Красное солнце пустыни

Часть 4.7. Сакура. Январь, 17 лет после рождения Наруто.

Алёна Швец — Глазки алмазы

+++

Сакура прекрасно знает, что характер у нее не сахар. Она вспыльчивая, только если прежде она боялась показывать это, то теперь ее уже ничего не останавливает. К ней приходит та самая уверенность в себе, которая всегда была у Ино: она осознает кто она и чего стоит, поэтому хорошо знает, когда может дать волю чувствам, а когда нет. Это очень важное умение, которого нет у той же Хинаты, додумавшейся загородить собой Наруто и признаться ему в любви. Ревности Сакура никакой не испытывает, — ее ли вина, что Хината влюблена в того, кто на нее не обращает внимания, в того, кто влюблен в саму Сакуру и наконец-то добился взаимности? — только раздражение, досаду и страх, вспоминая, как лечила эту несчастную. Ей еще повезло, что Сакура оказалась достаточно быстрой, чтобы успеть, а иначе все могло бы сложиться куда хуже. Например, как у Какаши, которого Сакуре хочется убить. Еще раз, для верности. То, что Наруто рискует собой — неприятно, но у него то ли у самого, то ли из-за запечатанного в нем Кьюби есть какая-то поразительная живучесть. Он не бессмертный и не неуязвимый, Сакура тоже ужасно за него переживает, просто у него шансов больше, даже несмотря на возраст и отсутствие того опыта, что есть у их наставника. А Какаши, будь он неладен, словно всегда откинуться пытается. Спустя неделю после атаки Сакура еще кипит и кидает на него злые взгляды, потому что на этот раз он не просто попытался погибнуть, он погиб. То, что с ним на тот свет отправились два его товарища, — говорят, что два дебила сильны, а у трех власть, но по мнению самой Сакуры три дебила просто остаются тремя дебилами, — что вызвало и у Ино приступ лютой ярости, ее ничуть не успокаивает. Какаши-то пытается хоть как-то этим оправдаться, но Сакура и слушать его не хочет. Ночует, при этом, она с ним в палатке, просто потому что глаз не хочет с него спускать, и Наруто утягивает к ним же. Любая неловкость сгладилась первой же совместной ночью: они все настолько устали, что просто заснули втроем; причем, Наруто каким-то образом оказался посередине. Сакура проснулась через пару часов из-за того, что его нога оказалась поверх ее собственных и мешала. Она сонно потерла глаза, посмотрела на то, как голова Наруто лежала на плече Какаши, который спал как убитый. Сравнение заставило ее передернуть плечами, но зацикливаться на нем она не стала, просто спихнула с себя ногу Наруто, повернулась на бок и прижалась к нему, дотянувшись пальцами до Какаши, чтобы поймать его за руку. Вот и все. В принципе, жить можно, а Наруто, к счастью, не храпит. Ворочается, конечно, дрыгает ногами, но если на него навалиться, спит как сурок. Всего-то и нужно, что привыкнуть. — Сакура-чан! — тянет Наруто, когда ловит ее выходящей из заново отстроенного стараниями Ямато-тайчо госпиталя. Он обвивает ее руками, прижимается к спине грудью и устраивает подбородок у нее на плече. — Нет, — отвечает Сакура железным тоном, совершенно не сочетающимся с тем, как она поворачивает голову и подставляет губы для поцелуя. Она отжала у Ино бальзам с легким вишневым вкусом, который привел Наруто в восторг. Какаши вроде тоже понравился, но больше, кажется, из-за едва заметного цвета. — Но Какаши-сенсей не виноват! Забавно, что наедине Наруто зовет его просто по имени, но на людях от этой привычки избавиться никак не может. С другой стороны, может это и к лучшему, во всяком случае, пока что. Непонятно, кто станет новым Хокаге если Тсунаде-сама не очнется, а связь с двумя учениками может быть использована против Какаши. У той же Ино проблемы другого рода — ей своему отцу, кажется, и так обо всем знающему, нужно признаться. Акеми вовсе своих не скрывает, торчат уже неделю в Конохе, помогая как могут. Из песчаников Сакуре больше всех нравится Ичи, с которым ей есть о чем поговорить. Он считается одним из лучших — если не лучшим — полевых ирьенинов Суны, и хоть сама Сакура — ученица Тсунаде-сама, большого опыта такого рода у нее нет. Обмениваться знаниями интересно, пускай и получается ввиду общей ситуации и беспокойства Ичи за Акеми, не очень хорошо. Еще один плюс Ичи в том, что он не сквернословит так, как это делает Канкуро. Именно кукловода она краем глаза замечает в компании Сая и Накику, беседующих о чем-то в стороне. Ей все еще немного стыдно за то, что они так плохо приняли нового члена своей команды, но она рада, что он нашел себя в четвертой, под началом Аикавы-сенсей, да и вообще хорошо себя чувствует в Суне. Ее извинения он принял, даже улыбнулся не той дурацкой фальшивой улыбкой, когда сказал, что все в порядке. Сакуре вообще очень за многое стыдно: слишком много глупостей она наделала из-за своей влюбленности в Саске, которую надо было просто как можно скорее забыть и двигаться дальше. Как же хорошо, что она решилась забить на него, а не стала верно и преданно ждать, как собиралась. Ему это, к тому же, и не нужно. Саске такое бы не оценил, козел. — Сакура-чан! — снова ноет Наруто, привлекая к себе внимание. Она разворачивается и ловит его лицо ладонями. — Тебя же Какаши подослал? Скажи ему, что я буду злиться на него столько, сколько захочу! И еще за то, что он так неохотно позволил Шикаку-сан выдвинуть свою кандидатуру. — Ну, да, вообще-то могли бы и меня… — Ага, а лучше сразу Конохомару. Иди давай, найди Ямато-тайчо и помоги ему, сейсеки Икимоно не хватит на всю Коноху. Наруто стонет, но светлеет лицом, получая от Сакуры поцелуй, и уносится. На ходу он создает клонов, которые рассыпаются в разные стороны. Он неугомонный и хочет охватить сразу большую площадь, чтобы точно всем помочь. Сакура смотрит ему вслед и пытается понять, почему ей вообще понравился Саске? Неужели она была настолько ведомой, что просто поддалась этой странной волне обожания, которой ее накрыло с головой? Это еще один повод устыдится, в том числе и перед Саске, которому такое внимание было совсем не приятно. Сакура соврет, если скажет, что не скучает по своему товарищу по команде, другое дело, что этого мальчика уже нет, и его не вернуть. Она с этим смирилась, а вот Наруто — нет. К песчаникам Сакура подходит сама, уже машинально осматривая их на предмет каких-либо повреждений, хотя это и не нужно. Они не только сами о себе могут позаботиться, но у них, к тому же, есть Ичи, к которому они явно пойдут охотнее, чем к кому-то из ирьенинов Конохи кроме, разве что, Кая. Его ей тоже нужно отловить, а лучше поймать Хошиме и Аичиро, — с Юкатой, потому что это попугаи неразлучники, — чтобы те утащили белобрысого очкарика домой отдыхать. У него цвет кожи уже какого-то зеленого оттенка от усталости стал. Кай и здесь отличился, потому что обычно у людей или серый цвет, или какой-то землистый, а у этого что-то близкое к травяному. — У вас какой-то неполный состав. Все в порядке? — спрашивает Сакура, приветливо улыбаясь. — Мой брат помогает в госпитале, — отвечает Накику, прислоняясь плечом к Саю. Тот от нее не отходит ни на шаг. Видимо, боится выпускать из виду свою драгоценность. После того, что происходило в Конохе, это даже неудивительно. — А Рира то ли в поместье Хьюга у Хинаты, то ли у Мэйко-сан. — Да, а Сасори-сенсей занят всей этой еботней, а моя, блять, девушка, гасится от меня уже который день, — раздраженно дергает плечом Канкуро. — Что-то случилось с Акеми? — Имото ему не дает, — закатывая глаза, говорит Накику. — И не в первый раз. Имото. Сакура уже