Предпоследняя глава

      Сейчас ходит множество спекуляций на наш счёт, поэтому хочу внести полную ясность в это дело. Если коротко, то: никаких драм (или, как сейчас принято говорить, «абьюзов»), ни разбитых сердец, ни душевных шрамов... так, порез бумагой максимум. Глубокий и неприятный, но никому особенно не заметный и уж точно не смертельный. До свадьбы заживёт.       Теперь версия подробнее — для тех, кто никуда не спешит.       Понимаете, я прекрасно знал, что Хамфри — до невозможности заносчивый, гордый и упрямый — помощи у меня ни за что не попросит. Я довольно долго ломал голову над этой задачкой, пока валялся в больничной палате после операции. А, значит, что? — осенило меня, когда через две недели подошло время выписки. Значит, помощи у него попрошу я! Обратная психология, прочёл в одной книжке.       Обдумав детали плана, я попросил Софи (недавно приставленную ко мне ассистентку тире соцработницу) закупиться любимым кларетом сэра Хамфри, минеральной водой для меня, и набрал номер упрямца. В «Димфне» Хамфри обретается примерно с полгода, но я об этом узнал только пару месяцев назад — сэр Хамфри, видите ли, ужасно стыдится своих стеснённых обстоятельств, по крайней мере, так объяснил мне старина Бернард. Ну как «старина» — он, строго говоря, на четверть века моложе меня и Хамфри. Сэр Бернард Вули бывает в Оксфорде наездами, когда посещает свой старый Модлин-колледж, и заодно делится со мной новостями о знакомых и коллегах из прошлых времён — таких остаётся с каждым годом всё меньше...       Но вернёмся к ситуации сэра Хамфри. А ситуация там с беднягой какая-то мутная — по слухам, финансовые схематозы Эплби-младшего привели к тому, что имущество Эплби старшего пошло с молотка, а сам он теперь постоянный резидент бывшей викторианской психушки, ныне ужасно роскошного дома престарелых имени святой Димфны для вышедших в тираж лордов и прочих «утративших автономность» шишек. По словам Вули, навёдшего по моей просьбе справки, Хамфри бродит там словно печально известный король из пьесы Шекспира — ну, тот, что потерял корону, дочерей, рыцарей, шута. Отпустил бороду не хуже Аристотеля, понимаете ли, и с каждым новым визитом лазутчиков Бернарда печаль его становилась всё мрачнее, а борода длиннее. Сам я, увы, его навестить не мог из-за проблем с мобильностью: «Димфна»-то расположена в живописно-роскошной глуши, куда после недавней операции по эндопротезированию мне пока не добраться, но созванивался я с Хамфри регулярно, обсуждая в основном политические дрязги дня сегодняшнего и, так сказать, вчерашнего, навёрстывая упущенное: Брексит (оба против выхода, так что даже почти не поспорили), пандемические ограничения, полномасштабная война в Европе, чтоб её!..       Как бы то ни было, первый контрольный осмотр после операции по замене сустава показал, что я более-менее в состоянии вернуться к активной жизни, без костылей (но с тростью... видели бы вы мой дом — пришлось избавиться от всех кресел, все стулья заменить на высокие барные). Настало время выяснить, что там стряслось у старины Хамфри, и чем я могу помочь. Так что я нашёл свой кнопочный телефон — с огромными цифрами, чтобы можно было набрать номер, не надевая очков — и позвонил ему.       Сперва, конечно, взаимное расшаркивание по поводу здоровья: «Да моё-то хорошо, насколько это возможно. Но важнее, как ваше? Тоже хорошо? И хорошо!» — Потом немного трёпа по поводу бессердечных детей: «Нет, давно не получал от неё весточки. А как ваш? Не хотите разговаривать об "этом бездельнике"? Окей, только не волнуйтесь!» — Немного о мировой и местной политике: «Да-да, слыхал, а как же. Вывеска сменилась, но это всё те же Советы. Увы, в этом вы тоже были правы, спасибо, что не дали выкинуть "Трайденты" на свалку!» (Я понимал, что сейчас не стоит сыпать соль на раны бедняге, запертому в «Димфне», и напоминать Хамфри, что кое в чём прав оказался я, а он ошибался: не захватили никого русские медведи за семьдесят два часа, то-то же!)       Пройдясь по обязательным пунктам программы здоровье-дети-политика, наконец перешёл к тому, ради чего звонил и изложил свою просьбу:       — Хамфри, а можете по старой дружбе заехать ко мне на чашечку кофе (или чего покрепче) на этой неделе? В течение ближайших пары суток в идеале. Чем быстрее, тем лучше, должен признаться, тут такая щекотливая проблемка назрела… Не для телефонного разговора. Понимаю, что далековато... Раньше не получится?.. Да, Хэкер-колледж, Оксфорд. Дом магистра.       