Красное солнце пустыни

Часть 5.9. Акеми. Март, 18 лет после рождения Наруто.

DAASHA — С мая до февраля

+++

Больше всего на свете Акеми ненавидит два чувства: беспомощность и зависть. Обе вводят ее в состояние прострации. Она не знает что с собой делать, не знает как положить этому конец и страшно мучается и терзается. И если в случае с беспомощностью все не так плохо — можно что-то придумать и как-то выкрутиться, то с завистью это не срабатывает. За это Акеми испытывает жгучий стыд. Потому что позволяет дурным мыслям проникать в сознание и пускать там корни. Не может смириться с какими-то вещами. Глупыми и мелочными, вроде того, кто кому как делает предложение. Акеми сама не знает, почему ее это так задевает, почему к радости за близких примешивается мерзкое чувство разочарования. Ей за это ужасно стыдно и с самой себя противно: вместо того, чтобы быть искренне счастливой за Юкату с Мацури, Сакуру, Тентен и даже Анко-сан, она начинает думать о себе. Вместо того, чтобы восхищаться тем, как все складывается у ее друзей, Акеми эгоистично переносит все на себя, раздражается и расстраивается, пусть и старается никому не показывать. Ей не на что жаловаться, все у нее хорошо, только почему-то этого «хорошо» становится мало. Кольцо Каруры-сан все еще украшает ее палец. Оранжевый спессартин красиво блестит на свету, и у Акеми иногда дыхание перехватывает из-за того, насколько же он красивый, насколько же ценный подарок ей сделал Канкуро. Непосредственно цена кольца ее волнует мало: оно принадлежало его матери и не может не быть ему важно. Это память о Каруре-сан, то немногое, что удалось сохранить. Акеми переживала, что Гаара или Темари могут обидеться, — они на вещи своей матери имеют не меньше прав, — но ни один из них и слова не сказал. Уточнять, обсуждал ли Канкуро этот подарок с ними или нет, она как-то постеснялась. Канкуро просто надел кольцо на ее палец посреди разговора, вот и все предложение, вот и все обсуждение. Это вообще можно считать обсуждением? Можно считать предложением? Они тогда, конечно, говорили о возможности брака, и Канкуро об этом явно думал, раз подготовил ни много ни мало кольцо матери. Только Акеми никак не может избавиться от чувства безысходности. Будто Канкуро и тогда, и позже заговорил о браке не потому, что хотел, чтобы Акеми была с ним, а потому, что не хотел отпускать ее в Коноху. Вроде бы и разница небольшая, вроде бы и отмахнуться от этого можно, но у нее не получается. Канкуро боится ее потерять, стремясь удержать любыми способами. И еще у него есть привычка делать все назло. Его отцу Акеми не понравилась, так не подстегнуло ли это его? Эту мысль она спешно отгоняет, потому что сомнения ее марионетчик никак не заслужил. С тех самых пор, как они сошлись, он не дал ей ни единого повода в нем усомниться. Рядом с ним давно не крутятся никакие левые девки, смотрит Канкуро только на нее, это Акеми видно прекрасно. И все равно, замуж он ее позвал как-то вымученно и торопливо. Но он хотя бы об этом думал, его кольцо у нее на пальце, а Ичи… Ичи сказал, что хочет, чтобы она за него вышла. И все. Акеми тогда страшно растерялась. Предложение было сделано с бухты-барахты. Ей поначалу подумалось, что он специально ее позвал на оазис, раз заговорил об этом, но нет. Она даже не поняла, созрел он сам, или это его Канкуро дожал. Ичи позвал ее замуж ровным, спокойным тоном и после отказа не выглядел обиженным. Акеми знает, что должна испытывать облегчение, что он не рассердился, но ее это тоже цепануло. Ну нет, так нет, можно просто жить дальше. Акеми крутит кольцо на пальце и уныло вздыхает. Если бы Ичи дал ей еще одно, от себя, она бы с радостью его носила. Да она бы, наверно, даже согласилась тогда! Они были одни, небо было усыпано звездами, легкий ветерок едва шевелил зеленые листья невысоких кустарников, между которыми Ичи поставил палатку… Было бы красиво, но нет. Это Сакуре достаются цветы и свечи, это для Тентен Ли устраивает целое выступление, это у Гаары Шино просит руки Мацури, как у ее условного опекуна, это с родителями Юкаты Аичиро приходит говорить о браке. Акеми с трудом представляет, как Канкуро или Ичи пойдут на поклон к дяде или, что хуже, к ее бабушке; это будет уже какой-то фарс. Хотя Исаму-джи лучше Мэйко-сан, та уж точно поднимет шум, хотя и не такой, как из-за беременности Риры. Будь у Акеми необходимость во внимании бабушки, она могла бы приревновать ее к старой-молодой подруге. А так она только легкий ужас испытала от поднявшейся суеты. Да и Ичи ходит из-за этого если не злой, то взвинченный. Ему никак не удается отпустить то, что его бабушка теперь старше него всего на год, ждет ребенка от бывшего нукенина и вообще вся какая-то необязательная и безответственная. Акеми старается с пониманием относиться ко всему, но в последнее время уже даже ее нервирует то, сколько внимания Ичи уделяет Рире. У него, так-то, есть две младшие сестры; раз он заботушкой решил стать, то мог бы ими заняться. Другое дело, что ни одной из них это не надо, но так ведь и Рире не уперлось никуда! Зато у них теперь какое-то невнятное противостояние: кто кому язвительнее ответит. Акеми это уже поперек горла стоит, но она молчит. Делать это с каждым днем становится все сложнее, тем более, что Канкуро на миссии. Будь он здесь, у Акеми хоть была бы возможность забраться к нему на колени и получить все то внимание, которого ей не хватает. Ичи его тоже дал бы, но он занят, напряжен и… в общем, если она попросит, то получит, что хочет. Просто просить у нее никакого желания нет. Акеми знает, что ему важно личное пространство, понимает, что ему тоже тяжело, раз он снова заглядывает в Коноху к Ино на сеансы, и отступает, стараясь дать своему парню то, что ему требуется. На собственную потребность в близости при этом Акеми закрывает глаза, убеждая себя в том, что все выровняется, когда вернется Канкуро. Она любит их обоих одинаково сильно, но с Кукловодом ей легче, потому что он… не проще, нет. С ним тоже не просто, он злой и жестокий мудак — и именно поэтому с ним Акеми не боится ошибок. Она знает, что Канкуро не идеален, и позволяет себе тоже быть неидеальной. При нем она больше капризничает, чаще что-то требует и расслабляется. Без него ей сложнее еще и потому, что у нее в голове какая-то установка, что Ичи нужно беречь. Акеми до дрожи боится, что у Ичи вдруг случится очередная паническая атака. Она ненавидит, когда кому-то из ее близких плохо. Ей и за ревность-то свою стыдно до невозможности: взяла и устроила ему истерику из-за Мико. Если быть совершенно объективной, то он ничего лишнего себе не позволил… кроме флирта, который и флиртом-то не был. Есть у Ичи эта обходительная манера общения, делающая его обманчиво приятным. По Канкуро видно, что он скотина и мудак. Акеми его именно таким и полюбила, в отношения эти вступила, прекрасно зная, что у него и рот, и характер поганые, — и оценила, что с ней он сдерживается, что ее бережет и старается не обижать, — а вот с Ичи все совсем иначе. Его она знала очень поверхностно, хотя Накику почти сразу приватизировала ее, познакомив с братом как только тот появился в деревне. Невольно Акеми усмехается. Наверное, первое, что заставило ее почувствовать в Суне восхищение, это подруга. Накику до сих пор вызывает у нее это чувство, хотя Акеми стала старше и прекрасно знает, что та из себя представляет — паразитку, которая не соизволила дождаться ее возвращения, чтобы выйти замуж, и теперь занята этой своей лавкой, забив на их кладки. Тем не менее, Акеми ее любит. Сай встречает Акеми у теплиц с лейкой в руках. Он выглядит расстроенным, и когда Акеми манит его к себе, послушно подходит и обнимает, обиженно сопя ей на ухо. — А у тебя что случилось? — спрашивает она, поглаживая его по шелковистым черным волосам. — Ты тоже узнал, как делали предложение Гай-сенсей и Рок? — Да, — признается Сай. Акеми вздыхает: в ее команде есть только один на удивление романтичный мальчик, и вот он, отстраняется и смотрит исподлобья. — Может, нам с Кику устроить вторую свадьбу? — Меня позвать не забудьте, козлы, — фыркает Акеми, закатывая глаза. Вот неужели нельзя было ее дождаться? Это же не так уж и сложно было! — Она решила, а я не мог отказаться, — оправдывается Сай уже в сотый раз. Акеми все это знает, поэтому отмахивается и срывает с грядки помидорку. У Накику они сладкие и вкусные, а ее в последнее время так и тянет что-то пожевать. Несколько минут Сай молчит, задумчиво рассматривая Акеми, а потом присаживается на корточки и срывает еще один фрукт, — хотя она все упорно называет их овощами, — протягивая ей. — Я слышал, что тебя и Канкуро, и Ичи звали замуж. Почему ты не согласилась? — Потому что… я тоже хочу красиво, — очень неохотно признается Акеми. Сай — часть ее команды, поэтому с ним она может позволить себе откровенность. Между ней, Аичиро и Каем никогда секретов не было, так у них было заведено с самого начала, и Сая это тоже касается. — Просто… не знаю, Сай. Чтобы мне не просто дали кольцо и сказали, что берут меня замуж, а как-то красиво. И совсем не обязательно, чтобы это было на людях, с заставленной цветами комнатой или танцами и плясками. Акеми хочет видеть, что ради нее постарались, как постарались для ее подруг. — У тебя только одно кольцо, — отмечает Сай очевидное. — Да, от Куро. — А Ичи? Ответить Акеми не успевает. Рира выглядывает из дома Гокьедай и громко зовет ее по имени. Рире, судя по всему, скучно, и она хочет, чтобы кто-то составил ей компанию. Дейдара занят на какой-то миссии, поэтому старшая Ритсуми-Шинпи кукует одна, тем более, что Чие-сан и Эбизо-сан в деревне. Акеми не особо хочет проводить время с бабушкой своего парня, которая теперь ему сестра, но не отказывается. В итоге несколько часов они проводят за разговорами о Мэйко-сан: Рира вспоминает ее юность, рассказывая курьезные истории. Они действительно смешные, хотя представить свою бабушку девочкой Акеми сложно. У Мэйко-сан рассказы-то выглядят совершенно иначе, она в них статная, уверенная в себе, а не вот это все. — Ты всю дыню умяла, — вдруг говорит Рира. Акеми удивленно моргает и смотрит в миску. Действительно, а она и не заметила. — Она же огромная была! — Тебе жалко что ли? Пойду куплю другую, — закатывает глаза Акеми, думая о том, что можно купить одну еще домой. Или две. С чего это вдруг на нее напало желание? Она дыни-то не любит