Взаперти

Сотни огней сияли под потолком гранд-фойе Парижской оперы. Огромные фрески оживали в приглушëнном свете электрических свечей на золотых люстрах, растущих из величественных мраморных стен, словно деревья па отвесной скале. Колонны, словно вековые стволы, уходили от самого верха вниз, украшенные резьбой с орнаментом. Меж мраморными шедеврами пристроились большие окна — почти что во всю стену, сегодня они были занавешены тяжëлыми бархатными шторами. А пол был натëрт и отполирован до состояния зеркала. Фойе оперы Гарнье, мавзолее музыки, было выбрано Францией не просто так — как полагала Польша. Одно из самых красивых зданий Парижа, олицетворение имперской роскоши и блеска — идеальное для ежегодного бала, или, как его ещё называли в документах, «неофициальный саммит ООН». Подобные собрания требовали иной раз больше вложений, чем самые важные встречи — чего только стоила аренда какой-нибудь достопримечательности на одну ночь ради такого! И это без учëта работы персонала, ужина и стоимости одежды. Из-за чего средний бюджет таких мероприятий угрожающе приближался к стоимости какого-нибудь Люксембурга (который, вместе с Лихтенштейном, гулял где-то недалеко, чтобы не сильно напоминать о себе. А то ведь и правда купят). «И несмотря на всю эту помпезность, Франци, ты как всегда забыла о хоть каком-нибудь комфорте…» — подумала полячка, дрожащими руками потирая свои замëрзшие плечи. Бал не официальное собрание, а лишь развлечение — оттого и одежда была отнюдь не деловая, хотя и полностью соответствовать дресс-коду, правда, совсем другому, особому. Сегодня, полячка сменила строгий костюм на прекрасное бриллиантово-белое платье, с широкой юбкой, поддерживаемую несколькими слоями нижних, тугим корсетом, в котором было невозможно дышать, и широким вырезом, открывавшем прекрасные плечи и часть груди панночки. Не часто мисс Недотрогу такой видели, вот только сегодня Польше хотелось укутаться в плед не от стыда (благодаря десяткам взглядов стран-мужчин), а от ужасного холода. Зима, всë скудное тепло улетало под прекрасный потолок, к застывшим в краске образам… И несмотря на то, что в другом зале играл оркестр и танцевали, даже там полячке было прохладно… Франция, как всегда… — Пани Польша, — окликнул еë вдруг знакомый строгий голос. Германия. Не иначе. Среднего роста, стройный, с красивыми и тонкими чертами лица, с чëрными волосами мужчина — один из самых красивых стран. Строгий, но заботящийся о своих подчинëнных и коллегах, всегда собраний, и лишь иногда с романтичным взглядом в пустоту… Многим он нравился… И сейчас, в этом прекрасном зале, в чëрном фраке, он смотрел на полячку, отведя руки за спину. Даже удивительно, как его отпустили. — Я слушаю Вас, герр ФРГ, — дежурно улыбнулась девушка, сложив руки в замок на юбке. — Почему Вы здесь? — лëгкие шаги немца отдавались едва-ли слышным эхом в коридоре, — Мы Вас потеряли. «Привычка твоего братишки…» — мысленно фыркнула полячка, невольно поджав губы, — Мне стало скучно, поэтому я решила прогуляться… Здесь так тихо и спокойно, не то, что в других помещениях. — Уверяю Вас, дальше скучать не придëтся, — остановился коллега в паре метрах, улыбнувшись уголками губ, — Совсем скоро будет танцевать одна известная пара. Не желаете посмотреть на это? «Ох, вот как… Хм…» — подумала Польша, намеренно выдерживая паузу, смотря на холодного и собранного коллегу, — «Хотелось бы, но нет…» — Ваше предложение заманчиво, но вынуждена отказаться, герр ФРГ… — Как угодно, — чуть пожал плечами мужчина, легко развернувшись на каблуках и удаляясь по коридору. В конце концов, не столько она выпила шампанского, чтобы наблюдать за чем-то подобным…