слышала, как эти две друг к другу обращаются, что посчитала странным. Хотя, ей ли судить? Она вздыхает, думая о собственных отношениях: с лучшей подругой она делила парня несколько лет. Надо же было предпочесть Саске Свинине! Только вот Наруто она ей не отдаст точно. Яманака отхватила себе двух лучших спецджонинов Конохи, как сама же любит говорить, так пусть и сидит с ними. — Пошла нахуй, пигалица. И твоему брату она тоже не дает, а он у нас тут самый правильный, умный и благородный. — Слишком много информации. Я не хочу знать ничего о том, что вы делаете с моей имото. — А с твоим братом? — Заткнись, пока я тебя не заткнула! Сай отстраняется от Накику и берет Сакуру под локоть, отводя ее на пару шагов в сторону от перепалки. Ничего необычного в ней, судя по всему нет. — У тебя у самой все в порядке? — Сай наклоняет голову, смотрит на нее темно-серыми, почти чернильно-черными, глазами. С чего она взяла, что он похож на Саске? Вообще ничего общего, даже цвет волос отличается. — Да. Просто устала и переживаю за Тсунаде-сама, — признается Сакура, вздыхая и отводя взгляд. Прошла неделя, а ее наставница так и не пришла в себя. Сакура не хочет верить, что она вообще никогда не очнется. Этого просто не может быть, потому что Тсунаде-сама — великий ирьенин, одна из трех саннинов, быть такого не может, чтобы она вот так вот и осталась спящей. О Годайме Хокаге можно многое сказать, но она очень ответственная и не бросит деревню, которую взялась защищать. Нужно просто подождать и дать ей восстановиться. Она ведь столько чакры потратила! Сакура заставляет себя улыбнуться, прекрасно зная, что Тсунаде-сама первая бы дала ей затрещину за слезы и сопли. Она такое ненавидит, считая, что раскиснуть легче всего, а куда сложнее, но правильно — идти дальше. — Все будет хорошо. Сай то ли верит в это, то ли, вычитав в какой-то книжке про отношения между людьми, пытается ее поддержать, но Сакура и за это благодарна. Она хлопает его по плечу, чуть сжимает его и хочет уже было отойти, как художник вдруг останавливает ее. К нему подлетает рисованная бабочка — это куда лучше любимых им крыс. Пожалуй, все что угодно будет лучше крыс, которые еще ведь и заметные. Сакура невольно передергивает плечами, вспоминая чернильных грызунов. Вроде бы и не боится ничего такого, а все равно как-то неприятно. Брезгливо, что ли? У кого крысы вообще могут ассоциироваться с чем-то хорошим и приятным? — Кажется, Наруто сцепился с кем-то из Облака, — нейтральным тоном говорит Сай, быстро объясняя, где его искать. — Тебе лучше поспешить к нему. Обо всех прочих проблемах Сакура забывает, потому что «Наруто сцепился» — это плохо. А «с кем-то из Облака» — еще хуже. Ладно, он задиристый, так что, правда, мог найти проблемы на свою голову, но почему сейчас-то? Она запрещает себе переживать, тем более, что это ведь Наруто! Он куда крепче и сильнее, чем кажется. Что ему какие-то шиноби из Облака? — Давай все проясним! — доносится до Сакуры девичий голос. Она останавливается на ветке дерева, глядя вниз. Найти Наруто взглядом оказывается легко: он стоит, держась за ребра и тяжело привалившись спиной к деревянной стене позади себя. Сакура чувствует, что не просто злится, а приходит в бешенство. — Сколько тебя ни бей, легче мне не станет. Но я буду продолжать тебя бить до тех пор, пока ты не скажешь мне где Саске! Ну да, конечно, кто бы сомневался. Все опять сводится к Саске, а Наруто как дурак его защищает. Вот зачем только она в свое время насела на него, умоляя вернуть Учиху домой? Почему сразу не прозрела?! Девица еще раз заносит руку для удара, но Сакура уже не ждет. С диким «Шаннаро», из-за которого с веток деревьев взлетают перепуганные птицы, она прыгает вниз и так ударяет уже сама о землю кулаком, что девицу откидывает ударной волной вместе с ее товарищем. Сакура кидает на Наруто взгляд через плечо, чтобы убедиться, что с ним все относительно в порядке, и выпрыгивает из образовавшегося на месте удара кратера. Небольшого, хотя Конохе от него уже ни жарко ни холодно. — Тронь его еще раз, и я тебя в землю закопаю, сука, — рычит Сакура. — Нужен вам Саске? Так сами чешите его искать, только в очередь встаньте. Тех, кто хочет ему голову открутить, и так уже без вас хватает! — Он похитил Би-сама! — Да хоть вашего Каге! Еще раз увижу рядом со своим парнем, то я тебе руку оторву и отправлю в твою деревню отдельно от тебя. Сакура в своих силах уверена, особенно, когда она так зла. Ей ничего не стоит действительно вбить и девицу, и ее спутника в землю парой ударов, но когда появляется их капитан команды, она не спорит: ей достаточно того, что оба этих урода уже от нее получили. Наруто для нее куда важнее, к нему она мигом подлетает и тащит в ближайшую палатку ирьенинов, чтобы поскорее заняться его ушибами. Все то время, что Сакура с ним возится, она не перестает его упрекать. Ну и к черту этого Саске, зачем он им? Никаких возражений слушать у нее желания нет, они ее только больше злят, поэтому Наруто она в конце концов просто погружает в сон. Пусть отоспится, быстрее на ноги встанет. Хотя ей уже кажется, что подержать его в постели подольше — это не такая уж и плохая идея. Так он, хотя бы, будет в безопасности и не совершит никаких глупостей. Сакура садится рядом с больничной койкой, на которую его уложила, и упирается локтями в колени, подпирая голову ладонями. В такой позе ее и застает Какаши, когда заходит в палатку. — Я все еще злюсь на тебя, — говорит раздраженно Сакура, но не убирает с плеч его руки, когда он начинает неторопливо массировать. Она прикрывает глаза и вздыхает, потому что это приятно. — Знаю. Но это же не значит, что мне нужно уйти? — Конечно нет. — Я слышал про… опять Саске? — Снова Саске. Всегда Саске. Скотина, провалился бы уже куда-то. — Раньше ты пела другую песню. — Раньше я была дурой, Какаши. Она откидывает голову, упираясь макушкой ему в живот. Маску Какаши стянул, поэтому Сакура видит его лицо и улыбается. — А теперь? — А теперь я не дура, вон, вас себе забрала обоих, только вы почему-то все сбежать хотите. Какаши вздыхает и садится рядом с ней на соседний табурет, притягивае к себе, и Сакура решает не сопротивляться. — Я даже рад, что немного умер. Я видел отца. — Отца? Сакумо-сан, что ли? — переспрашивает Сакура, хотя это и так очевидно, что речь идет о нем. — Он ждал меня. Не мог пойти дальше из чувства вины. — Пошел теперь? — Сакура пересаживается к нему на колени, хотя и опасается, что хлипкая мебель не выдержит их общего веса. — О чем вы говорили? — Обо всем и ни о чем, просто говорили, — Какаши крепко прижимает ее к себе, держа за талию, и целует в плечо. — Прости, что расстроил. — Напугал. Ты меня напугал. Я не хочу вас с Наруто терять. Сакура обнимает его в ответ и целует в висок. Она теперь знает, что такое любить: по-настоящему, когда чужое благополучие куда важнее собственного. Еще она наконец-то знает, что значит быть любимой. Какаши и Наруто окружают ее заботой, дарят столько внимания, что у нее сердце трепещет. Очень приятно быть для кого-то центром мира, и она теперь даже не знает, как без этого жить. Наруто с Какаши делают ее счастливой. Кроме них ей никто не нужен, никто их никогда не заменит, и поэтому они оба должны постараться сделать все, чтобы ее не оставить. В прошлом Сакура слишком часто оставалась где-то позади, слишком часто была слабой и беспомощной, но теперь все иначе, и она никому не позволит отобрать у себя счастье, которое так нелегко ей было получить.