даже. — Ешь, я все равно не хотела, это Дейдара притащил. Витамины, все дела… — отмахивается Рира и щурится, глядя на Акеми. — Твоя бабка, кстати, когда Кагую носила, постоянно хотела дыню. — Погоди, а ты откуда это помнишь? — округляет глаза Акеми, которая точно знает, что Рира была старше, когда Мэйко-сан вышла замуж. — Это же потом было. — Да хрен его знает… так что, Ако-чан, Мэйко ждать правнука? Акеми показывает ей средний палец, потому что никакого правнука пока не будет. Да и вообще это бред, они же предохраняются. Она принимает противозачаточные, строго по инструкции, и за два года у нее ни разу не было осечки, так с чего вдруг случиться сейчас? И цикл у Акеми тоже регулярный, последний раз месячные были… В начале февраля. Акеми моргает, облизывая сладкий палец и хмурится, потому что месячные должны были уже начаться, но их нет. Задержки для нее необычное явление, случалось такое буквально пару раз. Акеми отворачивается от Риры, радуясь тому, что домой как раз вернулась Чие-сан, и спешно прощается. Настроение портится, Акеми буквально стискивает от какого-то тревожного чувства. Она покупает две дыни по пути домой, к приходу Ичи успевает съесть одну и почистить вторую. Он устал после смены в больнице, но ласково целует Акеми в губы прежде чем уйти в душ. Акеми провожает его взглядом и судорожно вздыхает, прижимая ладонь к груди. А что, если да? Что, если произошел какой-то сбой, и она все же беременна? Они не планировали детей, они их даже не обсуждали, если не считать навязчивое желание Канкуро сделать ей ребенка, чтобы ее точно никто не мог дернуть в Коноху. Успокоиться получается с трудом. Акеми нервно крутит то браслет на запястье, то кольцо, потому что теперь все ее мысли о том, могла ли она забеременеть или нет. Что делать, если да? Как об этом говорить? Что можно ожидать услышать в ответ? Канкуро-то обрадуется, пускай даже ребенок и не от него, — потому что если это случилось, то когда она была на том онсене с Ичи, — ведь он этого хотел, пускай и только как гарантию того, что Акеми останется в Суне. А Ичи? Ей вдруг становится страшно, потому что Ичи не обрадуется. В этом Акеми почти уверена: он до сих пор недоволен тем, что Рира ждет ребенка, и ворчит на Сая, который тоже заводит разговоры о детях с Накику. А ведь они старше Акеми, ей-то восемнадцать исполнится вот только на днях. Замечательный сюрприз, лучше не придумаешь! Она стонет и зарывается пальцами в волосы, понимая, что если паническая атака и накроет кого-то, то ее. Взять себя в руки ей удается с трудом, и то только из-за того, что она не хочет показывать Ичи, что о чем-то переживает. Следующие пару дней Акеми торгуется сама с собой и ждет, что у нее наконец-то наступит менструация. Надеется, что ее пронесет, старается вести себя как ни в чем не бывало: занимается кладками, помогает в деревне, не решаясь в таком подвешенном состоянии брать миссию, и тренируется. Но все ее мысли так или иначе о ребенке, который непонятно даже есть или нет. В конечном итоге она покупает тест, долго собирается с духом прежде, чем сделать его и еще дольше, чтобы узнать результат. — Да это просто сбой, — вслух разглагольствует Акеми, меряя шагами ванную комнату. — У всех бывает! Я же на таблетках, правда? Это просто сбой, да, — она останавливается у зеркала и смотрит на свое испуганное отражение. — А если нет? Если я правда… Ками-сама, что мне делать тогда? Это же… ну, мы все равно не знали, что придумать с той комнатой, будет детская… нет, глупости, я же не… Она косится на тест, наконец-то решаясь, и хватается за раковину, чтобы не упасть. Две полоски. Акеми прижимает дрожащие пальцы к губам и не знает, плакать ей или смеяться. Это не то, что она ждала! Это не то, что она вообще хотела! То есть, конечно хотела, но не сейчас же. Потом, через несколько лет, когда она будет замужем за одним из них… если, конечно, они сподобятся ее нормально позвать. Хотя, если ее позовут в третий раз, то нос воротить будет уже глупостью. Особенно, раз она ждет ребенка. Тест Акеми выкидывает, чтобы Ичи его не увидел. Будь тут Канкуро, то она уже сказала бы ему, но его нет, а рассказывать Ичи одна она просто боится. Акеми немного успокаивается и понимает, что даже рада этой беременности, — у нее уже появляются мысли о том, как надо обставить детскую, что нужно будет купить к рождению ребенка, она гадает, кто это будет и в кого пойдет, — но это только она. А Ичи? Все возможные варианты его реакции она прокручивает в голове и почему-то ни в одном не видит его счастливым получить эту новость. Акеми понимает, что накручивает себя, точно знает, что Ичи не станет говорить ничего обидного, — она же помнит, как Рира, ругаясь на него, передразнивала, что «он никогда не оставит своего ребенка», — но все равно переживает. Ей становится ужасно обидно и за себя, и за ребенка. А что, если у Ичи случится паническая атака? Что, если это как-то спровоцирует его? Акеми сглатывает вязкую слюну и думает попробовать поговорить с Накику. Ей надо рассказать Ичи, потому что ждать Канкуро, который только недели через полторы-две вернется, не вариант. Она раньше себя изведет, а это вряд ли хорошо для ребенка. Акеми переживает, потому что не может даже пока ирьенину показаться: в Коноху у нее поводов смотаться нет, а в Суне сходить к кому-то так, чтобы об этом не узнал Ичи, вряд ли получится. Только если к Чие-сан, но тогда об этом тут же узнает ее бабушка. Чие-сан резвой козочкой ускачет в Коноху, чтобы поделиться прекрасной новостью и довести Мэйко-сан до белого каления. Кажется, у них завязалась какая-то странная, никому непонятная дружба, но Акеми в это не лезет. Накику она находит дома, у нее на столе разложены всякие безделицы. Видимо, товары для лавки. — Неплохо так ты набрала, — говорит она, обнимая подругу со спины и прижимаясь губами к макушке. Кику давно уже ее ниже ростом, и это все еще странно. — А с куколкой что сделаешь? Такая хорошенькая. — Еще не придумала, — Накику рассеянно поглаживает Акеми по руке. — Может, отправить ее в подарок Саори? — Она ее проклянет и вернет обратно. Потому что с Саори стремная до невозможности. Вот ведь две крайности: страшная Саори и какая-то идеально-святая Мико. Акеми мрачнеет, вспоминая эту девушку, к которой приревновала Ичи. Скрипя зубами приходится признать, что девушка идеальна, в отличие от той же Соры, и могла бы подойти Ичи куда лучше. Он, конечно, уже давно выбрал Акеми, но… Просто «но». Акеми знает, что ни один из парней не бросит ее, и все равно переживает. Теперь даже больше обычного, хотя гарантия того, что ее не оставят, у нее в животе. Это, наверное, и беспокоит. Акеми же не хочет гарантий, она хочет, чтобы ее любили, чтобы ее хотели, а не делали это из чувства долга или ответственности. — Так я сама планировала… — Слушай, я с тобой хотела погово… — Крошка! Крошка! Мне нужна твоя помощь! — с воплем влетает Дейдара. Следом за ним идет Сай с крайне недовольным выражением лица. — Не помогай ему, он кретин. — Я не кретин, да! А ты жадный хер, чувак. — Ты украл мою идею! Накику устало рассматривает их, потом поворачивает голову к удивленной Акеми. — Так о чем ты хотела поговорить, имото? — Потом, тут как-то интереснее, — да и говорить при них Акеми совсем не хочет. Она думала обсудить свое положение с Накику, а эти двое… нет, просто нет. Даже несмотря на то, что Сай ее товарищ по команде, а Дейдара друг. По-хорошему, о ее беременности первыми должны узнать Ичи с Канкуро, она готова только Накику признаться, потому что считает ту за сестру. Ну и она, к тому же, сестра Ичи. Порой Акеми об этом забывает, слишком легко записывая Накику в число своих собственных родственников. Она молчит и дальше, а на своем дне рождении, на котором все еще нет Канкуро, не пьет. Сай таскает ей безалкогольные коктейли, не задавая лишних вопросов. Он все еще асоциальный утенок, но уже не такой тугой, как прежде. Понимание, когда молчать, у него все же имеется, а излишняя проницательность имелась всегда, когда дело не касалось его самого. Акеми смеется и принимает поздравления, жмется к Ичи, чье внимание теперь ей нужно как никогда. Она всегда была очень тактильной, но в последние дни, кажется, утомляет его. Акеми пытается себя держать в руках, просто она беременна, просто ей хочется поделиться радостью, просто она ждет подходящего момента, который никак не наступит. Акеми перебирает в голове, как ей рассказать обо всем Ичи, — с Канкуро было бы проще, его к такому готовить не надо, — чтобы он не разнервничался. И не расстроился. Потому что она тоже хочет порадоваться. Но, как и всегда, Акеми слишком много хочет. Они сидят в доме Гокьедай, когда Рира вдруг улыбается слишком лукаво и остро. Акеми ловит ее взгляд и с трудом проглатывает кусочек дыни, тут же вспоминая слова о том, что Мэйко-сан ела во время беременности. — Ты сделала тест? — певуче спрашивает Рира. — А то лопаешь дыню как не в себя, точь-в-точь как Мэйко! — Тест? — переспрашивает Ичи, щуря ярко-бирюзовые глаза. Акеми чувствует, как ее сердце падает вниз, а внутренности скручивает отнюдь не от томительного ожидания, а от страха. Ичи ничего ей не сделает; боится она скорее разговора, который обещает быть неприятным. — А-а… — и, как назло, у Акеми отключается мозг. Она не может сообразить, что сказать, и Рира этим пользуется. Взгляд пурпурно-желтых глаз направлен на Ичи, мстительный и ликующий. — На беременность. Так сделала или нет? Какой результат? Она знает, запоздало понимает Акеми. Поняла, догадалась или просто решила наобум подгадить Ичи, с которым у нее натянутые отношения, уже неважно. Важно, что он буквально каменеет и смотрит на Акеми так, что ей становится нехорошо. — Акеми? — Я… — она открывает рот и тут же его закрывает. Врать Акеми не может и не хочет, тем более ему, тем более о таком. — Ичи, давай… — Вставай, — тон у него такой, что ослушаться Акеми даже в голову не приходит. Она послушно дает ему руку, чуть морщась от того, как сильно он сжимает ее ладонь пальцами. Ичи, конечно же, не специально. Он просто заводится с полоборота, хотя обычно таким страдает Канкуро. Впрочем, винить его Акеми никак не может, вместо этого она опускает глаза и нерешительно поднимает их на парня тогда, когда они отходят от дома Гокьедай на достаточное расстояние. — И? — требовательно спрашивает Ичи, буравя ее взглядом, от которого Акеми хочется куда-то