***

Полячка резко распахнула глаза. Роскошное фойе театра сменилось еë кабинетом, а платье — старым свитером и пледом. Она опять уснула в своëм кресле, провалившись в воспоминания прежней жизни. Хорошей, тëплой и сытой жизни, когда она могла есть досыта, сладко пить и спать на мягкой кровати. Желудок болезненно свело от одной мысли о хотя бы крошках из того времени. Теперь это в прошлом. Сейчас она была бы рада обычной тëплой воде и гнилой картошке, лишь бы ненадолго убрать боль в животе и голове. Лишь бы ненадолго исчезли сонливость и слабость… Лишь бы еë народ не умирал от голода и холода. «Сегодня должны были дать электричество…» — мелькнула мысль в больной голове и девушка закрыла лицо рукой, — «Господи, пусть хотя бы сегодня люди не будут умирать такими же темпами, как вчера…» По весьма милой закономерности в дни, когда возобновляли подачу электроэнергии, людей погибало значительно меньше. Это Польша успела заметить для себя давно. Вот только жаль, что ежедневно снабжать людей энергией было невозможно — большинство станций или сами вышли из строя (по той же причине, почему седьмой год шла зима), или для них не было топлива (потому что добывать ископаемые было нечем, почти всë замëрзло), или их специально остановили, чтобы не ухудшать и без того бедственное положение… «Такими темпами, впрочем, мне придëтся объединять территории с кем-нибудь из соседей…» — грустно вздохнула страна, глядя на цифры в отчëтах на мониторе компьютера, — «Иначе последую за прибалтами…» Она сдохнет. В лучшем случае просто не проснëтся утром и еë замëрзший труп найдут в этом кресле. В худшем… Покроется трещинами и истечëт кровью, как это бывает со странами без территории или людей. Как это было с еë дедом… Наверное, ей даже стоило бы написать завещание, но- Стук. — Войдите… — без сил проронила Польша, даже не отведя руку от глаз. Кого там ещë принесло? — Пани Польская Республика, здравствуйте, — послышался удивительно знакомый голос, строгий и со странным акцентом, вперемешку со скрипом двери, — Я прибыл к Вам по очень срочному делу. Девушка отвела от лица ладонь, растерянно взглянув в дверной проëм, на миг вздрогнув при виде этого лица. На пороге стоял чрезвычайно не красивый мужчина, с круглой головой и маленькой нижней челюстью, что словно сливалась с дряблой шеей. Землисто-бледная кожа висела на черепе, карии глаза глубоко запали, а остатки волос торчали на голове седыми островками. Посол, как и само государство — без косметики, нужного ракурса и лëгкого французского жеманства несколько на любителя. — Кхм… Здравствуйте… — рассеянно проронила полячка, приосанившись в креслице, удивлëнно хлопая глазами, — Я слушаю Вас… Всех послов отозвали ещë несколько лет назад… И в первую очередь из близких стран. Ведь, в их обстоятельствах это довольно большой расход ценных ресурсов на чужого человека. И… Чтобы прибыл этот, так ещë и от такой коллеги? Самой жадной, самой несчастной, самой лицемерной (иными словами — француженки)? Это что-то необычное… — Я буду краток, — торопливо произнëс человек, — Некоторое государство желает Вас видеть, дабы обсудить план спасения людей, в том числе Вашего народа. И просит взять важную для Вас и Ваших людей вещь. «Старая стерва, что же ты задумала?..» — пронеслось в голове девушки, но на слова посла она смогла только дëргано кивнуть. — Тогда я жду Вас, пани Польская Республика, — учтиво кивнул пожилой человек и легко покинул кабинет, оставив девушку в одиночестве. «На кой чëрт я понадобилась этой блуднице?.. Ещё и… Так…» — неловко приобняла свои плечи девушка, хмуря тонкие брови, — «Нужно было спросить сразу, дурочка! Теперь сиди здесь, гадай…» Момент для вопроса был упущен, но оставалось кое-что не менее важное: вещь. Что-то важное и для неë и для еë народа. «Но что это за вещь может быть?» — прикусила губы Польша, отодвинувшись от рабочего стола, оглядывая критическим взглядом кабинет. Документы? Кому они сейчас нужны… Исторически важная вещь? Возможно… Какая-нибудь бумага о восстановлении польского государства? Старинный манифест? Или что-то более весомое… «Возможно даже…» — нахмурилась от догадки страна, резко поднявшись из кресла.

