Три женщины в жизни Айзека

Айзек Мартин подводит губы блеском, цвета дорогого вина, и рассматривает своё отражение так, будто не видел себя накрашенным каждый вечер. Будто не надевал никогда парик с длинными чёрными волосами, не делал вишнёвый смоки, и не натягивал узкое чёрное платье, сделанное будто бы из перчатки. Он упирается руками в края керамической раковины и разглядывает выступающие венки на своих мужских запястьях. Тихо фыркает, хватая с крючка оставленные сетчатые перчатки — сетка на них была такой же мелкой, как на его колготках, а затем подбирает с синей плитки чёрные лаковые туфли на пятнадцатисантиметровом каблуке, делающем его ещё выше при росте метр восемьдесят, и осторожно вылетает из ванной комнаты, по пути щёлкая выключателем. Тихо пробегает мимо открытой двери чужой комнаты, не желая ввязаться в конфликт, и обувается уже стоя на лестничной клетке, шепча под нос ругательства. У подъезда уже стояло такси. Престарелый молчаливый мужчина за рулём спокойно курил в ожидании заказчика, а когда задняя дверь открылась — без лишних слов затушил выкуренную до середины сигарету, отправляя бычок в пепельницу и вежливо прося пристегнуть ремень. Айзек ехал молча. Молча оплачивал такси. Молча выходил на улицу, осторожно прикрывая за собой дверь. И также молча заходил в клуб, показывая бармену неопределённый жест, который парень уже научился считывать. Как обычно. Манхэттен на основе бурбона подали быстро, и Айзек благодарно отсалютовал бармену бокалом, разворачиваясь и уходя к диванам. Небольшая компания из полупьяных джентльменов и скучающих леди собралась вокруг него в первые же двадцать минут пребывания в клубе. Запах алкоголя смешивался с ароматами дорогих парфюмов, а бледные впалые щёки уже были изрисованы алыми поцелуями новых знакомых девушек. Когда одна из них, опустившись рукой на шею, почувствовала слишком сильно выпирающее адамово яблоко — парень лишь подмигнул, спокойно перекрывая чужие губы своим большим пальцем. На него смотрели еле живые бледно-голубые глаза — сперва с удивлением, а потом с искренним интересом. Айзек почти невинно — как делают это подружки, делясь свежей сплетней — склонился над чужим ухом, чувствуя жар пылающего лица и запах крепкого алкоголя, и что-то загадочно прошептал, вызывая ещё более заинтересованный и, казалось бы, даже польщённый взгляд. Девушка поставила свой бокал и, точно также склонившись над ухом своей подруги, что-то ей прошептала, прежде чем встать и, небрежно поправив мини-юбку, увести Айзека в сторону туалетов. За тонкой дверью слышно еле уловимое биение клубной музыки, и парень закрывает глаза, размазывая свой бордовый блеск с запахом вишни по чужой шее, почти что вгрызаясь в мягкую светлую кожу, и грубо задирая чёрную кожаную юбку новой знакомой, ныряя рукой в тонкое кружево. Их губы не встречаются — слишком грязно. Зато, её длинные ноги обвивают его стройную талию, а голос срывается от пошлых пьяных стонов. — Блять… — Шепчет Айзек, шикая и наматывая рыжие кудрявые волосы на кулак, когда на его шее в секундном порыве оставляют яркое жгучее пятно, которое утром будет слишком проблематично замазывать. Тонкие женские пальцы скользили вниз по его плечам, и злость, казалось, почти прошла. Айзек чувствовал жар её тела, хотя даже не помнил имени. Ладонь осторожно выпуталась из рыжих волос и подцепила чёрную майку, вытягивая её из-под юбки, чтобы потом ловко юркнуть к нежному тёплому телу, скользя вверх по рёбрам и пробираясь пальцами под чашечку лифчика. Женская грудь — мягкая и приятная. Как, в прочем, и всё, чем богаты женщины. Айзек любил их чувствовать, и любил быть к ним ближе. Он предпочитал видеть женщину даже в собственном отражении, пусть и никогда не хотел сменить пол. Трахать женское тело на подоконнике клубного туалета — тоже своеобразная часть поклонения. Парень прижимает икону этого вечера к стеклу с такой силой, что, кажется, будто оно вот-вот треснет под напором их тел. Воздух стремительно наполнялся запахом пота и сильного