спрятаться. — Тест? — Он… — начинает она и кашляет в кулак, прочищая горло. — Поло… положительный. Вот и все. Акеми, впрочем, не чувствует никакого облегчения. Может, надо было сразу сказать о своих подозрениях? Может, надо было не ждать, а прийти к нему прямо с тестом? Может, это она где-то ошиблась, раз забеременела? — Когда ты его сделала? — Ну… — стоит соврать, но Ичи же по ее лицу все сразу поймет. — Полторы недели назад, наверное. Тишина, которая повисает между ними, Акеми кажется страшной. Так тихо бывает порой во время грозы, когда все вокруг словно застывает в ожидании оглушительного раската грома. — Ты же на таблетках. Только не говори мне, что вдохновилась примером Риры, Акеми! — В смысле? — Или это Канкуро тебя взбаламутил? — Что? Нет, я… Ичи, я не переставала их принимать! — она спешно качает головой, потому что это ведь правда, и ей обидно, что он обвиняет ее в чем-то. — Я бы не стала так делать. — Зато решила смолчать, — тон у него резкий, Ичи даже не пытается смягчить его улыбкой. Акеми отводит взгляд и обнимает себя руками за плечи. Она расстраивается, поджимает губы, чтобы не было видно, как они дрожат, и, когда Ичи, заметив это, тянется к ней, отступает от него на шаг. Жалость ей не нужна, не сегодня так точно. — Я хочу домой, — говорит она. Не дожидаясь его, разворачивается и выходит на дорогу в Суну. Ичи за ней не идет, что, наверное, к лучшему, иначе они поссорятся. Ичи имеет право сердиться и быть недовольным, но бросаться обвинениями он, по мнению Акеми, не должен. Эта беременность действительно случайная, но нежелательной она ее называть отказывается. Ну родится их ребенок на пару-тройку лет раньше, и что? Это не повлияет на то, как он будет расти и как его будут любить. Акеми точно будет, и Канкуро и Ичи же тоже его полюбят, правда? Ей казалось, что да, ведь они вместе, значит, что и ребенок тоже будет общий, вне зависимости от того от кого он родится. Во всяком случае, совместная жизнь ей представлялась именно совместной, как и сейчас, просто с дополнением в виде детей. Вряд ли же они ограничатся одним, да? На программы повышения демографии им плевать, но Акеми хочет, чтобы у них обоих были дети, чтобы и Канкуро, и Ичи были счастливы, она вообще всегда хотела большую семью, прямо как в клане. Теперь Акеми вдруг начинает в этом всм сомневаться. Она возвращается домой, заходит в душ и все думает о том, не слишком ли у нее большие ожидания. Это ребенок Ичи, — а ведь он даже не спросил; догадался или ему неинтересно? — Канкуро не станет ревновать? Обрадуется же? А Ичи, когда успокоится? Воображение тут же рисует самые печальные картины, прямо противоположные тому, что Акеми видела будучи во сне во время войны в своем идеальном мире. Ни для кого не секрет, что Акеми хочет семью. Она считает это желание совершенно нормальным, ведь выросла в большом и достаточно дружном клане. Входная дверь открывается уже тогда, когда Акеми устраивается на диване с книжкой. Это какой-то роман Чиву-сенсея, но она даже не может сказать о чем он, потому что пялится уже десять минут на одну и ту же страницу. Ее не хитросплетения отношений главных героев волнуют, а свои собственные, кажется, ничуть не менее запутанные. — Акеми, я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, — слово в слово повторяет Ичи то, что сказал ей месяц назад на онсене. — Нет, — отвечает она и откладывает книгу в сторону. Если в тот раз Ичи принял отказ спокойно, то в этот раз дергается. — Сейчас-то почему? — В его голосе прорезаются раздраженные нотки. Он злится, Ичи умеет злиться, она знает, просто обычно его злость направлена не на нее. — Это третий раз, когда мы тебе делаем предложение, сейчас ты вообще беременна! Видимо, злится он очень сильно, раз даже голос на нее повышает. Акеми от неожиданности даже не знает, что ей на это сказать. То, что Канкуро может орать, она привыкла, а что Ичи — нет. — Ты почему на меня кричишь? — Акеми садится ровнее и смотрит на него обиженно и расстроенно. — Я не кричу, — Ичи огрызается и трет лицо. — Но… Акеми, ты ждешь ребенка, ты молчишь об этом, и теперь отказываешь. Опять! — Может, я молчала, потому что знала, что ты так отреагируешь? Узнав, что я залетела от тебя?! — От меня? — Судя по всему, да, — потому что от Канкуро не могла, если она верно поняла свой срок. Ей его как никогда остро не хватает. Почему-то Акеми уверена, что будь он здесь, то она уже сидела бы у него на коленях заласканная и залюбленная. Обычно, и у Ичи нет с этим проблем, но он на нее зол. В том числе из-за очередного предложения. Только какое это предложение? — Еще одна причина, по которой ты должна согласиться. — Я не собираюсь выходить замуж из-за беременности! — рычит Акеми. — Вы два раза в меня кинули этим своим «выходи»! Теперь три, потому что ты ответственный и благородный. Куро обрадуется, что наконец-то добился своего. Будет вне себя от счастья. Акеми уже представляет, какая довольная у него будет рожа, и как он будет смеяться. — Да при чем тут он?! — снова повышает голос Ичи, но Акеми уже это не задевает. — А кто тебе с самого начала с этим браком на мозги капал? Я, что ли? — Думаешь, я бы сам не захотел? — Если бы захотел, то хотя бы кольцо подготовил или что-то еще, — Акеми все-таки не выдерживает, выговаривая то, что у нее накопилось. — Да хотя бы… хотя бы я не знаю. У всех по-человечески, а мне вот… Акеми резко осекается, потому что Ичи вытаскивает из кармана коробочку и громко ставит ее на стол. Смотрит с вызовом, что почему-то ее окончательно добивает. Это так ее замуж зовут, да? То без кольца, то с только что купленным. — Вот кольцо. — Первое попавшееся взял? Спасибо, откажусь, придурок, — она вскакивает на ноги и кидается в спальню, громко захлопывая дверь за спиной. Ночевать Ичи уходит в свою квартиру. Ну и ладно, думает Акеми, прижимая к себе мокрую от слез подушку. Она засыпает одна и просыпается с гудящей и тяжелой головой, а еще с огромным чувством стыда одновременно и перед Ичи, и перед ребенком. Беременным же нельзя нервничать, а она еще и завелась из-за какой-то глупости. Ну а что это, если не глупость? Акеми заставляет себя выползти из кровати, умывается и, проходя на кухню, замечает коробочку с кольцом все там же, на журнальном столике. Любопытство берет верх. Акеми рассматривает украшение и кусает губы, потому что оно ей нравится. Красивое, неброское, и цвет камня бирюзовый, ее любимый. Она поглаживает его пальцами, гадая, где Ичи нашел такую красоту. Это кольцо ведь и с тем, что у нее уже есть, прекрасно будет смотреться. Если она его наденет. Сай находит ее на веранде с этой самой коробочкой в руках и садится рядом. — Ты ждешь ребенка, — он наклоняет голову набок и смотрит на нее пристальным взглядом. — От кого? — Ичи, — со вздохом отвечает Акеми. — Он позвал меня замуж. Опять. Я отказала. Опять. Он, вот, кольцо еще где-то вчера достал, — она протягивает Саю коробочку. — Не вчера, — поправляет Сай, рассматривая кольцо. — А полтора года назад, Ящерка. Если полтора года назад, то, выходит, через месяца три-четыре после того, как они сошлись. Тогда же Канкуро дал ей кольцо своей матери, но Ичи-то почему это с собой таскал? Неужели не был уверен в том, что хочет? Надевать на палец кольцо она пока не рискует, решая дождаться возвращения Ичи домой. Не будет же он злиться на нее сильно долго? Сама она перегорает: у Акеми болит голова, ей одиноко и, кажется, немного страшно. Она не может даже объяснить, чего именно она боится, просто боится и точно знает, что успокоится только в объятиях одного из своих парней. Видимо, будущего мужа. Акеми ждет Ичи на кухне. Она слышит, как открывается дверь и встает, выглядывая в коридор. — Я приготовила собу с индейкой, — тихо говорит Акеми. Ичи кидает на нее напряженный взгляд и кивает. Он оставляет дыню на кухне, — неужели для нее? — и быстро заскакивает в душ, потому что всегда делает это, когда возвращается из госпиталя. Его привычки она выучила наизусть. Какое-то время они молчат. Акеми цедит апельсиновый сок и смотрит украдкой на Ичи. Ничего не говорит ему до тех самых пор, пока он не заканчивает с ужином. Убрав тарелку в раковину, она в нерешительности замирает у стола. Коробочку с кольцом Акеми кладет около Ичи и начинает нервно теребить браслет на запястье. — Ты еще не передумал? — голос у Акеми тихий и неуверенный. — Жениться на мне, я имею ввиду. — Ты мне отказала, Акеми. Дважды, — напоминает Ичи, по взгляду которого она не может понять, что у него в голове. — А, ну… ладно, — она неловко пожимает плечами и заставляет себя рассмеяться. — Надо еще Куро отказать разок для ровного счета, да? Ичи над шуткой не смеется. Вместо этого он протягивает к ней руку. Акеми сглатывает, но послушно подходит. Он сажает ее боком к себе на колени и внимательно на нее смотрит. — Дашь руку? — Дам, — Акеми протягивает ему ладонь и смотрит на то, как кольцо скользит по пальцу вверх. Оно действительно очень красиво смотрится с тем, что принадлежало прежде Каруре-сан. — Я купил его… — Я знаю. Мне Сай сказал. Почему ты его раньше не… ты не был уверен? Потому что она младше него на пять лет, потому что с тринадцати влюблена в другого, потому что залезла к нему в постель, хотя это и было неправильно, потому что она вообще из другой деревни. — Нет. Ждал момента. Не дождался, — Ичи вздыхает и целует ее в плечо. Акеми обвивает его руками за шею и прижимается губами к щеке. — Я тоже ждала… я не хотела скрывать, но я не знала… и я не специально, честное слово. — Да я понял уже. Там эти источники какие-то святые, туда ездят те, кто хочет детей… в общем, повезло. Акеми немного отстраняется, ласково пропускает светлые волосы между пальцами, убирая их с его лица, и тревожно хмурит брови. — Ты не сердишься? Ты хоть немножечко рад? — Она поймет, если нет. Ей будет ужасно обидно, но она поймет. — Рад, конечно, — Ичи улыбается, касается ее щеки, а потом опускает ладонь к пока еще плоскому животу. Акеми еще пару секунд вглядывается в его лицо, а потом расслабляется и трется носом о его висок. — Я просто растерялся… ты уже была на осмотре? — Нет, когда бы? Думала, что схожу, как только расскажу. Пойдешь со мной? — Тебя и я могу осмотреть. — Не хочу, ты муж. Пусть Кай осматривает. Ичи фыркает и надавливает ей ладонью на затылок, и Акеми с готовностью подставляет губы для ласкового и тягучего поцелуя, который ей так сильно был нужен.

