Когда взойдёт кровавая луна

Распахнутые двери Малфой Мэнора наполняют дом летним запахом вечерних цветов, а ароматы свежескошенной травы беспрепятственно блуждают по длинным коридорам поместья. Высокие окна особняка подмигивают блестящим глянцем — сверкая жёлтым всполохом десятков горящих свечей. Высокие ставни прочно удерживают в себе речи прошедших времён, а стены бережно хранят отзвуки тысяч голосов. Он говорит со мной. Мэнор. Стрекотом певчих цикад рассказывает истории, коим тысячи лет. Шелестом листьев под ногами шепчет о боли. Воем снежных вьюг голосит о потерях. И дождями весенними плачет о том, чего уже не вернуть. Да, он говорит со мной. И так же, как и столетия до этого времени, он поглощает своими стенами голоса Малфоев, живущих здесь и сейчас. Впитывает ласковый голос моей жены. Вбирает искренний смех моих детей. Запоминает. Чтобы потом говорить с Айланом так же, как и со мной. Маленькая фигурка застилает дверной проём, и светлые пряди, собранные в два высоких хвостика, хлёстко покачиваются из стороны в сторону, отображая полное отсутствие терпения у хозяйки столь прекрасных волос. Она едва сдерживает свои ноги на месте, пытаясь не сорваться на бег, и даже за эту попытку воспитать в себе контроль я готов выполнить любое её желание. Моя девочка. Но самообладание Селены Малфой трещит по швам, стоит мне приблизиться к ней. — Айлан сказал, что меня подбросили садовые гномы и я не настоящая Малфой, — дочь теребит край бежевого платьица, устремив взгляд куда-то в сторону высоких окон. — Он сказал, что сам видел корзинку, в которой меня оставили у двери, и я была зелёная, как болотная тина. Нос Селены краснеет, а рот кривится в горькой обиде. Она даже не моргает. Подхожу ближе к своему младшему ребёнку и сажусь перед ней на корточки, оказавшись лицом к лицу. — Он дразнит тебя, Селена, — разглаживаю цепкие пальчики, издевающиеся над тонкой тканью, и слегка сжимаю крошечную ладонь в своей. — Но вот мне любопытно, почему он так сказал? Малышка шмыгает носом, на миг замерев, и я едва сдерживаю ровность тона и невозмутимость на лице. — Не знаю, — с вызовом отвечает она, скосив глаза, чтобы оценить мою реакцию. — Возможно, — склоняю немного голову, чтобы лучше видеть лицо дочери, — дело во внезапно пропавшей коробке, куда Айлан складывал редкие карточки от шоколадных лягушек, — той коробке, что мы с таким трудом нашли возле пруда? Поджатые губы, упрямый подбородок, тянущийся вверх, — всё понятно. — Не знаю, — стоит на своём, но глазки уже бегают, отображая внутреннее беспокойство: Селена понимает, что правда сейчас откроется — её вот-вот переведут из ранга жертвы в провокатора. Глажу мягкую щёчку костяшками пальцев, призывая своего ребёнка посмотреть мне в лицо, а не разглядывать резьбу на оконных рамах. — Мы обязательно обсудим этот инцидент, — Селена взмахивает ресницами и переводит на меня тёмные глаза. — Когда твой брат приедет, — добавляю спокойно, но твёрдо, — обсудим вместе, Селена. Она надувает щёки, не уверенная, радоваться ли ей предоставленной отсрочке, либо же расстроиться, что её выходка недолго оставалась тайной. Озорной блеск в глазах извещает о принятом решении, и Селена слегка наклоняет голову к плечу, поджимая губы и вглядываясь в мои глаза. — Так кто же я, папа? — спрашивает жалобно, прикладывая одну ладонь к груди, копируя свою гувернантку. Всё же я не могу удержаться от полноценной улыбки и, глядя на эту девчонку, комично подражающую взрослым, провожу руками по детским плечам. — Ты моё сокровище, милая, — уверенно говорю я, вкладывая в этого ребёнка глубочайшую значимость моего утверждения. — Сокровище