Часть 4.7. Акеми. Январь, 17 лет после рождения Наруто.

Yorxe — Believe In

+++

Первым, разумеется, не выдерживает Канкуро. Он ловит Акеми между разбитых палаток, больно хватает за локоть и не дает ей никуда уйти. Ей стоило этого ожидать, но сейчас у нее нет сил даже на то, чтобы следить за происходящим вокруг с помощью гуре. Акеми, честно говоря, даже не знает, как держится на ногах и оказывается хоть на что-то способна. Зато она знает, что если остановится хоть на секунду, то упадет, не выдержит, сломается. Кому она нужна сломанной? Поболит и пройдет, говорил ее отец, и Акеми душит в себе все, в надежде, что так оно пройдет быстрее. Ей хочется забраться куда-то и спрятаться ото всех, ей хочется залезть на колени к Канкуро или Ичи и просидеть там до тех пор, пока у нее слезы не иссякнут. Акеми плохо до того, что у нее сердечный ритм сбит, и это еще одна причина, по которой она избегает Ичи. Канкуро тоже, потому что он и без меддзюцу понимает ее состояние. Поэтому он и ловит ее, подкрадывается неожиданно и держит так крепко, что не вырваться. — Ты, блять, долго от нас бегать будешь? — спрашивает он таким тоном, что Акеми хочется сжаться и спрятаться. Вся ее смелость закончилась во время атаки и еще не восстановилась. Как и чакра, которую она тратит на все: на сейсеки, которые нужны примерно всем, на помощь в деревне, на то, чтобы просто не упасть, когда ее едва держат подкашивающиеся ноги. — Сложно избегать тех, с кем спишь в одной постели, — огрызается Акеми, находя в себе еще какие-то остатки самообладания. Лучше быть злой и дикой, чем разваливающейся и напуганной. — Куро, давай потом, мне надо… — Да тебе везде надо! Ты себя в зеркале видела? Ты хуже Ли носишься, только у него сила юности, а у тебя, по ходу, таблетки какие-то! — Ну, прости, что я занята родной деревней, а не тобой. Ты не поверишь, но у меня своих дел дохрена. И она не может сейчас слушать чужие проблемы. Она не может гладить Канкуро по голове, потому что ему тяжело с отцом, не может учитывать все заскоки Ичи, связанные с чистотой, она никому не может сейчас сделать лучше. Ее не просят, но Акеми же знает, что должна о них заботиться, — потому что у Канкуро отец и Суна, потому что у Ичи сестры и его собственные демоны, потому что они оба ее, и она старается как-то им облегчить жизнь, — что должна как-то отвлекать и поддерживать, когда все плохо, как сейчас. А она не может. Акеми разрывается, мечется между кланом, гражданскими и друзьями. Она слышала, что Йондайме Хокаге звался Молнией Конохи, потому что успевал везде, но она так не может. Она не может ни успеть везде, ни помочь везде. Она даже сама себе помочь не может и едва не начинает плакать, когда видит обломки на том месте, где был кабинет ее отца. Дейдара и Яхико каким-то образом находят в завалах уцелевшие четки, которые отдают ей. Акеми отца не хватает как никогда сильно. — Не перекручивай мои слова, — рычит Канкуро и пытается снова ее поймать, когда она вырывает руку из хватки. — Почему ты просто не можешь отстать, когда тебя просят? — Потому что ты как дура скачешь, не оценивая своих сил! — Ты мне будешь говорить про оценку? Кто погнался за Дейдарой и чуть не сдох, а? Канкуро темнеет лицом, но Акеми все равно. Она ни о чем не хочет говорить, она устала, а он, вместо того, чтобы помочь, только больше ее нервирует, и ей от этого тошно. От себя самой, потому что Канкуро не сделал ничего плохого, не сейчас так точно, но она срывает на нем злость, о чем позже будет жалеть, съедаемая чувством вины. — Ты можешь угомониться? — Отъебись, всего святого ради! Найди Сасори-сан, и пусть он займет тебя уже делом! Потому что ты без указки явно не знаешь, до кого доебаться, а трахаться я не хочу! Я не Сора, которая всегда готова! — Да при чем тут это, блять, дура? — восклицает Канкуро. — Ты двинулась совсем, что ли?! Акеми отталкивает его от себя и даже не оборачивается, когда он ее зовет. К чему она вообще про Сору вспомнила, которую не видела с лета? Она к Канкуро даже отношения уже никакого не имеет, чтобы к ней ревновать, а все равно именно ее имя с языка и слетело. Акеми сердится одновременно на себя и на весь мир, но забывает об этом, когда замечает у одной из палаток своего дядю. Всем погибшим и воскресшим было дано четыре дня отдыха, и Исаму-джи не стал исключением. Акеми сама следила за тем, чтобы его как можно меньше беспокоили, потому что просто испугалась, что у произошедшего с ним могут быть какие-то последствия. Ее не успокоило ни то, что он сам, ирьенин, уверил ее в своем хорошем самочувствии, ни даже повторные заверения Ичи. Она уже потеряла родителей, теперь еще и Исаму-джи, пускай он и вернулся к ней. — Дядя! — окликает Акеми, заскакивая в палатку, в которой он скрылся. Здесь утром обсуждали возникшие проблемы с продовольствием и медикаментами. — Почему ты не дома? — Акеми, в деревне полно дел, чтобы я сидел и прохлаждался, — он протирает очки и подходит к столу, над которым склонилась еще пара человек, проверяющих списки того, что есть, и того, что требуется. — Да, но… — Я знаю, что ты уже отдала распоряжения, — Исаму-джи улыбается ей и берет в руки один из документов. — Отправить детей в западное поместье с Изаёй-сан и Наной — это хорошая идея, а всех… — А всех, кто не может помочь со строительством, в южное, чтобы перенесли кладки из террариума туда. Из западного куда легче будет бежать, если понадобится, там ближе к Суне, где наших всегда примут. Изаёй-сан проследит, чтобы все занимались, а Нана-оба позаботится обо всех. Ну, и они не одни. Исаму-джи кивает и, дождавшись, когда они останутся одни, манит к себе Акеми. Его ладони ложатся ей на плечи, и его ласковый взгляд вдруг делается почти суровым. — Ты распорядилась медикаментами, велев отправить часть из поместий сюда, как и запасами провизии, ты молодец. Еще и в деревне помогаешь. — Я знаю о своих обязанностях, и… — И ты отправляешься в Суну, как только соберется первый отряд. — Что? Нет! Я не могу, я же здесь нужна, ты же… — Я жив, Акеми. Со мной все в порядке, а с тобой нет. Или ты думаешь, что я не вижу твоего состояния? — Я… — В Суну. Ичи-кун и Канкуро-кун тебя заберут. Подготовишься ко всему, что будет дальше, там. Акеми хочет сказать, что Тсунаде-сама ее не отпустит, но прикусывает язык. Хокаге в коме и непонятно, когда она придет в себя. Тучи над Конохой не рассеиваются, потому что прочат на ее место, несмотря на все старания Шикаку-сан, не Какаши-сенсея, а Данзо. — Но, дядя… — В Суну, девочка моя. Там твой дом, ты же знаешь, тебе там станет лучше. Тебе надо отдохнуть. Отдыхать Акеми не хочет, но все свои возражения проглатывает, видя, что спорить бессмысленно, потому что Исаму-джи все решил. В любое другое время она бы обрадовалась, но сейчас только чувствует раздражение и отчаяние: ей удается делать вид, что все в порядке здесь, но там уже не получится. Там будут другие проблемы, на которые у нее точно нет никаких сил. Из палатки дяди Акеми выходит в еще большем раздрае, и именно такой ее ловит Ино. Взгляд у Яманака пытливый и пронзительный — ее точно Ичи послал. Он уже второй раз этот номер проворачивает. Первой была Накику, но с ней разговора не вышло. Может, потому что к ней прилип Сай, по каким-то причинам испуганный всем произошедшим, а при нем откровенничать не получилось. Он все внимание Кику-анэ на себя перетягивал, и Акеми в конце концов просто сбежала. Ей и инка не потребовался, чтобы это сделать. Почему-то милования Накику с Саем ее не умилили, хотя обычно ее забавляет эта утиная семья. Только селезня нигде не видно. Сасори-сан почти не появляется, он отстраненный и такой уставший, что даже Акеми становится страшно. Она не понимает, что творится в его поседевшей голове, но она и в своей-то никак не может разобраться. А вот Ино точно может все по полочкам разложить. — Передай Ичи, что со мной все в порядке, — цедит Акеми, но дает подруге взять ее под локоть. — Я ему это уже сто раз сказала. — Не в порядке, — возражает Ино. — На тебе лица нет. У тебя опять кошмары? — Нет, — тут же врет Акеми и морщится, понимая, что Ичи ее сдал. Они с Канкуро просыпались уже из-за нее. — Немного. Пройдут. — Как и три года назад? Тогда тебе помогло то, что тебя отправили в Суну. — Значит, и сейчас поможет. Дядя решил меня сослать. — Ты сама туда хотела. — Но не когда Коноха в таком состоянии! — А чем ты поможешь, когда сама не в адеквате? — Ино, я тебя очень люблю, но… — Генма и Райдо погибли. Как и Какаши-сенсей, — Акеми это знает, но все равно хмурится. — Я своих чуть не убила, наорала на них, поплакала, и мне стало легче. Я тоже видела кошмары. Канкуро и Ичи оба тут, в чем твоя проблема? Акеми нервно смеется. Действительно, в чем ее проблема? С какой ей начать? — Я не могу. У них… Ино, у них своего дерьма хватает, чтобы я еще… — Они тебя любят, — бескомпромиссно заявляет она. — Значит, отодвинут свое, чтобы тебе помочь. — Да, но это не так просто. — Это вопрос приоритетов. Кто и что у них в приоритете, если не ты? Ино хмурится и поджимает губы, а Акеми отводит взгляд. У них у всех свои обязанности, свои проблемы: у Ичи с Канкуро есть Суна и семья, есть те заботы, которые ее совсем не