Красное солнце пустыни

Часть 4.1. Сай. Октябрь, 16 лет после рождения Наруто.

Royal Bliss — I Love You

+++

Как справляются остальные без тех, кого любят, он не знает, но Сай бесится. Ему самому кажется странным, что он так остро на все реагирует. Просто он не хочет здесь находиться, он не хочет быть среди тех кто, по большему счету, ему безразличен и кому безразличен он сам. Нет, здесь его команда, — четвертая, никакая другая, — но это все не то. Он хочет к той, кого любит, хочет видеть ее, слышать ее голос, а не ограничиваться только воспоминаниями. Сай понимает, что ему не нравится тосковать, он хочет быть счастливым. Возможно это только в Суне и только с Кику. Сай старается вести себя прилично хотя бы в доме Кая. Его отец принимает всех друзей сына тепло. Здесь же живет и Аичиро, которого мужчина чуть ли не усыновить успел, Хошиме часто бывает, потому что у них отношения с Каем, в которые они так и не нашли девушку, — но ищут, не желая сдаваться, — так что Сай тут действительно не делает погоды. Одним ребенком меньше, смеется отец Кая, одним больше, какая разница? Сам Сай к такому отношению не привык, хоть это и приятно — иметь что-то наподобие семьи. Кем были его родители? Как он вообще попал в руки Данзо? На все эти и многие другие вопросы ответов у него, увы, нет. Но не смотреть по сторонам Сай не может. Он проводит время с четвертой командой и с ними ему немного легче. Акеми вот хорошо понимает что он чувствует, как и Аичиро: у обоих в Суне те, кого они любят. Они стараются подбадривать и поддерживать друг друга, хоть Сай и не находит никаких слов утешения, только слушает о чем говорят его товарищи по команде. Он старается хотя бы не быть жалким, но нервничает и переживает. Что, если Накику его вовсе забудет, будучи в Суне? Что, если она не захочет его, осознав, что дома ей хорошо и со Скорпионом? Что, если он попросту окажется ей не нужен? Как ему не накручивать себя, когда он понятия не имеет что происходит в Песке? Вдруг Накику стало хуже? Он убеждает себя в том, что Скорпион и Ичи могут за ней присмотреть, но сильно легче ему от этого не становится. Да, он видит, что Акеми скучает по Канкуро и Ичи, а Аичиро — по Юкате, но это их страдания, их переживания, их ноша. Сай хорошо понимает, что все они в одной лодке, но ему кажется, что как раз он сам больше всех и страдает. Может быть, оттого, что в отличие от Акеми и Аичиро, у него никогда прежде ничего такого не было, никогда не было ничего настолько ценного и дорогого, вот у него и выходит настолько обостренная реакция. Или она нормальная? Сай не до конца понимает что же в пределах нормы у обычных людей, а что нет. Сай должен быть там, с ней, а не торчать в Конохе. Неужели нет миссий, которые ему могли бы поручить в Суне? Зачем именно он здесь нужен, тем более, что точно знает, что у Тсунаде-сама даже не сказать, что на хорошем счету. Она все еще смотрит на него, как ему кажется, с каким-то подозрением: он воспитанник Корня, что если он не все рассказал, что если не во всем и не со всеми был честен? Ее опасения ему понятны, непонятно только почему она держит его в Конохе, если все так плохо. Не лучше и не легче было бы сослать его в Суну и не думать больше о нем? Видимо нет, раз он все еще тут. И, видимо, Тсунаде-сама не считает, что его нужно прятать от Данзо. Может, Сай больше не представляет для нее особой ценности? Лидер Корня все-таки находит его. Сам. Улица, на которой они сталкиваются, безлюдна. Сай понимает, что за ними следят Анбу из Корня, поэтому просто замирает и смотрит пустым взглядом на старика. Данзо стоит, опираясь на трость, но вряд ли она ему на самом деле нужна. Это все обман, все ради того, чтобы все поверили в его слабость, хрупкость и немощность. Он опасен. Быть может, опаснее того же Скорпиона, потому что он стар, и времени у него осталось мало. Отчаяние толкает людей на страшные вещи. — Рира сняла печать. Что ж, ожидаемо, — отмечает Данзо. — Столько потрачено сил, что на тебя, что на нее. — Я больше не ваша игрушка. — Не его кукла, не его марионетка. Сай говорит это спокойно и тихо, безэмоционально, но с каким-то упрямством и вызовом. — Сменил владельца. Ответить на это Саю нечего. Он поджимает губы, но молчит. На это и правда нечего сказать: Данзо бьет прямо в цель. Он действительно игрушка, просто теперь не его. Но захочет ли его Накику? Вспомнит ли, что он на самом деле принадлежит ей? — Вы пытались нас убить. — Тебя — да, — кивает Данзо, не отрицая очевидного. — Но не остальных. К чему мне лишние трупы? С ними вряд ли можно что-то сделать. — Мне кажется, что вы и с ними найдете что сотворить. Сай не выдерживает и сжимает руки в кулаки. Он хочет защитить тех, кто ему дорог от этого человека, но не знает как. Мимо пробегает серая ящерица, ее замечает Данзо и неожиданно ловко наступает на нее. Раздается мерзкий, противный хруст когда он раздавливает гуре, приминая остатки ступней. Данзо молча обходит Сая, подходя к стоящей в конце переулка Акеми. Рыжая девушка стоит, прислонившись плечом к стене, смотрит на старика исподлобья, тяжелым и мрачным взглядом. — Я не люблю, когда трогают моих друзей. — Сай хочет было одернуть ее, напомнить Акеми, что Данзо — не тот, с кем стоит связываться, но смотрит на нее и молчит. Ящерка не боится, потому что у нее не так много поводов для страха: если бы Данзо мог что-то делать, то сделал бы, а так это может привлечь слишком много внимания к нему. Ненужного, особенно сейчас. К тому же, у нее есть защита клана и Мэйко-сан, которую Данзо нет-нет, а остерегается. И есть что-то еще, что делает брата и сестру Икимоно ценными в его глазах. Сай все еще помнит, как во время вторжения в Коноху доставлял Мэйко-сан послание, что с ее внуками все в порядке. Что же двигало Данзо, раз он не забыл удостовериться, что эти дети целы и невредимы в творящемся тогда в деревне хаосе? Предположений у Сая масса, но он ни одно не озвучивает, потому что не знает что творится в голове старика. — Ты не похожа на свою бабушку, — Данзо останавливается и оглядывается на Акеми. — Больше на мать, хотя… — Я не люблю, когда трогают моих друзей, — повторяет она, явно не желая слушать чужие разглагольствования. — И я не прощаю попыток убить тех, кого я люблю. — Никому никогда ничего не прощай, девочка. Это будет самым верным решением. Данзо уходит, и Сай чувствует как ему сразу становится легче дышать. Акеми подходит к нему сама и тянет за руку, что-то говоря о том, что у них утром миссия, и Аикава-сенсей велела его найти. Верно, команда Нанасэ — его, поэтому они о нем думают и заботятся. Он сжимает узкую ладонь Акеми и послушно идет за ней следом. Если с командой четыре у Сая все в порядке, то с седьмой, в которую его упорно ставят четвертым, не все так гладко. Может быть еще и из-за того, что у него у самого нет никакого желания проводить с ними время и находить общий язык. Сай тоже бывает чудовищно упрямым, просто это не так очевидно. Какаши-сенсей настроен по отношению к нему достаточно дружелюбно, но при этом равнодушно. Сай вспоминает, как Аикава-сенсей всегда следит взглядом за своими подопечными, пускай они теперь все давно уже не генины. В отличие от нее, знаменитый Копирующий Ниндзя переживает за Сакуру и за Наруто, именно за них, и Сай отмечает, что отношения в этой команде действительно близкие. Зачем им кто-то еще, когда у них все настолько идеально? Отпустили бы его уже в Суну, ну, или хотя бы дали ходить на миссии со своей командой или с любой другой. Саю не нравится чувствовать себя лишним и ненужным, да и слышать, что он чья-то замена и неудачная копия, неприятно. Кому вообще могут прийтись по душе подобные разговоры? Накику приучила Саю к тому, что он уникален, важен и любим ею именно за то, какой он есть. Сай — это Сай, он сам такой и не сделан ни по чьему подобию. С какой стати он должен выслушивать, что на кого-то похож или на кого-то не похож? И уж точно не то, что он чья-то замена. — Слушай, слушай! — Наруто подсаживается к нему во время привала и толкает ногой. Сай отрывается от альбома, в котором вполне предсказуемо