Проблемка и правда имелась, тут я не соврал, но крохотная, и упоминать не стоит: ваш покорный слуга высказался в защиту статуи Сесила Родса, которую студенческий союз и педсовет хотят снести. Софи, которая не только нанятый колледжем для меня соцработник на полставки, но и специалистка в гендерной- и квир-истории (не спрашивайте), говорит, Родс известен кхм нежными отношениями со своим секретарём, Невиллом Пикерингом. Ужасно душещипательная история — уж не знаю, отчего Софи решила мне её поведать. Но отменяют его статую, разумеется, не за это, а за белый колониализм и имперство. Ну и мне заодно досталось. Думается, рано или поздно студсовет переключится на что-то другое, раз я не отвечаю им в твиттере (Софи вкратце пересказывает мне сводки). И кто меня за язык тянул — статуя даже не в моём колледже, а в Ориеле! Родс украшает собой фронтон исторического здания, и с точки зрения архитектурной целостности и сохранности… Кроме того, должны ли они отменить (или переназвать) стипендию Родса? На данный момент есть протесты, есть петиция, есть документ на сто сорок семь страниц с предложениями, часть студентов и профессоров Ориел-колледжа бойкотируют занятия. А я, когда взоры общественности направились в поиске морального авторитета на меня (бывший ПМ, как-никак, Noblesse oblige — как сказали бы французы) предложил статую не трогать, но разместить на здании табличку с указанием на расовую сегрегацию и прочие преступления Родса в Африке. И ввести обязательный курс лекций об этом. Казалось бы, консенсус, который мог бы устроить и примирить обе стороны, но нет! Обе стороны теперь точат на меня зуб: одна как на старого белого патриархатного колониалиста, вторая — как на «воук» предателя. Не думаю, что сэр Хамфри даже в лучшие свои годы смог бы меня из этого вытащить. Маленькая мискоммуникация, из которой раздули слона в комнате. Провост Ориел-колледжа, сэр Мартин (изрядный мизантроп, а впрочем признанный и почитаемый специалист в области наук нейролингвистического программирования) Лэнс, считает меня теперь личным недругом: мол, куда я лезу? Но если подумать, а кто из покровителей Оксфордских колледжей не был белым колониалистом? Уступив статую Роудса, не придётся ли нам сносить статуи и убирать бюсты повсюду, включая портреты Елизаветы II, так сказать, оптом.       В среду, как Хамфри и пообещал, он нарисовался на пороге моего дома. Пропиликала трель дверного звонка, и спустя минуту Софи уже принимала слегка запорошённые снегом пальто и зонт сэра Хамфри (до меня из прихожей донеслось его извечное суховатое «Благодарю, милая леди» и я почти видел сквозь стену, как Софи закатывает глаза в ответ), а потом он прошёл в гостиную и протянул мне ладонь для рукопожатия. Действительно, похож в своей белой бороде не то на печального Санту в галстуке Бэйли-колледжа, не то на объявившийся с опозданием на два месяца с лишком призрак Рождества по Диккенсу. Я по-американски сгрёб стоящий передо мной призрак прошлого в охапку, а потом, когда он не улетучился, расцеловал в обе щеки на европейский манер.       — Хамфри! Добро пожаловать!       — Премьер-министр, — смущённо пробормотал Хамфри, выбравшись из моих объятий.       — О, это всё в далёком прошлом, давай-ка без церемоний?       — Действительно, древняя история, — Хамфри обвёл взглядом комнату, задержавшись глазами на стопках записей моего архива.       Я между тем заметил на лацкане его пиджака радужную ленточку — такую тонкую и маленькую, что не разглядишь с трёх шагов. Ну надо же, кто наконец рискнул высунуть нос из шкафа! Что ещё я пропустил?..       Перестав пялиться, я расположился на высоком барном стуле неподалёку и похлопал себя по ноге:       — Новый сустав.       Хамфри понимающе кивнул и опустился в единственное кресло в комнате — оставил его для гостей и для Софи.       Сам Хамфри, как я заметил, передвигался хоть и без помощи трости, но по тому, как аккуратен и осторожен был каждый его жест, я догадался, что ему, похоже, доводилось уже падать и раниться. Я всего на два года старше, но Хамфри антиквариат, а я — развалина.       Софи появилась с кухни с подносом и расставила на столике перед нами чайник с молочником и чашки. Я представил её Хамфри.       — Очарован, — он сумрачно пожал кончики её пальцев: по Софи видно, что она барышня современная, не из тех, кому целуют ручки.       — Она соцработник, нанята колледжем, — на всякий случай кратко обрисовал я её положение в моей обители. — Приходит несколько раз в неделю на четыре часа. Помогает привести в порядок мой архив в том числе.       Немного поболтали о соцработниках: тема не хуже любой другой. Соцработник Хамфри — некто Павелчек, эмигрант из Словении, едва не высланный из Британии во времена раздрая с Брекситом, медбрат и водитель в одном лице. Бывший тяжелоатлет. Моя соцработница — Софи, выпускница Оксфорда, чернокожая феминистка и лесбиянка, специалист по гендерным наукам (не спрашивайте) и квир истории. По лицу Хамфри было ясно, что он шокирован. Вслух Хамфри, конечно, лишь произнёс:       — Вот как? Очень мило.       Надо сказать, мой тайный план, который я не торопился вот так с порога раскрывать (Хамфри ненавидит сюрпризы!), состоял в том, чтобы нанять для помощи с архивом Хамфри ко мне в ассистенты. Устроить вакансию от колледжа, а если не получится — я найму его к себе в секретари сам! Тогда Хамфри не придётся возвращаться в «Димфну», в которой он, несмотря на все плюсы этого заведения, явно несчастлив. Могу представить, как он со страдальческим видом день за днём скучает в святой Д., облачившись в свой старый смокинг и белый галстук, будто ожидая кого-нибудь. Современное прочтение «Больших надежд», сэр Хамфри подменяет мисс Хэвишем: под пышной белой свадебной фатой... — пышная белая свадебная борода!       Шикарно, если получится его уговорить на мой спасительный план — всё-таки он человек гордый и упрямый.       Для начала нужно его умаслить:       — Так здоровски, что вы приехали, Хамфри, спасибо огромное.       — Всё равно больше занять время особенно нечем.       Сколько уныния в голосе!       — Вы уж извините, что я так вас ни разу и не навестил. Собирался, но здоровье…       Хамфри перебил:       — Я вас совсем и не ждал.       Вот как!       — Как вы добрались?       — Соцработник святой Димфны подвёз.       Ясно, этот самый Павел...чек?       Хамфри, устраиваясь с чашкой в кресле, положил ногу на ногу, и поползший вверх отворот брючины открыл ярко-жёлтый носок, слабо вяжущийся и с его строгим тёмным костюмом, и с траурным настроением.       Я поднял брови, а Хамфри, перехватив мой взгляд, пожал плечами и пояснил:       — Взял по скидке в... кхм... в Tesco. Harrods мне с некоторых пор не по средствам, видите ли.       — В Tesco? И почём брали? — неожиданно вмешалась Софи. Я и забыл о её присутствии.       Хамфри окатил её холодным взглядом (так хорошо мне знакомым). Не привык, чтобы его перебивали, особенно женщины.       Всё же ответил:       — Эм... Двадцать пенсов.       — Сколько?!       По недавнему нашему с ней собеседованию я помнил, что с финансами у неё не фонтан. Проклятая экономика, у меня и у колледжа тоже.       — То есть два фунта сорок пенсов! Кажется. Точно не припомню, уж извините. Да и какая разница! — начал закипать Хамфри. — Милая леди, вы не возражаете, если я и господин магистр колледжа продолжим изливать друг другу души? Мы ведь так давно не виделись с ним.       Софи, слава богу, ничего не ответила, иначе они бы надолго сцепились, уж я-то их обоих знаю.       Хамфри кивнул сам себе и продолжил с той фразы, где его прервали, будто профессиональный актёр, которого не сбить выкриками с галёрки: — Итак, как вы, возможно, слышали, господин магистр, я потерял всё... Дом, сбережения, машину… Даже поездить на моём «Ягуаре» не успел в своё удовольствие, получил права буквально полтора года назад...       — Значит, остались даже без машины? — посочувствовал я. Ужас, сколько несчастий может свалиться на одного человека.       — Увы.       — Я после операции тоже без авто.       Хамфри покачал головой:       — Раньше к нашим услугам был весь Уайтхолл, три тысячи лучших правительственных служащих, а теперь…       Мы в унисон вздохнули.       — «Как пали сильные!» — по пафосу в его голосе я понял, что это какая-то цитата.       Тут Софи вновь вклинилась:       — А вы знаете, что это из гейлита?       — Ничего подобного, это из Библии! — оскорбился Хамфри. Ещё бы, его, наверное, впервые заподозрили в цитировании гей литературы.       — Ну да, из Библии. Это Давид говорит, «бла-бла-бла… Скорблю о тебе, брат мой Ионафан; ты был очень дорог для меня; любовь твоя была для меня превыше любви женской. Как пали сильные, погибло оружие бранное!»       