Серебряная дева

Ранним утром, как только солнце коснётся горизонта, все портнихи, горничные, поварихи, одеваются и наводят "красоту". Все немногочисленные служанки были бабами. Из мужиков же был учитель арифметики Заль, учитель всех остальных наук Бетруг, да конюх Прохор, боле никого. Учителей Рут за все дни не видела: в поместие они являлись редко, собственно, как и сыночек барский. — Госпожа уже уехала? - спросила Менаха у Адины, высокой и нескладной горничной с волосами, даже в собранном виде напоминавшими солому. — Да, уехала, будь она неладна! — Что случилось? - спросила Рут, подошед ближе. Менаха и Адина вздохнули, мотая одновременно головой. — Она не первая, она и не последняя, - начала шёпотом Менаха, - а ведёт себя, как хозяйка дома. — Даже простая горничная была боле хозяйкой, чем эта, - мрачно сказала Адина. — И ту выгнал даже. — Новую, как всегда, привёл. Менаха ударила девку локтём в бок и резко ушла из общей комнаты, потянув Адину за руку, чтобы та последовала за ней. Послышались её тихие возражения, но неумолимой Менахе было всё равно. Рут растерянно вздохнула. "Они говорили обо мне? Неужели обо мне?" Девка насторожилась. Бедной Рут не хотелось думать об этом, но когти паники уже сжали её тело, пелена неприятных, крупных мурашек наползла на кожу. Следующей причиной страха стала Адасса, здешняя экономка, которая грозно нависала за спиной Рут. Она следила за работой Адины и Менахи, чтобы ничего не натворили, но чаще всего, просто переделывала всю работу за ними. Хорошо, хоть за прачкою, поварихою и портнихою она не переделывала работу, иначе бы совсем себя извела. Адасса, красивая, маленькая и очень шустрая старушка пронзительно взглянула на Рут и, топнув ногой, сказала: — Ну, чаво стоишь? Слухи размножаем?! А ну! Иди работать. Портниха помотала головой и, пытаясь прийти в себя, хотела уж убежать на рабочее место, в эту душную коморку, да на ум ей пришла замечательная мысля. — Адасса, а я могу... Написать письмо в свою деревню? — Ты писать умеешь? - удивлённо всплеснула Адасса. Женщина говорила с явным южным акцентом и, Рут так и казалось, как от неё пахнет водою морской, да финиками. Отчего такие странные образы были в голове Рут, она и сама не знавала, ведь ни солёной воды, ни фиников она в жизни не видала, только в Священной книге слышала. — Да, умею. — Ну, тут только у барина спрашивать. Посыльные-то тут редкие гости... — Ах... Ну, спасибо, - горестно пробурчала Рут, плетясь без сил браться за работу. Платье её было ужасно узкое и жёсткое. Девка всё пыталась выведать у Адассы, куда её одёжу девали, но та отмалчивалась. Рут просто надеялась, что оно не будет изорвано на тряпки... Весь следующий день, не отрываясь от этих несчастных платков, Рут работала и работала. Ах да. С хозяйкой она так и не встретилась, зато Жан передал все её пожелания с точностью до размера цветков на вышивке. Другие две портнихи дали Рут уже готовые платки: знали уже, как хороша новенькая в вышивке, да с мненьем барина спорить не стали. Девка, со своей привычной скоростью, начала вышивать. Это её успокоило. Но к концу дня Рут решила освежиться. Целый день в душном доме был ей чужд, ведь, пускай это и была осень, несущая за собой ледяные ветры и дожди, в родной деревне девка часто выходила на свежий воздух, иношда даже без тулупчика. А не ощущая этих нежных касаний воздуха на коже, без его лёгкой атмосферы, она не ощущала жизни. Ознакомиться с садом ей посоветовал Жан. Конечно, для Рут было странным, что, имея рядом целую рощу бесконечной красоты, нужен был какой-то сад. Он был сделан в лучших ауреллодских традициях, с высаженными в клумбах дорогими цветами, с модной дорожкой из жёлтых кирпичиков, но