рисовал Накику, но не одну — с Широгику и Ичи, потому что подумал, что ей понравится такая картина. — А что там в Суне? Это нормально, когда втроем? Это у них так принято или что? А? Наруто смотрит на него с искренним любопытством в голубых глаза и ждет ответа. Чего же он от Сакуры-то отвлекся? Вроде бы занят был каким-то разговором с ней, в глаза ей заглядывал и влюбленно вздыхал. Зачем взял и ни с того ни с сего переключился на него? — Ты о ком? — Да об Акеми! Она реально с Канкуро и этим, как его… — Ичи, — подсказывает Сай, хотя разговаривать у него никакого желания нет. Это точно заметно по его выражению лица, но то ли Наруто еще хуже умеет «читать» людей, то ли ему просто нет до этого дела. А, может быть, и то, и другое. Наруто вообще какой-то странный и противоречивый: вроде как и ужасно эмпатичный, а вроде толстокожий до невозможности и ничего не понимающий. Как в нем это сочетается, Сай не знает. А как в нем самом сочетается всякое-разное, чему он только учится? — Да, с ним самым! Он еще на Ино похож как потерянный брат! — Наруто, — окликает его Сакура. — Мы это обсуждали, в том числе и тогда, когда я сказала тебе про Свинину. — Так ты не шутила?! Я думал, это шутка! И Эро-саннин с его разговорчиками про такое тоже… Да, Наруто далеко не самый умный. А точнее он вообще не умный. Сай вздыхает, откладывая альбом в сторону. Порисовать ему сегодня уже никто не даст, это понятно. Зря он надеялся, что у Наруто хватит такта его не беспокоить, видя, что он занят. С чего Сай вообще решил, что ему известно слово «такт»? Он и сам еще только разбирается в сложных отношениях между людьми, но знает, что беспокоить тех, кто что-то делает, не стоит. Кай ему в свое время это объяснил. Хотя, как хмыкали Аичиро и Хошиме, уж не Киойяме бы о таком говорить. — Что именно тебе интересно? Как это устроено? Для этого нужно не быть девственником, — мило улыбаясь, говорит Сай, в котором вдруг просыпается дикое желание сделать гадость. Как доводить Наруто он уже понял, чем сейчас и пользуется. Сакура вздыхается, прикладывая ладонь ко лбу, и готовится к громким крикам и визгам. Ему ее почти жаль, потому что с Наруто порой бывает очень тяжело, как из-за его неуемной энергии, так и из-за упрямства, и из-за наивности, в которой он может посоперничать и с самим Саем. Хотя Наруто именно в чем-то невинный, в отличие от него, просто не приспособленного к нормальной жизни с нормальными людьми. — Я не… да как ты надоел мне уже! Саске хотя бы не нес такую чепуху, как ты, блин. — Опять ваш идеальный Учиха, который во всем всех лучше. — Не уверена, — хмыкает Сакура, получая от Наруто полный недоумения взгляд. — Не уверена, что он лучше, — «и что он наш» бормочет она себе едва слышно под нос, что ее товарищ по команде, к счастью, не слышит. — Он лучше! Он наш друг и намного… намного лучше тебя. Ты его даже не знаешь, а Саске хороший. Вот увидишь, он одумается и вернется к нам, домой! Сай не хочет ругаться, но нервы его сдают. Ему не нравятся сравнения, ему не нравится быть и чувствовать себя лишним, ему не нравится, что Накику далеко от него. Ему не нравится эта команда, пускай Наруто с Сакурой вроде как и начали себя вести адекватнее по отношению к нему. Во всяком случае, девушка перестала распускать руки и пытаться его ударить при любом удачном моменте. Наверное, это говорит о том, что у нее в голове что-то встало на место. Может, это на нее Какаши-сенсей так хорошо влияет? Ино и Канкуро же шутили о том, что у секса есть целебные свойства, и раз она спит со своим учителем, — вроде, если он верно понял Акеми, — то это может даже быть правдой. Плевать на благоразумие. — Твой Учиха — такой же психопат, как и все в его семье, — выплевывает Сай, начиная свару, которая оставляет его потом в госпитале на неделю. И это Сакура еще разняла и подлечила их ведь, а Какаши-сенсей, вернувшийся посреди драки, потом следил за тем, чтобы Наруто ничего нового не выкинул. Кажется, Сай слышал что-то от него о том, что пора перестать так относится к Саске и Учиха, все-таки, их оставил. Да, он их оставил и бросил. Почему это так сложно понять, принять и жить дальше? И почему ему самому так сложно относиться проще к той же Накику? Он не может, просто не может. Или не хочет, или и то и другое, потому что Накику становится смыслом всей его жизни. Это из-за нее же он срывается после очередного упоминания Учихи. Они погубили всю ее семью, оставили их с Ичи и Широгику сиротами. Эти несчастные замечательные Учихи, одним из которых является Саске. Жалеть о чем-то Сай не думает даже. Лучше лежать побитым, чем терпеть вот это все. Он отрывает взгляд от окна только тогда, когда Тсунаде-сама заходит к нему в палату. Хокаге останавливается у койки, рассматривает его и вздыхает. Сай знает, что ей его поведение надоело. Да он ей сам надоел: странный мальчишка, взявшийся буквально из ниоткуда. Странный, приносящий сплошные проблемы, мальчишка. Он ей точно не нравится, что ничуть неудивительно. Сай ее нисколько не винит, прекрасно понимая, что поводов любить его у нее нет. Только не после тех лет, что он провел в Корне, делая все, что прикажет ему Данзо. Неважно ведь, что у него и выбора никакого не было и даже нет никаких воспоминаний ни о семье, ни о том, кем он был прежде. Просто проблемный мальчишка, вот и все. Тсунаде-сама далеко не та женщина, которая может и хочет скрывать свое отношение к кому-то. Да и зачем ей? Она Хокаге, она может себе позволить не прятаться за маской нарочитой благосклонности и доброты. Это Сай уже успел понять, пока изучал ее для Данзо и слушал, что же он может сказать по поводу этой женщины. Внучка Шодай Хокаге, ученица Сандайме Хокаге, одна из трех великих саннинов; понятное дело, что для него она опасна. И она сидит на том месте, о котором Данзо всю жизнь мечтал. Вряд ли он оставил свои мечты стать Хокаге, вряд ли считает эту женщину достойной быть лидером Конохи. У Данзо всегда была одна правда — его собственная. Ничью иную он не приемлет, ничья иная его не интересует. Он один знает как будет лучше, и своего привык добиваться любыми методами, пусть и самыми жестокими и аморальными. Потому что что можно сказать еще о человеке, стирающем личности взятых им в Корень детей, лишь бы только получить себе послушных слуг? Сай уверен, что у него на такое точно нет никакого права. Тот же Скорпион… А чем так отличается Сасори? Тем, что взялся за воспитание троих сирот, осел в Суне, из которой когда-то сбежал, и занялся деревней? Цель оправдывает средства или что? Как это вообще устроено, как работает? У Сая на это нет ответа. У него на многое нет ответов. — Молодец, устроил с Наруто драку, — хмыкает Тсунаде-сама, скрещивая руки на груди. Смотрит на него она без одобрения и без восторга. — Ты-то должен знать, что джинчуурики может быть опасен, если его довести. — Я сказал правду. Он разозлился. — По-твоему, нужно всегда говорить правду? — Тогда, когда это важно. А ему было важно высказаться. Он тоже человек, Накику помогла ему понять, что он тоже имеет право на чувства, и никто не вправе лишать его этого. На Тсунаде-сама Сай смотрит упрямо, не желая ни за что извиняться. Он ничего дурного не сделал, это Наруто должен больше думать о том, что и как он делает и говорит. Его слова и поступки задевают людей вокруг него, нравится ему это или нет, так что пусть тоже учится следить за собой. — Ты хочешь в Суну? — Хочу. — Почему? Только без романтической чепухи о любви всей твоей жизни. — Я могу быть там куда полезнее, я могу дать вам куда больше, если вы отправите меня туда. Сай, ухватившись за эту возможность, начинает перечислять все причины, по которым его нужно отправить в деревню Песка. Говорит много и быстро, не замечая, как уголки губ Тсунаде-сама на мгновение приподнимаются вверх. Она слушает его внимательно, где-то даже кивает, но палату его покидает, так и не дав ему четкого ответа по поводу Суны. После выписки она отсылает его в страну Ветра с письмом Гааре, в котором говорится, что она видеть не хочет Сая в Конохе в ближайшее время. Пусть он будет их заботой и головной болью.