***

В окна зала переговоров светили яркие лучи солнца. По-весеннему тëплые и нежные, они мягко касались кожи, приятно согревая еë после долгих месяцев зимы. Солнечные зайчики игриво скакали по белым стенам и тëмному полу, иногда прячась в тени газовых занавесок… Иногда лучи попадали на тëмный стол, освещая разложенные на нëм документы и изредка задевая руки одной из сторон переговоров — Польши. Плотная белая рубашка, чëрная юбка ниже колена, строгие туфли, собранные волосы, никакого макияжа — образец строгости на рабочем месте. На губах играла лëгкая улыбка, когда полячка перечитывала строки договора. Он обязательно подпишет. У него просто не будет выбора. Если тот откажется — весь Евросоюз устроит ему сеанс напоминания о прошлом… Может быть, поможет еë близкая подруга со своим братом — уж те точно с радостью вернут должок этому агрессору. Ну, и в конце концов, сначала его предки восстанавливали историческую справедливость, а чем она хуже? Это ведь хорошее вливание средств в еë бюджет. «Ещë пять минут…» — бросила мимолëтный взгляд на наручные часы девушка, после чего взглянула в окно. На улице прекрасный день. Птицы поют. Цветы распускаются и благоухают. Возможно, она даже может позволить себе прогуляться после этих переговоров. Подышать свежим воздухом, немного постоять под лучами весеннего солнца… Мечты полячки прервал стук в дверь.