касаются. Куда ей еще их нагружать? Она только хуже всем сделает, если раскиснет, только подведет их, в очередной раз доказав, что действительно ни на что не способна. Акеми облизывает губы и не знает, что ответить Ино. Почему-то она вспоминает, как сорвалась в Суну, едва узнав о том, что с Гаарой беда, а Канкуро ранен. Канкуро даже не узнал об ее отце, пока она ему не сообщила, а Ичи тогда вообще никакого отношения к ней не имел. Это нечестно и несправедливо, но Акеми расстроена, взвинчена, и ей хочется себя пожалеть. Она сглатывает, поднимает на подругу глаза, так и не придумав ответа, но тут ее спасает Кай. — Надо поговорить, — коротко бросает он и, не обращая внимания на возражения Ино, уводит Акеми за собой. Они останавливаются за палатками. Кай окидывает ее цепким взглядом и кладет руку ей на шею. — Я тебе потоки чакры заблокирую, если ты и дальше продолжишь так себя вести. Не понимаю, почему Исаму-сан и Ичи этого еще не сделали. — Ты за этим меня позвал? Сам зеленый ходишь. — Нет… Хоши подслушал разговор о… в общем, Данзо велел смотреть за тобой и Яхико. — Следить, ты имеешь ввиду. — Было использовано слово «смотреть», но я думаю, что следить. Акеми прикрывает глаза и медленно кивает. Следить за ней и Яхико. Опять Данзо, тот самый Данзо, который пытался добраться до Ритсуми и Риры, который хотел убить Сая, и который все еще жив, несмотря на то, что вроде как разваливается. А что, в общем-то, она потеряет, если заявится к старику прямо сейчас? Ей кажется, что избегать эту проблему уже не выход, тем более, что все это продолжается уже слишком долго. От собственной бабушки никаких ответов она не добьется, значит придется отвечать Данзо. О том, что в палатку к кандидату в Хокаге ее могут и не пустить, Акеми даже не задумывается. У них же кризис сейчас, а он вроде как хочет взять ответственность за деревню на себя, значит с готовностью ее выслушает, еще и с улыбкой. Данзо она видит уже в плаще Хокаге. Она рассматривает его несколько долгих мгновений, не веря своим глазам: вот это наглость! Еще ничего не решено, а он уже переоделся. Тсунаде-сама придет в себя и так зарядит этому старикашке с ноги, что сразу его к праотцам отправит. — Знаете, мне это надоело, — честно признается Акеми, даже не думая кланяться. — Что вам надо от меня и от моего брата? От Сая-то я понимаю, вам кокнуть его надо было, чтобы он не болтал, но не получилось. Даже про Ритсуми я понимаю и, напоминаю, что хрен вам достанутся что Сай, что они. — Никогда бы не подумал, что внучка Мэйко будет так себя вести, — медленно поднимаясь на ноги, говорит Данзо. — Никакого уважения к старшим, какие-то нелепые обвинения. — Уважение надо заслужить. Пока вы заслужили только мою неприязнь. Вы как паук плетете какую-то идиотскую сеть интриг и… — Неужели ты не боишься? Голос у Данзо почти ласковый. Акеми едва не вздрагивает, когда он останавливается напротив нее. У него сухие ладони, он касается одной ее щеки. Не гладит, просто придерживает, изучая единственным целым глазом ее лицо. Ей от этого жуткого взгляда становится не по себе. — Ящерицы едят пауков, — выплевывает Акеми, напоминая себе, что она пришла сюда сама, за ответами, а не чтобы бояться. — Но есть и те пауки, которые больше и страшнее, — уголки губ Данзо едва-едва приподнимаются. — Но тебе и твоему брату действительно не стоит бояться. Зачем мне вредить собственным внукам? Акеми моргает и думает, что ослышалась. Она резко отшатывается и едва не спотыкается, но Данзо ловит ее за локоть неожиданно сильной рукой. Ладонь у него широкая, с крупными выпуклыми суставами пальцев, но не слабая. Это все обман, понимает Акеми, которая вдруг чувствует себя не мурасаки, а гуре, которая залезла куда-то не туда. — Бред, — наконец, выдавливает из себя Акеми. — Мой дед… — Спроси у Мэйко от кого родилась твоя мать, девочка. — Ложь, — одними губами шепчет она, не желая даже на секунду признавать этого человека частью своей семьи. Ложь, потому что ее бабушка не поступила бы так со своим мужем. Только вот знает ли она свою бабушку? У Мэйко-сан слишком много секретов, слишком много тайн, что если эта — одна из них? У Акеми все внутренности скручиваются, связываются в какой-то узел, и ей становится действительно нехорошо. — Ты узнаешь правду только если спросишь у своей бабушки, — он кивает ей на выход из палатки и отворачивается, но вдруг кидает пронзительно-острый взгляд через плечо. — И тебе лучше больше не вести себя так неосмотрительно, девочка. У тебя есть те, кем ты дорожишь, разве нет? — Только попробуй что-то сделать с ними, старый ты… — Разве не лишился семьи один из тех мальчишек, которого ты… любишь? Акеми вздрагивает, потому что этот удар — уже по ней, это та прямая угроза, от которой у нее в жилах стынет кровь. Ей не нужно имен, чтобы понять на кого он намекает, кем грозится и чем. Потому что он явно не гнушается никакими методами, чтобы добиться своего. — Я надеюсь, вам нравится этот наряд, — у Акеми едва заметно дрожит голос, но она продолжает. — Потому что долго вы его носить не будете, и Рокудайме Хокаге станет кто угодно, но не вы. Из палатки Акеми вылетает стрелой. Все, она закончилась, у нее нет сил. Все это — в самом деле слишком для нее. Она не хочет никого видеть, не хочет никого слышать, ей нужно ото всех спрятаться. В Суну — так в Суну! Чего это она против была, в самом-то деле? Где угодно лучше, чем в Конохе, потому что иначе она сойдет с ума. Коноха в руинах, половина жителей деревни погибла и воскресла, она не знает куда себя деть, потому что мыслей в голове становится слишком много: как Данзо может быть ее дедом, как бабушка могла столько лет лгать, почему он упомянул именно Ичи, не мог ли он быть действительно причастен к… Нет, нет, нет. Акеми залетает в поместье и громко, на истерике закрывает раздвижные двери, ведущие из сада в материнскую кухню. У нее руки трясутся так сильно, что она даже силу не рассчитывает. Акеми зарывается пальцами в волосы и просто кричит, потому что она разом и зла, и расстроена, и напугана. Ей за глаза хватает тех проблем, что у нее уже есть, чтобы к ним добавлялись новые. Она просто не хочет и не может с ними разбираться, потому что даже не знает как. Что вообще можно сделать с Данзо? Напустить на него мурасаки, чтобы они сожрали его, и сказать, что они выбрались у нее совершенно случайно? Беглые мурасаки, да в Конохе этим уже никого не удивить! С ее губ срывается истеричный смешок, Акеми срывает с волос резинку, потому что она ей вдруг мешает, и поднимает глаза от пола, чтобы увидеть замершего в дверях Ичи. Он не должен быть тут, он должен быть в госпитале или где-то еще. Смотрит он на нее встревоженно, но Акеми даже сказать ему ничего не может. Она то ли уже в истерике, которая должна была накрыть ее с головой, то ли в шаге от нее. — Акеми, что ты… — начинает Ичи, протягивая к ней руку, но даже продолжить не успевает. Мйэко-сан демонстрирует удивительную прыть для своего возраста, когда почти залетает на кухню. Акеми отмечает, что бабушка даже свою трость где-то забыла, зато явилась сюда в компании Накику, Сая и, конечно же, Тамкена. Куда же без Тамкена! Он в маске лемура, как и всегда, и за него, как за самого спокойного из присутствующих, цепляется взглядом Акеми. Судя по тому, как он делает шаг вперед к ней, он-то точно знает, что у нее вот-вот случится настоящий взрыв. Забавно, что это видит он, а не ее парень. Хотя Акеми несправедлива, Ичи тоже все прекрасно видит. — Суна, Акеми? В такой момент? Когда Конохе нужен каждый?! — Я даже не буду спрашивать, откуда ты узнала, — Акеми прижимает руку ко лбу и делает глубокий вдох. — И все ради чего? Сколько мне говорить с тобой про ответственность и… — О! Давай, правда, поговорим об ответственности, — огрызается Акеми и хлопает ладонью по столу. — Напомни мне, от кого ты маму родила? Тишина, которая следует за этим вопросом, действительно оглушительная. Акеми так вовсе кажется, что она находится под водой и тонет, а барахтаться и выбраться на поверхность уже нет никаких сил. — Что? — Мэйко-сан, явно не ожидавшая этого вопроса, удивленно моргает. — От твоего деда, конечно же. — Ладно, я переформулирую: кто именно мой дед? Потому что Данзо вот сделал невероятное признание! — Глу… — голос бабушки срывается, и Акеми уже этого хватает, чтобы понять, что это правда. — Глупость! Я не знаю, что он тебе сказал, но мы обсудим это… — Потом? Наедине? А почему? — злится Акеми. — Почему нет? Мы кого-то стесняемся? — Акеми… — Нет, правда, кого? Их двоих? Так это внучка твоей любимой подруги, что тут такого! Или его? — она кивает на Ичи, но взгляда от бабушки не отрывает. — А его мне ты сама сватала и, представь себе, мы вместе! Радуйся, блин. Кто остался? Тамкен? — Акеми, я прошу тебя… — А Тамкена чего стесняться? Я уверена, что он обо мне знает больше, чем я! — Акеми, — зовет по имени ее теперь уже сам Кенджи. Акеми улавливает знакомые нотки и мотает головой, снова ударяя рукой по столу. — Не смей использовать гендзюцу! Мне это надоело, достало! Какого хрена я узнаю, что ты изменяла деду… мужу с Данзо?! Еще и маму от него родила! Мэйко-сан пошатывается, и за локоть ее удерживает Тамкен, не давая