не собирался прекращать конфликт… И хотя, на бумаге война была окончена — на деле она просто приобрела другую форму. Настолько другую, что спустя шесть лет такого «мира», ранним утром, прогремели взрывы. Исчезла связь. Небо затянули плотные серые тучи. И первая же зима превратилась из приятного времени года, в ледяной ад… Постоянный холод, ледяные дожди и никакого снега… Аномальные морозы… Все посевы замëрзли. Весь скот был забит из-за невозможности прокормить его. Нет, конечно, кто-то пытался выращивать урожай в теплицах, и у кого-то это даже получалось… Вот только этого урожая с трудом хватало на то, чтобы не сдохнуть с голоду маленькой прослойке населения. Очень маленькой. Остальная часть умирала, как мухи, усердно помогая себе многочисленными апокалиптическими культами. Ах да, зима длилась не три месяца… А продолжалась по сей день… Седьмой год. — Скорее бы смерть… — прошептала полячка, горько улыбаясь, — А там хоть рай, хоть ад, хоть пустота… Чем такая жизнь… Ведь им нет спасения. Нет. Только если сбежать, но… Куда? С умирающей планеты… Только в небытие. Туда, где нет ничего: ни проблем, ни тревоги, ни прошлого, ни будущего, ни голода… Ни холода.