***

— Входите, — голос француженки, будто у той пожизненный ринит, прозвучал как всегда надменно и раздражающе, чем прогнал всякие остатки сна с глаз полячки. Она задремала в дороге. В поезде (а именно поезда оставались самым безопасным транспортом, так как самолëты теперь не взлетали из-за вечного холода), смотря в окно на серый пейзаж некогда красивейших городов Европы. Теперь старые, косые, разваливающиеся на глазах тени былого величия, усеянные трупами животных и людей, эти руины смотрели на девушку из окна. Сердце обливалось кровью, глаза наполнялись слезами, а желудок — собственными соками. Сон был просто прекрасным лекарством, не будь он столь сладостен — о прошлом… Прошлом, когда она могла позволить себя злорадствовать над такой мелочью: нехватка средств в бюджете… Как ей казалось тогда! Сейчас Польша рассмеялась в лицо себе из прошлого. И даже ненадолго выйдя из вагона, пересев в машину, девушка дремала. Дремала и смотрела пустым взглядом на ненавистные ей французские улочки… Было, в какой-то мере, даже жаль коллегу — памятники изящной архитектуры обращены в руины или погребены в пепле. Но стоило услышать голос этой женщины, как любое сочувствие пропало. И полячка сама открыла большую дверь, за которой оказалась гостиная. Мраморный белый пол, переходивший в светлые стены, шикарная люстра в центре потолка, правда абсолютно бесполезная, окна, сейчас заколоченные широкими досками и прикрытые дорогими шторами, пара кресел, широкий камин с десятками милых безделушек — всë, как любила одна из самых красивых и стервозных женщин-стран. Француженка была здесь не одна. Возле камина, где пытались тлеть остатки какой-то очень дорогой мебели, в старом кресле сидел Германия. В жизни он выглядел действительно ещë хуже, чем на мониторе. Помимо некогда красивого лица, что сейчас было тощим и было точной копией физиономии его папаши, теперь можно было увидеть и его тело, высушенное голодом… От приятной стройности остались только мало изменившиеся руки. Не более. Франция устроилась у огонька позади, за спинкой, стоя поближе к камину. Тëплое чëрное платье болталось на ней, как на вешалке. И если раньше некоторым она казалась слишком худой, то сейчас позади немца стоял не иначе, как скелет в коже. Белые волосы поредели, глаза глубоко запали. Тонкие пальцы, словно лапки паука, слегка постукивали по спинке, а на худых потрескавшихся губах была язвительная улыбка. «Что ж ты, ведьма, не горишь…» — фыркнула в мыслях девица, склонив голову перед коллегами в знак приветствия. — Здравствуйте, господа… — Здравствуй, Польша, — спокойно отозвались два голоса в ответ, только француженка, тихонько добавила: — Не устали с дороги? Выглядите дурно. — Франция, — строго осадил еë немец, и полячка даже заметила, как сильно он сжал подлокотник. — На правду не обижаются, Герман, — фыркнула женщина и, театрально закатив глаза, лëгкой походкой прошла к другой двери, цокая каблуками по мрамору (хотя, возможно это были еë кости), — Пожалуйста, введи еë в курс дела, у меня есть другая работа. — Конечно-конечно, передразнивайте меня, коллега… — почти одними губами проронил немец, но, быстро вновь обратил внимание на полячку, — Прошу простить, пани Польская Республика… Вы ведь, скорее всего, действительно устали. Прошу, присядьте. «Мда, тяжело им друг с другом…» — подумала девушка, тихо поблагодарив Германию, всë же присев в мягкое креслице. — Я не буду утруждать Вас высокопарными описаниями. Вы прекрасно знаете, Польша, что жизнь на Земле в последние годы невыносима. Совсем. Планета обречена на гибель, — немец лëгким движением поправил старые очки, скорее, просто по привычке, — Несколько лет назад некоторые страны озаботились этим вопросом. По последним результатам исследований, не так далеко от нас есть планета, очень похожая на эту. Из-за чего было предпринято решение о переселении на неë, с помощью перелëта в космосе. Почти год назад завершилось строительство общего корабля, но так вышло, что один из членов экипажа очень не вовремя отправился раньше нас. В мир иной. От чего освободилось лишнее место и было решено взять Вас. «Ах вы…» — пронеслось в голове Польши, из-за чего девушка даже прикусила язык, — «Пока ВСЕ страдали от голода и холода, умоляя коллег помочь сначала с финансами, а потом и с едой, вы всë тратили на эту… Возможность сбежать?! Вы… Вы крысы! Крысы бегут с тонущего корабля первыми! Куда только смотрел Евросоюз?!» Кажется, на лице полячки слишком явно выступили мысли, поскольку Германия тяжело вздохнул. — Польская Республика. Так было нужно. Мы держали это в строжайшей секретности от всех. Подумайте сами: сколько это всë могло стоить? А сколько стран и людей хотят жить? Хотят спастись? У всех ли есть средства на это? Это почти то же самое, что и политика в прошлом, только в более жëстких условиях: если нет возможности заплатить, вместо «нет хорошей жизни» теперь: «нет жизни». Он сделал очередную небольшую паузу, смотря в пустоту. — Можете не беспокоиться о проблемах населения и территории. Вы же знаете, что страна жива, пока существуют эти две составляющие. Куски земли мы не можем взять с собой, но выделить Вам комнату и десять человек с Вашим гражданством — вполне в наших силах. «Какое великодушие, герр. Не иначе, как одолжение делаете…» — чуть поджала губы полячка. — Итак… Вы согласны отправиться с нами? — подытожил немец, устало поднявшись с места, словно марионетка, которую кукловод грубо дëрнул за нитки. — Я согласна… — бесцветным голосом проронила полячка, сжав худой ладонью тонкий подлокотник. Что ещë ответить в такой ситуации? Остаться и сдохнуть здесь, к чëртовой матери, вместе со своими людьми? Нет уж… Пусть лучше так… Рискнуть. Даже если они не долетят, даже если потом «оплата» за внезапного пассажира окажется высока… Бесплатный сыр ведь только в мышеловке. Но это хотя бы мизерный шанс спасти и себя, и людей. «Польша в космосе…» — грустно улыбнулась девушка, слегка приподняв уголки губ от звучания этой фразы. Когда их конец только начинался, во время ужасной пандемии, ей попалась на глаза серия весьма забавных картинок. Не ясно, кто такой «добрый» оставил их в еë кабинете, но на распечатанных «комиксах» была нарисована она. И все эти картинки говорили одно: Польша не может в космос. «Хах… Ну, что же… Теперь… Polska może…»