Часть 4.1. Акеми. Октябрь, 16 лет после рождения Наруто.

HENSY — Июнь–август

+++

Поиски схронов Акацки — миссия, на взгляд Акеми, скучная, но все лучше, чем торчать в Конохе. В клане на нее продолжают давить, потому что старики всегда всем недовольны, и Мэйко-сан не дает ей вздохнуть свободно. Вся эта ситуация, как и невозможность вернуться в Суну, ее ужасно раздражает, так что лучше уж заниматься делом. К тому же, Акеми никогда не была из тех, кто любит вечное состояние покоя. Ей необходимо его чем-то разбавлять. В команде с ней оказывается Киба, и Акеми почти прилипает к нему и к Акамару. Все-таки, ей нравится проводить время со своими друзьями, даже не с самыми близкими. Они весело перешучиваются, вспоминая времена учебы в академии, немного отвлекаясь от основной задачи. Одного взгляда от капитана хватает, чтобы тут же собраться, но, оставшись наедине, Акеми снова начинает хихикать и пихать Кибу в бок. Он рассказывает ей о девушке, с которой познакомился во время миссии в Щимо. Акеми легко узнает в ней Наоми и восторженно прижимает руки к губам. Куноичи ей понравилась, она полненькая и миленькая, очень общительная, так что неудивительно, что Киба обратил на нее внимание. Особенно, если на миссии она была с Саори, но он ничего не говорит ни о ней, ни о Иошихиро, значит, с этими двумя Киба и Шино не пересекались. Что ж, тем лучше для него, потому что на того же Канкуро Саори произвела неизгладимое впечатление, а ведь она даже не за ним бегала! Они осматривают найденные схроны, переговариваются, и Акеми расслабляется. Ей не нравится, конечно, что на территории страны Огня оказалось так много мест, в которых были Акацки, но они пустые. Она не знает, ей бы больше понравилось на кого-то наткнуться или просто дальше вот так осматривать, собирая скудные данные. А они действительно очень скудные. Может быть, это задание вообще зря им дали? Они оставляют очередное убежище и вечером останавливаются на ночь в небольшой гостинице крошечной деревеньки. Киба с Акеми ко сну готовятся быстро и ложатся вместе: кровать одна, они оба устали, так что могут поспать вместе. Еще и Акамару, поди, к ним ляжет, потому что ему нравится чувствовать себя ко всему причастным. — Как думаешь, мы хоть кого-то найдем? — спрашивает Киба, когда они уже гасят свет. — Метаемся по всей стране, непонятно даже что ищем. — Как непонятно? Двух мудаков, которые выкосили храм, — хмыкает Акеми, подгребая к себе подушку. — Но вообще, не уверена. Все схроны заброшенные, там явно никого давно не было. Самое обидное, что они даже ничего полезного в них не нашли. Судя по всему, Акацки, уходя, вычищают их, чтобы никто не смог ничего толком узнать ни об их делах, ни о планах. Это логично и разумно, но очень раздражает. — Не там ищем? — Киба немного двигается, когда Акамару запрыгивает на кровать. — Может быть. Они перемещаются как-то хаотично, не знаю. Но точно не в нашей части. — Надеюсь, у других групп как-то поинтереснее. Скучно просто по пустым базам шариться. Акеми хочет сказать, что лучше, что они пустые, но широко зевает и прикрывает глаза. Она устала за день, ей хочется спать, поэтому она не продолжает разговор и недовольно мычит, когда среди ночи Киба расталкивает ее. Вставать она еще не готова, но, раз он так ее толкает, то надо. Акеми неохотно садится, трет глаза и не сразу даже понимает, о чем говорит залетевший к ним капитан. По какой, еще раз, причине их так резко поднимают? А причина оказывается более чем веской: Сарутоби Асума погиб, столкнувшись вместе со своей командой с двумя членами Акацки. На Ино лица нет, когда она влетает в объятия Акеми. Она уже не плачет, только хрипло дышит, мелко дрожа, и утыкается ей куда-то в плечо. У Акеми от ее вида сердце разрывается на части, но от следующего взгляда на Шикамару все становится еще хуже. В команде он больше всех был привязан к своему наставнику, и теперь смотрит в никуда пустым и страшным взглядом. По мнению Аикавы-сенсей, Асума-сенсей был безалаберным, ленивым и ни в чем незаинтересованным, — и ему, как и Куренай-сенсей, повезло получить трех учеников с хидзюцу и регулярными клановыми тренировками, — но, видимо, не так уж он был и безнадежен, раз его гибель вызвала такое горе. Акеми смотрит через плечо Ино на Шикамару и кусает губы, поглаживая подругу по напряженной спине. Это страшно и больно. Так быть не должно, но мир никогда не был справедливым. Разве же учили бы их, еще детей, убивать, будь он таковым? И Акеми высокими целями не обманывается: все они в первую очередь убийцы и только потом защитники, мстители и так далее по списку. Саске вот решил стать мстителем, ради чего бросил Коноху и всех тех, кому был дорог. Кем же захочет теперь стать Шикамару? Это ведь его первая потеря, первый раз, когда он действительно не смог ничего сделать, и никто не пришел к нему на помощь. В тот раз это была троица Сабаку, но не всегда найдутся те, кто сможет спасти. И дело даже не в желании, а просто в невозможности: не смогут, не успеют, сами окажутся не готовы. Или просто-напросто не узнают. К Шикамару Акеми подходит позже, когда Райдо и Генма буквально забирают у нее из рук Ино. Они утешают ее как могут, дарят ласковые прикосновения и объятия, — и Акеми не может не скучать по Ичи и Канкуро в это мгновение особенно сильно, — потому что видят, как ей больно. Акеми переглядывается с Кибой, тот мрачно кивает ей на Шикамару и отходит к Котетсу с Изумо. Понятное дело, что кому-то надо поговорить с Шикамару, и это надо делать тому, кто способен эту боль понять. Киба в утешении плох, но он хотя бы пытается заняться Чоджи, которому тоже нужна поддержка. У Ино есть Генма с Райдо, а Акеми достается Шикамару, которого все сторонятся. Да и он сам сейчас не выражает никакого желания с кем-то говорить. Стоит в стороне и играет с зажигалкой Асумы-сенсея, вертя ее в руках. Меньше всего Акеми хочется говорить о своем отце, потому что чужая боль — она всегда чужая, легче от нее не становится, но понимание, что рядом есть кто-то, кто пережил плохое и пошел дальше, может немного утешить. — Гаара ведь тоже погиб и его вернули, разве нет? — Шикамару курит и на нее не смотрит, когда она к нему подходит. — Ты не сможешь помочь Асуме? — Тут нужна в первую очередь не я, а Накику, — поправляет его Акеми, облизывая губы. Неожиданный вопрос ставит ее в тупик. — Это сложная техника, которую мы доработали… — Но вы ее доработали, Гаара жив. Она сработает на Асуме? Акеми закусывает губу и оборачивается, чтобы бросить взгляд на накрытое тканью тело на носилках. Он погиб от техники этого безумного Хидана на глазах у своих учеников. Погиб, и теперь их два отряда, слившиеся в один, должны вернуть тело Асумы-сенсея в Коноху, жене и семье. Бедная Куренай-сенсей! Как же тяжело ей будет принять его гибель! Акеми не может не ставить себя на ее место, потому что у нее есть Канкуро и Ичи, которых она любит. У нее же сердце остановится, если с одним из них что-то случится. Как вообще пережить такую боль? Ей кажется, что она будет даже сильнее той, которую Акеми перенесла, потеряв отца. Нет-нет-нет! Никогда и ни за что. Акеми зябко ежится, отказываясь представлять нечто подобное. Ей хватило того, сколько ударов пропустило ее сердце, когда в Коноху пришли известия о ранении Канкуро и похищении Гаары. — Акеми? — зовет Шикамару. — Ну так что? Акеми вздрагивает, поняв, что задумалась и отвлеклась. Снова смотрит на него и видит робкий огонек надежды в глазах парня. Ей придется его потушить, как бы сильно ни хотелось уверить, что все будет хорошо. — Прости, но нет. Мы даже не в Конохе, от которой Суна в трех днях пути. Пройдет слишком много времени, эту технику нужно проводить в первые часы после смерти. Чем дольше ждешь, тем сложнее, а тут… — Ясно, — резким тоном обрывает поток ее оправданий и объяснений Шикамару. — Можешь не продолжать. Чувство вины не дает Акеми покоя, хотя она и не сделала ничего плохого. Помочь она действительно не может: Кишо Тенсей отбирает жизненную энергию того, кто ее выполняет, высасывая до дна, и даже этого мало. С помощью хенка Накику изменяет чакру, черпая ее не из себя, а из предоставленного ей источника. Друг без друга они с ней ничего не могут, и если Накику еще может попытаться с сейсеки, то Акеми точно нет. Ей очень жаль, но она бессильна. Тошнотворное и мерзкое чувство. На