Изменение личности

Говорят, когда одна дверь закрывается, другая открывается. Эмметт Ханикатт всегда — всегда — следовал этой конкретной поговорке. Он был практически верховной жрицей этой проклятой поговорки. Когда двери Хейзелхёрста захлопнулись за ним, двери в новую жизнь в Питтсбурге широко приглашающе распахнулись. И, хотя это было горько-сладко, он ни на мгновение не пожалел о том, куда привела его жизнь. Но на этот раз было намного труднее. Метафорическое и буквальное закрытие двери перед его семьёй на Либерти Авеню ощущалось как перекрытие доступа к кислороду — источнику его эмоционального питания. Но… это нужно было сделать. Поэтому, хотя он знал, что некоторое время будет задыхаться, он принял решение, которое считал правильным. И, проходя через автоматические двери в вестибюль больницы, он слегка улыбнулся, смутно удивляясь тому, с какой лёгкостью открылись эти двери. Это был знак. В конце концов, он был практически верховной жрицей. Он мог распознать знамение. В голове Теодора Шмидта не крутилось таких замысловатых мыслей, когда он следовал за своим другом через двери больницы. Он знал лишь одно: сейчас на кону был его друг. Даже больше чем друг. Брайан был его спасителем, и Тед был ему жизнью обязан. Тед вёл свою жизнь, как одну из ведомостей в программе Excel, и знал, что ничто не поможет уравнять его счёт с Брайаном Кинни. Он будет вечно у него в долгу. Выйдя из лифта на этаже психиатрического отделения, оба мужчины сразу же увидели Джастина, который тихо беседовал с пожилой брюнеткой. Между ними явно сквозило напряжение, судя по тону и языку тела Джастина и извиняющему выражению лица обеспокоенной женщины. Эмметт схватил Теда за руку, останавливая его. Этот разговор их не касался. Оба понимали, что то, что они пришли обсудить, будет достаточно сложным само по себе, без добавления ещё и, прерывания в смесь. Эмметт видел Джастина накануне вечером и знал, что тот буквально на грани срыва, и молился любому божеству, чтобы Джастин не сломался от их новостей. Он беспокоился об этом настолько, что позвал Теда в качестве подкрепления. Мужчины молча наблюдали за пошедшей к концу беседе, за принимающим кивком Джастин, и за тем, как пожилая женщина нежно обняла молодого человека и повернувшись, зашагала по тихому коридору. — Джастин! — позвал Эмметт. — Эмметт, Тед. Что вы здесь делаете? — в замешательстве и тревоге спросил Джастин. В голову не приходило ни одной веской причины для визита этих двух мужчин на этот этаже. Собравшись с духом, Джастин приготовился к предстоящему. — Э-э… Джастин, мы можем поговорить где-нибудь в более уединённом месте? — спросил Тед, пока Эмметт нежно проводил рукой по красивым волосам Джастина. Вопреки всему, этот человек всегда будет мальчиком для своего друга. — Конечно, — согласился Джастин и, настороженно переведя взгляд с одного мужчины на другого, повёл их в зал ожидания. — Сюда. Потирая глаза, пытаясь снять напряжение, прежде чем оно превратится в головную боль, он понял, что сейчас всего лишь три часа дня. А день уже выдался долгим и дерьмовым. Он моргнул и посмотрел на Теда и Эмметта, которые были явно чем-то озабочены. — Ребята, не подумайте, что я не рад вашему визиту, но что происходит? — От него не ускользнул взгляд, которым они обменялись. — Эмметт? Тяжело вздохнув и не представляя, как начать этот разговор, Эмметт молча протянул Джастину потрёпанную газету. — Прости, детка… но тебе нужно это увидеть. Он уже знал, что увидит. Даже не разворачивая газету. Давление за глазами усилилось, а сердце сжалось. — Я убью его, — яростно прошептал он, открывая газету и начиная читать. Зал погрузился в тишину на несколько долгих минут, пока Джастин пробежал глазами по строчкам в газете, и с каждой минутой эта тишина становилась всё более гнетущей. — Джастин? — нарушил тишину Тед. — Ты… как? Молодой человек скомкал газетёнку, бросил её в мусорное ведро и, оперившись локтями на колени, закрыл лицо руками. — Не очень, — ответил он усталым голосом, едва выше шёпота. — Совсем. — Нам было очень неприятно показывать тебе этот мусор, детка. — Всё нормально, Эм. Я бы предпочёл узнать об этом от вас, чем от кого ещё. — Внутри Джастин испытывал поток эмоций — ярость, боль, обиду, предательство — не только за себя, но и за Брайана. Больше всего сейчас ему хотелось потерять сознание. Сбежать от реальности. Забыться. Хотя бы на несколько минут. Однако удары всё продолжали сыпаться. Один за другим. И не было ни побега, ни забытья — такова была его жизнь на данный момент. Он сделал глубокий, успокаивающий вдох и задержал его на мгновение. Но не почувствовал никакого облегчения при выдохе. — Этот грёбаный снежный ком никогда не перестанет расти, да? — Джастин встал и, дойдя до двери, прислонился к ней спиной. Сейчас любое прерывание было бы не кстати, учитывая то, что он собирался сказать двум настоящим друзьям. Прочистив горло и сунув дрожащие руки в карманы брюк, он закрыл глаза и начал: — Во-первых, спасибо вам обоим за то, что вы такие хорошие друзья. Сейчас таких у меня осталось немного. И мне нужно, чтобы вы оба пообещали, что всё, что я здесь скажу, останется между нами тремя. Хорошо? — Конечно, Джастин. Я обязан Брайану больше, чем преданностью. Ты знаешь это. — Блондин кивнул на слова Теда. — Детка, за последние пару дней я понял, что настоящих друзей очень мало, и они редко встречаются. Вы с Брайаном — мои настоящие друзья, моя семья. Я никогда не предам ни одного из вас. — Джастин снова просто кивнул. Однако в словах Эмметта прозвучало гораздо больше, чем простое согласие. В них чувствовалась боль, о которой он спросит друга чуть позже. Сейчас же он стремился к другому. — Спасибо. Я расскажу остальным об этом, когда буду готов. Поступок Майкла оставил у меня отвратительное послевкусие, и я не собираюсь доверять им эту информацию. — Он снова глубоко вздохнул, прежде чем объяснить друзьям подробности состояния Брайана, его реальность. Когда он закончил, Эмметт крепко обнял его, плечи его тряслись от болезненных рыданий и огромного облегчения, вызванного силой молодого человека в его руках. Тед сидел, утирая слёзы со щёк, борясь с гневом и состраданием в душе. Кто-то выдохнул: «Господи Иисусе». И не имело значения, кто именно.