рода Малфоев. Первая девочка в роду. Единственная дочь Малфоев за всю историю существования этой фамилии, по крайней мере, я так и не нашёл сведений об обратном, хотя и перерыл всю историю семьи, заключённую в жёсткие переплёты библиотеки Мэнора. Селена Малфой действительно является сокровищем. Моей личной драгоценностью. — А ты повторишь это, когда Айлан приедет на каникулы? — несмотря на мою показную суровость, Селена довольно сверкает глазами, растягивая яркие губы в удовлетворённой улыбке. — Чтобы он услышал? Прикрываю глаза, качая головой, и просто улыбаюсь ей в ответ. — Мы обязательно разберёмся с этим, — щёлкаю дочь по носу, внутренне умиляясь тому, как она смешно морщится. — А сейчас тебе нужно пойти к миссис Паддингтон — ты обещала нарисовать нашу семью, помнишь? Надеюсь, рука Селены не дрогнет и моему старшему ребёнку найдётся место на холсте его сестры. — Я не забыла, — бодро заявляет дочь и вновь склоняет белокурую головку к плечу, заглядывая мне в глаза своими хитрыми глазками. — Папочка? — обхватывает мою шею цепкими ручками. — Да? — Я тебя очень люблю, — складывает светлые брови домиком, поглаживая мою шею всеми пальцами. — Очень. — И я тебя люблю, моя крошка. Мне так легко говорить ей эти слова. Мне не нужно скрывать свои чувства, когда я с ней. Глядя на дочь, я не ощущаю груза собственных недостатков. В Айлане прежде всего я вижу самого себя — своё продолжение, а значит, и свои слабые места. И я прекрасно понимаю, что мой сын — не я. Он другой человек. Он пройдёт свой личный путь — не мой. Айлан не будет исправлять ошибок своего родителя, не будет доделывать то, что не успел сделать отец… Но, глядя на Айлана, мне всё равно приходится мириться с некоторыми своими повадками, которые я, возможно, с удовольствием не замечал бы, но вижу в своём сыне, как в зеркале. С дочерью я чувствую себя свободней, потому что не рискую встретиться с собственным несовершенством, и мне легче стать для неё хорошим отцом. В отличие от Айлана, мне не нужно учить Селену скрывать свои чувства. В отличие от Айлана, над Селеной не висит ответственность, данная ей при рождении. Я люблю обоих своих детей, но если дочь ежедневно купается в моих признаниях, то сын получает свою долю подобных нежностей от матери. Моя любовь к сыну тихая и сдержанная, но от этого не менее сильная. И Айлан прекрасно осведомлён о моём отношении, и, будь это не так, наша связь сложилась бы совершенно иначе, потому что дети чувствуют фальшь и неискренность, их сложно обмануть красивыми словами и дорогими подарками. Я знаю, о чём говорю. Так что да, я редко говорю о своей любви сыну, нечасто признаюсь в чувствах жене, но вот с дочерью… — Можно мне кусочек шоколада? — прерывает поток мыслей тонкий голосок. А вот и истинная причина подобных нежностей со стороны юной мисс Малфой. — Ты ведь уже ела сегодня конфеты после ужина. — Маааленький кусочек, — Селена вытягивает указательный и большой пальцы, делая между ними небольшое расстояние. — Пожалуйста. У Селены глаза матери — тёмного, глубокого оттенка с россыпью тоненьких золотистых искорок, и сейчас в её больших карих глазах застывает такая мольба, что можно подумать, она не сладостей просит, а жизнь ей помиловать, не меньше. Наверное, в этом причина — я не могу отказать своей малышке ни в чём, когда она так смотрит на меня. — Маленький, Селена, — сдаюсь без боя и, приметив победный блеск в карих омутах, строго добавляю: — И последний на сегодня. А теперь беги — мама скоро придёт искупать тебя. — А сказка? — не унимается ребёнок, настроенный выжать максимум из своего безвольного отца. — Ты выйдешь из