ей ни оступиться, ни упасть. Акеми благодарна ему за заботу о ее бабушке, но самую малость, потому что пока ей только себя и жалко. — Почему твои ошибки молодости — это мои проблемы? Да лучше мне в Суне сидеть, чем здесь, с этим старым козлом, который везде лезет и угрожает! — Угрожает? — подает голос Сай. Только сейчас она замечает, что он расстроен, но вопросы задавать будет позже, когда успокоится. Если когда-нибудь успокоится. — Да, Сай, это нормально для Данзо угрожать. Нормально убивать, а ей, видимо, нормально смотреть! Я только понять не могу, бабушка, почему мне надо мозг выносить из-за Суны, когда у тебя вот, тень прошлого маячит! Разберись с ним до того как лезть ко мне, иначе… Пощечина, которую получает Акеми, ее даже не удивляет. Она судорожно вздыхает и смотрит на Мэйко-сан исподлобья. — Пошли, — почему-то шепотом говорит Накику, кидая на Акеми встревоженный взгляд, и тянет за собой Сая. Мэйко-сан молчит, позволяет Тамкену крепче ухватить себя под локоть и отворачивается. Уходя, она ничего не говорит Акеми, хотя и так ясно, что это не конец. Это просто не может быть концом, потому что у ее бабушки ничего так просто никогда не заканчивается. Акеми провожает ее взглядом и тяжело опирается на стол. Ичи подходит к ней, касается ее плеча, но она не подается ему навстречу. Ей страшно совсем расклеиться, потому что у нее нет уверенности в том, что потом у нее получится собрать себя обратно. Мелких осколков будет слишком много. — Поговори со мной, — просит Ичи. — Акеми, прошла неделя… что случилось? — Тебе с какого момента начать? Чуть ли не пятьдесят лет назад моя бабушка переспала с Данзо и родила мою мать. Ищешь проблемы — все от него, судя по всему! — Я не об этом. — А я об этом! Я устала, это невозможно… я не знаю, за что браться, все… все разрушено, все умерли, но не умерли, непонятно, когда мы отстроимся, еще и этот… Да твою же мать! — она рычит и снова бьет ладонями о стол, отталкивая от себя Ичи, когда он пытается ее поймать за плечи. — Акеми! — Что Акеми?! Что? Я не могу, понимаешь? Я ничего не могу! Мои идиотские ящерицы были бесполезны! Я сама была бесполезна! — Это неправда. — Я не могу сейчас вам с Куро… я не могу! — Что? Ты о чем вообще? — Просто нет, я знаю, что вас нужно… поддерживать, быть рядом, а я не могу. Я кончилась, все. Я не могу поддерживать, все, не могу. Все эти проблемы, я… Все, нет, правда. Если я не в порядке, то на меня даже смотреть не стоит. И прикасаться, и вообще! Сразу в душ, да? Лишь бы не… все, нет, все. Легче дышать Акеми становится только в коридоре. Она приваливается плечом к стене, прижимается к ней лбом и пытается успокоиться. У нее глаза щиплет от непролитых слез. Ей себя жалко, ужасно жалко, потому что обычно Акеми себя не жалеет. Она жалеет Канкуро, чей отец доводит своих детей, она жалеет Ичи, у которого страшно погибла вся семья, она жалеет их обоих, потому что они устают. Ей жалко Сасори-сан, жалко Сая и Накику, даже Дейдару ей жалко, жалко Яхико, а себя нет. Акеми всхлипывает, давится вздохом и трет уставшие глаза. Будь у нее возможность что-то разбить, она разбила бы, но… судя по звукам с кухни, с этим прекрасно справляется Ичи. Громкий звук чего-то бьющегося заставляет ее вздрогнуть. Акеми оборачивается, забывает о своих проблемах и возвращается на кухню, ожидая увидеть там злого Ичи, но никак не с трудом хватающего воздух ртом. Он держится одной рукой за стол так, что костяшки пальцев становятся белыми-белыми, а второй то ли ворот футболки пытается оттянуть, то ли что. Вот теперь Акеми действительно пугается, потому что таким она его никогда не видела и предпочла бы не видеть. — Ичи! Ичи, Ичи, — повторяет она его имя, падая рядом на колени и хватая его ладонями за лицо. Ичи весь взмокший и дрожащий, кажется, он ее даже не слышит. — Ты… все хорошо, Ичи, давай, посмотри на меня, — Акеми заглядывает ему в лицо, ловит его взгляд и целует, гладит по голове и уговаривает дышать. Она упрашивает и умоляет до тех пор, пока он ее не слышит и не слушается. Ей страшно из-за того, как напряжены его мышцы, страшно из-за его бледности, страшно, что дышит он все еще надсадно и часто. Акеми притягивает его к себе, едва только он перестает держаться за стол так, словно от этого зависит его жизнь. Вместо него он теперь держится за нее, прижимаясь щекой к ее груди. Она не против, лишь бы только ему было хорошо, лишь бы только он снова дышал без труда. — Прости, — бормочет Акеми ему в волосы. — Прости, я тебе только каждый раз… я тут, хорошо? Все хорошо, Ичи, я тут, — она гладит его по голове и целует в висок. — Аке… — Я тут, да, все. Я никуда не ухожу, но мы с тобой сейчас в душ, ладно? Она ведет его в свою комнату, в которой расстелен футон, потому что на ее кровати втроем они никак не помещаются. Акеми сама помогает Ичи раздеться и заталкивает его в ванную. Как только он смоет с себя все, ему станет лучше, она это точно знает. Ему не нравится быть грязным, не нравится чувствовать на себе липкий пот. Намыливает его Акеми сама, отмахиваясь от его рук и заполняя тишину болтовней: рассказывает глупости, лишь бы только Ичи ее слушал и не думал ни о чем, лишь бы только взгляд его красивых ярко-бирюзовых глаз снова не сделался пустым и испуганным. — Мы завтра сходим к Ино, — Акеми сажает Ичи на кровать, а сама устраивается на нем сверху. — Зачем? — Ты сам знаешь зачем, — она гладит его по лицу и целует так нежно, как только может. — Со мной все… — Не в порядке. Как и со мной. Сходим вместе, еще и Куро захватим, — Акеми пытается шутить, но быстро снова становится серьезной. — Ичи, я не могу мне страшно. Если тебе сделается вдруг плохо где-то еще, то что тогда? — она обхватывает его руками за шею, крепко обнимая. — Я не хочу терять ни тебя, ни Куро, я же люблю вас. Пожалуйста. Акеми знает, что он не откажет, и завтра она заставит Ино помочь им обоим. Когда вечером возвращается Канкуро, Акеми с Ичи все еще в ее комнате, вместе на футоне. Он уткнулся ей лицом в живот, а она сидит, прислонившись спиной к своей кровати. Кукловод мажет по ним взглядом, но с Акеми им не встречается. — Я в душ, — коротко и зло бросает Канкуро, но останавливается, едва Акеми тянет к нему руку. — Что? — Хочу извиниться. Я… я виновата. Вела себя как… и наговорила… прости. — Мы тоже хороши, — Ичи поднимает голову и садится. Акеми ласково гладит его по руке и снова смотрит на Канкуро. — Вот дура как есть, — но плечи его расслабляются. На футон он не идет, действительно заскакивает в душ, а потом, едва обтеревшись полотенцем, заваливается к ним. Акеми сама находит его губы в поцелуе, а потом поворачивает голову к Ичи, целуя и его. Ей все еще больно и страшно, у нее все еще внутри пусто, но эту пустоту ей хочется заполнить. Она чувствует себя виноватой, потому что всю эту неделю их обоих сторонилась, огрызалась и просто игнорировала, будто бы они тут не для нее и не ради нее, будто бы они ей посторонние. Ей очень хочется показать, как сильно она их любит, но ей не дают. Они все соскучились, эта неделя была слишком долгой, слишком одинокой, поэтому теперь им нужно насытиться друг другом. Акеми балдеет от двух пар рук, блуждающих по ее телу, с готовностью раздвигает ноги и стонет, насаживаясь на пальцы. Ей нужны они оба, нужны сразу и вместе. Канкуро поворачивает ее на бок, входит одним толчком и тут же начинает двигаться, а она привстает на локте и обхватывает губами член Ичи. Акеми знает, что ему нравится, поэтому лижет и посасывает, а потом опускает голову ниже и языком скользит по мошонке и основанию, рукой надрачивая ему. Ичи зарывается пальцами в ее волосы и направляет, когда видит, что она отвлекается — это рука Канкуро обвилась вокруг ее талии и подушечки пальцев начали тереть клитор. Они мокрые то ли потому, что он их облизал, то ли из-за ее собственной влаги, она не знает. Акеми уже ничего не знает, только стонет и хнычет, вдруг чувствует слезы у себя на щеках и пульсацию между ног. Проглотить она не сможет никак, поэтому даже не пытается взять в рот, а дает Ичи кончить ей на грудь, цепляется за него и дрожит, когда Канкуро наполняет ее своей спермой и не отстраняется, держит за бедра и зарывается лицом ей в волосы. Почему-то слезы не останавливаются и потом. Акеми пытается их скрыть, но в душе, при ярком свете, становится все видно, и она ломается. Прижимается к Ичи, крепко держит обнявшего ее сзади Канкуро за руку, и наслаждается ласковыми прикосновениями обоих. Ее обтирают полотенцем, одевают в чью-то футболку и укладывают на футон. Акеми между ними двумя тепло и уютно, так что постепенно она успокаивается и перестает всхлипывать. — Дядя хочет, чтобы вы забрали меня в Суну, — говорит она шепотом и чувствует смешок Канкуро. Он целует ее в шею и плечо, а Ичи гладит по закинутой на него ноге. — Если я вам еще нужна, конечно. — Учти, что если он тебя отдает, то обратно не получит, — как ни странно, но это даже не Канкуро заявляет, а Ичи. Акеми чуть приподнимает голову и ловит его взгляд. — Даже если Данзо станет Хокаге. — Особенно, если он им станет, — хмыкает Канкуро и теснее к ней прижимается. Вещей, которые Акеми нужно забрать с собой, оказывается удивительно мало.