Мы с Хамфри просто не знали, что и сказать.       — Ну, знаете… — в конце концов отозвался Хамфри, созерцая чаинки в чашке.       — Софи любит литературу, — примирительно улыбнулся я.       — Особенно ЛГБТ+ книги! — (Софи иногда ужасная озорница.)       — Никогда не слышал, чтобы к ним относили Библию. — Хамфри поставил чашку на столик, поднялся из кресла и обвёл взглядом гостиную.       — Очень уютно у вас здесь. Хотя и порядочный кавардак.       Я показал на папки на письменном столе у окна и на полках высоких шкафов:       — Почти пятьдесят лет политических воспоминаний. Все не помещаются здесь, часть в кабинете, гостевой комнате и на чердаке. Колледж не хочет предоставить хранилище. А ведь тут может быть что-то важное. Не помню, где именно.       — Всё равно что искать иголку в пятидесяти стогах сена. — Это опять Софи. Возиться с моими бумажками ей не очень-то интересно. Ещё бы, совсем не квирлит.       — Но когда-нибудь, для моих биографов, это будет бесценный архив материалов.       — Вы уже их нашли, этих биографов? — не преминула уколоть Софи. Что ж, я сам виноват, что подставился.       — Нет, — признал я, улыбаясь Хамфри, — ещё не выбрал.       — Наверное, очень много предложений. — Хамфри поддразнивает ничуть не хуже Софи, проблеск сарказма из старых добрых времён. Ну и пусть, что за мой счёт. Всяко лучше той мрачной тучи уныния, которая окружала его с момента прибытия в мой дом.       — В любом случае, наводить порядок в записях — не мой конёк.       — Я это прекрасно помню. Для этого у вас был я. — Ну, наконец и он мне улыбается, отлично!       Разговор пришёл как раз в ту точку, которая мне и нужна.       — И ваша помощь, Хамфри, была бесценной.       — Я чувствую иронию, господин магистр?       Ну вот. Как говорится, мы никогда не верим тем, кого когда-то обманули.       — Вовсе нет!       Мы снова расселись вокруг столика с чайным сервизом на троих.       — Хамфри… а вас часто выпускают? Этот… Павел…чек? Соцработник, в общем, сегодня должен доставить вас обратно до полуночи или вам разрешено задержаться на балу во дворце?       Хамфри нахмурился. Не оценил мои сказочные метафоры и намёки?       — Вы, кажется, находитесь в плену неверной идеи о том, что я пациент в святой Димфне. Это не так. Мои когнитивные способности так же остры, как и раньше. На самом деле меня никогда не должны были помещать в стационар там. Произошла ошибка.       — Разумеется! — горячо поддержал его я. — Так... а почему вас туда отправили?       — Моя невестка настояла. Не думаю, что вы её когда-нибудь встречали.       — Вроде бы, я вообще из вашей семьи никого не видел.       — Да, я старался держать их подальше от политиков.       — Кажется, один раз видел вашу супругу, но мы почти с ней не поговорили.       — Её дела правительства никогда не интересовали. Собственно, её интересовали только садоводство и Женское Сообщество. Раньше я считал, что хотя бы матерью она была хорошей, но принимая во внимание, каким вырос наш сын, на какой фурии он женился…       — А потом он сдал вас в эту пси… дом престарелых имени святой Димфны. У вас был приступ деменции, временное помутнение рассудка или что-то в этом духе?       — Ничего подобного.       — Может, самую малость?       — Нет!       — Да, пожалуй, не похоже.       — Большое спасибо.       Но всё же в голове не укладывается, что родной сын может просто так, без причины поступить так с отцом. Моя Люси бы никогда… наверное.       — Тогда… почему?       Хамфри поднял глаза к потолку.       — Из-за налога на наследство. Видите ли, если вы отдаёте всё своим потомкам за семь или более лет до смерти, им не придётся платить налог. Я отдал сыну и его жене всё — они уговорили меня — сбережения, дом в Хэйзлмире, коттедж в Дордони… Был уговор, что если я отдам им всё это заранее, чтобы избежать налогов, они позаботятся обо всех моих будущих расходах. Кто же знал, что как только… Я же не… Не экономический эксперт! И не эксперт по психологии, особенно женской!       — Значит, не сдержали они слово?       — Нет. Моя невестка сразу же велела моему сыну продать дом. В их семье всё решает она.       — Зачем она велела продать дом?       — Чтобы оплатить моё содержание в чёртовой святой Димфне. Там весьма недёшево.       — Но почему они вообще решили отправить вас туда, что случилось?       Хамфри ответил с каменным лицом:       — Я оставил машину посреди дороги и забыл нажать на тормоз. Она медленно покатилась вниз по склону.       — Боже! И кто-то пострадал?       — Да. Я! Побежал за ней, споткнулся и разбил голову о бордюр. После этого я был несколько растерян. Дезориентирован. Забывчив. Ну а окончательно её утвердило в подозрениях насчёт меня то, что я голосовал против Брексита.       — И это всё?! Поэтому вас отдали в дом престарелых?       Хамфри поморщился:       — Пожалуйста, хватит так называть это заведение. Такое название оно носило лишь в викторианские времена.       — Недостаточно политкорректно звучит в две тысячи двадцать третьем?       — Звучит оскорбительно. Разве нет?       — Софи, вы тоже так думаете?       — Ага.       — Но это обычное слово, просто устаревшее.       — Слова имеют значения.       Ну, молодёжи виднее.       — Если на слово кто-то оскорбляется, значит, оно оскорбительно. Q.E.D. Quod erat demonstrandum, — выступил с аргументом Хамфри.       Обоих мне не переспорить. Услал Софи на кухню за кофе.       — И как же теперь Дом престарелых имени св. Димфны положено называть?       — Полное название — «Дом Святой Димфны для пожилых людей, страдающих от спутанности сознания и дефицита памяти».       — Легко запомнить. Звучит как что-то, что мог бы придумать постоянный секретарь министерства административных дел.       — Очень остроумно, господин магистр. Название утверждал комитет местного правления.       — Комитет. Естественно. Как я не догадался.       — Мы, резиденты, называем его просто «Святая Димфна». Мой сын и невестка называют его просто «Дом». Весьма иронично. На дом там отнюдь не похоже.       — И твой сын не возражал? Невестка просто какое-то чудовище.       — Так и есть. Чистое зло и жадность. Я пытался отговорить сына от брака с ней когда-то: эта женщина не нашего круга. Ну-с, по крайней мере, он не гомосексуал! Но не обязательно же сразу жениться, можно просто… ну, вы понимаете.       То, что сэр Хамфри — ужасный, ужасающий сноб, мне хорошо известно, по личному опыту. Его взгляды на классовую систему в том числе в интимном приложении мне постепенно стали очень хорошо и близко известны: как оказалось, сэр Хамфри может расслабиться и получить удовольствие только с мужчиной «не своего круга», попроще, — вроде меня!, что ни в коем разе не является основанием для серьёзных отношений, как я уяснил.       — Но такие беседы, сами понимаете, никогда не идут в прок, — после маленькой и почти незаметной запинки (неужто тоже вспомнил о нас и о том злосчастном разговоре?..) продолжил Хамфри как ни в чём не бывало.       — Угу.       Наступило неловкое молчание. Ворошить наше прошлое в мои планы не входило, так что я спросил, а как его невестку зовут? Сэр Хамфри отмахнулся: неважно. Он не помнит! Сын всегда зовёт её «тыковка», вообразите. Ну а Хамфри считает, что вернее было бы добавлять при этом «хэллоуиновская».       Затем Хамфри тяжело вздохнул:       — Всё-таки как мало в жизни мы контролируем. Даже такую мелочь, как собственных детей… Они даже автомобиль мой продали! Я любил его больше, чем сына. Уж он-то меня никогда не подводил! — Опять тяжёлый вздох. Душераздирающе. Я начинал догадываться, что отец из сэра Хамфри получился далеко не образцовый. И сэр Хамфри мои догадки тут же подтвердил: — Наверное, стоило в детстве чаще читать ему сказки с моралью на ночь. Или водить на мультфильмы с моралью в кино. Однажды я, правда, высидел с ним какую-то анимационную ахинею про свору собачек в пятнышках, но выдержать что-нибудь в этом роде второй раз попросту выше моих сил!.. Ну, довольно об этом. Слава богу, врачи «Димфны» в конце концов признали меня вменяемым и выписали. А с сыном я больше не общаюсь.       Очень похоже на Хамфри. Он и со мной довольно долго не общался. И не позвони я ему первым, вряд ли бы сделал первый шаг к возобновлению контактов. По крайней мере, он не предпринимал никаких попыток связаться со мной с тех пор, как я перестал быть его премьером. И до того, как я позвонил ему в святую Димфну несколько месяцев назад, от него я не получил ни письма, ни открытки, ни строчки. Ничего.       — Бог судья моим наследникам, — подвёл итог своим жалобам Хамфри.       Я был, мягко говоря, удивлён:       — В бога уверовали?       Когда мы с Хамфри работали вместе в правительстве, ни во что он не верил, а над церковью так просто смеялся.       — Скажем так, надеюсь на скорый приход Судного дня для кое-кого.       — Вы меня сегодня просто поражаете.       — Рано или поздно узнаем, что я был прав.       — Надеюсь, скорее позже.       — Ну а мне уже всё равно, по правде говоря.       Нет, у него точно депрессия! И не удивительно, после всех этих драматических лишений и ссор с близкими.       Кстати, а отчего он не попросил помощи в этой нелёгкой ситуации у своего самого лучшего друга во всём мире — у сэра Арнольда? Хамфри воззрился на меня с непередаваемым выражением на лице. Оказывается, сэр Арнольд почил лет пять назад. Неужели я забыл? Я ведь, по словам Хамфри, был на помпезной поминальной церемонии в Вестминстерском аббатстве!.. Это, по утверждению сэра Хамфри, был последний раз, когда мы с ним (с Хамфри в смысле) видели друг друга, до сегодняшнего дня. Я тут же вспомнил: странная это штука, память. Приехал в церковь в некотором подпитии — со мной тогда это случалось. Хамфри окликнул меня, хрупкий, испуганный и потерянный, а я прошёл мимо, молча. Умею быть высокомерным обидчивым мудаком не хуже него, увы. После церемонии я хотел разыскать Хамфри, чтобы извиниться за это, но он уже уехал вместе с безутешной леди Робинсон и другими близкими друзьями семьи. Позже я всё думал послать письмо с соболезнованиями, или принести их при личной встрече, либо позвонить, но так и не собрался. Потом у меня возникли неотложные проблемки по медицинской части, и я задвинул этот неловкий инцидент в самый отдалённый чулан памяти. Сэр Хамфри со своей стороны весьма тактично делал вид, что никаких некрасивых конфликтов между нами не существует, пока я, как обычно, не свалял колоссального дурака. И по первому звонку примчался мне на выручку, не задавая вопросов, стоило только позвать.       Мне стало ужасно стыдно.       Наступила пауза, потом Хамфри сменил тему, добрая душа:       — Ну а как ваша дочь, простите, запамятовал её имя?       — Люси. Почти её не вижу. Мотается со своей «миссией» по спасению человечества по всему миру. Обмениваемся открытками, — я махнул в сторону каминной полки, где пылилось несколько штук.       — Наверное, нелегко было расти в тени великой политической фигуры, для которой семья всегда на втором месте после партии и огромного эго.       Поддел всё-таки, по старой привычке.       — Ну да, быть ребёнком карьерного госслужащего гораздо легче, поэтому ваш сын вырос таким милашкой, — не остался я в долгу.       — Touché.       — А мой отец водит автобус. — (Это с кухни вернулась Софи, принесла кофе для нас.)       — Какая прелесть! — притворился впечатлённым Хамфри.       — Работа так себе, но отец он замечательный. Настоял, чтобы я получила хорошее образование.       — И вот вы соцработница! Мои поздравления, — не удержался от беззлобного подтрунивания Хамфри.       — Всё-таки не у кого попало, а у одного из британских премьеров! — постарался смягчить его подколку я.       — Вот вы парочка высокомерных стариканов!       На самом деле она высказалась ещё неформальней, но суть примерно такая.       — Софи, — я погрозил ей пальцем, — не разговаривайте так с сэром Хамфри, он к вам ещё не привык. Пусть даже он и правда довольно высокомерный.       Софи только ухмыльнулась и вручила мне чашку с кофе.       — Ну, если вы и правда оба так считаете… — Хамфри с обиженной миной начал подниматься из кресла.       — Нет, что вы, конечно нет, — торопливо заверил я, — не уходите. Софи, извинитесь сейчас же. Пожалуйста.       — Только я? Ну окей, я просто шутила. Держите ваш кофе, — она протянула и ему чашку, потом повернулась ко мне: — На сегодня я закончила разбирать ваши записи.       — Тогда до завтра. Я прогуляюсь с сэром Хамфри по окрестностям после кофе. Покажу ему ту статую, из-за которой столько шума.       Когда мы вышли с ним на улицу, уже почти стемнело. В воздухе вился снег, и Хамфри раскрыл над нашими головами зонт. Я взял его под локоть, и мы направились к маленькому отелю, где он остановился. По дороге свернули на Хай-Стрит к злосчастной статуе Родса.       — Удивительный человек: доставляет неприятности даже спустя столетия после смерти. Есть к чему стремиться.       Хамфри только хмыкнул.       Я было начал рассказывать ему детали коллизии, но он меня перебил:       — Я в курсе. Видел сюжет в новостях Би-би-си. И читал большую статью в Гардиан. С вашим комментарием, — он скосил на меня взгляд, потом снова поднял голову и посмотрел на фронтон здания.       