ванной, а я уже буду ждать тебя с книгой, идёт? — Ага, — топнув ножкой и расплывшись в улыбке, Селена маленьким ураганом несётся в запутанные коридоры Мэнора. — Ганси! — звенит удаляющийся голос. — Мне папа разрешил шоколадку… — Ты же отдаёшь себе отчёт, что ещё немного — и она будет крутить всеми вокруг, как ей только в голову взбредёт. Мягкий голос с едва различимой хрипотцой ласкает не только слух, но и другие части тела, и я, разворачиваясь, следую за его звучанием. Она стоит, прислонившись боком к деревянной балке и сложив руки на груди. Распущенные волосы, простое платье, которое она ни за что не надела бы на встречу с очередными уважаемыми волшебниками мира сего, и мягкие туфли на низком ходу. Когда я проснулся утром — её уже не было в постели: Гермиона отправилась в Болгарию на очередное собрание клуба любителей поговорить обо всём и ни о чём. Грейнджер не любит эту часть своих обязанностей — присутствовать на подобных сходках, и я вполне могу понять её: сложно выдержать бубнёж столетних старикашек, искренне полагающих, что они до сих пор могут влиять на решения Конфедерации. В общем, судя по одежде, она давно вернулась домой. И нет сомнений в том, что Гермиона сейчас не только слышала, но и видела, как наша дочь уже оттачивала свои умения на мне. — Конечно, — невозмутимо отвечаю я, двигаясь навстречу к этой женщине. Я не видел её целый день, и мне жизненно необходимо быть ближе. — Я собираюсь лично позаботиться о развитии этих навыков у своей дочери. — Часом ранее Селена провернула этот же трюк с шоколадом на мне, — Гермиона отталкивается от стены, помогая сделать разделяющее нас расстояние меньше. — Клянусь, она даже интонации использовала те же. — Она получила желаемое? — Естественно. — Моя умница, — говорю едва слышно, но выразительный взгляд жены, рассекающий скулу, как бы говорит, что нужно радоваться подобным успехам дочери немного сдержанней. Расстояние между мной и Грейнджер становится минимальным, и, хоть мои пальцы горят от нетерпения почувствовать гладкость её кожи, всё, что я делаю, — просто нависаю над Гермионой, позволяя внутреннему зверю урчать от удовольствия. Осознавать, что если бы хотел, то мог бы с лёгкостью укрыть эту женщину от всего мира. Собой. Она же просто встаёт на носочки и ведёт носом по моей шее. Кончиком чертит мягкие линии, а потом губами задевает кожу и, приоткрыв рот, зубами слегка прикусывает горло. Так где там твой внутренний зверь, Малфой, — он в курсе, что его взяли за шкирку? — Я видела письмо из Хогвартса, — облизывает мой кадык, и, если она обхватит его губами, я, наплевав на манеры, кончу сию минуту. — У нас проблемы? — Никаких, — сверлю взглядом ближайший выход из гостиной, охраняя наше уединение. — Это извещение о результатах голосования членов попечительского совета. — И что там? Руки Грейнджер гладят лопатки, а сама она продолжает испытывать мою силу воли, потираясь носом о мою кожу. Тоже соскучилась. — И ничего, — сглатываю слюну и, чуть сместив голову в сторону, невесомо целую прядь каштановых волос, щекочущих мою скулу. — Я ожидаемо возглавил этот совет. Хочу чаще видеть своего сына. Губы Грейнджер прекращают путешествие по моему горлу, и она слегка отстраняется, прищуривая глаза. — Или контролировать? — не скрывая подозрительности в голосе, спрашивает Гермиона. — Это же никак не связано с той ситуацией, когда с факультета сняли десяток баллов и, заметь, вполне заслуженно за то, что Айлан сорвал цветок Ночной Гардении? — моя жена, распаляясь, немного отходит назад, и в её глазах уже горит возмущение. — Она цветёт раз в пять лет, Мерлин. И будто мало этого, так он