Часть 4.7. Накику. Январь, 17 лет после рождения Наруто.

TeZATalks — STFD

+++

Накику без понятия что там было с другими погибшими, пока они валялись мёртвыми. Сама она помнит только свист рассекающих воздух лезвий, шелест бумаги, то, как успела повернуть голову, оттолкнув ребёнка, которому помогала выбраться из-под завала, и тьму. Спрашивать кого-то ещё она не хочет, а к Сасори с этим вопросом даже не решается подходить: он и так смотрит на неё очень странно, а в его волосах она заметила серебристую прядь. Скорпион разговора о её смерти не заводит, только просит на время их пребывания в Конохе не исчезать с глаз Сая. Можно подумать, это возможно. Сам Сай вот устроил Сасори бойкот, и странно, что её опекун ещё не вышвырнул её парня из их комнаты. Потому что поведение у Сая относительно Сасори откровенно вызывающее. Что ж, перебесится, куда денется. Сасори это тоже прекрасно понимает. К тому же, ночуют-то они всё равно в одной комнате, на одной двуспальной кровати. Исаму-сан им выдал и футон тоже, но Сасори вежливо отказался, предложив пожертвовать тем, у кого вообще ничего не осталось. Четыре дня спустя к ним присоединяется Широ, которую подселяют к Рире и Дею, непонятно как выторгавшему своё место со Звёздочкой. Хотя, Исаму-сан явно было не до того, чтобы разбираться со странными парочками: и так место сократилось, всех своих, да ещё и понаехавших надо куда-то впихнуть. Мелкая не в восторге, Дейдара тоже, и только Рира, как обычно, порхает с независимым видом по лагерю, иногда таская с собой подрывника, видимо, в качестве персонального шута. Тот, конечно, и не против даже отыгрывать привычную роль, ещё и рядом со Звёздочкой. Сасори и в Конохе умудряется где-то пропадать ночами. Точнее, где именно Накику знает: так как Тсунаде-сама впала в кому, он объединился с Шизуне и Шикаку, отцом «лося», пытаясь противостоять Данзо и тем старейшинам, которые решили его избрать. Тут в совете своих идиотов хватает, к тому же бабушка Акеми, пусть и придерживается иных взглядов, не сказать, что торопится помогать младшим поколениям и чем-то делиться. С собственной внучкой у неё весьма напряжённые отношения; она если кого-то и любит, то Ичи и Риру. И то последнюю постоянно ругает, а вот Ичи у неё в глазах какой-то ангел. Накику, как и остальным откинувшимся, дают четыре дня отдыха, но она всё равно ходит помогать — во-первых, потому что Сая Сасори от работы не освобождает — а соответственно, и её тоже, ведь она должна теперь быть у кого-то из них на глазах — во-вторых, она и так не сказать, что много чем занималась в последнее время, так что уже заскучала. Она бы с кладками поработала, но Акеми тоже пропадает в разрушенной деревне, а самостоятельно соваться в террариум Накику не решается. Брат её отлавливает ещё на второй день после атаки в поместье Икимоно, обнимая и тут же заявляя, что с Акеми что-то не так. Кику сначала пожимает плечами: тут со всеми всё не так, и только она почему-то чувствует себя нормально, пусть и лишней. Атака её тоже не испугала так, как должна была. То ли чувство страха в ней атрофировалось после проблем с памятью, то ли ей настолько всё равно, потому что это не Суна? Или это из-за странно ведущего себя Сасори? Или из-за Сая, который закатил такую истерику, что она еле его успокоила? В любом случае, Накику находится в какой-то оторванной от реальности персональной вселенной, и разговора с дёрганной Акеми не выходит. Учитывая, что её настроение, кажется, передаётся и крутящемуся поблизости художнику, который и сам её дёргать начинает, словно вдруг приревновал к собственной сокоманднице. Акеми исчезает, Кику покорно докладывает Ичи, что нужно обратиться к кому-то другому — да к той же Ино, она ведь специалист в мозгах поковыряться, вон, даже ей помогла — и тащит Сая в отстроенную больницу. Кику не ирьёнин, но базы медицины она знает, уж забинтовать-то и провести поверхностный осмотр всяко может. Сай таскает и разбирает с прибывшими из Суны союзниками припасы, помогает делать временную мебель из сподручных средств. В один из ранних вечеров Накику ужасно надоедает общая унылая атмосфера, мрачный вид Куро, апатичный — Акеми, уставший — Ичи и просто отсутствующий — Сасори, и она удаляется за пределы стен, естественно, в компании Сая. Теперь даже их татуировки для него не являются достаточным залогом душевного спокойствия. Сколько ему понадобится времени, чтобы перестать нервничать? Он ведь не может вечно быть у неё под боком. Так и надоесть друг другу успеют через пару недель. С другой стороны, разве он не околачивается возле неё последние три года, пусть и с вынужденными перерывами? Кику решает с ним поговорить, но позже, в Суне. Не хватало ей очередного витка скандала. — Как ты думаешь, рыбка ещё жива? — внезапно спрашивает Сай. Они сидят в той самой пещере, где Сасори её оставил, когда она умерла. Сай ужасно не хотел сюда возвращаться, но Накику не находит это место примечательным — она и не помнит ведь даже, что такое быть мёртвой, так что и могилой своей не считает. Пещера как пещера, даже весьма уютная, стоит признать. — Жива, наверное, Ичи её сдал на хранение Чиё-баа, хоть она и ворчала. Хотя, с бабки станется из неё суп приготовить. Зачем ты вообще её ему отнёс? — Я не знаю, — Сай ненадолго замолкает. — Это глупо, но я надеюсь, что она не умерла. Они ведь живут долго? — Для рыбок вроде да, — она не такой специалист животного мира, как той же Сай, хотя, стоит признаться, и сама начала втягиваться, учитывая что свою энциклопедию он зачем-то везде таскает в свитке с собой. Но сейчас ей вообще не до тосакин. — Почему ты не рисуешь? — Не хочу, — он отворачивается на мгновение и передёргивает плечами. — Слишком много неприятных мыслей и образов. Я не хочу, чтобы они были ещё и на бумаге. Накику задумчиво кивает и кладёт голову ему на колени. Откуда-то издалека слышится мерный шум воды, видимо, они недалеко от ручья. Здесь тихо и умиротворённо, никакого шума и гама, как в деревне, и Кику готовится заснуть, как с негромким «пуф» кто-то загораживает, прячет весь свет, падающий со стороны входа. Сай подрывается так стремительно, что Кику не успевает понять, когда оказывается за его спиной, прижатой к стене пещеры. — Опусти танто, мальчишка. Уже по запаху травы в клубах дыма и по скрипучему голосу Накику догадывается, кто это может быть. А, кидая взгляд на огромный силуэт перед гротом, узнаёт матерь ящериц. Только почему она явилась сюда, к ней, если здесь нет Акеми? Кодай но Хаха и с членами собственного клана ведь ведёт себя неоднозначно, не на каждый призыв откликается, а уж являться к кому-то помимо них? — Сай, отпусти, — просит Накику, надавливая на его напряжённые плечи. — Всё в порядке, это Кодай но Хаха, мы про неё тебе рассказывали. Массаж ему, что ли, сделать вечером? Он совсем уж тревожный, чего доброго, заработает себе тик. — Киниро, — Кодай но Хаха её так уже называла, она для неё золотая ящерка. — Ты давно не прикасалась к кладкам моей мелкой мурасаки. — У меня были определённого рода проблемы, — кивает Накику. Спрашивать откуда гигантская сейсеки знает даже не требуется — она знает всё, что касается её детей. И человеческих, и пресмыкающихся. — Проблемы Шинпи, всё как всегда. Теперь они решились? — Кодай но Хаха выпускает очередной клуб дыма прямо в их сторону, отчего Сай морщится. Его приходится подвинуть, чтобы пройти к выходу. Кику не нравится разговаривать с тёмным силуэтом, а катящееся к горизонту солнце прямо за спиной ящерицы. — Судя по тому, что творится в Конохе, не особо, — бормочет Накику. — Икимоно и Шинпи всегда работали вместе, — прежде, чем Сай успевает отреагировать, ящерица бесцеремонно обвивает её хвостом за талию и подтягивает к своей морде, а самого Сая отшвыривает обратно в пещеру лапой. — Не мешай, мальчишка, не съем. — Можно мне его живым отсюда увести? — Да ничего с ним не случится, если успокоится, — фыркает Кодай но Хаха. — Я не люблю, когда меня прерывают. Так вот. Вы всегда работали вместе, пока не вмешались Учихи. — Удивительно, — ехидно отзывается Накику и тут же прикусывает язык. Мало ли, сейсеки сочтёт, что это неуважение, а Кику просто не могла сдержаться, ведь, как кажется, Учихи в принципе так или иначе виноваты в бедах её семьи. И не только. — Чакры и техники Икимоно и Шинпи хорошо дополняют друг друга, — Кодай но Хаха игнорирует язвительный тон, и Накику расслабляется. Она всё равно в воздухе висит, в полном распоряжении своенравной Матери. — Но из-за мутаций генома и малой совместимости вы не скрещивались, а просто друг за другом приглядывали. Другое дело Шинпи и Учихи. Были, скажем так, заинтересованные. — Насколько я успела понять, в Шинпи заинтересованных было много, да и сейчас такие не перевелись. Кодай но Хаха кивает и вполне аккуратно ставит Накику на ноги, сбоку от себя, чтобы сверлить внимательным немигающим взглядом правого глаза. — У хенка много возможностей. Но и ограничений тоже. Например, очень ограниченный запас чакры и, как следствие, жизненной силы. Преимущество клана Икимоно в том, что их запасы чакры, может, и меньше, чем у джинчуурики, но всё же очень велики. Накику слушает внимательно, хотя всё, что говорит Матерь, она и так знает. Сай подходит к Кику со спины и обнимает за талию, и ей не нужно оборачиваться, чтобы знать, что на ящерицу он смотрит не самым дружелюбным взглядом, но та теперь его игнорирует. — Сотрудничество началось весьма просто: Шинпи могли предложить свои, скажем так, услуги Икимоно для разведения новых кладок и поддержания их жизнеспособности, а те обеспечивали им защиту от посягательств извне, заботу над теми членами клана, у кого были проблемы из-за мутаций, и анонимность. Учитывая, что хенка могут использовать только женщины, их оберегали особенно тщательно, ну