похоронах Асумы-сенсея половина Конохи, не меньше. Нос забивается из-за запаха лилий, в глазах щиплет, а сердце ноет. Конохомару даже не думает скрывать слез, в то время как Куренай-сенсей собрана и молчалива. Она сама шиноби, она жена шиноби, так ей ли не знать, как себя вести? Они все понимают, что кто-то не возвращается с миссий, кто-то слишком рано уходит, и без кого-то приходится учиться жить. Куренай-сенсей бледная и печальная, еще и беременная, как сообщает ей Хината в самом начале похорон. — Она ждет ребенка, нам всем нужно будет ее поддерживать, — слышит Акеми уже после погребения. Она смотрит на Гая-сенсея и прислонившуюся к нему Анко-сан. — Помогатель херов, меня не ребенок беспокоит, а она. — Она права, — вздыхает Ирука-сенсей, хмурясь. — Ребенка мы воспитаем, не в этом проблема. — На Куренай лица нет, — Чиву-сенсей качает головой и ищет взглядом вдову. Он относится к ней особенно бережно, что заметно невооруженным взглядом. Но и характер у него очень мягкий. Это никак не касающийся Акеми разговор, и ей неловко, ведь обсуждают чужое горе, к которому она ни малейшего отношения не имеет. Акеми хочет было отойти, чтобы не подслушивать, но не может сдвинуться с места. Она теребит браслет на запястье и смотрит себе под ноги. — Оставьте ее в покое. Хотя бы на пару дней, а потом уже душите своей поддержкой. — Аикава-сенсей подходит к ним откуда-то со стороны в компании Ибики-сан. Помирились, что ли? А что тогда с Баки-сан? Акеми знает об отношениях ее наставницы с песчаником, хоть прямых вопросов ей и не задавала. Аикава-сенсей могла многое сказать о поведении Акеми в Суне, начиная с ее привязанности к Канкуро, заканчивая тем, сколько времени она проводила в компании подопечных Сасори-сан. Она не в восторге, что ей не рассказали о том, чем именно занималась ее ученица, но, в целом, она никогда не высказывалась об этом всем. Акеми считает, что и она не в праве осуждать свою наставницу и доставать ее лишними расспросами. Та ведь ее не трогала, дав возможность разобраться в своей жизни самостоятельно. А ведь Акеми знает, что на Аикаву-сенсей давит как минимум Мэйко-сан, которой непременно нужно контролировать свою непокорную внучку. Давление, должно быть, огромное, но Аикава-сенсей никогда ничего не говорила про это, не Акеми так точно. — А если ей станет плохо? — в голосе Чиву-сенсея слышится тревога. — Ей станет плохо, если ты сделаешь ей плохо. Она не такая размазня, как ты, — фыркает Аикава-сенсей и добавляет уже куда мягче. — Я говорила с Шизуне, у Куренай все хорошо со здоровьем. Но дай ей пережить горе самой, Чиву. — Если ты уверена, Аикава… Аикава-сенсей ловит Акеми чуть позже, цепко хватает за локоть и заставляет поднять голову. Смотрит на нее недовольными синими глазами и вздыхает, чуть морщась. — Хватит ходить с таким лицом, — она шлепает ученицу по щеке — не сильно, просто, чтобы она отмерла. — Перестань представлять себя на месте Куренай. Ты забиваешь себе голову глупостями, а когда ты это делаешь, то допускаешь ошибки. — Какую ошибку допустил Асума-сенсей? — Ту же, что допускал всегда: был слишком самонадеянным. Я учила вас всех анализировать ситуацию, любой бой можно выиграть. И не всегда победа — это отрезанная от туловища голова врага. Акеми помнит все уроки, которые дала ей наставница. Аикава-сенсей была не самым мягким учителем, но Кай и Аичиро с ней быстро поладили, да и сама Акеми ведь подстроилась под нее. Саю тоже было легко, потому что он привык получать четкие указания. — Нужно уметь отступать, да? — вспоминает Акеми, отводя от себя руку Аикавы-сенсей. — Именно. А жертвовать собой надо только в самой безвыходной ситуации, когда на кону не просто твоя жизнь, а все, что тебе дорого. Любая иная попытка отправиться на тот свет — глупость и расточительство, Акеми. Теперь прекрати себя жалеть, иди домой, завтра с утра у вас тренировка. Каю я уже сказала. Тренировка старым составом, потому что Сая отпустили в Суну. Яхико ужасно расстроился, что его одного. Ее младший брат соскучился по Широгику и Гааре, хоть и рад быть с другими своими друзьями. Акеми кивает, опуская глаза, и слышит тяжелый вздох наставницы. — Я знаю, что ты хочешь в Суну. И я знаю, что тебе там лучше. Твоя бабушка не согласна с этим, но она не видит, как ты там раскрылась. — Вы с ней разговаривали? — Неоднократно. Она очень хотела, чтобы я на тебя повлияла. Этому даже удивляться не стоит: Мэйко-сан не любит Суну, считая, что ее внуки должны быть в Конохе. Еще больше она не любит суновцев, — особенно Канкуро, от которого Акеми отказываться не собирается ни за что, — делая огромное исключение только для внуков своей любимой подруги. Да и те в ее представлении могли бы вернуться на свою историческую, так сказать, родину. А Акеми вот давать переселиться в страну Ветра она точно не хочет, поэтому прибегает ко всевозможным способам повлиять на нее. И это она еще не знает, насколько упрямым может быть Яхико! — И? — Легче заставить скалу Хокаге сдвинуться с места, чем переубедить тебя, когда ты что-то вбила себе в голову. Иди домой, пока ты нужна в Конохе, но как только будет возможность отпустить тебя в Суну, то тебя отпустят. Акеми улыбается и подается вперед, обнимая Аикаву-сенсей. Та не отвечает на ее объятия, только пару раз похлопывает по спине, прежде чем от себя отстраняет, подгоняя и веля отдохнуть. Если она так говорит, значит, завтра собирается из них все соки выжать. Видимо, Аикава-сенсей и сама немного встревожена, раз хочет так плотно заняться ими, пока у нее есть на то возможность. Сасори-сан ведь тоже гоняет всех, насколько ей известно, вряд ли просто так. Сасори-сан вообще ничего просто так не делает, как она уже давным-давно поняла. Она вспоминает Дейдару и его ужимки, — и неожиданно сильно скучает по нему, — и гадает, что же из себя представляют остальные Акацки. Им повезло, что одного они утянули к себе, но он и младше всех был. Может, был и слабее? Хотя вряд ли, она же видела, что он сотворил в Суне, так что это просто повезло, что Сасори-сан и Сакура его поймали, а он сам прижился и не хочет никуда сбегать. Дейдара — девятнадцатилетний парень, но остальные-то старше и куда хуже. Сасори-сан вон исправился, если это так можно назвать. Не отмылся от крови, но вернулся туда, где должен был быть всегда, но это единичный случай, и он не был в Акацки. Обычно никто из нукенинов не возвращается, никто не исправляется и никто не хватается за второй шанс. Акеми не верит, что Наруто удастся образумить Саске, как не верит она и в то, что на Расу кто-то сможет повлиять. Такие не меняются, у них все внутри уже закрепилось. Акеми возвращается домой и падает на кровать, отчаянно желая оказаться в Суне с Ичи и Канкуро. Кольцо на пальце поблескивает, а на сердце все равно тяжело. После сентября она уже намного меньше переживает о том, что ее могли забыть. Акеми скучает и просто надеется, что там у них все хорошо. Но как ей не переживать? Если она мучается тоской, то разве они не должны? Она даже не знает, кто ее беспокоит больше: Ичи, с тем, как его гоняют, или Канкуро, у которого есть Раса? Ичи же не переутомляется? Канкуро не бесится, накручивая себя? К Накику вернулась память, Широгику справляется с миссиями, а Сасори-сан успевает везде и всюду? Как здоровье Гокьедай, как Рира? Об этом Акеми спрашивает Темари, когда встречает ее в воротах. Ужасно жалко, что вырваться из Суны сумела она одна, но что поделать? Ичи и Канкуро отправляют на миссии, они не сидят дома и не страдают фигней. Акеми гордится ими обоими, просто уже очень хочет их увидеть. — Дома по тебе скучают, — говорит ей старшая сестра Казекаге после коротких объятий. Вид у нее встревоженный: оно и понятно, переживает за своего «лося». — Я тоже скучаю по дому, — Акеми улыбается, сжимая на мгновение руки Темари в своих. Дом — он там, в Суне, с Канкуро и Ичи, а не здесь. — Шикамару в поместье Нара. Он оттуда не выходит, так что… Так что она надеется, что Темари сможет ему хоть немного помочь. Он молодец, он отомстил за Асуму-сенсея, но вряд ли это смогло унять его боль. Разве что немного покоя подарить, дать какое-то чувство удовлетворения, вот и все. От болезненных уколов в груди месть спасти не сможет никогда. Ичи, все же, был прав, когда сказал, что болью нужно делиться, а иначе в ней действительно можно утонуть.