Часть 5.9. Мэйко. Март, 18 лет после рождения Наруто.

Алёна Швец — Первое свидание

+++

В Конохе наступает весна. Деревня всегда была живой; Мэйко хорошо помнит, как она развивалась и росла прямо у нее на глазах. Старания первых двух Хокаге в итоге увенчались успехом: Коноха стала процветать на зависть врагам. Несколько сильных кланов объединились, признав над собой власть Сенджу. Сумели оставить позади старые распри и шагнуть в будущее как одно целое. Разумеет, себя никто не утратил, и тот же клан Хьюга любит заводить песню о том, что это они самая главная сила деревни. Смешно, потому что каждый клан по-своему силен, каждый уникален, и неважно владеют ли его представители редким кеккай-генкаем или хидзюцу, бережно передаваемыми из поколения в поколение. Коноха прославилась теми талантами, которые ее населяют, их много и сейчас, когда война в прошлом, и альянс неожиданно начинает укрепляться. Новое поколение шиноби, не сговариваясь, решило поскорее оставить след в истории. Продолжение рода важно любому клану; хорошо, если у талантливых шиноби будут дети, способные унаследовать родительские техники, но сейчас все думают только о себе и своем собственном счастье. Это ново, но Мэйко не может сказать, что ей это не нравится. Скорее наоборот — это словно глоток свежего воздуха. Не к месту она вспоминает, как любил Данзо вставать на рассвете, когда трава была усыпана блестящими каплями росы. Ему нравилось наблюдать за пробуждением природы, нравилась эта утренняя прохлада и редкие в их жизнях минуты спокойствия. Он говорил, что в такие моменты способен особенно ясно и четко мыслить. Мэйко это казалось смешным, ведь Данзо всегда мыслил ясно и четко. Она, как оказалось, совсем его не знала. С тех самых пор, как эта противная песочная лягушка сказала ей о беременности Риры, Мэйко думает о своем прошлом, об их прошлом. Ностальгировать — особая прерогатива стариков, которой они без зазрения совести пользуются. Трава во времена юности была зеленее, а небо ярче, так у всех и всегда. Просто не у всех молодости может быть две, это Рира такая уникальная, что сваливается ей на голову уже после того, как Мэйко ее оплакала и отпустила. Рира ждет ребенка, только теперь у него будет не тетка, названная старшая сестра его матери, а бабушка. Мэйко понимает, что Рира годится ей не в дочери даже — во внучки. Она теперь на шесть лет старше Акеми, ровесница своего же внука, и это странно, но с этим приходится смириться. С трудом, но что ей остается? Мэйко радоваться должна, что она и делает, просто избавиться от странного чувства в груди не может. В ее голове Рира младше на шесть лет, на несколько десятков старше; у Риры есть муж, а не это блондинистое недоразумение из Ива; у Риры уже внуки, а не первенец. Это выбивает ее из колеи, но винить стоит Чие, максимально неделикатно сообщающую ей новости подобного толку. Почтенная сестра раздражает Мэйко, но не сама по себе даже, — стоит признать, Чие как минимум забавная старая грымза, — а из-за той привязанности, что испытывает к ней Акеми. Мэйко неприятно осознавать, что внучка нашла себе семью в Суне. Там у нее и сестры появились, и братья, и даже вот, бабушка. Исаму говорит, что счастье Акеми важнее всего, с чем Мэйко согласна, просто ей тяжело признавать поражение и отпускать от себя тех, кто ей дорог. С Данзо она всегда была похожа куда больше, чем хотела признавать. Хорошо, что он так и не стал Хокаге, но Мэйко даже немного жаль, что он мертв и не видит того, как все готовятся к инаугурации Какаши, запланированной на начало апреля. Из-за этого в Конохе страшная суета: все носятся туда-сюда, стараясь сделать впечатляющий для всех праздник. Помимо этого, неугомонный Майто решил жениться на Митараши, из-за чего все тоже на ушах стоят, просто потому что у этой парочки ничего не может проходить тихо. Свадьбу, на которой, видимо, будет гулять вся Коноха, запланировали на конец апреля. Наверняка, чтобы гости далеко не расходились, и столы не пришлось уносить. Уж на второй бы день назначили, что они в самом деле? Чие ворчит на происходящее в Суне, но в Конохе безумцев не меньше. Акеми сидит напротив нее совершенно счастливая. Мэйко не может вспомнить, чтобы видела ее когда-нибудь такой. Может, еще в детстве, при жизни Кагуи. Или это она просто при ней никогда так не улыбалась? Или это ей в Суне, как и говорит Исаму, настолько хорошо? Мэйко не знает, в кого выросла Акеми, мысли девушки ей непонятны: она совсем не похожа на Кагую. У самой Мэйко есть эти сухость и строгость, статность, на которую не влияет даже небольшой рост, — Акеми выше и них обеих, в отца пошла, — у Кагуи тоже это было. Мэйко до сих пор скучает по дочери, до сих пор тоскует, хотя боль потери притупилась. Прошло тринадцать лет, и раз она не легла вслед за ней в гроб, значит поживет еще какое-то время, тем более, что все вздумали рожать, а ей теперь интересно, кто же у кого получится. — А отец кто? — спрашивает Мэйко, кидая взгляд на парней, сидящих по обе стороны от внучки. Канкуро ей все еще не сказать, что нравится, Ичи стал нравиться чуть меньше, но самую малость. Она никак не может простить ему, что он не сумел отвадить от Акеми марионетчика и перетащил ее к себе в Суну, а не перебрался в Коноху. В остальном — идеальный мальчик. — Ты хоть знаешь? Мэйко не удивится, если Акеми понятия не имеет, живет-то эта бедовая сразу с двумя. Наверное, нужно радоваться тому, что у них все по обоюдному согласию. Сама Мэйко не понимает, как так можно, но язык она прикусывает. Акеми с ней хотя бы снова начала разговаривать, да еще и явилась счастливую новость рассказать. — Он, — Акеми кивает в сторону Ичи, который вежливо улыбается. Какой приятный мальчик, и ведь не скажешь даже, что внук сумасбродной Риры. А эта пакостница, интересно, где? В Коноху ведь, насколько известно Мэйко, явилась с ними, но здесь ее нет. Или есть и опять прячется с помощью инка? Что-то в этом мире не меняется, например дурацкие детские привычки Риры подслушивать и подглядывать. — Как славно! — на лице Мэйко появляется искренняя улыбка. Этот ребенок будет ее правнуком, и рожать его будет довольная жизнью Акеми, которую никто ни к чему явно не принуждал. — Второй никуда не девается, — тут же подает голос Канкуро, ухмыляясь. Вот что за неприятный мальчишка, еще эта раскраска на лице! — Кто бы сомневался, — хмыкает Мэйко. — Ага, — соглашается Акеми, — я еще от него рожу через годика полтора. А вот это новость не только для Мэйко, но и Ичи с Канкуро. Первый едва не давится зеленым чаем. — Акеми, через какие полтора? — переспрашивает он, глядя на девушку. Та пожимает плечами, на мгновение задумавшись. — Ну, через два. Чего вы так удивились? Рожу двоих, отстреляюсь, посижу потом еще года два в декрете и все. — Этого роди вначале, бестолочь, — фыркает Канкуро, сжимая колено Акеми ладонью. Он, отмечает Мэйко, более тактильный, но, кажется, никого это не беспокоит. Их не беспокоит, что Акеми станет женой Ичи, не беспокоит, что носит его ребенка. У нее на руке два кольца, и мужьями она считать намеревается обоих. Мэйко не должна этому удивляться, но, все-таки, она надеялась, что свой выбор внучка, наигравшись, остановит на Ичи. Поделать с собой она ничего не может: старший юноша кажется ей более надежным, более положительным, нежели второй. Все-таки о Канкуро и его характере кое-какие слухи ходят, семья у него непростая, да и вырасти с таким отцом в нормального человека сложно. Но Акеми любит обоих и не собирается от кого-то из них отказываться. Мэйко со скрипом признает, что забота Канкуро к ее внучке совершенно искренняя, такую не изобразить. Здесь нет фальши, взгляд, направленный на Акеми, нежный. — Я бы… — начинает Мэйко, кидая взгляд на веранду. Она хочет поговорить с внучкой с глазу на глаз. — Поговорим одни? — перебивает Акеми, легко догадываясь о мыслях бабушки. После той ссоры, что у них была год назад, они так это и не обсудили. Вначале просто не разговаривали, потом готовились к войне, да и Акеми перебралась в Суну, хотя тогда это еще так и не обсуждалось. Ичи помогает Акеми подняться на ноги, на что она громко смеется и дразнится тем, что у нее пока даже живота нет, чтобы ей требовалась помощь. Самой Мэйко руку подает Канкуро, причем, даже без какого-либо подталкивания со стороны Акеми. Что ж, хотя бы элементарной вежливости он обучен. — Никуда не денусь, — повторяет Канкуро. А, может, и не обучен. Мэйко закатывает глаза и не смотрит, как Акеми, коротко поцеловав Ичи в губы, делает тоже самое и с Канкуро. Парни уходят и заводят о чем-то разговор с Тамкеном, стоящим в коридоре. Акеми остается с ней, устраиваясь в кресле на веранде. Раньше у Мэйко не было тут ни столика, ни плетеных кресел с мягкими подушками, но два визита Риры и Чие убедили ее, что нужно докупить немного мебели. Мэйко уже в том возрасте, когда ей несколько неудобно сидеть на деревянных ступеньках или кинутых на дощатый пол подушках. Колени ее подводят, хотя она тоже еще кое-что может, не меньше лягушка Чие, если уж на то пошло. Трость Мэйко прислоняет к столику, опускаясь в соседнее с Акеми кресло. Она рассматривает свою внучку, а не аккуратный садик с красиво стриженными кустами азалий, меж которых извиваются узкие дорожки из белого камня, ведущие к небольшому прудику. Дом Мэйко пострадал, но и его, и сад восстановили, хотя она и скучает по клену, к широкой ветке которого ее муж в свое время привязал веревку, сделав для Кагуи качели. Дочери нравилось раскачиваться прямо над прудом, задевая стопами прохладную воду. Кагуе нравились водяные лилии, хотя сама Мэйко их не любила. Ей хотелось, чтобы в пруду были карпы, но из-за дочери она от них отказалась. Можно было бы запустить сейчас, убрав лилии. Мэйко этого никогда не сделает. Слишком дорожит памятью и бережет все то немногое, что осталось у нее от Кагуи. Только вот она все равно ее подвела: не сумела вырастить внуков, спохватившись уже тогда, когда стала им не нужна. Акеми справилась со своим горем сама, Амен тоже, а вот Мэйко — нет. — Данзо, — тихо произносит ненавистное имя Акеми. Мэйко прикрывает глаза и кивает. Данзо. Речь, конечно же, пойдет о нем. — Почему он? — Почему он что? — Почему ты родила от него? Вы ведь расстались. — Потому что я любила его, — Мэйко кривит душой. Она любит его до сих пор, просто любовь к дочери затмила все. Быть может, такие сильные чувства к ней у нее были именно из-за Данзо. — Но ты была замужем, разве нет? Ты же вышла за дедушку, когда тебе было двадцать семь. — Сатоши был хорошим человеком. Он меня очень любил, а как он любил твою маму! Она была его принцессой. Лучший отец, которого только можно