Рут, как дикарка, смотрела на эту сомнительную красоту с некоторым смущением. Будто неживая была природа в клумбах, слишком яркая и насыщенная. Но в рассужденьях своих она пришла к тому, что это она, неразумная раба, ничего не понимает. — Эй, Рут! Из беседки, где стоял самовар со сладостями, раздался приветливай голос Жана. Пусть он и был значительно старше Рут, но был в самом расцвете сил, модный, в общем красивый. Рут настороженно подошла к нему, склонив голову. Она всё ещё не забыла, что ей рассказали горничные. — Выпей со мной чаю. — Что вы, как я могу, барин, с вами за один стол... — Садись, жена с сыном уехала, мне не с кем чаю выпить. Представь, именины у её сестры. На неделю, не меньше кутить. Рут опасливо села. Это он сейчас жену на неё обменял? Вопрос крутился в голове Рут, пока руки сами собою брали чашку и конфеты. Вкус затмил всё. Эта странная коричневая штука была такой приторно-сладкой, но при этом приятно таяла на языке. Ничего подобного Рут не пробовала ни разу в жизни... Она, честно говоря, была удивлена. Не так она представляла себя дворянина. Хотя, точнее будет сказать помещика. Рут пока плохо видела в этом разницу, для неё эти понятия были равносильны. Девка опиралась на старые рассказы из ветхой книги о могущественных дворянах, которые ходили по той же земле, по коей ходит Рут. В тяжёлом фолианте том славили Сильверстримов, древний род, что защищал Святое Тефланское царство, во времена, когда то ещё и империей не звалось. Тогда не только от кочевников, но и от их духов поганых защита была Тефлане, и лишь Сильверстримы, да их собраты по крови, которые теперь крупнейшие продавцы пряностей, Бакри, могли противостоять нападениям. Было и больше родов фенгарийских, да выкосила их всех война Святая... Рут подумала об том, да тяжко вздохнула. — Как тебе шоколадная конфета? — "Конфета"? Шоколадная... Вот как. Барин, очень вкусно, в жизни ничего слаще не знамо было. Спасибо. Жан откинулся на спинку лавочки в беседке, с нежной улыбкой наблюдая за чаепитием неловкой дикарки. — Устала? — Для меня... - Рут пыталась быстрее дожевать конфету, лишь бы не есть с набитым ртом, но и ответить быстро, - Для меня это не так уж и в тягость, господин. — Ешь и не торопись. Я не боюсь женщин, которые чавкают. Можно сказать, я не такой как все, - приветливо улыбаясь, но при этом настойчиво смотрев в глаза Рут, говорил Жан. — Спасибо вам за доброту и ласку вашу, барин. — Обращайся, я, может быть, не самый хороший барин, но никто пожаловаться не посмеет. Жан так улыбнулся, что у Рут всё нутро похолодело. Несмотря на страх, девка решила воспользоваться ситуацией. — Тогда, барин, извините меня, ради Господа Бога, пожалуйста, могли бы вы помочь мне отправить письмо матушке? Жан задумчиво потёр подбородок и тут же, щёлкнув звонко пальцами, оживлённо спросил: — Ты же балерину знаешь Настурцию? — Да, я ей шила костюм. — Тебя саму молевали, как танцовщицу прекрасную. Спляши-ка. Рут сглотнула, вспоминая рассказ Настурции. Её руки вспотели, но она встала, выпрямив спину. Как во сне, вышла из беседки на ровную площадку, изо всех сил вцепившись в колечко под одеждой. "Я хочу танцевать только Грею. Грей, если ты не против, я сделаю вид, будто бы ты здесь" - подумала Рут, посмотрев на Жана. Но её воля и желание здесь ничего не стоили. Не стоила ничего и трепетная, живая душа Рут. А её тело стоило. Возможно, достаточно, чтобы попросить его, как выигрыш в карты. "Мне нужно станцевать хорошо. Не плохо, чтобы он не выбросил меня, и не идеально, чтобы не кинул в театр. Да. Мне нужно сделать ошибку" - пронёсся холодный расчёт в головушке Рут. Как бы ни хотела девка, Грея она представить не могла: его образ, как песок, высыпался