судьба, peach-coffee pie

Дискотека. Дискошар. Диск луны. Диск модной танцевальной виниловой пластинки, бьющей по мозгам из огромных динамиков. Яркие вспышки цветных прожекторов, разбивая пространство заполненного зала, бьют в глаза, целясь расфокусировать любой трезвый взгляд. Танцпол заполнен народом. Но Стайлз как будто танцует один. Омега никогда не приветствовал алкоголь. Считал, что люди, начинающие пить — слабаки, которые не могу справится с проблемами. И вот он сам не может. Его проблему невозможно решить. Если тебя не любят в ответ, ты никак не можешь заставить другого ответить взаимностью. Стайлз не чувствовал, что хочет напиться. Однако он напивался. Пробравшись сквозь пихающуюся, дрыгающуюся в диких припадках толпу, он сел за барной стойкой рядом с Макколом, который терпеливо занимал ему место. Цербер. Заметив подошедшего омегу, он спокойно снял со спинки соседнего стула свою кожанку и уперся взглядом в людское скопище. — Мне ещё один Лонг Айленд, — через биты музыки, чтобы докричаться до бармена, нужно было сорвать голос, превысив привычные децибелы. — Сначала документы, — альфа даже наклонился поближе, чтобы его могли услышать. Как мило. — Я пятнадцать минут назад показывал. Не бойся, не помолодел. Заказав, омега повернулся и начал всматриваться, куда всё это время с бешеной яростью взирал его друг. Вокруг с Эллисон и Лидии кружил молодой альфа с платиновыми кудрями. — Кто это? Знаешь его? — Сейчас узнаем. Скотт поднялся и направился убивать. Серьезно, его взгляд не предвещал ничего хорошего. Но Стайлу уже было всё равно. Градус в напитках размывал мысли в голове и расслаблял настолько, что думать ни о чем не хотелось. На освободившееся место сразу подсел незнакомый молодой человек, который начал странным взглядом облизывать Стайлза по его полупрозрачной рубашке. Омегу это напрягло и он начал взглядом искать в толпе Скотта. Пусть хоть один нормальный альфа в его жизни будет рядом. Но, не найдя Маккола, он уперся взором в причину такого дикого интереса от постороннего человека. Причина находилась в его серых джинсах. Дерек. Опять. С кем-то. Сношается. Бухнувшись головой по лакированному барному столу в надежде прояснить пьяные мысли, Стайлз схватил мобильник и отправился подальше от народа. Зайдя в туалет, где девушки поправляли макияж и силиконовые формы, он направился в единственную свободную кабинку. Усевшись на крышке разрисованного маркетами унитаза и подперев ногой дверь, он открыл список телефонных номеров. «Сексуальный лживый старина-алкаш» Он открывает переписку. Он всегда писал альфе. Ни одного звонка. Да и тот ему никогда не звонил. Ярость накрывает по новой и Стайлз тыкает пальцем на звонок. Гудки. Абонент занят или недоступен. Снова набирает телефон. Гудки. Несмотря на алкоголь, по привычке начинают дрожать и запотевать руки. Трубку резко поднимают и, явно запыхавшимся, как от пробежки, и рваным хриплым голосом, бросают: — Да? Если что-то важное, то лучше перезвони. Поздно уже. Стайлз замолкает. Горячая слеза, медленно скатившись с щеки, соскальзывает на нос и падает на грязный кафель клубного туалета. Правда, что любовь от ненависти отделяет лишь один шаг. — Можешь даже до конца не слушать. Во мне сейчас только боль, обида, нефильтрованная злоба. Я не сумел придумать слов лучше, да и не хотел. Просто мне будет легче, когда я тебе всё выскажу, — сглотнув ком, застрявший в горле и, выдохнув горячий воздух из легких, виной которому служила паника и слезы в голосе, Стайлз продолжил, — На самом деле ненавидеть тебя было бы проще, чем просить. Только, к сожалению, на самом деле я тебя люблю. И на самом деле твой телефон был не занят, а отключен. Лежал на тумбочке, пока ты снова кого-то дрючил. Ты мной играешь, а сам засыпаешь рядом с кем-то другим. Я ничего не могу исправить ни этим звонком, ни чем другим. Сам не понимаю, для чего мне всё это. Из-за тебя мои нервы все в заплатках, я сижу, ною, как тряпка. Но даже трясясь от злости, я не перестаю тебя любить. Мой мир рушиться вокруг меня. Всё, что было мне дорого, я теряю. Знаешь, а ведь я подвал заявку в консерваторию в Нью-Йорке. Меня не взяли, сказали, что играю я «средненько». Мечта раскололась. Скотт и остальные уезжают, а я остаюсь один. Празднуем поступление, хаха. А моему истинному плевать на всё это. Хочу опять уметь засыпать раньше пяти утра и не думать, кто сегодня в твоей постели. Ты обо мне даже не вспоминаешь. А я до сих пор не могу вытравить тебя из головы. Ты въелся мне в душу. Любовь безутешна. Стайлз затих. Ему стало холодно. Он пожалел. Зачем он это всё сказал. На другом конце повисла тишина. На секунду показалось, что омега открылся пустой трубке. — Где ты? Голос, злой и холодный, как сталь, разрезал молчание. — В клубе, который на центральной улице? — Угу… — Не уходи оттуда, я сейчас буду. И он сбросил звонок. Стилински накрыл дикий страх. Зачем Дерек сюда поедет? Пьяный мозг не мог понять, что альфа ничего в принципе омеге делать не будет. Однако естественная животная паника заставила Стайлза вскочить. Резко закружилась голова. Выбираться из туалета оказалось труднее. Видимо последний коктейль только сейчас ударил в голову. На подкосившихся, дрожащих ногах, опираясь о стены, он выполз обратно в зал. После затемненных коридоров мигающий свет танцпола начал нервировать. Мигрень. Потолок поплыл. Омеге было знакомо это ощущение. Оно значило, что осталось всего несколько минут до потери сознания. Нужно найти остальных. Нет, не успею. Тогда нужно выбираться из здания. «Кажется, будто я хожу кругами. Где здесь выход?» Проталкиваясь сквозь людей и пошатываясь, он почувствовал слабый прохладный ветер, несший свежий воздух. Значит он на подходе к свободе. Полыхнула еще одна вспышка света и Стайлз понял, что не дойдет. Он упал. В последние секунды мозг заметил, что падение было мягким.

