Координата одиночества

      Ветер грохочет окнами, бьёт по стеклам пригоршнями дождя вперемешку с колючим снегом октября. Душно. На улице удушающе влажно и холодно, отсыревшая одежда липнет к телу. Гнилые листья набиваются за шиворот, забивают глаза. Она лишь зябко ежится, пряча грязные рыжие кудри под капюшоном и исчезает в сырой метели. Крики и топот, сначала неясные, затем ненавистные. Мальчик зевает и трёт глаза, которые последнее время видят гораздо хуже — мир вокруг размытый и серый, как потекшая акварель. Он морщится, вылезает из-под бушлата и идёт на шум — цокот демонических когтей по полу, неясная тень среди всполохов жухлых ламп. Увиливает с дороги, скользнув на подоконник — острое жало сбивает на пол полную окурков кофейную банку. Хабарики рассыпаются по пузызящемуся линолеуму, кто-то спотыкается и громко матерится. Голова взрывается болью, мальчишка зажимает себе рот рукой и с усилием накидывает маскинг — выравниваются провалы слишком широкой пасти, жало вытягивается в хвост, когти становятся тупее. Он задерживает дыхание — мужчины топают по коридору общаги, бегают туда сюда, не замечают его. Кайл закрыл глаза и представил карту мира, где не было ни Америки, ни Австралии, ни даже Европы. Покрутил мысленно. Нашёл Париж, висящий в тумане, Пустошь, проследил их путь по карте… Не Кострома и не Дзержинск, не Саратов и не Ижевск. Оренбург… Курган. Тобольск? Нет нет нет. За окном мелькают картинки проеханных, пройденных городов, фур и лесов, хостелов и. Он вздрагивает, вспомнив то, что случилось в Февральске. Да, наверное они тут. Голова все ещё трещит от боли, мир качается и пахнет сырым табаком — Кайл закусывает губу и пытается придти в себя, бродит взглядом по ободранным обоям. — Джаоре, Кочевник. Вздрагивает. В темноте ярко светятся глаза очередного гастройбайтера. Кайл пытается улыбнуться, но сбивается, поняв, что его назвали не именем. Кличкой. Как взрослого. — Ярик! Меднолапа она… Из прихожей вылетает взмыленный неопрятный мужчина — Тофик, его новый отчим. Кайл вскидывает на него голову голову — тот натыкается на на взгляд мутно серых глаз, как на пику, и замолкает. В этой нелепой паузе мужчина, которого назвали Яриком, сплюнул, поднялся и натянул куртку, засунул руки в карманы и поплелся к выходу. Кайл буквально нутром почувствовал, что случилось нечто плохое. Тофик уселся на освободившийся подоконник с жалким видом антропоморфа, который должен сообщить о смерти. Кайл сглотнул, под ложечкой мерзко засосало. — Не тяни резину, Тоф. Сбежала эта шалава, а его нам оставила. Шлюха Сатаны, что б её дракон пожрал. Прежде чем Тофик успел прибить пьяного мужика, который дал Кайлу кличку, тот уже смотался, продолжая хриплым матом поливать женщину грязью. Из бесцветного подъезда тянуло октябрьским холодом, куревом и матерным эхом. — Что такое Сатана? Липкий страх пробежал по позвоночнику, стек в глотку холодным комом. Меднолапа ушла… Она вообще любила пропадать. Но так… Без него? Нет. Он вцепился в кролика — Подарок от Вербы, последний подарок который он получил. Обжигающе горячий металл даже в минус сорок. Тофик прокашлялся, смотря куда угодно, только не на него. Из-за плохого зрения, Тоф размывался практически в серую кляксу, лишь отдалённо напоминающую волка, каким он и был: — Да. Твоя мама. Ушла и оставила тебя. Таких как ты называют сиротами. — Таких как я называют выблядками. Честно признался Кайл, подбирая ноги. Ни злости, ни обиды, ни страха. Тофик вспыхнул, явно злясь. Закурил прям в квартире, сипло выругался. Кайл находил довольно забавным этого мужчину — когда-то суровый геолог, он спился и превратился в мягкотелого мужичка, беззлобного и очень робкого. Дабы потешиться, Кайл сузил глаза и максимально наивно спросил: — Меднолапа бросила меня, да? Двери хлопали, кто-то ходил туда сюда, кто-то уходит купить — панелька на шельфе не спала, вахтовики не знали, что такое режим. Тофик мрачно и как-то гневно смолил в прокуренный потолок — напряжённые плечи и пальцы дрожали. " И вот что ему сказать? Да, да, та, что должна быть тебе самым родным человеком, протащила тебя через всю Россию. Да, она бросила тебя на краю мира. Да, я настолько люблю её, даже сейчас, спустя десять лет, что готов.» Череду лихорадочных, злых и напуганных мыслей перебил спокойный голос: — Я тоже уйду утром. «Надо научить мальчишку не воспринимать все, как взрослый.» Тофик откидывает сигарету, решаясь с утра идти искать Медно. Несмотря на несгибаемый характер и нечеловесескую упертость, она всего навсего слепая женщина и вряд ли смогла уйти далеко. Кайл смотрит на улицу мутным, заспанным взглядом, Тофик тоже переводит взгляд на безрадостный пейзаж за окном. Начало октября. Как минимум вероятность найти замерзший труп не такая высокая. Тот расслабляется, страх и гнев сменяются тревогой и обреченностью: — Мы в Черноводске, на Сахалине. И ты должен оставаться. Ты ещё слишком мал для того, чтобы зваться Кочевником. Он треплет мальчишку по длинным рыжим волосам и уходит в одну из спален коммуналки, ведь так близко с ним находиться невыносимо. От него уже сейчас несёт корицей. И зверем. Кайл сравнивает Тофика злым, но уставшим взглядом: — Не знаю, кем вы меня считаете, но я Кочевник. Кайл это сын Евгения Анарэ и Мелисы Лапской. А я… А я ничей. Грохот нарастает, под окнами тормозит газелька — из неё выходят уставшие, но довольные и шумные мужики. Кайл прижимает уши, шипит и ногой захлопывает входную дверь. Тофик дёргается от лязга, но ничего не говорит, хотя и оборачивается — по подоконнику и полу раскиданы хабарики. Мальчишка поднимает сигарету — у него длинные, жуткие пальцы. Последнее, что видит Тофик перед тем, как забыться беспокойным сном, это худое лицо, подсвеченное огоньком зажигалки на фоне унылого Сахалина за грязным стеклом.