через пальцы, терялся в бесконечной тьме сознанья. Оставался лишь пугающий Жан. И руки, будучи нежны, как крылья молодой лебёдушки, движения, как дуновения летнего ветерка, бойкость, подобная изящной лани, потеряли свои чудесные свойства сами собой. Её танец не был хорош, как Рут думала, он не был таким, как был дома. Внезапно Рут наступила на подол своей юбки и больно упала. — Прекрасно! Прекрасный талант теперь у меня, - вскричал Жан, яростно аплодируя и смеясь. - а как бы ты танцевала, кабы меня не боялась! Рут потемнела. Она медленно встала, отряхнула юбку. — Господи прости, я вас не боюсь, барин, - она, чтобы не было так жёстко, добавила, - как можно бояться человека, доброго и милостивого, подобного вам? Грешно это. — Не боишься? - с ехидной ухмылкой в глазах спросил Жан, как-то странно коверкая свой голос, понижая его бархатистый тон. - Тогда прислужи мне на ужине сегодня. Рут задержала дыхание. Ей совсем не нравилось, какой оборот принимает дело. Животный страх червём сомнения завился в ней, вызывая тошноту и головокружение. Это противное чувство... Стоило Рут представить, что станет с ней, всё тело пробила дрожь, а лицо едва не скорчилось в гримасе. Ей не было приятно, ни капли от подобных мыслей не было хорошо. Но она кивнула. Что ещё оставалось ей? И шла туда, в обеденную, как на плаху, попеременно сменяя мысли: "Может, всё не так плохо? Жан хороший человек, женатый... Дворянин. Со мной ведь ничего не будет. Я со всем справлюсь, даже если он... А как же Грей? Тогда я не смогу выйти за него замуж. Меня вообще замуж не возьмут. А Грей... Увидимся ли мы? Жив ли он? Здоров? Мой дорогой, милый Грей... Ты, наверное, не вынесешь этого. Или женишься на Шейне. Лучше бы тебе жениться. Ведь меня ты не дождёшься. Жалко. Как же жалко, что всё так нелепо закончилось". Рут повязала передник, перчатки, поправила чепчик на туго завязанных волосах перед тем, как зайти в обеденную комнату. Адасса наспех чему-то Рут смогла обучить, да только девка ничегошеньки не запомнила. Очень уж нервничала эта баба, пытаясь успокоить Рут, кажется, меньше, чем саму себя. А Жану-то, скорей всего, на эти вилочки будет плевать с высокой колокольни. Девка, чувствуя, будто её голова дымится от труда умственного, расставила приборы, блюда, как могла помнить. Стоило Рут услышать шаги, так она, как ошпаренная, встала к стенке, опустив голову. — Ого, ты такая шустрая, - улыбаясь, зашёл Жан с милейшей улыбкою. Дверь закрылась. А Рут показалось, что это упал топор на шею преступника. Она еле заметно вздрогнула, сжала руками свой передник. — Ну, что стоишь? - разрезал тишину голос Жана. - Налей мне кофей. Рут на деревянных ногах подошла к столу. Она взяла чайник, смотрев строго в кружку, лишь бы не соприкоснуться взглядами с Жаном. — Чего руки дрожат? Рут сглотнула и быстро налила к кофе молока. Жан крепко, но осторожно взял её запястье, отчего по телу пошли ужасно неприятные мурашки. — Ты посмела мне врать, портниха Рут? — Нет, господин. Мне в первой прислуживать ко столу. Простите меня, ради Бога... — Ты знаешь, что это просто слова. Думаешь, моё прощение можно завоевать словами? Рут помрачнела пуще прежнего. Сознание её помутилось ужасно... — Что я могу для вас сделать, барин? Жан расхохотался. — Ну и лицо у тебя! Ха-ха!! Такая серьёзная, ей Богу! Шучу я, дурёха. Рут кивнула, успокоившись, наконец-то выдохнула. Жан отпустил её и девка снова отошла к стене. Она мысленно пыталась вернуться к маме, Хае, к Грею, да к Шейне, в конце-то-концов. В родную деревню, на тёплую печку, к окошку, покрытому изморозью, в мамины приятные, мягкие объятия. Что, если она не выдержала горя и скончалась? А если заболела, как Хаечка её лечит? Как