ещё и друзей своих подбил на нарушение, — она начинает говорить немного громче, но моя задача состоит в том, чтобы беспрекословно выслушать гневную тираду. И ни в коем случае не спорить. — Эти сорванцы отказывались впускать профессора в теплицы до тех пор, пока Айлан не сорвёт цветок, — её гневный взгляд натыкается на мой, и я вовремя натягиваю маску полного участия на своё лицо. — Не впускать профессора, Драко! Что ж, я искренне полагал, что подробности необдуманного поступка обойдут Гермиону стороной, но, вероятно, наш сын всё же унаследовал немалую долю гриффиндорского благородства и щепотку чести, раз явился к своей матери, полный покаяния в своих детских грехах. — Это говорит о том, что у нашего сына действительно хорошие друзья. Это первое, — спокойно отвечаю я, направляясь к столу с выпивкой, и, потратив несколько мгновений на изучение ассортимента, наливаю в дутый бокал немного белого вина. — Второе, он сделал это, чтобы впечатлить некую мисс Шарлотту Макмиллан, — протягиваю напиток Грейнджер, и она, поколебавшись, принимает его. — Она из Гриффиндора, — многозначительно вздёргиваю бровь, наблюдая, как сверкают карие глаза. — Ты должна быть довольна. Третье, я ведь возместил ущерб десятком луковиц этого вида. — Потратив целое состояние, — ворчит, но в голосе уже нет прежнего возмущения. — Это всего лишь импульсивный поступок двенадцатилетнего мальчишки, которому впервые понравилась девочка, не стоит так переживать. К тому же Шарлотта Макмиллан всё же получила свой цветок. Уверен, Хогвартс до сих пор гудит об этом, а Айлан вполне заслуженно купается в девчачьем обожании. Хотя над методами, соглашусь, нужно поработать. — Что насчёт его слов: «Я всё расскажу своему отцу»? — не сдаётся эта женщина, смешно коверкая слова, и эта пародия в её исполнении совсем не напоминает манеры Айлана. А вот мои — очень даже. — Кажется, я уже слышала нечто подобное, мне было… — задумчиво прищуривает глаза, копаясь в памяти, хотя на самом деле всё она прекрасно помнит, — … примерно столько же, как и Айлану сейчас. — Мы поговорили об этом, и Айлан больше не будет использовать свою фамилию как рычаг давления. Вслух не будет… Как я и сказал, над методами нужно поработать. В конце концов он Малфой. И он об этом знает. Но в словах Грейнджер всё же есть доля истины — о контроле. Только вот причины ей неизвестны. Оставшиеся крестражи до сих пор не обнаружены спустя столько времени после исчезновения Волдеморта, и хоть моя жена вот уже семь лет возглавляет Отдел международного магического сотрудничества, тесно взаимодействуя с представителями Совета Конфедерации в вопросах обнаружения тёмных артефактов, — всё, что они смогли найти, — жалкие крохи вроде информации о диадеме Кандиды Когтевран. Местонахождение медальона Слизерина также остаётся неизвестным. И Хогвартс… Если в этом древнем, как сама магия, замке в какой-нибудь Выручай-комнате среди забитого пылью хлама находятся осколки души Реддла, то… Я хорошо усвоил уроки юности. Мои дети собираются провести в этой школе лучшие годы, и я стану тем, кто первым узнает о всех, пусть и незначительных, случаях, вызывающих подозрения: будь то визит горного тролля в туалеты подземелий, наличие сомнительных учителей с намотанными полотенцами вокруг лысых черепушек или же чудаковатых школьников, время от времени шипящих на Парселтанге. Я собираюсь знать о каждом нечаянном чихе, выпущенном в коридорах Хогвартса. Так что да, дело в контроле. — Я видела ещё одно письмо, — смена темы звучит непринуждённо. Слишком, чтобы я на это повёлся. — На самом деле оно пришло ещё на прошлой неделе, — я никак не