было себе представить. — Он знал? — Нет, что ты… он не догадывался, Кагуя была похожа на меня, мне повезло. Ей повезло, что сходство с Данзо никому не бросалось в глаза, а сам мужчина не искал способов вернуть свою бывшую невесту. Он мог бы догадаться раньше, обязательно бы догадался, если бы присмотрелся. Мэйко ведь всегда именно этого и боялась, переживая о том, какой скандал может случиться, если правда вскроется. Переживала, что Данзо может захотеть забрать себе Кагую так, как забрал в свое время Риру. — Ты же рассталась с ним не просто так? — Я… начала догадываться, что все не так просто. Появилось слишком много тайн, я перестала его узнавать… нет ничего хуже, чем видеть человека, которого любишь, и понимать, что он тебе чужой. — Страшно и больно. Мэйко хорошо помнит, как мучилась, прежде чем решилась положить конец отношениям, переставшим ее устраивать. Отношениям с человеком ставшим неузнаваемым, но которого она не сумела разлюбить. Это был ее Данзо, это были его руки, его глаза, его голос. Не изменилось то, как он ее обнимал, вкус поцелуев остался прежним, но это уже был не он. Где и когда Мэйко его потеряла, что сделала не так, раз упустила? — Ты его до сих пор любишь, — Акеми все еще смотрит куда-то вперед и постукивает пальцами по подлокотникам кресла. — Поэтому не сделала аборт? — Верно, — признавать это легко. Мэйко кивает, тяжело вздыхая. — Я не жалею, что родила твою мать. Она была моим величайшим сокровищем… и вы тоже. Акеми, я вас… — Я знаю. Акеми хмурится, и Мэйко протягивает к ней руку, сжимая морщинистыми пальцами девичью ладонь. Ее внучка всегда была ласковой девочкой, как и Рира в детстве. Мэйко хорошо помнит, как обе они бежали к ней и что-то взахлеб рассказывали, только с разницей в тридцать лет. Кагуя была другой. Степенной, серьезной, спокойной, вдумчивой. Улыбчивой она становилась только в небольшом кругу близких, особенно при отце, с которым у нее были очень нежные отношения. Мэйко вспоминает, как Сатоши радовался рождению дочери, как не спускал ее с рук и всегда, с любой миссии, приносил домой какой-нибудь подарок. Он был хорошим отцом и мужем. Просто она его не любила, вот и все. — Что такое? О чем ты думаешь? — Мэйко никогда прежде не спрашивала этого у Акеми. Ей всегда казалось, что она и так знает, что у ее внучки в голове. Это было ошибкой, потому что порой даже сама Акеми себя до конца не понимала. Дикая девочка, дикая в том числе и по ее, Мэйко, вине. — Данзо… — Акеми судорожно вздыхает. Видно, что ей тяжело говорить. — Это ведь из-за него напали на Росоку, да? — У нас нет доказательств. — Я не прошу тебя начать расследование. Я хочу знать, живет Ичи с внучкой того, кто виноват в гибели его семьи, или нет. В карих глазах Акеми Мэйко замечает страх. Чего она боится, что ее будущий муж вдруг поменяет из-за этого к ней отношение? Что она потеряет двух сестер, которыми так дорожит? Что она виновата в том, что случилось? Глупость невероятная. К тому же, кровь — это не всегда то, на что нужно обращать внимание. — Нет, — твердо говорит Мэйко. Акеми переводит на нее взгляд и не отстраняется от прикосновения. — Ты внучка Сатоши. Этого ничто не изменит. Мои грехи остаются моими, к тебе они не имеют отношения. Пару мгновений Акеми молчит, потом накрывает ладонь Мэйко своей. Сжимает ее, переплетает их пальцы и чуть улыбается, расслабляя напрягшиеся плечи. Ну и хорошо, потому что ее тревоги напрасны: Акеми не в ответе ни за что содеянное Данзо. Она не в ответе и за все многочисленные ошибки самой Мэйко: те, которые приходится признать, и те, которые признавать нет никакого желания. — Мама сказала, что Ичи похож на дедушку. — Он… действительно похож. — Но маме понравился Куро. — Вот это и странно. А Сатоши был красивым мужчиной, знаешь ли. — Но любила ты Данзо, почему тогда тебе нравится Ичи? Из-за Риры? — Я… твой Канкуро просто похож на Данзо. Смех, который слышит Мэйко в ответ, заставляет ее улыбнуться. Акеми качает головой, отпуская руку бабушки и поправляя волосы. Камни в кольцах на ее пальце красиво сверкают под лучами теплого весеннего солнца. — Попробуй его узнать, а? Там ничего общего не найдешь. — Уже нашла отличие — он хам. — И этого не скрывает. — А сквернословие? Откуда у него это? — Ты видела Чие-сан? — Он жестокий. — Не со своей семьей. — Он сын Расы. — Ну, да, это главный его минус. Мэйко не выдерживает и тоже начинает посмеиваться. Акеми улыбается и тянется поцеловать ее в шеку. — Я пошла, поищу Яхико. Он какой-то весь сам не свой. — Мэйко кивает. Она и сама заметила, что внук ведет себя странно, но он ей, понятное дело, ничего не стал рассказывать. Может, у него просто переходный возраст начался? — Оставляю тебя на Риру. — Она здесь? С чего ты взяла? — Потому что я люблю греть уши, — Рира появляется откуда-то сбоку и щелкает Акеми по лбу. — Как ты догадалась? — Я не догадывалась, — Акеми показывает ей язык и уходит в дом, оставляя их одних. Рира опускается в освободившееся кресло и вытягивает вперед босые ноги. Раз разулась, значит давно уже тут… греет уши. — Гды ты пропадала, бедовая? — Заглянула в поместье Хьюга. Хината и Неджи еще не знают, когда поженятся. Мне было интересно, попаду к ним или нет с этим вот, — она кладет руку на свой заметный живот. — Все-таки, считай, без меня бы ничего не было! — Куда же без тебя… а моя вот летом собралась. — Это ее еще уговорили, — хмыкает Рира — Она думала перенести все на год, когда родит, но у Канкуро чуть припадок не случился. Мэйко задумчиво кивает. Раз уж Акеми беременная, то пусть выходит замуж, это правильно. Ребенок должен родиться в браке, потому что… а ей ли об этом рассуждать? Ей, чья дочь была рождена не от мужа? Ей, не сумевшей сберечь своих близких? — Я виновата перед ней и Яхико, — после небольшой паузы говорит Мэйко. Рира приподнимает брови в явном недоумении. — После гибели Кагуи я не могла на них смотреть. Так тосковала по своей девочке, что совсем не думала о ее детях. — Ты горевала, — Рира протягивает руку, сжимает пальцы Мэйко чуть выше локтя. — Я виновата и перед тобой. Надо было лучше за тобой приглядывать, но я… — Мы обе верили ему. Мэйко вздыхает, соглашаясь. Как она могла не верить Данзо? Он был ее товарищем по команде, ее другом, а потом и возлюбленным. И он ведь любил ее, она уверена, что любил. По-своему, конечно, далеко не так, как тот же Хирузен любил Бивако. Данзо был тихим, эмоции проявлял редко, Мэйко по пальцам может пересчитать те редкие моменты, когда он позволял себе лишнее. Благодаря одному из таких моментов на свет появилась Кагуя. Данзо, как ей казалось, принял их разрыв достойно, даже до обидного легко. Может быть, она не была ему важна, или он был уверен, что она вернется. Мэйко всегда к нему возвращалась, всегда искала его глазами, всегда была рядом. Сатоши подвернулся под руку очень удачно: стал той стеной, которая была ей так необходима, чтобы не оказаться вновь рядом с Данзо, и все равно это не уберегло ее от минутной слабости. От нескольких дурацких встреч, которым Мэйко с трудом сумела положить конец, когда родилась Кагуя, будто бы сжалившаяся над матерью и решившая стать похожей на нее. Мэйко не должна была изменять мужу, но Данзо она любила, всегда, поэтому поцеловала его после очередной миссии, даже несмотря на то, что была чужой женой. Ей казалось, он оттолкнет ее. Данзо был гордым, ненавидел быть вторым, но, видимо, это не касалось Мэйко. Она поцеловала его, а он ответил. Она поцеловала его, а он уверенными руками стянул с нее костюм и уложил на спину. Думать о Сатоши у нее не получалось никак: Данзо знал ее как никто другой. Его поцелуи всегда были жалящими, а движения властными. Он никогда не говорил, что Мэйко принадлежала ему, но это было и не нужно. Зачем, если хватало того, как он себя с ней вел? Мэйко громко стонала под ним, когда он целовал ее шею и грудь, толкаясь в нее пальцами. Царапала его плечи, сжимала бока коленями и стонала. Тихо, потому что она всегда делала это тихо, но ему хватало. Ему хватало того, какой мокрой она была с ним, как сама насаживалась на него, чтобы принять глубже и больше, как потом, кончив, целовала, не в силах остановиться. Если бы только он ее позвал! Если бы только все ей рассказал! Мэйко смирилась с той тьмой, что в ней есть: если бы Данзо был честен, то не нашел бы лучшей союзницы. И Рира бы тоже была с ними. Потому что Мэйко сумела бы убедить ее остаться, ни за что бы никому не отдала. — Знаешь, когда вы расстались, Данзо один раз напился, — вдруг выдает Рира. — Я ни до, ни после его таким не видела. Он был злой и отчаянный… поцеловал меня зачем-то. — Он тебя… — Мэйко вздыхает и прикладывает пальцы ко лбу. — Да. Данзо решил, что я его. Только не как ты, а как собственность, — Такой Мэйко видела Риру редко: грустной, разочарованной и тут же еще и злой. — Будто я вещь какая-то, а не… я же думала, что он мой брат. — А я ревновала. — Что? — Рира вздрагивает. — Ты что? Я никогда… да он… — Не его к тебе. Тебя к нему, — Мэйко криво улыбается. — Я считала тебя своей сестрой. Вначале радовалась, что Данзо так к тебе относится, а потом меня это начало раздражать. Это и все тайны. — Я говорила ему, что не надо… — Он никого не слушал, как и я. Мы похожи, да? — Рира молчит, но тут и не нужно отвечать. Мэйко с Данзо всегда были похожи. — Помнишь Кагами? Конечно же, Рира помнит. Она росла с ними, знала их всех, а Кагами был им другом. Приятный, совсем не похожий на прочих Учих, нисколько не надменный. Друг Данзо. Хотя, кто теперь знает, считал ли тот кого-то своими друзьями? Был ли хоть кто-то ему по-настоящему дорог, важен и нужен? — Я помню, что он женился… — Да. И погиб, когда ему было двадцать пять. Я посчитала Данзо виновным, он не ответил. Я должна была добиться ответов, но побоялась… не захотела знать. А потом пропал его сын, через десять лет. Был мальчик, и не стало. — Данзо? — Мог. Он мог все, а я это допускала. И гибель твоей семьи… — Я их не помню даже, Мэйко. Ичи все еще меня за это винит. — И в этом тоже виновата я, — Мэйко вздыхает и смотрит на пруд с кувшинками. Когда настанет ее время покинуть этот мир, она хочет сделать это сидя у водной глади и вспоминая дочь. Рира встает, но не для того, чтобы уйти. Она наклоняется и обнимает Мэйко, и вдруг им снова обеим нет и двадцати, их мир ужасен, но он такой, какой есть, и на ужин у них опять овощи, потому что мясо будет только если Данзо сумеет его где-то купить. Обычно ему это удается, хотя Мэйко и не знает как, потому что в Конохе очень неспокойно. — Все будет хорошо, — шепчет ей на ухо Рира, и почему-то Мэйко в это верит. Все будет хорошо, потому что в Конохе наконец-то весна.