нога Грея? Что будет с Хаей, кто ж её воспитает? Каждый вопрос порождал новый и, вместо успокоения, душил Рут. Родной дом был вроде и просто местом, а вроде - причиной тревог и страхов. Дворянский дом эти ужасные чувства делал в трое сильней. — Ох, какая же ты скушная, Рут, - вздохнул Жан, - когда я говорю, что ты будешь прислуживать мне на ужине - я прошу развлечь себя. Спой, не знаю, станцуй. — Я не умею петь, господин. Жан закатил глаза и молча съел кусок мяса. Рут нерешительно вышла в центр комнаты, развела руки и принялась барабанить несложную чечётку, играя юбкою и плечиками. Жан улыбался, изредко поглядывая на её умения. Он вытер губы мягкой салфеткой и сдержанно похлопал. — Красиво танцуешь, Рут. А если б пела... - Жан вздохнул и, вставая из-за стола, поправил свой шлафрок, - Ну ничего. Научишься ещё, ты молоденькая, вся жизнь впереди. Рут поклонилась хозяину, кротко поблагодарив. Девка быстро метнулась к оставленному им стулу и задвинула его. Вроде, всё было не так плохо. Ну, было до того момента, как Жан подошёл к Рут поближе. — Барин, что-то ещё я могу для вас сделать? - тихонько прошептала девка, старательно опуская глаза. Жан приподнял одной рукой её подбородок, грубо сжав пальцами щёки, заставил посмотреть в свои глаза. — Глаза у тебя дикие, у коров перед убоем такие видел. Но ты мне нравишься. Я отблагодарю тебя. Жан хозяйским движением прижал Рут к себе, целуя. Рут никогда не чувствовала большего унижения и отвращения. Она чувствовала, как масляная плёнка: липкая и жгучая, покрывает тело, а мышцы отчаянно пытаются использовать все силы, чтобы вырваться. — Ну, чего ты? Гордыня не отпускает? - разочарованно вздохнул Жан. - Связь со мной - это высшая награда, которой ты, недостойная, можешь быть награждена. — Я не достойна т-таких даров, барин... Да и я помолвлена, - соврала Рут, пытаясь не сорваться на рыдания. — И с кем? С каким-то пахарем, обыкновенным бесправным крепостным? Крепостные не люди даже, и клятвы их ничего не стоят, как и они сами. Денежки-то мы, люди, платим за их тела, а не за души. Почему ты, дура, думаешь, у них ничего не спрашивают? Потому что души в крепостных нет, одно слепое следование. Оказывается, ты такая же, как все. Такая же слепая и глупая. Жан ушёл, хлопнув дверью. Рут упала на колени перед столом и разрыдалась. Эти слова, нежданно, открыли ей глаза. А правда, чего на самом деле стоит её бесполезная душонка? Что она может, кроме вышивки этой дурацкой? Да даже в ней ничего умного не поделать, только заученные движенья раз за разом, снова и снова! Она правда не стоила ничего, и у неё правда не было души. Все и всегда, во всех сказках твердили, что богатый муж - это предел мечтаний бедной крестьянки. Только Рут не хватало разуму это понять. Ей мерещилась любовь... Быть может, её тоже нет, как и самой бесполезной Рут с её несчастной, пропащей жизнью, за которую она не сможет сделать и половины недельных дел дворянина? Но почему тогда так больно? Это болит её тело? Кажется, правда. Рут думала, что душа есть у каждого, что душа есть и у неё. Но это оказалось ложью! Вот почему крестьянам во все храмы в городе нельзя хаживать... Они же просто нелюди! Грязные, бездушные, недостойные спасения... Рут не смогла прочувствовать нежный и торжественный порыв Жана, а думала о грешном и противном действе... Значит, у Рут правда нет этой тонкой и чувственной души, которая есть у людей. Иначе была бы она крепостной? Девка не могла ничего поделать с этим откровением, ведь у крепостной и разума нет, чтобы всё как следует обдумать. Портниха слепо убрала со стола. Вернулась она поздней ночью и тут же упала спать, не увидев ни одного сна. От тишины в голове звенело в ушах...