реагирую на сказанное, рыская взглядом в поиске щипцов для льда. — Ты так и не вскрыл конверт, поэтому я сделала это за тебя. Не спеша наливаю огневиски и только потом оборачиваюсь. Принюхиваюсь к напитку и добавляю щепотку осуждения в свой голос: — Очень невежливо с твоей стороны. Она даже не пытается выглядеть смущённой. Или пристыженной. На неё вообще не действует моё осуждение. — Нотты возвращаются в Британию через месяц. Как же замечательно в конце длинного дня сделать глоток чего-то покрепче свежесваренного кофе. — Ура, ура, — без особого энтузиазма комментирую эту новость, взбалтывая виски и стуча льдом о стенки стакана. — Теодор просит встречи с тобой. — Как славно, что наши камины чаще всего закрыты для частных посещений. — Я собираюсь открыть доступ для Ноттов. — Грейнджер, — сверлю её взглядом, высказывая всё, что думаю об этом, без единого слова. — Малфой, — отвечает тем же. Она не отводит своего взгляда ни на мгновение, упрямо отказываясь сдаваться. Но и я не собираюсь. Тема Тео… Это слишком болезненно. Даже по прошествии стольких лет. Я знаю, что Арабелла скоро заканчивает Кастелобрушу — школу магии в Южной Америке, и её обучение там стало главной причиной того, что Нотты решили не возвращаться в Британию после завершения войны. Знаю, что они живут в Бразилии и они в безопасности. На этом всё. Ни одного письма. Ни одной встречи. Ничего. Гермиона тихо выдыхает, её взгляд смягчается, и она, отставив бокал с нетронутым вином на ближайший столик, сбрасывает упавшую ей на глаза серебристую прядь. — Насчёт Айлана… — Грейнджер, если наш сын выкинет очередную глупость, я просто поставлю его перед собой и пригрожу, что расскажу его друзьям, что он был зачат на грубо обтёсанном полу какого-то непонятного дома в Исландии, а не на шёлковых простынях родового гнезда, как и полагается наследнику великой фамилии. — Господи, Малфой, прекращай сыпать подобными шуточками, — в карих глазах плещется реальное потрясение, но, потратив всего долю секунды на изучение моего лица, Гермиона насмешливо хмыкает. — И с чего ты взял, что именно на полу? Понижаю голос и слегка наклоняю голову — смотрю на неё так, словно собираюсь открыть величайшую тайну, а она избранная, никак ни меньше, благословлённая высшими силами овладеть запретными для простых смертных секретами. — Я тогда так сильно кончил, что на миг потерял сознание, — доверительно сообщаю я, не удержавшись от легкомысленного подмигивания. — Так что да, думаю именно тогда я его и заделал. На лице Гермионы никаких изменений после услышанного. Она просто смотрит на меня ничего не значащим взглядом и лишь задумчиво качает головой, убеждаясь в своей кудрявой голове в каком-то только ей известном утверждении. — Даже не буду комментировать эту нелепую гордость, — описывает круг в воздухе указательным пальцем, направленным на меня, — что прямо сейчас висит на твоём лице. Разговор повернул не в ту сторону, и я бы соврал, если бы сказал, что смена темы мне не по душе. Как раз наоборот. — Слушай, Грейнджер, — огневиски, совершенно забытый, остаётся на столе, а я медленно, но решительно подбираюсь к своей жене. — Помнишь ту комнатушку, что примыкает к дальней конюшне? — Не особо… — Я вчера в очередной раз искал заблудшего кролика Селены и наткнулся на это помещение — последний раз я там прятался от Блейза, когда нам было лет по восемь, — в моём голосе слышится заговор, а в глазах горит предвкушение. — Тотальное запустение: углы увиты паутиной, сухие листья на полу и старый стул. — К чему ты ведёшь? — безуспешно играет в непонимание эта волшебница. — Понятия не имею. О, милая, по глазам