алкогольного опьянения, а уши закладывает от голоса, перекрывающего собой музыку. Сделав несколько последних толчков, Мартин рвано ахнул, падая лбом на чужое плечо, с которого уже давно сползли две пары чёрных лямок, обнажая светлую кожу с россыпью мелких веснушек. Отдышавшись, он бесцеремонно и почти безразлично вышел, стягивая тонкий розовый презерватив с обмякшей плоти и небрежно швыряя его в мусорное ведро, а затем помогая мимолётной любовнице натянуть обратно бельё и юбку. На выходе, с застывшим непониманием на лице, стояла подруга его новой «приятельницы» — миловидная сучка с каштановыми волосами до лопаток и брезгливым взглядом зелёных глаз. Пропустив пьяную рыжую девушку вперёд, Мартин коротко усмехнулся, проходя следом и мимоходом проводя рукой по плоскому животу шатенки. Пальцы с чёрными накладными ногтями чувствовали под собой мягкую ткань шёлкового золотистого платья с кучей приятных складок, а в голове рисовалась новая заметка: купить такое же. Домой так рано возвращаться не хотелось от слова «совсем». От идеи загулять до утра сдерживал только экзамен по истории в универе, поэтому, докурив на улице сигарету, Айзек сел в подъехавшее такси.

***

Родной коридор встречал темнотой и запахом вишнёвого освежителя. Дома было тихо и почти пусто, если бы не громкое клацанье компьютерной мышки из комнаты сестры. Сняв туфли и подцепив их двумя длинными пальцами, Айзек прошёл вперед — к открытой двери, падая плечом на дверной косяк и лениво постукивая костяшками свободной руки по гладкой деревянной поверхности. Селена развернулась, с ходу окидывая младшего брата презрительным взглядом и хватая со стола телефон. Недолго покопавшись, она встала и подошла ближе, разворачивая гаджет экраном к Айзеку, чтобы он тоже мог полюбоваться тем, как нечто — по очертаниям напоминающее Селену Мартин — курит у входа в грёбаный клуб, выглядя при этом дороже элитных эскортниц. Телефон небрежно полетел на кровать, а небольшая, но тяжёлая ладонь с размаху обожгла худую бледную щёку Айзека. Дальше в ход пошли крики и обвинения в позоре, в том, что он, будучи больным на голову извращенцем, ворует её личные вещи. И кулаки. Бесконечная россыпь ударов, градом бьющих по плечам и груди. Последнее было не так больно из-за мягких подкладок в чашечках бюстгальтера, но терпение было не безграничным. Айзек разжал пальцы, громко роняя тяжёлые туфли на пол и, пригнувшись, рывком подался вперёд, подхватывая длинное, но лёгкое тело сестры и обрушивая его на мягкую односпальную кровать, а затем парень также быстро и ловко вылетел из комнаты, захлопывая дверь и прижимая её всем своим телом, пока с другой стороны Селена, уже поднявшись и подлетев к двери снова, в истерике колотилась, в попытках разгромить не то эту несчастную деревяшку, преграждающую ей путь, не то младшего брата, нагло копирующего её личность. «Больной ублюдок». «Извращенец». «Грёбаный маньяк». «Дрочер». Обзывательства лились из её рта, как помои из бака во время еженедельного сбора мусора, и Айзек молча слушал всё это, с безразличным лицом смотря куда-то в точку перед собой. Его сестра была красивой и пылкой девушкой — прямо-таки юная Эмма Робертс, если бы та была жгучей брюнеткой с волосами до задницы. Поэтому Айзек ей всегда восхищался. Селена была его неточным отражением или, вернее, это он отражал её, с каждым годом то приближаясь к точному идеалу, то отдаляясь от него. Они были близнецами, по ошибке рождёнными разного пола и с разницей ровно в три грёбаных года. Когда крики по ту сторону стихли и в доме остался только звук тихих девичьих всхлипов — Мартин-младший медленно оттолкнулся от двери и безликим взглядом оглядел пространство, а затем беззвучно ушёл в свою комнату. Закрыв за собой дверь, Айзек устало опустился на незаправленную кровать, откидываясь спиной на мягкие подушки и расслабленно прикрывая глаза. «Чёрт, однажды она точно начнёт хвататься за ножи.» Время резало их, как ржавые ножницы, оставляя на красивых телах только шрамы, а порча тела для Айзека была