Часть 4.1. Темари. Октябрь, 16 лет после рождения Наруто.

J. Balvin, Pitbull, Camila Cabello — Hey Ma

+++

Когда Гаара вызывает её в свой кабинет, Темари по привычке не ожидает ничего хорошего. Она идёт туда с Ичи, потому что что они вместе обедали, и хотя ирьёнина никто не звал, он решает заглянуть и к Сасори-сан, чтобы справиться о сестре и… сестре, потому что как бабушку Риру уже не воспринимает ни один из Ритсуми. Как, если ни по внешности, ни по поведению, ни по памяти это совсем не та женщина, у которой были ребёнок и внуки? Теперь официально сиблингов Ритсуми четверо, и никто больше вслух почти не упоминает того факта, что Рира родилась, в общем-то, шестьдесят семь лет назад. Она переселяется к Чиё-сама и Эбизо-сама, потому что их дом больше, чем у Скорпиона, к вящей радости подрывника. Этот придурок решил, что у него с Шинпи может что-то быть, и теперь всё пытается её соблазнить. Рира на это хохочет, иногда подыгрывает, но Темари прекрасно видит, когда заходит к Гокьёдай, что её это внимание веселит, но не более. Пусть она и ведёт себя по-детски, на самом деле она та ещё загадка — Ичи сказал, что его бабушка в какой-то момент попала в секретную организацию Анбу Конохи и может быть опасна. Для кого только, вот в чём вопрос. — Сарутоби Асума погиб, — без приветствия сообщает Гаара, постукивая пальцами по свитку, который лежит перед ним на столе. Ичи сжимает локоть Темари, и они обмениваются одинаковыми печальными взглядами. Самого Сарутоби никто из них, конечно, не знал, но Ичи, наверняка, думает о Ино, с которой успел сдружиться, а Темари — о Шикамару, который был очень близок со своим сенсеем. Смерть наставника, наверняка, сильно по нему ударила. Темари давно не виделась с Нара, потому что она нужна была в Суне, а он, видимо, в Конохе, и пусть ей удавалось отвлечься, она, всё же, ужасно соскучилась. Особенно по его поцелуям. Хотя, в такой ситуации ему, наверняка, будет не до неё. И всё же… — Ты отправишься в Коноху, — это Казекаге говорит сестре, и она неверяще вскидывает голову. — Ичи, я знаю, что ты тоже хочешь, но пока ты мне нужен здесь. — Сдерживать Канкуро? — закатывает глаза ирьёнин, но неохотно кивает. — Я помню, у меня задание выявить крысу. Потому что Ичи временно перевели в госпиталь, надеясь, что он сможет с помощью проверенных ирьёнинов и Усё-сан понять кто же передавал слухи Йондайме и каким образом тот, в обход Гаары и Сасори-сан связывался с теми старейшинами, которые приняли его позицию. Сейчас отец торчит в апартаментах и всё ещё в свободное время занимается своими великими планами, изредка прогуливаясь по дворцу в сопровождении четырёх Анбу. Он, к удивлению, не требует выпустить его на улицу; с другой стороны — что ему там делать? Народ любит Гаару, не все, конечно, но к бывшему Каге испытывают куда меньше положительных чувств. Суне понравилось то развитие, которое деревня получила в последние годы, и под гнёт прежней политики вернуться хотят только старики из совета, которые любят мутить воду. — У Канкуро скоро другая миссия планируется, в Горячие Источники, — заявляет Гаара. — Судя по той информации, которую мы получили, один из убийц Сарутоби, член Акацки по имени Хидан — оттуда родом. Он бессмертен, его удалось запечатать, но не убить, хотя Шикамару настаивает, что тот может со временем подохнуть от голода. Эту силу он получил в культе так называемого Джашина, который ещё может действовать на территории страны. Надо проверить с нашими союзниками из Огня. — Я мог бы отправиться туда с ним. А кто будет от Конохи? — Пока не знаю. Нет, ты нужен мне тут. С Канкуро отправится твоя сестра и Сай. — Но Кику… — Уже достаточно восстановила свою память. Это не я решил, это Сасори-сан настоял, можешь с ним побеседовать на эту тему. Он её гоняет с инка, а шпионов со способностью исчезать самим и прятать союзников у нас не так много, сам знаешь. Широ уже занята с Рирой и Дейдарой. — А Сай там зачем? — А ты попробуй его отлепи от Накику. Что я вообще должен с ним делать? Даже Тсунаде-сама выпнула его сюда, он ей надоел своим поведением. Ещё один страдалец, на пару с Канкуро, который творит фигню, когда один. Темари не влезает в разговор: она понимает, что Ичи хочет увидеть свою Акеми и надеется хоть как-то с ней пересечься, но в первую очередь они должны думать о том где кто будет полезен. Она вот, по решению Гаары — в Конохе. Видимо, этот идиот Нара совсем плох, раз сам Казекаге решил, что ему нужно присутствие Темари. Она, впрочем, надеется, что ему нужно. Что она может для него что-то сделать. Что она действительно важный в его жизни человек. Ей и волнительно и страшно, и всю дорогу до деревни Листа она мучается сомнениями, накручивает себя и прибывает несколько разбитая, сталкиваясь в воротах с Акеми. Состояние она своё, конечно, не показывает, и говорит рыженькой куноичи, что по ней все соскучились — это правда — и в компании Котетсу и Изумо направляется к Хокаге. Тсунаде-сама выглядит мрачно и, кажется, это связано с разговором со вторым легендарным саннином, который сидит на рабочем столе своей коллеги. Он посылает Темари лёгкую улыбку, подмигивает Хокаге и молча удаляется из кабинета. Тсунаде-сама вздыхает и массирует виски, бормоча что-то о том, что Шизуне с сакэ где-то задерживается. Официально Темари тут как посол — это даёт ей, собственно, право находиться в деревне без всякой причины, просто приехать с новостями и новыми договорами. И оставаться столько времени, сколько она пожелает. Ну, точнее столько, сколько ей даёт Гаара. На этот раз он даёт неделю, и Темари надеется, что за этот срок сможет хоть как-то привести Шикамару в чувство — по словам Акеми всё хуже, чем казалось. В поместье её встречает какой-то старик, которого она прежде не видела, или видела мельком и не запомнила, вполне приветливо ей улыбается и махает рукой в сторону леса. Туда заходить можно только выходцам клана или тем, кого они пускают. Темари уже была здесь, ей очень понравились олени, — а ещё больше один конкретный «лось» в их окружении, — и она примерно представляет, где может найти Шикамару. У камня, на котором вырезаны символы кланов Яманака, Нара и Акимичи. — Я не ждал тебя, — говорит Шикамару, не оборачиваясь. Он сидит перед монументом в позе лотоса и смотрит на маленькую деревянную дощечку, которая лежит у подножия с именем Сарутоби Асумы. — Точнее, ждал, но не думал, что ты сможешь вырваться. — Плакса, это не я, а Гаара меня сюда послал, — она сама не знает, почему грубит. Просто она не умеет поддерживать, и ей проще разговаривать тем языком, к которому она привыкла. Ей кажется, что это поможет его растормошить? Может быть. А, может, и нет. — Уже неделя прошла. — Уже прошло дохера времени, как мы с тобой не виделись… — он всё-таки оборачивается. Глаза у Шикамару сухие и не красные. Он уже не плачет, хотя Темари подозревает, что в первые дни он дал волю чувствам. — Я говорил с отцом. Он передал… он кое-что объяснил мне, так что всё в порядке. — Поэтому ты торчишь тут и не выходишь на улицу? — Акеми? Она гуре ко мне подсадила, или что? — морщится Шикамару. — Я по другим причинам. — Каким? — Наши планируют вылазку в страну Горячих Источников. Я думаю, что можно сделать, чтобы купировать культ. Но меня туда не пошлют. Тсунаде-сама считает, что тем, кто присутствовал при битве с Хиданом лучше туда не соваться. — Гаара сказал мне об этом, — кивает Темари. — От нас отправятся Канкуро, Накику и Сай. Хотя он вообще-то ваш. — Уже ваш, — хмыкает