Часть 5.9. Накику. Март — апрель, 18 лет после рождения Наруто.

Dream on dreamer — Don't lose your heart

+++

Известие о беременности Акеми погружает Накику в состояние некой апатии. Вот она горела лавкой, училась создавать с хенка полезные артефакты, они даже помещение наконец-то сделали, отдельно от основного дома, ближе к дороге, ведущей в Суну. А теперь Накику почему-то теряется, неуверенная, если готова на открытие своего магазина. Причин на это сразу несколько. Во-первых, Накику всё ещё сложно воспринимать, что беременна Рира. И не от кого-то, а от Дейдары! Этот факт уже вводит в ступор, хотя тот же Сасори принимает данное положение вещей как и всё остальное: спокойно, на грани равнодушия. Подрывник ужасно суетится, всё бегает за советами — можно подумать, Накику сама уже родить успела — и пристаёт к Саю с дурацкими просьбами типа оформления детской. Теперь с этими же вопросами приходит Акеми, с энтузиазмом взявшаяся за обустраивание апартаментов Канкуро, куда переехал и Ичи. Ичи, который тоже станет отцом. По какому-то совершенно чудесному стечению обстоятельств, потому что Акеми принимала противозачаточные. То ли просроченные они оказались, то ли у брата какая-то сперма волшебная из-за рецессивного гена хенка, но факт остаётся фактом. Больше всех радуется новости вернувшийся с миссии Канкуро, везде и всюду тискающий светящуюся имото. Вот как сейчас, на посиделках во дворе дома Сасори. Сам хозяин тоже тут, Накику устроилась у него на коленях, пытаясь заплести косичку из седой пряди. У него отросли волосы, передние пряди уже до подбородка, надо бы подстричь. Хотя он, конечно, и такой ужасно красивый. Сасори уже тридцать семь, но, на взгляд Накику, за прошедшие лет пять он вообще не изменился, разве что немного осунулся из-за всех проблем, но уже восстанавливается. Только напоминает, что отпуск, всё же, нужно взять; в мае на Косен будет прекрасная погода — не слишком жарко, но с тёплым морем. Сая нет — Сай дуется. Он в последнее время вообще что-то часто на неё обижается, и вот, Акеми подкинула новую причину. Потому что, видите ли, Ящерка ещё не замужем, а уже ждёт ребёнка. А у них семья год как, а никакими детьми не пахнет. Скорпион не разрешает, и Накику особо не хочет. Конечно не хочет, ей девятнадцать ещё, и ей их вынашивать, а не Саю. Она только-только нашла своё призвание, можно сказать, и то уже ни в чём опять не уверена. — Вы решили пожениться? Летом? — Это они хотят до рождения малыша, — Акеми забавно нахохлилась, ненадолго отцепившись от Канкуро. Ичи о чём-то с ним как раз шепчется, может, сюрприз какой готовят. Или обсуждают матримониальные планы. У Ичи за ухом явный след от засоса, уже не первый раз, видимо он не видит это место в зеркале и не сводит синяк. Ако наверняка тут ставит потому как раз, что знает, что он не видит. — А я не хочу некрасивой с животом. — Почему некрасивой-то? — Ну, вдруг меня тошнить будет? — Летом у тебя второй триместр пойдёт, не должно. — Всё равно! Вдруг я буду уставшая? Кику пытается успокоить имото, но то ли у той гормоны, то ли что, в итоге они чуть не ссорятся. Просто Накику имеет неосторожность ляпнуть, что у Ако теперь только ребёнок на уме с тех пор, как она о нём узнала, а Акеми шипит, что нээ-чан их кладки уже сколько времени как забросила, но она же не жалуется. Жалуется, ещё как! Дуется Акеми ещё два дня, но потом, всё же, остывает. Сама первой приходит в поместье Гокаьёдай и объявляет, что возьмёт фамилию Ичи. Наверное. Она не уверена. И вообще, парни уже успели посраться на тему того, какая будет лучше звучать. Интересно, а как, выходя за Ичи, она могла бы вдруг стать Сабаку? Или они не договорились за кого она выйдет? У Накику голова от всего этого пухнет, поэтому когда Широгику предлагает ей с жалостливым видом сгонять вместе к змеиному саннину, Накику соглашается без раздумий. Акеми с обоими парнями отбыли в Коноху, с ними же Рира. Дейдара остался, и его как раз Гаара просит передать что-то Орочимару, а с ним отправится Широ. Они же, по словам Казекаге, неплохо общаются с Суйгетсу. Сай на миссии, Сасори заседает в совете, поэтому Накику не отказывается. Ей, честно говоря, самой любопытно что там как в схроне. Рира всё ещё не умеет как следует что-то объяснять про хенка, хотя определённые успехи у них обеих есть, а вот саннин даже может ей что-то дополнительно рассказать, раз он её бабку у себя держал столько лет и даже каким-то образом омолодил её. — О, Тосакин и гуппи! Не ожидал, не ожидал. — Я тоже тут, лужа — вспыхивает Дейдара. — Тебя вообще сложно не заметить, — парирует Суйгетсу, ухмыляясь и демонстрируя свои сточенные зубы. — Будущий папаша. — Тебе не светит, да, вот и не завидуй! — Мы с селёдочкой пока не планируем! Накику оставляет подрывника и мечника переругиваться, вместе с Широ направляясь к самому адекватному человеку в этом месте: к Узумаки Карин. Девушка занята, но вполне дружелюбно улыбается, секунду спустя принимая свой обычный суровый вид. — У нас, кстати, гость, — предупреждает Карин. — Его выпустили из тюрьмы… с условием, что он кое-чем поможет Конохе. Вы слышали об инаугурации Хатаке Какаши? — Да, второго апреля? — своим мелодичным голосом осведомляется Широгику. — Сай-тайчо туда отправится с Казекаге-сама, как временный член команды семь. Карин пожимает плечами: Сая она не сказать, что хорошо знает, да и с Гаарой не так уж и часто виделась. Сай-тайчо отправится, а ей не сказал, козлина. Накику вообще резко перестаёт нравиться то, что он ведёт себя по отношению к ней слишком уж собственнически. Вбил себе в голову, что раз они семья, то должны следовать примеру остальных и посадить её дома делать детей. С ним, конечно, хотя он не против и если потом будут у неё дети от Сасори, судя по его монологу, который она выслушала позавчера, молча развернулась и ушла, хлопнув дверью. И проекты у них должны быть совместные, и без его разрешения покидать Суну она не должна. Какой-то тотальный контроль, а её мнение в этом всём учитывается вообще? Накику раздражённо трёт татуировку: на таком большом расстоянии она, понятное дело, не может распознать его эмоции, знает только, что он жив, ведь его тёмно-серебристая чакра переливается и течёт по узорам под её кожей. Ладно, пусть играет в обиженку, оттает же рано или поздно. Накику не особо вслушивается в то, о чём говорят Широ и Орочимару: здоровается и садится на диван, рассеянно крутя в пальцах какой-то лабораторный журнал. Поэтому появление Учихи застаёт её врасплох. Почему-то она не подумала, что пленник, о котором шла речь — это небезызвестный мститель Конохи. Хотя, кого ещё-то могла упомянуть Карин? Учитывая, что выпустили его, кажется, по договору как раз с его бывшим сенсеем, который готовится стать Хокаге. Саске присаживается к ней и смотрит внимательно, но прохладно. — Это ты та Шинпи, которая вторая? — Я — Ритсуми. — Накику откладывает журнал и щурит глаза. — А что? — У тебя есть хенка, как у Риры. Откуда Учиха может знать её бабку? Впрочем… она же была пленницей Орочимару. Саске кидает странный взгляд на Широгику, но та не оборачивается, занятая разговором. А, может, специально игнорирует, если почувствовала. С Широ не угадать. — Есть, — смысл скрывать, если он знает что такое хенка? Кто уже не слышал о том, что они с Акеми оживили Казекаге два года назад с помощью усовершенствованной техники Чиё-баа? А Рира с Акеми вон Неджи на войне? — И? — Ты хорошо с ним управляешься? — Сносно, — её бесит, что Учиха так и не переходит к сути. Как его вообще седьмая команда терпела? Ещё и рожа невыразительная. Не как у Сая — тот при знакомстве просто всегда имел или нейтральное выражение, или фальшивую улыбку, а у этого какое-то самодовольство прёт, хотя было бы чем гордиться. — Можно ближе к телу? Саске морщится, но смотрит теперь как-то даже оценивающе. Ей этот взгляд совсем не нравится. — Мне дали задание, поискать один артефакт Учиха. Орочимару нашёл его упоминание в свитке, который был в храме Нака но Джинджа. Объект описан как песочные часы с чакрой внутри, у меня есть предположение, что… — Что это совместная работа Шинпи и Учиха? — перебивает Накику. Что ж, почему нет? Клан Шинпи из страны Огня, хотя, вроде как, по словам Риры, когда создавалась Конохагакуре, они уже стали кочевниками и не особо заглядывали в строящуюся деревню. Но родители Риры жили там, пусть сама она родилась на Косен, даже вернулись в Лист незадолго до гибели, и уже Рира провела детство и юность именно в Конохе. — Да, — кивает Саске. — Если это так, мне нужен кто-то из вас, кто владеет хенка, — он снова кидает взгляд на Широгику и лицо его становится таким кислым, что Накику понимает: для Учихи предлагать что-то её младшей сестре не вариант. Рира, по понятным причинам, тоже отпадает: она, мало того, что в Конохе, так ещё и беременна, никто ни на какую миссию её не отпустит, даже если она заинтересуется, эта дурная башка. Только почему Саске решил, что это интересует саму Кику? Её ведь это не интересует? И вообще, это дела Конохи, Гаара ей ни о чём таком не говорил. — У нас есть примерные ориентиры, откуда можно начать поиск, — тем временем продолжает Учиха. — Но таких несколько, так что миссия может затянуться. — Я не соглашалась, — моргая, напоминает Накику. Ещё один, вздумал ей вертеть по своему желанию. Они даже не знакомы, по сути-то. Кику его увидела впервые на войне, когда Сакура смачно вмазала по этой самодовольной роже. — Это ваше наследие, — Саске приподнимает брови, вроде как даже в удивлении. — Насколько я понял, вы сами про себя мало знаете, ты точно хочешь отказаться? — Я подумаю, — бросает Накику. Думает она до самой Суны, а потом ещё неделю. Учиха сказал, что до конца месяца подождёт её решение в том же схроне Орочимару, а потом пойдёт один. Никуда идти с Учихой Накику не хочет, но не может отрицать того, что артефакт её заинтересовал. До сих