* * *

Конни Симпсон, сидя на высоком табурете в маленьком баре, находящемся в милях от своих привычных мест, залпом опрокидывал ещё один стакан дешёвого виски. Качество выпивки сегодня не имело значения. Его цель заключалась в том, чтобы как можно быстрее напиться и забыть обо всём хотя бы на одну грёбаную ночь. С каждым глотком он проклинал людей, которые, по его мнению, сильнее всего обидели его за всё время существования — дражайшего старика… и того жалкого сучёныша, Брайана Кинни. По мнению Конни, ни один из них не стоил собачьего дерьма на подошве его ботинок. Отец, вечно холодный и отстранённый, отталкивающий его всякий раз, когда он не соответствовал стандартам. Ничто никогда не было достаточно хорошим для этого старого ублюдка. И теперь — сокрушительный удар. В обход его назначить генеральным директором собственную дочь Конни. Чёрт побери! И этот ёбанный Кинни! Он был причиной всех его бед. С того самого момента, как Конни впервые увидел его, этот мальчишка приносил только проблемы. Но даже будучи ребёнком, тот обладал всеми качествами, которые Конни всегда желал — красота, ум, грациозность. И, Боже, как Конни хотел его. Хотел овладеть им, сломать его. Нет, Конни прекрасно осознавал свои желания и знал, что другие о нём думали. Они называли это «извращением», «грешником». Однако они были ни хрена непонимающими невеждами! Непонимающими Кайфа! Абсолютного блаженства доминирования над кем-то в таком податливом возрасте и формирования его. И когда он встретил отца мальчика, то понял, что получит свой шанс. Конни ослабил галстук, сбросил пиджак и дважды закатал рукава рубашки. Проглотив ещё одну порцию дешёвого виски, он окинул взглядом бар, останавливаясь на привлекательном экземпляре. Высоком, стройном, с каштановыми волосами… Да, он подойдёт.