Шикамару, поднимаясь и потягиваясь. Он к ней пока не подходит, и Темари к нему тоже не делает шагов, хотя ей ужасно хочется его поцеловать. — От нас, скорее всего, пойдут Ли, Акеми и Киба. Многофункциональная команда, тут и сенсор, и дальник, и мастер тайдзюцу. Ещё вроде как ближайшие к Источникам страны планируют направить своих шиноби. Никому не хочется иметь в соседях кровавый культ. — Куро будет счастлив, — бормочет Темари себе под нос. В числе ближайших стран помимо Огня — Звук и Мороз. — Хочешь поужинать вместе? — внезапно переводит тему Шикамару. — Здесь?.. — подвисает Темари, которую никогда не приглашали на семейные посиделки Нара. С чего бы? — Нет, мендоксе. — Она готовится обидеться, но Шикамару быстро продолжает: — У тебя, давай? У меня уже головная боль от матери, не хватало ещё её терпеть весь вечер. Купим продукты и что-нибудь приготовим. Темари хмыкает. А от неё у него же тоже постоянная головная боль, как он любит пожаловаться. — Такая ленивая жопа, как ты, умеет готовить? — сладким голосом поёт Темари. — Что ты такое и куда ты дел Шикамару? Она, впрочем, умеет читать сквозь строки: он не в ресторан её пригласил, а навязался к ней в квартиру. Значит, он хочет провести время с ней наедине. Может, даже, не в разговорах, не оккупируя её кровать, чтобы поспать или подумать думы, а чтобы целовать её и держать за руку. Она ужасно соскучилась по этому ленивому придурку. Продукты они действительно закупают, доносят их до квартиры и даже успевают что-то убрать в холодильник. Потом Шикамару берёт тряпку, протирает чуть пыльный стол и… И потом что-то идёт не так. Или, наоборот, так. Он поднимает на неё свои тёмные глаза, Темари судорожно вздыхает от этого тяжёлого взгляда, а в следующую минуту она оказывается сидящей на столе, с раздвинутыми коленками, между которыми стоит Шикамару и с его языком у себя во рту. Ладно, не сильно-то она и голодная. Точнее, голодная, ужасно голодная: до ласк, до поцелуев, до его рук на своих бёдрах… Шикамару отрывается от её губ, когда она стягивает резинку с его волос, позволяя им рассыпаться по плечам. Он смотрит на неё затуманенным взглядом, который заставляет что-то шевелиться у неё в животе, куда больше, чем даже те развратные поцелуи, которыми они обменялись в конце июля. Ей хочется, очень хочется, чтобы он продолжил, чтобы пальцы переместил чуть ниже, где у неё всё горит и влажно в трусиках, но Шикамару медлит, внимательно изучая её лицо и осторожно поглаживая её ноги. — Презервативы… — выдыхает он, наконец. Темари хлопает глазами и внезапно краснеет. Ну… она о таком не задумывалась, ведь у неё-то секса не было и не планировалось. Она не Ичи, не таскает с собой… Она всё же шарится во внутреннем кармане кимоно и, к её радости, находит-таки там квадратик из фольги. Ритсуми, пройдоха! Когда успел туда засунуть? Он бдит как над собственной стерильностью, здоровьем и чистотой, так и за всеми сокомандниками, чтобы у них всё всегда было под рукой. Шикамару на это как-то странно щурится и, судя по тому, что Темари успела выучить о его мимике, даже немного злится. Она теряется, не понимая почему у него такая реакция. Разве он не хотел с ней переспать? К этому же всё шло, и вопрос о средстве защиты… — Ты для джонина своего носишь? — шипит Шикамару, вдруг совершенно не напоминая ей того лентяя, которым она обычно его видит. Он не пугает её — ведь ничего плохого он ей не делает, и его прикосновения всё такие же лёгкие и расслабленные. Напряжение в голосе, во взгляде, в мышцах плеч. Но ей он даже не думает сделать больно. — Я девственница, — на духу выдаёт Темари. — Я не… я ждала… чёрт возьми, лосяра! Придурок! Болван!.. Ей обидно, и она хочет уже его оттолкнуть, как чувствует дрожь, которая пронзает его тело, отдаётся через руки на её бёдрах, заставляя неловко елозить по столу, потому что ей ужасно, нестерпимо хочется почувствовать его ТАМ. И она чувствует, как его всё ещё дрожащие, но уверенные пальцы отодвигают ткань и скользят по влажным складкам, пока Шикамару втягивает её в очередной головокружительный поцелуй. Темари стонет, подаётся бёдрами навстречу, ей нравится чувствовать в себе его палец, потом два, потом как Шикамару сам тяжело дышит ей в шею и пытается сдержать собственные стоны. Темари не стесняется быть громкой: в этом доме толстые стены, окна закрыты, а стесняться Шикамару у неё больше не получается, потому что ей девятнадцать, и у неё всё внутри дрожит от нетерпения, потому что влюблена она в него уже больше трёх лет, и хочет, ужасно хочет уже наконец-то того же самого, что есть и у её брата, и у лучшего друга, и у, чёрт возьми, даже этого странного художника и не менее странного Абураме. Штаны с Шикамару она, естественно, стягивает сама. Сама раскатывает презерватив по его члену — хоть и не уверена, что именно так правильно, она же не тренировалась, но вроде всё на месте и никуда не сползает. Сама разводит ноги пошире, чтобы ему было удобнее толкнуться в неё сначала с приглушённым вздохом, а затем — неожиданно — тоже с громким, гортанным стоном. Возможно, стены не настолько уж и толстые, но им обоим сейчас совершенно насрать. Темари не хочет от него нежностей или попыток остановиться, чтобы дать ей привыкнуть — она чувствует, как по бедру течёт кровь, перемешанная с её соками, но ей всё равно, она подаётся вперёд, насаживаясь глубже и выбивая у Шикамару какой-то новый звук: что-то среднее между всхлипом и попыткой сказать «мендоксе», отчего она даже издаёт смешок. Её не смущает даже, что когда она навязывает ему довольно быстрый темп, не думая о боли, он довольно быстро кончает, — в неё, а точнее, в презерватив, — а сама она только распалилась, взяв его за руку и прикладывая пальцы к клитору, чтобы он мог ей помочь, чтобы и этот комок нервов хоть немного расслабить. — Ленивая ты задница, — шепчет Темари, роняя голову на его влажное плечо. Они всё ещё одеты, но ей придётся снять с себя костюм и бросить в стирку, если не в мусорку: не факт, что кровь отстирается, пусть на тёмной ткани это не так уж сильно и заметно. — Я приготовлю ужин, а ты сходи в аптеку, пока не закрылась. У меня был только один презерватив, и то благодаря тому, что лучший друг подкинул. Шикамару целует её в макушку и неожиданно сильно сжимает в объятиях. Теперь он прижимается своей щекой к её, и Темари готова поклясться, что чувствует влагу, и это не пот, а слёзы. Плакса, и чего это его так развезло от секса? — Спасибо. — За что? — За то, что ты здесь. За то, что ты есть. За то, что ты это ты. — Страшная, проблемная женщина? — хмыкает Темари. — Я только в такую и мог бы влюбиться, мендоксе. Темари легонько щипает его за бок, выгоняет из квартиры и заново протирает стол, а потом решает, что есть они, наверное, будут в спальне. И сразу потом повторят. Правда, готовить ей совсем не хочется, поэтому она малодушно решает дождаться Шикамару и сходить взять что-то на вынос. Впрочем, она недооценила своего ленивого гения: он и так приходит не только с пакетом из аптеки, но и с коробкой якитори, которые они с удовольствием съедают прямо в кровати. После чего Шикамару бессовестно засыпает, пока она принимает душ. Темари вздыхает, ложится рядом и притягивает к себе своего лося, перебирая пальцами пряди его волос. Зато утром он будит её сам, и Темари не может пожаловаться на то, что в этот раз не получила своё сполна. На этой неделе им, определённо, придётся не раз заходить в аптеку. А лучше, наверное, сразу перейти на таблетки.