и, конечно, детей. Мужчины, вступающие в клан, брали фамилию жен. — Пока моя бабка не решила стать Фуюдзора, — замечает Накику. — А мать — Ритсуми. — Именно так. Впрочем, это неважно. Нутро у вас всё же одно — Шинпи, хочешь ты этого или нет. И вы связаны с Икимоно, даже если и не росли вместе, хочешь ты этого или нет. Иди, расшевели мою мурасаки, она, кажется, забыла, как кусаться. Ну или брата расшевели, чтобы он прописал ей волшебный пендель. Кику издаёт полузадушенный смешок и слегка склоняет голову в знак уважения. — А ты, несчастный, из проклятого клана, совсем неудивительно, что тебя к ней притянуло, — ехидно бросает Кодай но Хаха напоследок и исчезает прежде, чем они успевают спросить что-то ещё. Накику кашляет, потому что дым попадает в лёгкие и чувствует себя странно навеселе. Она оборачивается в руках Сая и целует его в подбородок. — А вдруг ты Учиха? — Сай на эти слова глядит на неё с ужасом. — Ну смотри, черноволосый, черноглазый, проклятый… ладно, ладно, я шучу же. — Что она имела в виду? — жалобно спрашивает Сай. — Я проклят? Это из-за меня ты постоянно попадаешь в неприятности? И Саори эта… Кику затыкает его поцелуем в губы на этот раз, чтобы глупости не нёс, ругая про себя матерь ящериц с её загадками. Вот уж сказанула, так сказанула. Обиделась, что ли, что Сай ей не впечатлился? — Не неси чушь, — ласково шепчет Накику, откидывая ему со лба чёлку. — И даже если бы ты был Учихой, я бы от тебя не отказалась. Это его немного успокаивает, и Сай позволяет увести себя в их временное место проживания. Отловить Акеми у неё не выходит — та вообще ото всех бежит, а с Канкуро они и вовсе разругались в пух и прах. Кукловод ходит злой, как тысяча ёкаев, и старается держаться рядом со своей старшей сестрой когда может, потому что у Темари хорошее настроение — ещё бы, у неё-то с «лосем» всё прекрасно. Если Куро и завидует Теме-чан, вслух он этого не высказывает, но работать в паре у них выходит очень складно. Широ распределяют в какой-то там отряд по защите, но вечера она проводит со своими друзьями, которые вообще-то друзья Яхико, но, вроде как, в их компании её младшая сестра прижилась. Это хорошо, потому что у неё никогда друзей не было, кроме Гаары, хоть и не сказать, что это как-то влияет на её интровертную личность. Сасори за эту неделю приходит ночевать в третий раз, и Кику пользуется возможностью запихнуть его в душ, пока Сай занят чем-то с Исаму-сан и Широ, внимательно разглядывая, как его алые потемневшие пряди намокают под водой, облепляя уши и шею, и среди них ещё заметнее становится серебристая, почти белоснежная, прядь. — Что с тобой случилось? — спрашивает Накику. — Поговори со мной. — Ты случилась, — вздыхает Сасори, позволяя ей намылить его плечи. — Я виноват перед тобой. Я не смог тебя уберечь. — Никто бы не смог, — качает головой Накику. — Ты видел, сколько опытных шиноби погибло? Даже Копирующий Ниндзя… что уж говорить обо мне. — Мне плевать на Хатаке, а на тебя нет, — тянет Скорпион. — Вам надо вернуться в Суну, с Рирой, Акеми, Саем и Ичи. Ну и с этим бесплатным приложением к твоей бабке. Вынужден признать, Дейдара оказался… полезным. — А ты? — А я останусь тут с Темари и Канкуро. В Коноху заявились послы из Облака. Учиха со своей новой командой напал на их джинчуурики. Райкаге собирается созвать Гокаге Кайден. Мне необходимо там присутствовать, и, скорее всего, Канкуро с Темари отправятся тоже, как телохранители Гаары. Я пойду с Широгику. Кику даже не спорит, раз ему кажется важным там присутствовать, но недоумённо хмурится. Почему её он с собой не берёт, а Широ… — Твоя сестра Анбу и пригодится мне, — Сасори прижимает её к стене и наваливается своим не шибко тяжёлым весом. — Не хочу опять отвлекаться на твою безопасность, учитывая, что у меня плохо получается её организовать. Лучше останешься под присмотром своего питомца. Так всем будет спокойнее. Кику хочет сказать, что он не питомец, но быстро прикусывает язык. Сай с Сасори так и не помирились, а Скорпиону на него по большему счёту тоже плевать, терпит он Сая только ради неё. На следующий день Рира тащит её к Мэйко-сан. Если быть точнее, то даже не её, а Сая, причём с таким загадочным видом, что тому становится конкретно не по себе. Почему-то Кику думает, что разговор должен быть об Акеми, но разговор, внезапно, о родителях Сая. Оказывается, Мэйко-сан их знала. И даже Рира. По крайней мере, именно отца, который был ещё мальчиком, когда Рира в свои двадцать лет познакомилась с Нидзиру-оджи, дедушкой Накику, который, оказывается, сам был Анбу. Только не из Корня. — Это не Учихи, — всё, на что хватает Сая, когда он садится на стул, любезно подставленный Рирой. Бабушка Акеми недоумённо вскидывает брови, а Рира хохочет, не стесняясь, пока Накику объясняет что им успела поведать Кодай но Хаха. — Я знаю эту старую перечницу, — хихикает Рира, подкидывая свой вездесущий кунай. У Кику руки чешутся у неё его выдернуть. — Мне доводилось поработать кое с кем из Икимоно… Я же говорила, мальчик, что ты на моего похож. Неудивительно даже; кстати, дед мой тоже был из Фуюдзора. — И что на нас за проклятье? — Проклятье связываться с Шинпи, — фыркает на это Мэйко-сан. — Дурные головы и языки. Ну, спасибо. — Не слушай эту чушь. — Как они погибли? — глухо спрашивает Сай. — Почему вы вообще уверены, что это я их ребёнок? — Я не уверена, но ты поразительно похож на Шодо, почти как Накику на Риру, — кратко информирует Мэйко. — Тебе было, наверное, года три. Отец — официально на миссии Анбу, его тело не было доставлено в Коноху, мать умерла почти сразу после твоего рождения, причин я не знаю, она не была куноичи. — А остальной клан? — Кроме них уже больше никого не осталось к этому времени. Да и кланом их назвать сложно, никаких отличительных техник у Фуюдзора не было, больше половины — гражданские, и многие погибли во время войн. Нидзиру умер на Косен, а про твоих деда с бабкой ничего не могу сказать, они вроде были ремесленниками. Кто-то из Анбу забрал ребёнка на воспитание, и я почти уверена, что это был сподручный Данзо. Больше некому, в Анбу Хокаге точно нет и не было похожих мальчишек твоего возраста. В Корне… тебе лучше знать. — Какое моё настоящее имя? А как звали маму? — Твоего отца, как я уже сказала — Шодо. Как звали тебя и твою мать я не интересовалась. Рира что-то ещё собирается добавить, но в этот момент раздаётся определённой последовательности стук в дверь, и в комнату заходит Анбу в маске лемура. Тамкен. А за ним и Исаму-сан. — Простите, Мэйко-сан, что отрываю вас от разговора. Мне нужно переговорить с вами с глазу на глаз. Это касается Акеми. Сай, Накику и Рира удаляются, но недалеко — уже через пару минут бабушка Акеми вихрем вылетает из комнаты, это нисколько не похоже на её обычную размеренную и гордую поступь. Накику утягивает Сая за собой, спеша за ней, а Рира где-то пропадает — то ли под инка, то ли просто удалилась, решив не вмешиваться в разборки. То, что это разборки понятно практически сразу: до кухни матери Акеми не так уж и далеко, а жуткий крик девушки оттуда слышно издалека. Честно говоря, Кику и сама не знает зачем тащится следом: вряд ли в поместье Икимоно со старушкой что-то случится, к тому же, за ней тенью следует её личный телохранитель Кенджи. Она, конечно, ожидала, что будет скандал, но не такой. Даже Ичи не сразу заметила. Кто ещё в поместье сейчас, рядом, и мог услышать все откровения, льющиеся из уст сорвавшейся с катушек Ако? — Пошли, — шёпотом просит Накику, утягивая за собой Сая. — Мы только хуже сейчас сделаем. — Проклятье! — в саду Сай ударяет кулаком по стене, и непонятно про кого он или про что. Накику спешит увести его подальше от набирающей оборот ссоры, затаскивает в их комнату и закрывает все окна, заворачивая Сая в кокон из одеяла, хотя они вообще-то должны идти и помогать в деревне. Насрать на деревню. — Ты думаешь, это я? Я тот мальчик? Можно ли найти какие-то фотографии, если мы знаем имя? — Архив уцелел, — напоминает Накику. — Значит, можно, если, конечно, это не засекреченная информация… Если Хокаге придёт в себя или Хатаке станет Рокудайме, мы сможем попросить посодействовать. — Но мы скоро отправляемся в Суну. — Значит, попросим Казекаге помочь. Гаара не откажет. Сай кивает и притягивает её ближе, утыкаясь лицом в изгиб шеи. — Это получается, мы родственники? — огорашивает он её новым вопросом. — Ага; весьма вероятно, что очень дальние. Подозреваю, что во всех деревнях все друг другу родственники в той или иной степени, знаешь ли. А Хьюги так бдят над своим бьякуганом, что, мне кажется, вообще никого постороннего не берут в супруги, так что не загоняйся. Сай молчит ровно минуту. — Ящерка будет в порядке? — Думаю да, там же Ичи. — Главное, чтобы в порядке был он. — Мы там были не к месту. — Но Данзо-сама её… — Тшшш, — Кику целует его в пахнущую травами макушку и баюкает в руках. — Мы подумаем об этом все вместе, когда всё устаканится. А сейчас подумай о себе, хорошо? Блять, как же я уже хочу вернуться в Суну. Вернуться и не думать ни о чём плохом, ни о каком прошлом, которое за ней бежит по пятам. Ни о каких смертях, ни о каких важных мировых проблемах, которые, несомненно, последуют за сбором Каге пяти великих стран. Кику смотрит на татуировку с чакрой чернёного серебра под кожей и вспоминает старую колыбельную, которую ей пел в детстве, почему-то, дедушка. — Над морем летела птица, — начинает Накику. И плевать, что петь она не умеет. Плевать даже, что за окном ещё разгар дня: под одеялом темно, и они могут позволить себе небольшой перерыв на сон. Слишком много информации за менее, чем сутки. — Летела, теряя перья… Просыпаются они ближе к ужину, но так и не покидают комнату, предпочитая доесть те сухие пайки, которые завалялись где-то в рюкзаке Сасори.