сродни богохульству. Ведь, только лишь тела от них и остались. Они не были больше прежними, не были близкими и не были радостными. Айзек и Селена уже устарели и опустели, как вазы без цветов, зато с красивой наружностью. Завтра утром всё будет, как всегда. Он встанет раньше, приготовит два яйца с растекающимся желтком, обжарит маленькие сосиски в форме осьминожек, и добавит парочку тостов. Конечно же, не забудет апельсиновый сок. Оставит красивый серебрянный поднос около двери и ненавязчиво постучит три раза, молча принося жалкие, абсолютно пустые и ничего не стоящие извинения за то, что сделал сестру затворницей. А сейчас, стягивая узкое тесное платье и рассматривая своё отражение в зеркале — он хотел ещё немного побыть ублюдком. Причиной, по которой Селена перестала ходить гулять. Он хотел ещё немного побыть тем, кто украл её жизнь и личность. Прохладные руки — уже без перчаток — легли на мягкие чашечки, проминая ненастоящую грудь второго размера, а затем медленно поползли вниз, очерчивая худую талию и торчащие под кожей рёбра. Длинные тонкие пальцы подцепили чёрную тугую резинку колготок, оставляющую следы поперёк плоского живота. Селена была воплощением всего, чем он хотел быть и на что молился, а ревность, окутывающая и всепожирающая, только лишь подпитывала желание полного соответствия образу. Однако, через несколько минут в комнате не осталось ни единого намёка на его сестру. В ней остался лишь Айзек — длинный и тощий парень с прямыми чёрными волосами до линии скул, безразличными серыми глазами, и абсолютно по-женски красивым лицом. Просто парень в растянутой серой футболке с логотипом анархии, домашних шортах и с бесконечной пустотой во всём — в его взгляде, в мыслях, в худой грудной клетке и в пространстве вокруг него. Возможно, с ещё не до конца выветрившемся Манхэттеном в венах. С тихим выдохом он рухнул на полутроспальную кровать, растворяясь лицом в смятом одеяле и ёрзая, устраиваясь удобнее. Он чувствовал себя будто призраком, медленно растворяющимся в молчаливых стенах его дома, которому неведомо, что такое уют и теплота. Никакой хрупкой красоты, только одиночество, которое окутывало его, как тень. И стёртая к хуям граница морали. Оторвав лицо от складок одеяла, он заполз на примятую мягкую подушку, нащупывая где-то неподалёку брошенный телефон. Ладонь ненавязчиво скользнула под слабую резинку шорт, приподнимая их вместе с бельём, когда большой палец второй руки шустро разблокировал экран, открывая в браузере вкладку Инкогнито и вбивая всего два слова. Два грёбаных слова и спустя пару долгих мгновений из приглушённых динамиков послышались негромкие женские стоны и влажные звуки переплетающихся фигуристых тел. Дыхание участилось, Айзек смотрел из-под длинных чёрных ресниц на то, как две девушки соединяются воедино, имитируя движения друг друга и затягивая узел внизу его живота. На лице и шее выступили первые капли пота, когда рука набрала нужный темп, и пришлось слегка прикусить губу, чтобы не обострясь ситуацию ещё больше. Как бы сильно он не любил женское тело — ему бы совсем не хотелось, чтобы Селена в гневе ворвалась и отрезала его член. Айзеку не нужно было избавляться от лишних мыслей — его голова была совершенно пуста, пока он скользил взглядом по изящным голым телам на экране гаджета. Его же собственное мальчишеское тело горело от возбуждения, ладонь мягко сжимала ровно семнадцать сантиметров мужества, что у него есть, когда картинка медленно начинала плыть перед глазами. Он рвано выдохнул, роняя телефон экраном на грудь и запрокидывая голову на подушку. Щёки от возбуждения раскраснелись, а к вспотевшему лбу прилипли влажные прядки волос, и Айзек, наверное, не хотел бы сейчас видеть своё отражение в зеркале. Собственные глаза изо дня в день казались ему слишком пошлыми и требовательными, его часто ловили на том, что он в открытую пялится и даже не пытается скрыть ту похоть, с которой его взгляд скользит по изгибам чужого тела, открытым плечам и ключицам. Он грёбаный одержимый.