пор она изучала с помощью когтей хенка только чакру людей или пробовала передать её в объекты. А вот уже готовый артефакт с чакрой — такое ей не попадалось. Есть, конечно, те же мечи вроде Самехады, у которых даже какое-то своё сознание, но это не то. Да и не дали ей ничего подобного в руки. А тут ещё и что-то, вероятно созданное её предками. В конце концов, Накику решает поговорить с Сасори и Гаарой. Скорпиона она находит в его кабинете, попутно суёт Усё отчёты, переданные Карин, рисунок, который Широ забыла ему отдать перед собственной миссией и бенто, которое сама приготовила, пока не знала куда себя деть со всеми думами в голове. Нет, всё-таки, секретарь Гаары замечательный мужчина. Ей всё ещё стыдно, что когда-то она его шантажировала, дабы не проверять Дейдару в темнице. Усё, в свою очередь, обещает пригласить их куда-нибудь поесть как только вернутся Широ-чан и все те, кто сейчас в Конохе. Потому что Ичи, Канкуро и Акеми там останутся, оказывается, и на инаугурацию. — Учиха предложил мне миссию, — с порога сообщает Накику, тщательно закрывая за собой дверь. Сасори отвлекается от свитков — он опять в очках, может, зрение его, всё же, испортилось со временем и всей этой бумажной волокитой? — и кивает ей на кушетку. Устало трёт глаза и подходит, когда видит, что она не садится. Сам на удивление неграциозно плюхается на матрас и протягивает к ней руки. — Я слышал. В смысле, про Учиху. Копирующий ниндзя и Наруто поручились за него в совете Конохи, а от Орочимару поступили интересные данные, так что его согласились выпустить при условии, что он будет работать на благо деревни. — Это не имеет отношения к Суне. — Нет, это имеет отношение к Шинпи. Что ж, Сасори всё как всегда знает, только не считает нужным ей рассказывать. Может, просто не хочет, чтобы она в это ввязывалась? А с Широгику он что-то обсуждал, интересно? Как успела понять Накику, с младшей Ритсуми Сасори вполне себе откровенничает. Накику не спрашивает — наклоняется за поцелуем, лёгким, нежным и тягучим, обвивает руки вокруг его шеи и вдыхает полной грудью запах смолы и свежевыструганного дерева. Сасори снова начал работать над марионетками, хотя времени у него не сказать, что намного больше появилось. Она нажимает ладонью на его плечо, роняет на спину, ложась сверху и покрывает короткими поцелуями теперь его лицо, шею и ключицы, оттягивая воротник светлой рубашки. — Совершенство, — шепчет Накику, прижимаясь ухом к его груди, чтобы послушать сердце. Бьётся оно пусть и ровно и уверенно, не так рвано и быстро, как у Сая, когда она к нему пристаёт, но чуть-чуть сбивается с ритма всё равно. Накику приподнимает голову и вглядывается в его серые глаза, которые прячутся за стёклами очков и под полуопущенными веками с на удивление тёмными ресницами. — Совершенство, — повторяет Накику. — Я хочу тебя. — Сейчас? — Сасори приподнимает бровь, лениво водя ладонью по её спине. — Тебя что так возбудило, предложение Учихи? Ах да, точно, она сюда для другого пришла. — Я вечером буду часам к девяти, поговорим, — со вздохом говорит Сасори, кидая взгляд на настенные часы. — Через десять минут ко мне Баки явится с рапортом договора от даймё. — Хорошо, — она послушно сползает с него, хоть и с неохотой. — Пойду пока, переговорю с Казекаге. Гаара пожимает плечами: это её решение, отпустить он её не против. Учиху не любит никто, но, вроде как, опасности он больше для них не представляет. Так считают почти все, кроме, разве что, Кодай но Хаха, которая опять к ней является совсем неожиданно и без приглашения. — Шинпи, тебе не стоит связываться с Учихами. Никогда из этого не выходило ничего хорошего. Лучше уж твой проклятый. — Да кем он проклят-то? — не выдерживает Накику, получая в лицо ударную дозу дыма из трубки Матери. — Этой стрёмной из Щимо? — Шинпи, — непонятно обрубает Кодай но Хаха и виляет хвостом, не сильно, но ощутимо ударяя Накику под коленками. — Я тебя предупредила, а голова у тебя есть, киниро. С негромким «пуф» гигантская сейсеки исчезает так же бесцеремонно, как появилась в её огороде. — Почему она говорила про Учиху? Накику глядит на мужа исподлобья: он только вернулся с миссии, весь пыльный, грязный и вспотевший, но вместо того, чтобы идти в душ припёрся подслушивать чужие разговоры. Сай тут же хмурится в ответ: её раздражение он теперь, будучи рядом, прекрасно чувствует через их связь. Злится сам, щуря глаза и чуть ли не дыша огнём через расширяющиеся ноздри. — Когда ты успела связаться с Учихой? — звенящим от негодования голосом спрашивает Сай. — Зачем? — Это не твоё дело. — Как не моё, если ты моя? — Я не твоя! — повышает голос Накику. — Я своя собственная! — Мы женаты! — И что это меняет?! Да ничего! Мы и развестись можем в любой момент! Сай отшатывается, глядя на неё со смесью шока, обиды и неверия. Что, думал, клятвы в храме произнесли — и это до конца жизни теперь? — Мы связаны, — сквозь зубы цедит Сай. — Я знаю как эту связь заблокировать, — парирует Накику, хоть и лукавит. Она знает, в теории, но на практике пока не пробовала это сделать. Ей не хотелось заставлять Сая думать, будто она снова померла и волноваться, да и вообще почему-то не хотела ему говорить, что научилась такому трюку. Может быть. А, может, и нет. — Почему ты на меня кричишь? — А ты сама не понимаешь? Что у тебя с Учихой? — голос его срывается, словно она ему изменить успела. — О чём говорила Кодай но Хаха? — Саске предложил мне миссию, связанную с артефактами, — врать она не собирается, упрямо ждёт, что же Сай ей на это ответит. Ничего хорошего, она и сама знает. — У тебя уже есть проект лавки, наш общий, — он не подводит, Накику другого и ожидала. — Ты же не собираешься всерьёз куда-то тащиться с Предателем? — Собираюсь, — неожиданно для самой себя произносит Накику. — А почему нет? На Учиху мне плевать, но это может касаться моих предков. Сай смотрит на неё так, словно видит впервые. — Зачем? — сипит он, сжимая руки в кулаки. — Просто зачем? — Разве тебе не важно было узнать о себе, Сейджи? — ядовито выплёвывает Накику. — Почему мне нельзя? Почему я должна тебя поддерживать во всём, а ты меня — нет? — Я поддерживаю тебя! — отчаянно делает Сай шаг вперёд. — С нашей лавкой, с пристройкой, с семьёй! — Ага, с какой семьёй? Детьми, которых я не хочу, но которых ты упорно от меня требуешь? — Это не потому, что ты сама не хочешь, а потому что так сказал Скорпион! — При чём тут Сасори вообще? — она действительно в ярости. Сай считает, что у неё нет собственного мнения? Что всё по шаблону, который ей написал Сасори? Возможно, так и было. Возможно, так и есть, но она сама тоже уже не знает чего хочет, ей всё надоело, ей нужно, чтобы на неё не давили, а дали уже, блять, самой решить хоть что-то. Через день Сай отправляется в Коноху, на инаугурацию Хокаге, чуть ли не до крови царапая ногтями собственную татуировку. У них первого апреля юбилей свадьбы, но его не будет, а она отказывается отправляться с ним. Сасори только тяжело вздыхает и обвивает руками её плечи, когда с Гаарой, Темари и Саем они прощаются у ворот. Гаара внимательно на неё смотрит, молча кивая: вот он уж точно не будет ни в чём препятствовать, он и Широ давал свободу, и Накику чувствует такой отчаянный порыв нежности к их Казекаге, что стискивает его в сильных объятиях, отчего он смущённо охает. — Спасибо за то, что веришь в меня. — Я во всех верю, — усмехается Гаара. И обнимает уже Широ, оставляя лёгкий поцелуй на её щеке, подозрительно близко к губам. Накику вспоминает о своих подозрениях, и ещё больше убеждается в том, что Гааре нравится её младшая сестра. А Широ, кажется, всё-таки нравится Гаара. А что Яхико? — Ну, кроме Учихи, но вроде он… адекватный. Вопросов Накику не задаёт — у неё у самой сейчас всё сложно в жизни. Сай её не обнимает, не целует, вообще в её сторону не смотрит. Связь сообщает, что он глубоко зол, но она зла не меньше, так что тоже к нему не подходит. Подходит зато Сасори и что-то шепчет художнику на ухо, хватая лесками чакры за локоть. В чакре татуировки это ничего не меняет, но внешне Сай вроде как расслабляется. — Увидимся через неделю, — всё-таки бросает художник на прощание. — Надеюсь, ты поменяешь своё мнение. Сегодня двадцать восьмое марта. Учиха сказал, что будет ждать до конца месяца. — Ага, — равнодушно говорит Накику. Два дня спустя она прибывает в схрон Орочимару. Первого апреля они с Саске выдвигаются в сторону тех заброшенных клановых поместий Учиха, которые находятся на северо-западе страны Огня. — Не думал, что ты согласишься, — говорит Учиха, пока они перепрыгивают с ветки на ветку в полной тишине. — Я сама не думала, — отрезает Накику, не считая своим долгом что-то объяснять. — Но я тут, как видишь. Потом вздыхает, понимая, что лучше не огрызаться, а постараться поладить с этим гавнюком, чтобы себе лишних проблем не создавать. Как сказал Саске, непонятно насколько это затянется. — Мне интересно, что мы можем обнаружить, — честно признаётся она. — Не думала, что у Шинпи и Учиха может быть совместное творение. — Это было во времена Мадары, — Саске даже поддерживает разговор. — Судя по написанному в свитке. Там очень мало информации, и не указано точное местоположение. Только что артефакт в одном из поместий Учиха на территории Огня. Накику кивает и накидывает капюшон. На них обрушивается ливень, и им приходится сделать привал. Она демонстрирует свой катон, пытаясь подогреть воду для чая, и заслуживает насмешку Учихи, к её удивлению, довольно беззлобную, он даже ухмыляется — почти улыбка. Места в Конохе ему нет, это точно, но, возможно, с новыми целями в жизни этот придурок хоть частично вернул себе радость бытия. В конце концов, тот же Наруто, насколько слышала Накику, всё ещё считает его за брата. Единственного и худшего в мире, но брата. Возможно, они даже сработаются. В поисках артефакта они проводят вместе весь апрель.