* * *

Синтия разлила кофе на троих и поставила поднос на край стола Брайана. Это, по крайней мере, было конкретным действием, имеющим начало и конец. В эти дни простое приготовление кофе казалось грандиозным успехом. Она понимала, что даже при обычных обстоятельствах ей было бы сложно управлять бизнесом Брайана на уровне, хотя бы отдалённо приближенному к его собственному. Однако обстоятельства были далеко не обычными, и она едва справлялась. Всё, что она могла сделать, чтобы, надеясь, сохранить целостность и репутацию безупречного обслуживания, которым был известен «Киннетик» — это продолжать жонглировать. Жонглировать встречами, презентациями и обещаниями. Она была истощена, но ни за что никому не пожалуется на это. Брайан заслуживал большего. Сидя с Карлом и Казом, попивая кофе и обсуждая теории относительно пребывания Брайана в Шумане, она мысленно прибавляла ещё один час к своему рабочему дню, добавляя его к тому часу, который она уже пообещала выделить на рассмотрение дела «Remson». И снова она не стала бы жаловаться вслух. Через какой бы ад она ни проходила сейчас, она знала, что Брайан живёт в ещё худшем. Нет. Она не имела права жаловаться. — Прости, Карл. Ты сказал, что администратор не дал вам никакой информации? Вообще никакой? — уточнила она, после рассказа Карла. — Нет, но, впрочем, мы не ожидали от него этого. Это было скорее разведывательной операцией. Мы просто надеялись что-то нащупать, — ответил детектив. — Мы знали, что его руки связаны правилами, сроками давности и законодательством… но надеялись, что он случайно о чём-то проговорится. Не повезло… по крайней мере, с ним. — Ты сказал «с ним». Значит, вам повезло с кем-то другим? — с надеждой в голосе спросила Синтия, переводя взгляд с одного мужчины на другого. — На самом деле, Синтия, я поговорил с пожилым уборщиком, который проработал в Шумане двадцать пять лет. Мне крупно повезло. Он действительно вспомнил мальчика, описание которого подходило под Брайана. Упомянул, что тот часто выходил из себя и начинал притворяться другими людьми, бывал сильно напуган. Всё это идеально соответствует тому, что мы теперь знаем. Однако единственная реальная информация, которую он мне дал, заключается в том, что Брайан сказал, что его посадили, потому что он пытался кому-то навредить. Вот и всё… — Каз сделал паузу, достал мобильный телефон и, извинившись, ответил на звонок. — Блядь, Карл. Это становится всё сложнее и сложнее. Ты уверен, что мы не можем просто достать необходимые нам сведения? — Синтия, дела о несовершеннолетних опечатаны. Это делается для того, чтобы защитить взрослого от ошибок, совершённых в детстве. Иногда это создаёт нам препятствия. Как сейчас. — Он добавил ещё сахар в свой кофе и откинулся на спинку удобного кресла. — Мне недавно звонила Дебби. Похоже, пресса уже в курсе дела. Сегодня в одной из… не самых уважаемых газет появилась статья. Синтия уронила голову на руки, упираясь локтями в стол. Ёбанный в рот. — Он не может получить передышку, не так ли? Лучший человек, из всех, кого я когда-либо знала, и ему не дают ни секунды передышки! — Она подняла голову и встретилась взглядом с детективом. — Что говорилось в статье? Карл заколебался. — Без понятия. Я её не читал. Но… — чёрт бы побрал этого мальчишку –… похоже, что Майкл как-то замешан в этом. У Синтии отвисла челюсть, а глаза расширились. — Господи Иисусе! Брайан… Прежде чем она успела что-то добавить, Синтия услышала, тихий щелчок открывающейся двери, и увидела Каза. — Прошу прощения за прерывание, но это был звонок от Джорджа Уитни, уборщика из Шумана. Он кое-что вспомнил. Тебе это заинтересует, Синтия. — Он кивнул в её сторону и слегка улыбнулся. — Джордж вспомнил разговор с мальчиком, которого мы считаем Брайаном. Он припомнил, что тот говорил, что хочет навредить кому-то… кому-то, кого он называл «Тренером». — Бинго. — Синтия ответила Казу улыбкой.