Часть 4.1. Дейдара. Октябрь, 16 лет после рождения Наруто.

Flo Rida, Kesha — Right Round

+++

У Дейдары как секса не было, так и нет. У него есть влажные фантазии, куча вопросов в голове и экзистенциальный кризис. Крошка даже проникается и пытается его растормошить, пока Дейдара вяло копается в грядках, выдёргивая сорняки вперемешку с ростками заново посаженной капусты. — Уйди отсюда, — советует девушка, сдувая с лица чёлку и пытаясь собрать свои непослушные золотистые волосы саевой заколкой. Дейдара на них залипает, переводит взгляд на её лицо, но видит перед собой другое, хоть и похожее. Рира. Бабка Накику, которая похожа на неё сильнее, чем Ичи похож на Яманаку. И ей шестьдесят семь лет. А Дейдаре — девятнадцать. И он не сказать, что сильно интересует Звёздочку, хотя она от флирта и не отказывается, да. Это нормально вообще? Да, она выглядит на двадцать два, её организму двадцать два, и воспоминаниям тоже, но блять. Ритсуми-то её помнят совсем другой. Или это всё-таки клон, созданный в лаборатории Орочимару, а? Хотя, воспоминания-то о этих двадцати двух первых годах её жизни никуда не делись. — Кику, ты что там опять торчишь? У нас тренировка! — кричит Звёздочка с крыльца. На ней лёгкое бордовое платье с открытыми плечами, и Дейдара ласкает взглядом красивый изгиб и светло-золотистую кожу. Совершенство, а не девушка. Не женщина. Не пожилая женщина. Он стонет и утыкается лицом в колени. — Крошка, у вас вся семейка ненормальная, да? — Ответ ему не нужен, Дейдара разговаривает сам с собой. Ну, или с капустой, которая ещё не выдернута из грядки стараниями Накику. Наверное, лучше бы он ничего не знал. Потому что с тех пор, как он узнал, то Рира просто не выходит у него из головы. Всё, ёкай её дери, сводится к ней, да! Он даже забывает флиртовать с заглядывающими в гости Юкатой и Мацури, хоть те и так не особо заинтересованы: у них-то парни есть, да! Да даже те цыпочки, которые ему попадаются на улице — данна ему теперь разрешает гулять по Суне в сопровождении Облачка, либо Сая с Накику — не цепляют его взгляд. Который приклеен к шикарной заднице, пообъёмнее, чем у внучки, по крайней мере. — Иду, иду, — ворчит Накику, отряхивая испачканные в земле руки и дёргая Дейдару за рукав. — Вали отсюда, пугало. Если вернусь и увижу пустые лунки, я тебя самого тут прикопаю, вдруг вырастут маленькие подрывники? — Хочешь маленьких подрывников, крошка? Так я могу тебе их задела… ай! Рира подходит и смеётся, подхватывая под руку свою свирепую внучку, которую теперь зовёт сестрой. Они удаляются в сторону тренировочной площадки, куда уже часом назад ушли Сай и Широгику. Художник, удивив всех своим неожиданным возвращением, на недельку приклеился к Накику, чуть ли не в туалет её сопровождая, но, уверившись, что большую часть своих воспоминаний она восстановила, подуспокоился и начал заниматься делом. Жаль, конечно, что он вернулся без малышки: по ней Дейдара тоже соскучился, да. А ещё ему интересно посмотреть на новые кладки ящерок, ведь крошка ему пообещала, что изучит его чакру и попробует использовать с чаиро, чтобы как-нибудь их улучшить. Поскорее бы уже Акеми вернулась! Дейдара сам не замечает, как начинает воспринимать поместье Гокьёдай как собственный дом. Климат Суны ему не сказать, что нравится, но здесь, в отдалении от деревни, в этом оазисе посреди пустыни он себя чувствует на своём месте. Дейдара слышит разговоры об Акацки, слышит даже о том, что в общем происходит, но никакого желания возвращаться к Лидеру у него нет. Он не то чтобы в принципе хотел вступать в организацию, да. Наверное, стоит сказать спасибо данна, что тот его захватил. А ведь мог бы и убить. От Скорпиона скорее как раз такого исхода битвы и стоило ожидать. Конечно, печати ни со стен его комнаты, ни с его тела никуда не делись, но Дейдара уже и не обращает почти на них внимания. Он скучает по глине, это правда, но не возмущается так сильно, как раньше, предпочитая играть в невинность, потому что о нём почти забывают и не так сильно контролируют. Тем же вечером Дейдаре вручают тяжёлый мешочек, предупреждают, что он всё равно ограничен в передвижениях, но взят на испытательный срок под руководство Широ. Им дают задание потренироваться неподалёку от Суны вместе с — сердце его начинает отплясывать чечётку — Рирой, которой тоже стоит размяться не только с хенка. Сасори-данна засылает их в один из своих старых схронов, в котором ещё остались ловушки, чтобы посмотреть как они справятся. Дейдара весело вопит, сжимая сначала мешочек с долгожданным материалом, а затем кидается к дивану, поучаствовать во всеобщих обнимашках. На самом деле, конечно, это трудно назвать обнимашками: Сасори-данна сидит, уткнувшись в книгу и приобнимая одной рукой за плечи Накику, а Сай лежит, устроив голову у неё на коленях и уткнувшись лицом ей в живот: то ли уснул, то ли нет — не понять. Он ни на что не реагирует и не двигается. Дейдара его просто чуть отпихивает, протягивает руки с приоткрытыми в