Часть 4.7. Суйгетсу. Январь, 17 лет после рождения Наруто.

RONNY — Я спасать тебя не буду

+++

Суйгетсу не понимает как они стали частью Акацки и откровенно ржёт что с нового названия их отряда, — ястребы, блять, чё ж не орлы-то? — что с плащей, которые им выдали. Детский сад, штаны на лямках, можно ещё с табличкой ходить, чтобы точно никто не сомневался, что они принадлежат к преступной группе. Он-то все силы кинул на то, чтобы распустить слушок о спасителе-Саске, и вот. На бесплатный ночлег рассчитывать точно не придётся. Даже Карин уже не в таком уж и восторге от планов Учихи, хоть и смотрит на него своим идиотским влюблённым взглядом. Что думает Джуго никто не знает — он больше с птичками и белками общается, чем с людьми. Глаза Учихе вроде как подлатали, и вообще привели в нормальное состояние после боя с Итачи, но сделался он ещё более угрюмым и злым. Каждый день Суйгетсу спрашивает себя зачем следует за этим цирком, и каждый день не находит адекватного ответа на этот вопрос. Ладно, попробовать свои силы в бою с джинчуурики ему даже интересно. Ведь их новая цель — Хачиби, который принадлежит Кумогакуре. Поэтому они направляются в страну Молнии. Носитель восьмихвостого странный донельзя чувак, разговаривающий рэпом, отчего Суйгетсу даже подвисает вначале, но, тем не менее, атакует первым и быстро оказывается безоружным. Этот шут, всё же, не такая дубина, какой кажется. Самостоятельные попытки Джуго и Саске тоже ни к чему не приводят — работать в команде никто так и не научился, а когда им? Они даже не тренировались вместе, а Учиха как покинул деревню Листа, кажется, и вовсе разучился работать с кем-либо, хотя именно у него-то и была нормальная команда и даже с наставником. Коноха же не Кири, хоть Суйгетсу и не жалуется на свою родину — она его вполне устраивала до того момента, как проклятый Орочимару не похитил его для своих опытов. Теряя сознание, но жертвуя зачем-то собой, Суйгетсу думает только о том, что эти суки должны его боготворить за то, что выбрались из передряги живыми, да ещё и с захваченной целью. Где бы они сейчас были, если бы не Суйгетсу? В себя он приходит в каком-то заброшенном здании, видит перед глазами смутное красное пятно и моргает. Когда оно приобретает чёткие черты, Суйгетсу узнаёт Карин — у неё волосы на несколько оттенков краснее и темнее, чем у Джуго, да и глаза тоже — и пытается выдавить ухмылку. Уже потом он понимает, что лежит в заполненной до краёв старой ржавой металлической ванной непонятно каким чудом тут сохранившейся. А, может, специально для него притащили с ближайшей свалки. Лучше бы в речке утопили, честное слово. — Гадость какая! — Суйгетсу выпрыгивает из воды, и Карин поспешно отворачивается. — Хватит сверкать своим тощим задом! — рявкает она, протягивая полотенце. — С каких пор он у меня тощий? — обижается Хозуки. Мускулы у него на месте, между прочим, и даже побольше, чем у Саске будут, всё-таки Кубикирибочо это не катана, так просто им не помахаешь. И с попой у него всё в порядке. — Селёдка, ты помнишь вообще, что мы шиноби? Если враг штаны снимет, ты тоже его атаковать не будешь, а отвернёшься? То-то я и смотрю, что тебя тентакли осьминожьи смутили, раз помогать бросилась только Учихе. А на меня между прочим пялилась, пока я в этой банке у Орочимару… — Заткнись, а? — предлагает Карин со вселенским вздохом терпения. Не похоже на неё, неужели так беспокоилась о его здоровье? — Жаль, тебе эти тентакли не засунули в твой тощий зад! — А у тебя грудь плоская! — Что ты там сказанул? Прерывает их весёлый спор Джуго, сообщая, что его величество Учиха изъявляет желание видеть Карин. Суйгетсу фыркает, наспех обтирается и натягивает на себя кем-то выстиранный костюм. Вряд ли, конечно, этим озаботился Саске или тот же Джуго. На восстановление у них уходит три дня, после которых Саске командным тоном, потому что по-другому он разговаривать не умеет, сообщает, что они наконец-то выдвигаются к Конохе. Они как раз туда собирались, стариков в совете мутузить, но какой-то хер в маске-тыкве убедил их — то есть, Саске — начать с Хачиби. Великие планы, все дела. Ладно, теперь они квиты — тыква помог Учихе, Учиха помог тыкве, который вроде как тоже Учиха, можно и вернуться к первоначальным целям. Точнее к тем, которые были у Саске после того, как он позорно проиграл своему старшему брату, ибо выигрышем это назвать у Суйгетсу не поворачивался язык. Даже странно, как он смог убить Орочимару. Если, конечно, тот действительно мёртв. До Конохи они опять не добираются — всё та же шаринганистая тыква сообщает, что Шимура Данзо — один из старых херов совета — стал вроде бы Хокаге и направляется на всеобщий совет Каге пяти великих стран в страну Железа. И им опять приходится менять маршрут. Бегают туда-сюда как идиоты, а никаких конкретных результатов не получают — оказывается, и Хачиби они не захватили, а только щупальце, отчего у Суйгетсу, при виде рожи Саске на это заявление, случается очередная истерика. Вечером, на привале, он хохочет до тех пор, пока раздражённая Карин не затыкает его своим любимым методом: её кулак впечатывается в его лицо, превращая его в воду. Это, впрочем, не мешает Хозуки почти сразу вернуть его в изначальный вид и продолжать подленько хихикать. Саске, «хн»-ыкнув, упёрся в свою палатку натачивать катану, а Карин вот осталась рядом с ним и Джуго, о чём-то то и дело вздыхая. — Что, опять пробовала залезть в его спальник, а он тебя выгнал? — хмыкает Суйгетсу, сипая йогурт через трубочку. Один из последних, потому что они почти уже добрались до страны Железа, и на их пути никаких магазинчиков не предвидится. Там, судя по донесениям лазутчиков Джуго, к тому же, снежная буря. Суйгетсу терпеть не может мороз, потому что вода застывает, и ей куда сложнее манипулировать, да и неприятнее, пусть в какой-то мере влажность всё равно помогает ему слиться с окружающей средой. — Я его лечила, как и тебя, болван, — сухо отзывается Карин. — Не всё же Джуго за всех работать. — Ты охуела? — ласково спрашивает Суйгетсу, после того, как откашливается, потому что поперхнулся напитком. — Вы только благодаря мне вообще из той заварушки выбрались! — Самомнение у тебя что надо, хотя я и так это знала, — фыркает девушка, поправляя очки. И после паузы со вздохом добавляет: — Ладно, признаю, от тебя кое-какой толк есть. Что ж, это лучше, чем ничего. Зная Карин, это почти комплимент. Джуго тоже заползает в палатку, Суйгетсу остаётся за дозорного, а Карин всё ещё не уходит. Между ними повисает неуютная тишина, но Суйгетсу почему-то боится даже разбавить её шутками. Знает, что если ляпнет что-то не так, она тут же демонстративно пойдёт спать. Зачем ему нужно, чтобы она оставалась рядом — он всё ещё не знает. Хотя, догадывается, конечно, в конце концов, доставать её это его любимое занятие после коллекционирования мечей. А, может, и любимое, но вслух об этом он никому не признается. Они так и сидят в тишине, пока не приходит черёд Джуго дежурить, и за ним отправляется Карин. Суйгетсу ещё минут десять смотрит на костёр, а потом заползает в свой спальник, но сон к нему не идёт. Он чуть не потерял свой меч, чудом остался жив, позволил Саске затронуть себя своей техникой, и ради чего это всё? Разве кого-то из них это приблизило вообще к тому, чего они хотели? А чего вообще кто хочет, ну, помимо Мстителя, которому лишь бы кому-нибудь отомстить? Про себя Суйгетсу примерно знает, но за прошедшие дни он про Карин и Джуго понял не больше, чем за всё время до этого. Вопрос настолько мучает его, что Суйгетсу встаёт и заползает в палатку к девушке. Он очень надеется, что в стране Железа спать они будут в нормальном отеле, ну или хотя бы в домике, потому что под снегом в палатке спать одному явно не вариант. Он, состоящий из воды больше, чем среднестатистический человек, первым превратится в ледышку и, чего доброго, эти паразиты его так там и оставят, отправляясь дальше без него. — Ты спишь? — Он и сам знает, что да, поэтому будит её громким шёпотом прямо в ухо. — Обалдел?! — Карин вскакивает, махая руками и щуря глаза. Ну какая куноичи ночью в палатке посреди леса будет снимать очки, без которых ничего не видит? Дура дурой, что в такой вообще может понравиться? — Опять домогаешься? — Было бы чем соблазняться. — Что ты делаешь тут посреди ночи?! — Мне скучно. — Ты нормальный, нет? Тупая рыбина! — шипит Карин, шаря рукой возле себя в поисках оптического прибора. — Уйди нафиг отсюда! — Не хочу. Суйгетсу садится в позе лотоса, подпирая подбородок ладонью, и внимательно разглядывает Карин. — Саске собирается бросить вызов этому старикашке, но как он надеется его перехватить? Там не только телохранители Каге будут, но ещё и самураи. Непонятно в каком количестве. — Да уж придумает, — стонет Карин, находя, наконец, искомое и водружая на переносицу. — Ну что ты ко мне пристал? Иди Джуго помучай. — Его неинтересно, — отмахивается Суйгетсу. — Он не реагирует. — Почему я не могу тебя так же игнорировать? — бурчит себе под нос Карин. Действительно, почему? Не только ведь из-за взрывного характера, который, к слову, немного сгладился в последнее время. Может, она всё же впечатлилась его жертвой в бою с джинчуурики? Одна прядь её ассиметричной стрижки забавно приклеилась к щеке, и Суйгетсу протягивает свободную руку, чтобы заправить её девушке за ухо. Жест выходит каким-то слишком уж нежным, и он поспешно убирает конечность, пока она ему её не попробовала сломать. Даже в тусклом свете переносной лампы видно, что её зрачки расширяются, а на скулах возникает лёгкий румянец. Суйгетсу прочищает горло и, стараясь звучать насмешливо, предлагает ей составить компанию, потому что уже холодно, а Саске-кун — увы и ах — предпочитает спать в гордом одиночестве. Карин, видимо, решает последовать примеру Джуго и поспешно поворачивается к нему спиной, натягивая на себя одеяло. Но не возражает, когда он всё же устраивается рядом, притаскивая собственный спальник. Возможно, она просто сразу уснула, пока он ходил туда сюда — Суйгетсу не проверяет. Когда утром они выбираются из палатки вместе, Саске лишь бросает им озадаченный взгляд, но ничего не говорит и требует разбудить Джуго, чтобы как можно быстрее добраться до места встречи Каге. — Там слишком много самураев, — докладывает Суйгетсу, которому и пары взглядов хватило, чтобы понять, что до вершины им никак не проскочить незаметными. Страна считается нейтральной, но это совет Каге, понятное дело, что любые неприглашённые личности рядом с штабом вызовут как минимум подозрение. Особенно неопознанные шиноби, которых тут и быть не должно. — Надо найти способ их обойти, — кратко сообщает Саске, и Суйгетсу очень хочется вызвериться, что раз ему надо, пусть сам и ищет обходной путь. Но он, конечно, не ищет, а вместо него альтернативу предлагает Джуго, побеседовавший со своей большой птичкой. Карин никуда идти не хочет, и Суйгетсу не может удержаться, чтобы её не подколоть. Реакции не следует, игнор продолжается. Присутствие алоэ тоже ему не по душе, Суйгетсу всё кажется, что этот хрен сейчас что-нибудь выкинет, но Саске считает, что он им нужен, чтобы указать на Данзо. Атаковать новоявленного Хокаге решают уже после собрания, чтобы привлекать к себе меньше внимания, но увидеть его желательно до. К сожалению, как он и подозревал, алоэ решает сделать свой выход. Суйгетсу чертыхается, когда в помещение, куда они проникли вроде бы без особых сложностей, на них нападают сначала самураи, а затем и подоспевший Райкаге с телохранителями. Переживает Карин, которой сказали найти Данзо, больше всего за своего любимчика, и Суйгетсу несётся вмешаться в атаку Райкаге, чтобы закрыть этого не реагирующего идиота. Ослеп, что ли? Ясно же, что Джуго везде не поспеет. А потом Суйгетсу лишается Кубикирибочо. Трещина, возникшая во время боя с Хачиби даёт о себе знать, и большая часть лезвия под давлением металлической наручи и райтона просто отлетает в сторону. Меч жаль до слёз. Суйгетсу очень надеется, что спрятавшаяся куноичи хотя бы оценила его очередной подвиг и невосполнимую жертву во имя её душевного равновесия и сумасбродной любви. В руках у него остаётся лишь обломок, которым он вынужден парировать удары телохранителя, в то время, как Джуго активирует проклятую печать и становится тем, кем является: психом. Пришибленный к стене собственным обломком меча Суйгетсу только и может, что смотреть на прибытие подмоги Райкаге и то, как Саске пытается противостоять теперь уже троице Сабаку. Обезвредили-то не только его, но и Джуго, ладно хоть влюблённая в Саске дурочка не сделала свой выход. Лучше, если Карин продолжит играть в прятки. Нечего ей тут торчать. Саске разрушает помещение и куда девается вместе с Карин, Суйгетсу не знает. Он свободен, помогает Джуго встать, но решает пока не следовать за Учихой: будет безопаснее разделиться. Они переодеваются в костюмы самураев, стараясь избежать лишнего внимания, но, конечно же, раскрывают их слишком быстро. Возможно, это был не лучший план, но Джуго вообще никакого не предложил. Оказываясь заключённым, Суйгетсу только надеется, что Саске там икается ежесекундно. Покинуть одну тюрьму ради другой — это совершенно не то, что он планировал, следуя за Учихой, бросившим их на произвол судьбы. Хотя, казалось бы, стоит ли удивляться?