вижу, что вполне имеешь… — Хочу показать тебе это место, — кончиком языка веду по верхней кромке зубов, предвосхищая грядущее. — Я даже приложил усилия и вручную подкрутил одну ножку на стуле — скрипит восхитительно. На тебе платье, — ухмыляюсь, оглядывая Грейнджер с ног до головы. — Снимать ничего не нужно и разуваться тоже. Я нависаю над ней непроходимой стеной, накручивая на палец убранную ранее серебристую прядь, — тяну вниз и отпускаю, наблюдая за тем, как пружинится кудряшка. Мне бы обхватить её сейчас руками и разложить прямо на этом столе. Задрать платье, забросить ноги себе на плечи и… Но в доме ребёнок, слуги, эльфы. А ты в гостиной, Малфой. Куда в любой момент может зайти кто угодно. Поэтому я всего лишь веду ладонью по ноге поверх платья Гермионы, ограничиваясь исключительно тактильными ощущениями. Её дыхание замедляется, пальцы цепляются за пряжку моего ремня на брюках, и я, не сдержавшись, резко подаюсь бёдрами вперёд. Зарываюсь носом в волнистые волосы, добираюсь до уха и шепчу, скрывая возбуждённый хрип: — Покатаешься на мне? Внезапное хлопанье крыльев, раздавшееся над нашими головами, заставляет Гермиону вздрогнуть от неожиданности, и я, вскинув голову, ошеломлённо наблюдаю пятнистую сову Забини, нагло влетевшую через открытую дверь в помещение. Птица зависает в воздухе, разжимает когтистую лапу, и небольшой свиток с глухим стуком шлёпается на пол. Сделав круг по комнате, это невоспитанное пугало вылетает из Мэнора, как ни в чём не бывало. Моргнув, опускаю взгляд, встречаясь глазами с не менее ошарашенной Грейнджер. Мы просто смотрим друга на друга в немом изумлении, а потом она прикрывает рот ладонью, содрогаясь от смеха. Буквально изрыгая из себя все знакомые мне ругательства, поднимаю свиток и с нескрываемым раздражением разворачиваю пергамент, бегло знакомясь с текстом. — Блейз пишет о Чаше Пенелопы Пуффендуй, — хмурюсь, пытаясь вспомнить, где же раньше слышал об этом артефакте, но решаю отложить эти размышления на потом. — Он желает встретиться и обсудить полученные сведения. — Не может быть! — вскрикивает Грейнджер, выхватывая у меня из рук письмо, лихорадочно бегая зрачками по написанному. Она прикрывает рот ладонью и поднимает на меня свой взгляд. — Пригласим Забини на ужин завтра вечером? В ответ на это предложение я всего лишь фыркаю, мигом раскусив намерения миссис Малфой. — Не стоит питать иллюзий, Блейз наверняка придёт один, — Гермиона поджимает губы и аккуратно кладёт письмо рядом со своим бокалом вина. — Она, — с нажимом продолжаю я, не собираясь озвучивать вслух имя той, о которой идёт речь, — сюда и шагу не ступит. Трудно вообразить, как Блейз умудряется сосуществовать с этой женщиной в одной плоскости. Ты вообще можешь представить, как будут выглядеть их дети? — Она, — выделяет моё обозначение Грейнджер, сверкнув осуждающим взглядом, — его жена, Драко. О нас тоже думают, что мы совершенно не подходим друг другу. До сих пор. Эти слова, будто замок, расстёгнутый до самого горла, впускают в меня холод агрессии, потоками гнева остужая кровь. — Тебе кто-то что-то сказал? — вовремя не могу совладать с голосом, и слова звучат резко и угрожающе. — Нет, — сверкает взглядом, поджимая губы, и я знаю, что моя Грейнджер способна постоять за себя, но это не значит, что я не могу отвинтить кому-то голову только за мысли о ней в неподобающем ключе. — Но и не нужно говорить — это само собой разумеется. — Мне дела нет до мнения окружающих, и тебе тоже не должно быть, — всё ещё мысленно потряхивая чьей-то головой, цежу я. — Кто вообще все эти люди, впустую раскрывающие свои рты? Только воздух портят. — Вот