* * *

Джастин сидел в довольно удобном коричневом кресле, которое он придвинул достаточно близко к койке Брайана, чтобы можно было дотронуться до любимого человека и почувствовать его тепло. Это было жизненно необходимо просто касаться его. Хоть где-то. Где угодно. Ему нужно было быть заземлённым им. Прошло тридцать три дня с тех пор, как они занимались любовью, а с момента госпитализации они обменялись лишь несколькими поцелуями. Оба были очень тактильными, нуждались в прикосновениях друг друга, как другие нуждаются в воздухе — рука на щеке, прикосновение бедра к бедру, лёгкое прикосновение руки к волосам. Дело было не только в страсти и в сексе. О, Боже, конечно, и в этом тоже. Но это было ещё более элементарным. Это было жизнью, связью, воздухом. Это было о них. Положив руку на обнажённое предплечье Брайана и рассеяно поглаживая большим пальцем кожу чуть выше запястья, Джастин глядел на то, что в этот момент являлось миром Брайана. Клинический и спартанский по своему дизайну, он не излучал тепла, не имел индивидуальности. Телевизор, прикрученный почти под потолком на дальней стене. Небольшая металлическая тумбочка с двумя ящиками рядом с кроватью. То самое кресло, в котором сейчас сидел Джастин. Облупившаяся краска на стенах, чью унылость лишь изредка нарушали ярко-красные электрические розетки или подключённые приборы. В целом, совершенно удручающий маленький мир. Брайан не спал, и Джастин это знал. Однако он позволил ему притворяться. Чёрт, он даже не был уверен, что это был Брайан в данный момент. Джастин также позволил себе притвориться. Притвориться на несколько минут, что они сейчас лежат в лофте, молча отдыхают, как иногда делали в ленивые выходные. Притвориться, что они просто размышляют о том, заказать ли тайскую или китайскую еду на ужин. Притвориться, что завтра их суматошные дни начнутся снова, и Джастин с притворным неодобрением будет стонать, когда Брайан потянет его в душ. Просто притвориться. Что всё нормально. Хотя ничего не было нормальным. И уже в миллионный раз за последнюю неделю Джастин задавался вопросом, существует ли вообще нормальность. Брайан чувствовал напряжение, пульсирующее через кожу руки своего любовника. Он хотел, жаждал обнять его, просто, блядь, дотронуться до него! Но его останавливал страх. Заставлял избегать прикосновений к своему партнёру, любовнику — своей жизни. Заставлял держать глаза закрытыми, притворяясь спящим, вместо того чтобы просто заговорить. Это был чистый, всепоглощающий ужас. Интенсивный и осязаемый. Страх просто, блядь, снова всё забыть, не помнить, где он или даже, кто он вообще такой. Господи Исусе! Брайан Кинни не боится. Брайан Кинни всегда боялся. Вставай, малыш. Пора играть. С момента чёртова рождения его преследовал страх — постоянный спутник, ненавистный друг. Иногда его единственный друг. Подбадривающий, поддерживающий, как блядский шелковый шарф вокруг потолочной балки. Как блядский флакон снотворного. Как лезвие бритвы на запястье. Его ненавистный друг. Ползающий под собственной грязной кожей. И это удерживало его от всего ему дорогого. Потому что… потому что теперь он знал. Они знали. Грязные. Больные. И они не могут больше развидеть это. Боже, они не могут развидеть!