Я сжал его локоть чуть сильнее:       — А про его кхм отношения с секретарём вы слыхали? Как там его?.. Трагическая история. Почти Шекспир.       Хамфри снова скосил на меня взгляд:       — С Невиллом Пикерингом? Слышал. Да уж, счастливым концом это сложно назвать.       Всё-то он знает!       Я всё же не удержался и полюбопытствовал (сам не понял, зачем):       — Хамфри... а у вас сейчас кто-то есть?..       Хамфри, не поднимая взгляда от мокрой дороги, по которой мы продолжали путь, покачал головой.       И ответил, ни капли не наводя туману:       — Нет. Я один, уже очень давно.       Невозможно было не замечать, что сегодня он удивительно, нехарактерно для себя прямолинеен. Один из признаков депрессии? Нужно попросить Софи загуглить все симптомы.       Мы всё медленней шли дальше по мокрой от тающего снега брусчатке.       — Знаете, по-моему, ситуация с «отменой» Родса вам ничем не грозит на самом-то деле. Не думаю, что здесь требуется чья-либо помощь — моя тем более. Вряд ли кто-нибудь всерьёз ожидает, что барон Хэкер Ислингтонский, бывший премьер министр, член палаты лордов и пожизненный мастер Хэкер-колледжа снимет с себя полномочия из-за споров вокруг статуи в Ориеле. Всё это вскоре уляжется само собой. Скажи честно, Джим, зачем ты на самом деле меня вызвал?       Вот так. Быстро же он меня раскусил. Но, по крайней мере, он наконец, в первый раз с тех пор, как приехал, назвал меня по имени. Кстати говоря, приедь он парой недель раньше, мог бы посмотреть на листовки «Хэкер, вон!», расклеенные по городу. И на одиночный многочасовой сменный пикет под окнами моей резиденции — участникам которого я, сжалившись, регулярно выносил горячий чай с бисквитами.       Сказать ему прямо, что я соскучился, хотел с ним повидаться в последний раз, пока ещё не слишком поздно? Что действительно переживаю за него и хочу предложить помощь?..       — Полагаю, вам просто было скучно. Захотелось удовлетворить любопытство. Посмотреть, как сильно я наказан: сломлен ли, в отчаянии? — Он отвёл и опустил взгляд, вздёрнул подбородок. Типичный сэр Хамфри. Мне показалось, что необычное выражение горечи промелькнуло на его лице. Но сложно сказать наверняка — из-за этой его бороды. Которая очень ему идёт и всё такое, но не способствует ясности коммуникации. Коммуникация с ним и раньше, без бороды, была не то чтоб ясная, а уж теперь!..       Между тем, как я ни снижал скорость, случилось неминуемое — мы достигли отеля. Стоит ли напроситься к нему в номер для продолжения задушевных бесед? Учитывая, что лестничные пролёты и ступеньки для меня теперь почти такая же помеха, как для далеков из старинных эпизодов «Доктора Кто»… Не хотелось показывать сэру Хамфри слабину. Кроме того, я старомоден и не набрасываюсь на одиноких вдовцов до конца третьего свидания. (Сам я в непубличном разводе где-то с середины первого премьерского срока.)       Хамфри повернулся на крыльце, взявшись за позолоченную дверную ручку, посмотрел куда-то сквозь меня, кивнул каким-то своим мыслям и с апломбом произнёс следующую тираду (возможно, подготовленную загодя):       — Ну, вот и всё, господин премьер-министр. Спасибо за кофе. Мне думается, я сполна удовлетворил ваше любопытство по поводу своей персоны и в полной мере осветил роковые обстоятельства последнего отрезка моей жизни. Полагаю, дальнейшее моё пребывание в Оксфорде в целом и в вашей резиденции в частности более не требуется. Всех благ.       И после этой тирады чуть было дверь перед моим носом не захлопнул, я едва успел трость подставить и в образовавшийся зазор выразить решительный протест, принести извинения за любопытство и бестактность, пообещать выложить карты начистоту: упросил-таки его почтить меня своим присутствием снова, потратить на мои дела ещё чуточку драгоценного времени и назавтра отобедать в моей резиденции («Вам понравится: у меня теперь вегетарианское меню — я такое приготовлю!»), где я изложу ему свой Грандиозный План без утайки и интриг — план, с которым он просто обязан посодействовать, больше никто не годится.       Заверил его, что никакого злорадства не испытываю («Вы просто устали с дороги, Хамфри, вот вам и мнится всякое!»), наоборот, был несказанно рад видеть его в ясном уме и добром здравии, пусть и в не самом весёлом расположении духа. В конце концов пожав ему руку — через приоткрытую дверь — и взяв с него обещание, что он ни в коем случае не сбежит, не попрощавшись с Софи и не отобедав со мной, пожелал ему спокойной ночи и откланялся.       