***

Дерек хотел отвезти омегу домой, сдать отцу. Но потом он подумал, что бы сделал в подобной ситуации, будь на месте Стайлза Пейдж. Он повез его к себе. — Вылезай. Пошли домой. — Не могу. — Почему это? — У меня зоги наплетаются… — Стайлз сонно улыбнулся и повернул голову к лобовому стеклу, — Ой, хаха, и язык тоже. Хейл подхватил омегу под плечо, легко оторвав тушку от земли. Ну, раз гора не идет к Магомеду, то Магомед идет к горе. Так ведь вроде? Поднявшись на лифте, легко поддерживая парня за шиворот, он копался в кармане в поисков ключей. Но тут дверь открыла Дженнифер. Дерек был удивлен. Дженнифер, глядя на омегу на чужих плечах, тоже. — Что ты всё ещё тут делаешь? — Дерек прошел мимо, дойдя до гостиной, аккуратно положил Стайлза на диван. — Я же сказал, что ты свободна. Омега, стоящая в одних трусах и футболке, недовольно фыркнула, глядя на Стилински. — Это твой младший брат? Дерек бросил на неё спокойны холодный взгляд. — Ты свободна. Стайлз перевернулся на бок и уныло вздохнул. — Можешь дожаривать свою подругу. Я завтра утром уйду. Пару раз недовольно закатив глаза, девушка прошла театрально собирать вещи, напоследок громко хлопнув дверью. Вспомнив, как неудобно было ему спать на диване, Дерек пошел перестилать кровать. Не хотелось класть Стайлза туда, где еще полчаса назад он был с ней. Дерек знал, что рано или поздно омега вскипит из-за его поведения. Стилински оказался терпелив и вежлив по отношению к проблемам альфы. Хейл сам виноват. Довел. Переложив омегу на кровать, он отправился в гостиную. Вспоминая давних знакомых, он набрал цифры. У него были связи. Через друзей Пейдж он мог дозвониться в консерваторию. А если добраться до руководящих должностей, то дело уже за малым — за деньгами. — Доброй ночи, Томас. Извини, что так поздно звоню… Да, я в норме. Уже легче… Хорошо, передам. А вы как?… Слушай, у меня дело есть. Помнишь, ты рассказывал о твоем одногруппнике, у которого отец директор… Дерек было стыдно. Он хотел помочь омеге за то, что тот неосознанно всё это время помогал ему.