Часть 5.9. Ино. Апрель, 18 лет после рождения Наруто.

Alexia Evellyn — Hold On

+++

— Принцесса… — Оставь её, — Генма перекатывает сенбон из одного уголка рта в другой, нарочито медленно стягивает бандану и, ероша каштановые волосы, с прищуром глядит на Ино. Если Райдо готов кинуться убеждать её, что они всё оформят как следует, то Ширануи только посмеивается от негодования девушки. Вообще-то, Райдо старший, но Генма всегда был не то, чтобы более расслабленным, а, скорее, менее напряжным и способным принимать решения за всех. — Ино? — Что? — Хватит обижаться, ты же сама это затеяла. Не она — идея предложить сердца и руки под музыку и фанфары Анко и Тентен у Гая и Ли появились независимо от неё. Ино лишь помогла снять зал, придумать причину туда всех заманить и организовать эту толпу дураков. Да, ей понравилось, да, она была в восторге от участия. Почему же её мужчины — взрослые, в количестве двух штук — не могут придумать хоть что-то сопоставимое? Вместо этого они приходят к её матери, долго обсуждают с ней что-то, а потом Генма между делом напоминает, что у Ино есть свои планы относительно них. Да, есть. У Ино всё расписано, — она рассказывала уже даже Накику, а об Акеми, Сакуре и Ичи и говорить не стоит, — но это не значит, что она не хочет красивого предложения. Райдо с Генмой должны были уже её вдоль и поперёк выучить, чтобы это понимать! Да блин, тот же Наруто Лобастой сделал куда более романтичное предложение! Может, для этого всегда нужна она, Ино, чтобы подсказывать всем этим идиотам что правильно, а что нет? Только Неджи, кажется, нормальный, пусть и вроде пока не сделал предложения своей драгоценной Хинате. Её скромная подруга выросла, и стала если не суровей, — это неподходящее определение, — то явно менее забитой. Хината всё ещё мягкая и деликатная, но она с удовольствием влилась в изучение дел клана, чтобы кое-что подправить, а кое-что и вовсе реорганизовать. Сначала Хьюга обсуждала это, конечно, со своим парнем, потом с Тсунаде-сама, а теперь, когда Годайме решила выйти на пенсию и купить домик в стране Горячих Источников, переговоры будут вестись с новым Хокаге — Какаши. И с его главными советниками, куда без них — Сакура и Шикамару ведь принимают очень деятельное участие в делах Конохи. Ещё, конечно, совет старых пердунов никуда не делся, но с тех пор, как умер Шимура Данзо, вроде как он поутих со своими интригами. На Лобастую Ино не нарадуется, забитая девочка ведь тоже была, а выросла в красавицу с огромной силищей! Впрочем, Ино когда-то обогнала её на выпускных экзаменах, и себя считает не менее умной. И в чём-то мудрее, что ли. Только на её болванов это не распространяется: ей и команды хватает, с ленивым Шикамару и Чоджи, у которого девяносто процентов времени голова занята едой. С таким распределением приоритетов он, если и найдёт себе девушку, то не раньше, чем ему тридцатник стукнет. Хотя, вроде как он общается с Самуи, статной блондинкой из Кумо, которой как-то помог на войне. Очень красивая женщина, но ей вот как раз уже около тридцати, вроде. Вряд ли там что-то романтическое. Ино знает и помнит про важность формации Ино-Шика-Чо, но заставлять всех одновременно искать отношения, лишь бы детей плодить, точно не собирается. У неё свои планы, а эти пусть сами разбираются и ищут любовь. У Шикамару, конечно, есть Темари, но, насколько Ино знает сокомандника, этот точно будет тянуть до последнего, что с предложением руки и сердца, что с детьми. Даже интересно, что по этому поводу думает песчаница. У неё будет возможность узнать совсем скоро — Ино с Канкуро, Ичи, Акеми, Шикамару, Аичиро и Шино как раз завтра отправляется в Суну. И с ними ещё Сай и Казекаге-сама. Инаугурация нового Хокаге привлекла много народа; союзников из Песка в том числе, пусть и не всех. — Принцесса, ты решила с нами не разговаривать до самого отбытия? — предпринимает ещё одну попытку Райдо. Генма плюхается на диван рядом с ней, надутой и обхватившей руками подушку, с которой ей сейчас обниматься хочется больше, чем со своими парнями. Руку Генма кладёт на спинку, пальцами совсем легонько касаясь её шеи в районе затылка, отчего у Ино сразу вся кожа покрывается мурашками. Это приятно, но каков хитрец! Нет, она не будет показывать, что готова сдаться. Эта игра ей нравится — и им, скорее всего тоже — Райдо, вон, отвлёкся от проверки её рюкзака. Сам даже туда все её средства для ухода сложил. Но Ино, конечно, всё равно перепроверит после него: мужики всегда что-то забывают, причём, самое важное, вроде зубной щётки или ночного крема для лица. — Я решила, что не хочу от вас детей, — хочет, конечно, и хочет стать Ширануи. Или Намиаши. Какая разница, какие там фамилия и имя будут у ребёнка, если свои техники она ему передаст? Так как приходится выбирать для официального брака кого-то одного, естественно, Ино выбирает Генму, при этом, конечно, Райдо тоже никуда не денется — кто ему позволит? — А от кого? — посмеивается Генма. — От Наруто? Сакура-чан вряд ли оценит. — Да ну тебя, — Ино отрывает одну руку от подушки, чтобы ударить его кулачком в плечо. На Генме майка, и она, облизывая губы, смотрит на его бицепсы. Может, она не так уж и сильно дуется? К тому же, Райдо вон тоже ходит в шортах, задница у него что надо, и ноги красивые… В итоге Ино стонет, зарывается пальцами в волосы и, не выдерживая, пересаживается на колени Генмы, в весьма вызывающей позе: выпячивает задницу, потому что знает, что Райдо точно на неё залипнет и подойдёт. Сдёргивает с себя любимую оранжевую футболку, под которой даже лифчика нет, стягивает майку с Генмы, а Райдо к ней прижимается уже со стоящим колом членом, высвобожденным из белья. Чувствовать их двоих в себе ей никогда не надоест. Особенно когда при этом целых четыре руки гладят и сжимают различные части тела, а их языки работают чуть ли не синхронно, лаская губы и шею. Заканчивают они в новой позе: Генма и Райдо стоя, держа Ино на весу, и хорошо, что они её держат, иначе бы она точно упала, настолько сильно трясутся её ноги. Точнее, кончают она с Райдо, Генме требуется ещё пять минут, для чего он ставит её на колени и позволяет аккуратно и нежно посасывать его набухшую головку члена, помогая надрачивать рукой по длине органа. И, всё же, в Суну она сваливает демонстративно обиженная, особенно когда видит как милуются Шино и Мацури. Да, блин, даже у этих была романтика! Абураме, вон, целую простыню для Казекаге накатал! На пути в союзную деревню Ино всё трясёт Акеми, Ичи и Канкуро, выпытывая как у них да что. Ей особенно нравится беззлобно подшучивать над братцем, который, кажется, будет натуральной курицей-наседкой в качестве папашки. Хорошо, что она эту брошюру, всё же, впихнула марионетчику — если бы Ритсуми напрямую от неё получил что-то подобное, то точно бы изучил вдоль и поперёк, прежде, чем ехать на источники. А так совет он проспустил мимо ушей. Ино подмигивает Канкуро, трещит с Акеми на тему благоустройства и дизайна жилья во время привалов, и немного остывает. У Акеми, вон, тоже оба не сказать, что гении в предложениях. Целых три штуки сделали, и все как-то через жопу. Понятное дело, что взрослые мужчины в первую очередь хотят от Ино услышать что ей понравится, а потом уже что-то затевать. Да, без сюрприза, но Ино сама начала говорить обо всех планах, это правда. Вернётся, и даст им шанс, даже точную дату подберёт. Ей теперь тоже хочется что-то устроить, не связанное с переживаниями относительно отношений. Например, поменять планировку их квартиры, или новые растения притащить. Может, заказать у Широгику картину для гостиной? Она бы и Сая спросила, но тот какой-то хмурый ходит, а она не так уж его хорошо и знает, чтобы лезть разбираться и при этом что-то просить. В деревне Песка их встречает не меньшая толпа народа: в основном, конечно, из-за Казекаге, которого жители деревни редко видят где-то помимо дворца. Они Гаару очень любят, и тот всё ещё выглядит несколько шокированным, когда какая-то пятилетняя девочка из гражданских, тёмно-рыженькая и хорошенькая, — хоть и сверкает улыбкой с отсутствием пары зубов, — окидывает приближающегося к воротам Казекаге лепестками цветов, словно у того свадебная церемония. С корзинками лепестков стоят ещё несколько девушек постарше и томно вздыхают, когда Казекаге проходит мимо них, смущённо бормоча, что инаугурация-то не его была, и поводов так его встречать нет. В конце концов, почти что сравнявшийся лицом с цветом волос Казекаге находит спасение в лице младшей Ритсуми. У той такая холодная аура, что никто из фанаток Казекаге даже не пробует к ней подойти. Ино ухмыляется, вручает Темари её лося — а то Шика уже что-то затупил, стоя столбом и глядя на свою девушку в новой юкате и с новой причёской — и склоняет голову при виде Сасори-сан. Тот лишь улыбается краешком губ, приветственно приподнимает ладонь и тут же переключает внимание на Сая, крутящего головой, видимо, в поисках своей жены. Кстати, странно, что Накику не тут, ведь вся остальная семья в сборе, даже Чиё-сама и Эбизо-сама пришли. — А где Кику-анэ? — тут же спрашивает Акеми, так же недоумённо разглядывая толпу. — Ушла на миссию, — кратко сообщает Скорпион. — С Учихой?! Ино не припомнит, чтобы Сай хоть раз повышал голос в её присутствии. Так, стоп. С каким ещё Учихой? Ино любопытно, так что она бессовестно греет уши, прямо как Канкуро и Аичиро. Шино и Мацури нет дела до остальных: они уходят следом за Казекаге, а Ичи ловит свою беременную девушку в объятия: то ли чтобы успокоить, то ли чтобы просканировать медицинской чакрой. — С ним, да, — во вздохе Сасори-сан вселенское терпение. Ино складывает руки на груди, задумчиво хмурясь. Разве Саске не свалил куда-то к Орочимару, как его выпустили из тюрьмы? Лобастая ей, вроде, что-то говорила, ужасно недовольная тем, что Учиха ещё мало помучался. Впрочем, Ино уже давно не интересовал Саске, чтобы загоняться по нему. Свалил и свалил, скатертью дорога. Видимо, опять поменял жизненную цель и передумал быть следующим Хокаге, идиот. Когда и куда исчезает Сай Ино не замечает; её приветствует Юката, звонко чмокая в щёку, а потом Темари цепляет под локоток — Ино обычно сама так делает, приятно, что теперь и Темари подхватила у неё эту привычку, и только с ней — и уводит в сторону дворца. На следующий день они решают собраться чисто женским коллективом, к тому же, вроде как, парни тоже решили устроить импровизированный мальчишник. Ближайшая свадьба в конце месяца у Гая-сенсея с Анко, но всем всё равно, к тому же, в Суне они несколько другим составом собираются. — Я уже жалею, что пришла, — стонет Рира, у которой живот круглый и аккуратный, но присутствующий, и пить ей нельзя. — Нельзя, что ли, было выбрать заведение без напитков? Они собрались в «Тобико», из алкоголя тут только какие-то лёгкие шоты, которые подают к рыбным блюдам в качестве дижестива. Никто их даже и не взял, кроме Темари. Она и выглядит не такой радостной, чем вчера. — Шика опять что-то ляпнул? — обречённо спрашивает Ино, сжимая локоть подруги. — Когда успел-то? — Всё нормально, — натянуто улыбается Темари. — Он ничего не сделал плохого. — Просто замуж не позвал, — проницательно хихикает Рира. Но приобнимает старшую Сабаку с другой стороны. Ритсуми странная, но к Темари и Хинате очень привязана. А вот с Акеми у неё отношения более напряжённые: они, вроде как, скоро породнятся, но у Риры, в принципе, со всей семьёй как-то странно всё. Отец Ино был у неё в голове, но ничего об этом не рассказывал, а вот саму Ино никто в её голове копаться не просил. — Да там проще самой позвать, — вздыхает Ино. — Он и не откажется. — Всем мужчины предлагают, а мне всё как всегда самой, — морщится Темари. — Нет уж. — Это же он тебя своей девушкой назвал, — влезает в разговор Акеми. — Может, не всё так плохо? — Да, Темари-чан, вы же начали встречаться позже, чем мы, — напоминает Мацури, с удовольствием жуя креветки. Она в этом похожа на парня лучшей подруги: Аичиро их тоже обожает. — Дозреет. — Как и Чоджи, лет через никогда, — закатывает глаза Ино. — Слушай, если через год никаких подвижек не будет, просто сделай вид, что готова обратить внимание на кого-то другого. — На кого? А он сразу переключится на свою Шихо, да? И мы опять поругаемся? — Ой, да он про неё уже забыл десять лет в обед. — Мои тоже не умеют красиво, как Рок и Гай-сенсей! — Ино кажется, или у Акеми глаза на мокром месте? — Ещё и заставили летом жениться! А я буду некрасииииивая, — рыжая начинает рыдать, и Ино срочно приходится уводить её в уборную. — Прости, не знаю, что на меня нашло. Тут можно заказать дыню на десерт? — Только дынное мороженое, вроде. У Ино остаётся ещё два дня в Суне, она идёт к Ичи, с любопытством разглядывая их расширенные совместные апартаменты. Братец предпочитает не останавливать их сеансы, даже предлагает Акеми и Канкуро присоединиться, но для всех троих, конечно, нужно больше опыта: пока что у Ино такого нет, она тренируется в свободное время, ведь это входит в новую их программу по открытию психиатрического отделения. Сейчас у Ичи ещё больше поводов нервничать: Акеми беременна, Рира тоже, ладно хоть Накику не спешит присоединиться, но вот она свалила с Учихой непонятно куда и насколько. Неудивительно, что Ичи боится словить очередную паническую атаку. Ино ласково берёт его ладони в свои, целует в лоб, а потом складывает печати. Нет, сильно беспокоиться не стоит: несмотря на все переживания, хорошее в его голове перевешивает плохое, так что вряд ли с ним случится что-то в ближайшее время кроме споров с гормонально нестабильной Акеми. Да и Канкуро тут — на удивление, именно этот ехидный злыдень умудряется сглаживать конфликты в их хозяйстве на троих. Шика где-то пропадает с Темари, а Ино Мацури и Юката, заметив слоняющейся без цели по рынку, тащат в поместье Гокьёдай. Здесь на удивление тихо, точнее, тихо в двух крупных домах, а вот в том, который помельче — летний домик, что ли — кипит работа. — О, красотка! — Ино с трудом узнаёт Дея, потому что мало видела его со своего дня рождения, и он успел стать блондином, каким и был когда-то. Оказывается, Дей — это Дейдара, преступник из Акацки, который обосновался в Суне и даже заделал Рире ребёнка. — Иди сюда, как раз хотел тебя спросить, ммм. Какие можно в наш жуткий климат домашние растения поставить? Художник читал, что они выделяют кислород, для ребёнка полезно, да, дышать нормальным воздухом! Рира и Сай, которые тут же, вздыхают. Рира вытаскивает из кармашка свой кунай, но Сай тут же у неё его отбирает, заявляя, что на таком сроке опасно играться с острыми предметами. Ино втягивается, незаметно для себя, даже проходит по огороду, где растут вперемешку овощи, ягоды и плодовые деревья, поливая грядки из выданной ей ржавой лейки. По предложению Широ, Ино решает заночевать в бывшей комнате Дейдары в доме Сасори-сан, хотя у неё своя квартирка в Суне есть, которую она делит с Шикамару. Сокомандник её, впрочем, там и не ночевал ни разу: скорее всего, обосновался у Темари. Ночью она всё вертится, хотя уже не так жарко: в открытое окно залетает свежий ветерок, а всяких поганых насекомых вроде комаров и мух здесь куда меньше, чем в Конохе, видимо, из-за отсутствия густой растительности. Она ужасно по своим соскучилась. Готова сменить гнев на милость и самой уже организовать праздник в честь помолвки. Посреди ночи её, выдёргивая из сна, хватают чьи-то руки, и Ино, не успевая толком проснуться, проваливается обратно в небытие. Повторно она приходит в себя в той самой квартире во дворце Каге, связанная самым пошлым образом: во рту шарик-кляп, ноги согнуты в коленях, зафиксированны и разведены в стороны. Трусов на ней точно нет, потому что она чувствует, как прохлада касается её половых губ. Соски, такие же лишённые покрывающей их ткани, твёрдые, сжаты металлическими прищепками. Ино тяжело дышит, вместо страха испытывая странное возбуждение. Потому что сразу слышит запахи можжевельника и кедра, смешанный с мускусом, и без труда угадывает кому они принадлежат. Только что Райдо и Генме делать в Суне? Как они выкрали её из дома Скорпиона и зачем? Ну, то есть, зачем — понятно, раз она в таком положении, и всё же… И где они успели закупиться такими игрушками? — Принцесса, — голос Генмы, который внезапно появляется в её поле зрения, тягучий, низкий и хриплый. Волосы падают ему на лицо, и Ино понимает, что это, наверное, просто сон. Слишком реалистичный, но сон. — Мы решили тебя похитить и пытать до тех самых пор, пока ты не согласишься на наше предложение заботиться о тебе всю оставшуюся жизнь. — И трахать до звёзд и обратно, — голос Райдо звучит сбоку, прямо возле её уха, но Ино и головы не может повернуть: на шее ошейник, по обеим сторонам лица тоже тянутся какие-то ремни, удерживающие её совершенно парализованной. — Конечно, ты можешь остановить нас в любой момент… если захочешь. — Но ты вряд ли захочешь. — Стоп-слово подсказать? — участливо интересует Генма. Ино только моргает, два раза — на коде шиноби это значит «нет». — Мы так и думали. Кстати, колец у нас с собой аж три штуки. Первые два скользят на её пальцах, и Ино ужасно хочет на них полюбоваться но, по определённым причинам, не может. Третье она чувствует внизу, от него словно током прошибает, и Ино стонет кое-как, выгибая спину: единственное, что ей сейчас доступно. Влажные языки она чувствует как никогда сильно и кончает как никогда быстро. Членов, впрочем, за ними не следует: её даже отвязывают, переворачивают на живот и делают массаж с ног до головы, щедро поливая каким-то пахучим жирным маслом. Рассвет они встречают на крыше, в укромном месте, смотря на полоску ярко-алого солнца, медленно растущую над горизонтом. Кольца красивые, её полуголые мужчины красивые, Суна красивая, и планы Ино на будущее тоже. — Через два года, — говорит она. — Надо сначала разобраться с нашим с Лобастой проектом. — Мы уже говорили, когда захочешь, — напоминает Генма. — Так какое тебе колечко больше всех зашло? — Да, а то у нас ещё пара вариантов есть, — Райдо хищно ухмыляется, кладя голову ей на колени и заново массируя стопы. — Например? — подвисает Ино. — Не узнаешь, пока не согласишься. — На что? Я и так уже на всё согласилась! — На углублённый сеанс практики связывания. — Да, мы даже музыку устроим, если хочешь. Только что-то поинтимней, чем у Гая с Ли. Ино смеётся — невозможные идиоты, ну, а вроде бы взрослые мужики. Она видит ухмылку Генмы, чувствует тяжёлый и тёмный взгляд Райдо, и знает, что это ещё не все сюрпризы, которые они ей приготовили. На самом деле Ино наплевать на чрезмерную романтику и показательные выступления. Она это сама себе на свадьбе организует. Главное, чтобы её любимые понимали её потребности и снисходительно закрывали глаза на капризы и порой детское поведение. Ино же тоже маленькое чудовище, которого родители холили и лелеяли с раннего детства. Со своей задачей Генма и Райдо прекрасно справляются. А больше ничего и не нужно.