На обратном пути я снова остановился задрать голову и поглазеть на Родса. Высунул язык и поймал пару снежинок. Подумалось, что если Родса убрать с фронтона, вид у здания — с пустующим провалом ниши, без его фигуры в мешковатом костюме — будет достаточно чудной…       Дома я сразу отправился в кабинет, отомкнул ключом единственный запертый ящик письменного стола и хорошенько перетряхнул его содержимое: выудил полупустую мятую пачку сигарет — курить бросил лет пятнадцать назад, фляжку — с алкоголем полностью завязал шесть лет назад, несколько фотографий, пару неотправленных писем и, наконец-то, футляр с кольцом — с которым я наивно пришёл к сэру Хамфри примерно с десяток лет назад (страшно сказать), в свой последний день на посту премьера.       Сцена тогда вышла в высшей степени унизительная, конечно. Стоило мне преподнести Хамфри кольцо… Какой же ледяной душ я от него получил! Будто бы я притащился к нему с кольцом совершенно без оснований. Выслушал настоящий, как сказала бы Софи, «газлайтинг». Думал, прямо на месте там с ума и сойду: «Но Хамфри, ты же сам говорил, что тоже желал бы никогда не расставаться и… — Он довольно резко меня перебил: «Вот как? Уж извините, господин премьер-министр, что-то не припоминаю!» — И холодно так! Почему нельзя было расстаться по-человечески? Сказать прямо, что передумал… Или что просто водил за нос всё это время. Что нуждался он не в любви премьера, а в собачьем послушании.       Но нет, Хамфри тогда отбросил всю свою обычную обходительность и выпустил когти: «Боже мой, Джим, ты и правда думал, мы с тобой... Что мы можем... Съедемся, заживём вместе в миленьком уютном коттеджике за белым заборчиком? Будем, как это таблоиды обычно называют, «сожительствовать»? — На лице его появилась презрительная гримаса, будто он не ворковал и не трахался со мной на протяжении последних десяти лет снова, снова и снова. — Думал, нам и правда позволено? На виду у всей нации, вчерашнему премьеру?.. Очнитесь!»       Я тогда этим несчастным кольцом чуть в лицо ему не запустил.       Были мы, в интерпретации сэра Хамфри, всего лишь «коллегами с привилегиями». А как только коллегами мы быть перестали… Он-то, мол, затевать такую глупость как развод не собирается (а мой — моя частная инициатива и его не касается), ему-де как Секретарю кабмина о репутации нужно думать. Секретари кабмина не разводятся и точка, им репутация важнее, чем премьерам. И раз я больше не его ПМ, видеться, как прежде, он со мной не может: слишком рискованно.       Я сцепил зубы и чудом не наговорил резкостей в ответ. Ну, почти — только назвал лжецом или трусом. Не помню, как вышел из его кабинета (и конечно надрался сразу же «как лорд»). Я-то верил, наши ночи и мечты что-то значили не только для меня. Всю любовь сразу как рукой сняло, по крайней мере, так мне казалось — первые несколько лет, пока я кипел от гнева. Сногсшибательного секса было жаль, это да. Но я запретил себе думать и вспоминать о нём и держался — или притворялся перед собой — за уязвлённую кровоточащую гордость довольно долго.       Вот так я продолжал довольно долго кипеть гневом — и заодно ревностью — и постоянно спрашивал себя, нашёл ли сэр Хамфри очередного «привилегированного» олуха вместо меня, кому он так же морочит голову. Но, знаете, время лечит. Кольцо я сперва думал бросить в Темзу, но почему-то в итоге просто закинул в ящик стола.       Такой ли я шут гороховый, чтобы совершить ту же глупость второй раз, рассчитывая на иной результат?       Стоило мне снова увидеть его… Похоже, выкинуть сэра Хамфри из моей головы и моего сердца задача столь же непростая и не быстрая, как демонтировать Родса с главного здания Ориел-колледжа.       Я долго не мог уснуть той ночью, а проснулся под утро от собственного храпа после странного, фантастического сна: снилось мне, что сам верховный судья заявился ко мне в дом при всём параде, в мантии и смешном парике, с ордером на выселение. Приставы повыкидывали из окон мои пожитки, страницы архива закружились снежной бурей, и мы с Хамфри бредём, сами не зная куда, под вспышками молний и под раскаты грома, рука в руке, ругательски ругаясь на погоду и неблагодарных детей: я в колпаке с бубенчиками, он в короне из позолоченного картона. Ума не приложу, что бы это могло значить! Но, по крайней мере, во сне мы снова были вместе.