***

Голова раскалывается, когда яркий утренний свет пробивается сквозь окно чужой спальни, заставляя его проснуться. Кто бы знал, что это физически возможно — похмелье: головная боль и дикая сухость во рту. Стайлз косится на окно: там слишком светло, несмотря на кремовые шторы. Омега оглядывает интерьер. Красивые мягкие цветочные обои, резные деревянные двери, просторные окна, аккуратные вещи, милые и уютные детали. На прикроватной тумбочке стакан воды и таблетка аспирина. Жадно осушая содержимое, Стайлз мысленно благодарит альфу. Потому что он помнит, как здесь оказался. Хотя с огромной радостью хотел бы это забыть. Почувствовав знакомый запах и услышав тихие мягкие шаги, омега поворачивает голову в сторону двери. Оперевшись о дверной косяк, у входа в спальню стоит альфа, видимо ещё сонный, но уже не потерянный спросонья. Стайлз понимает, что если он сейчас в большой двухместной кровати, то Дерек скорей всего спал где-нибудь на диване. Если только у него в квартире нету второй спальни. — У тебя красиво тут. Стайлз сам удивляется, потому что голос ему будто не принадлежит. Сиплый и надорванный. — Спасибо, но ремонтом занималась Пейдж. Я собираюсь переехать. Буду открывать свою коллегию, поэтому нужно место ближе к работе. Молчание. Комната, выполненная в мягких пастельных тонах, залитая утренним солнцем, кажется настоящим раем. Хочется остаться в этом моменте навсегда. — Спасибо, за вчера. Тут Стайлз вспоминает про то, что оставил друзей в баре. Наверное они все переволновались. Кинувшись к телефон, который Дерек заботливо положил рядом на тумбочку, омега пролистал сообщения. 11 пропущенных от Скотта, 4 сообщения от Эллисон, 6 звонков от Лидии и пожелание папы «хорошо отдохнуть». Черт. Дерек молчит. Стайлз переводит к нему глаза. — Стайлз, послушай. Я тебя изменил. И не в лучшую сторону. Люди от хорошей жизни в хлам не напиваются. Я плохо на тебя влияю. Мне кажется, нам лучше прекратить общение. Так будет лучше и для тебя, и для меня.

***

Как можно полюбить человека за год? Если это просто бешеная смесь гормонов: окситоцин, эндорфин и дофамин, то почему так больно отпускать? Любовь руками своими нежными, петлю на шею может набросить. Не оставляя ничего от тебя прежнего, сама на цыпочки встать попросит. Ты можешь с ней расцвести и засохнуть. Она исцелит и убьет тебя. Но, наверное, лучше уж так жить, чем никого никогда не любя. Стайлу давно пора признаться себе. Сколько бы Дерек не вынимал его сердца из груди, не бил его на осколки, не рвал душу пополам — он всё равно будет любить его. Может не себя. Он сам уже не будет прежним. Он будет собирать осколки, склеивать, терять их. Наверное именно так умирают частички души.