именно, Драко, — с расстановкой произносит Грейнджер, сверля меня своими глазами. — Кому какое дело, с кем мне жить и кого любить. Коварная, поучающая Грейнджер. Такая… … Моя Грейнджер. Пусть и миссис Малфой уже довольно давно. — Тебе нужно любить исключительно своего мужа, в остальном положись на него, — ворчу надменно, но эта ведьма уже не слушает, демонстративно показывая мне свою спину. — Ты куда это собралась? — В конюшни, — отвечает, даже не взглянув на меня. — Пойду посмотрю на результаты твоих трудов, — Гермиона направляется к раскрытым настежь дверям, но, положив ладонь на косяк, оборачивается, опаляя оценивающим взглядом моё тело, и я подбираюсь весь. Во всех необходимых местах. — Подумать только, вручную расшатал и без того расшатанный стул, — прикусывает нижнюю губу и томно выдыхает, откровенно потешаясь надо мной. — Мой герой. В ответ на эту сцену я всего лишь приподнимаю бровь и глазом не моргнув, а она, посмеиваясь, практически выбегает на улицу. И хоть Гермиона уже скрылась за стенами Мэнора и аккуратно подстриженными кустами, её искренний смех всё еще дребезжит в воздухе звонким колокольчиком. — Ганси, — сквозь зубы цежу я, не отрывая взгляда от места, где только что стояла моя Грейнджер. Краем глаза замечаю движение и отдаю приказ: — Пусть меня и миссис Малфой никто не беспокоит ближайшие полчаса. Мы должны успеть до того времени, как Селена закончит свои вечерние дела и приступит к подготовке ко сну. — Да, хозяин. Ответ эльфа я улавливаю уже у двери, погружаясь в тихий гомон деревьев и едва уловимый шелест трав. Вскидываю голову, блуждая взглядом по бескрайнему небосводу, не обеспокоенному наличием облаков, и перестаю дышать. Полная луна единственной владычицей небес возвышается над каждым смертным, будь то зверь, птица или насекомое, волшебник или магл. Луна разбавляет свечением глубокий синий — подпитывая бездну темнеющего океана поднебесья приглушённым сиянием своего величия. Величия багряного оттенка. Яркий блеск, набирающий силу, приковывает взгляд, и первая звезда драгоценным камешком в короне королевы украшает темнеющее небо. Первая звезда из общего созвездия Дракона. Верная, надёжная. Вечная. Глаза застилает серебристый туман, и я, смаргивая, наблюдаю перед собой полупрозрачную выдру, игриво шевелящую призрачным хвостом и кувыркающуюся. — Драко, ну где ты? — раздаётся голос Грейнджер, и я, забыв обо всём на свете, полностью отдаюсь его звучанию. — На случай, если заблудился, — я повесила свои трусики на дверную ручку, и мне уже становится прохладно, — мурлычет низким голосом, соблазнительно растягивая слова. Всё-таки десятилетие, проведённое в моём обществе вынудило эту женщину перенять у меня некоторые привычки. Выдра ещё раз переворачивается в воздухе, но внезапно замирает, поджимая хвост. Я терпеливо ожидаю последующих слов моей жены, и когда слышу их, то едва удерживаю себя от того, чтобы разразиться смехом. Ещё услышит, не дай Мерлин. — Пожалуйста, — понизив голос практически до шёпота, торопливо просит Гермиона, растеряв весь свой недавний задор, — не забудь их забрать — не хочу шокировать садовника своим нижним бельём, если он надумает внезапно прогуляться, — очередная пауза, и голос Гермионы снова рябит игривостью. — Здесь и правда холодно — мне нужны твои руки. Патронус, выполнив волю хозяйки, превращается в туман, развеиваясь в плотном воздухе прохладного вечера, и я, бросив последний взгляд на небеса, торопливо направляюсь в сторону построек, затерявшихся в буйной зелени высоких деревьев и идеально ровно подстриженных кустов. Я должен поспешить. Дракону нужно отогреть свою Луну.