предвкушении ртами и тут же получает леской чакры по лбу. А вот это обидно было, он же со всей душой, да! — Иди спи, вам завтра выдвигаться на рассвете, — недовольным голосом тянет Скорпион. У него на носу квадратные очки, хотя Дейдара прекрасно знает, что зрение у данны совершенное, видимо, он решил так имидж сменить, да. Ему, впрочем, идёт, и взгляд у крошки такой, словно она своего опекуна сожрать готова живьём. Дейдара фыркает и отстраняется, хотя Накику ненадолго отрывается от перебирания пальцами прядей Сая и взлохмачивает Дейдаре такие же короткие и чёрные волосы. Подскакивает Дейдара раньше всех, ещё затемно, любовно поглаживает мешочек с глиной и позволяет себе налепить запас мелких птичек — в доме он, конечно, даже не пробует их взрывать, но никто же не запрещал ему просто попробовать подготовить оружие заранее? Маленькая Широ прячется под своей маской песца, а Рира появляется в новом костюмчике, и Дейдара, нисколько не стесняясь, свистит: оголённый живот демонстрирует пирсинг в пупке, короткая юбка — шикарные стройные ножки, пусть и не такие длинные как у малышки: всё-таки, Рира даже ниже крошки. Золотистые волосы забраны в хитроумную причёску из косичек и свободных прядей. Данна, что ли, заморочился? Сам Дейдара, к слову, тоже невысокий, ростом с крошку, может, чуть повыше. Может, поэтому девушки никак не ходят к его ногам падать, ммм? Обидно! — Свои рты держи при себе, — насмешливо бросает Рира, ничуть не стесняясь мелкой. — И из штанов не выпрыгни, кажется, они у тебя плохо затянуты на поясе. Ему вот выбрать костюм не дали, да. Выдали какую-то рубашку и галифе из старых запасов, видимо, данны, с которым они примерно одной комплекции. Дейдара даже помускулистей будет, ага. К пещере, которую Скорпион отметил на карте, они добираются к полудню не сильно быстрым шагом и замечают поблизости роскошный оазис с лазурной водой, которая так и манит окунуться. У Риры тоже желание залезть в прохладную воду написано на лице, но Облачко, вздыхая прямо как Гаара, напоминает, что лучше это сделать ближе к вечеру, а здесь разбить лагерь. В схроне Сасори-данна несколько уровней, так что работы им тут как минимум на пару дней. Уже на первом Дейдара начинает подозревать, что ловушки тут сохранились не с незапамятных времён, а Скорпион предварительно наведался и обновил половину. Ну не может быть, чтобы на каждом углу висели ещё действующие свитки с взрывными печатями, а в толще земли, выскакивая буквально из ниоткуда, не сгнили трупики крыс с отравленными иглами в пастях. Рира бессовестно оставляет своих напарников позади, хоть и обезвреживает по большей части неприятные сюрпризы, но в какой-то момент она просто исчезает во тьме коридора, а менее опытным к таким обстоятельствам Широгику и Дейдаре приходится сбавить темп и работать в паре. Девочка талантливая, конечно, но ей не хватает опыта, а Дейдара больше хорош в открытом бою с противником, а не в поисках ловушек. «Бум» тут не устроить, если он не хочет всех похоронить под толщей земли, так что его заранее подготовленные птички пока так и лежат, рассованные по карманам. Одну Дейдара решает дать Облачку — она ему, во-первых, нравится, и у него наконец-то есть возможность что-то ей подарить, а во-вторых, эту можно использовать как мини-бомбочку, которая детонирует просто от довольно сильного удара. Мало ли, ей понадобится? Появляется Шинпи из ниоткуда: просто, как дым, возникает прямо перед ними, сверкая в темноте глазами-гнилушками, совсем не похожими на те пурпурно-золотые, которые у неё обычно. Дейдара тупо моргает и, вздрагивая, переводит взгляд на Широ: у неё они точно такие же, хоть и видно хуже сквозь прорези маски. Он уже слышал про инка, но никогда не видел его в действии, ведь фокус этого кеккей-генкая в том, чтобы прятать носителя. Если он может видеть обеих — это потому что ему позволили. И, вполне вероятно, тоже спрятали. От кого только? — Дальше второй уровень, предлагаю вернуться завтра, — небрежно говорит Рира, и её глаза становятся нормальными. — Мы здесь командой, — не сильно довольным и глухим из-за маски голосом говорит Широгику. — Так что всем надо себя проявить, а не только тебе одной, Рира-анэ. — Я — одиночный игрок, детка, — девушка наклоняется к внучке и легонько щёлкает её по тому месту, где за расписным фарфором прячется хорошенький носик. — Учиха тоже, — ледяным голосом произносит Широгику. — А мы — семья. Она отворачивается и неспешным шагом устремляется к выходу, бросая через плечо: — Я вижу тебя с инка. А ты меня нет. — Она обиделась, да? — расстроенно тянет Рира. — Я не хотела её обидеть. — Звёздочка, мы просто хотим показать на что способны, да, — улыбается Дейдара. — Данна тоже просил, чтобы мы действовали вместе. — Ага, я помню, — Рира морщится и достаёт уже знакомый Дейдаре кунай с особой заточкой. То ли у неё тик, то ли что, но она частенько с ним играется: то крутя в тонких пальцах, то подкидывая его и заставляя делать как можно больше оборотов, прежде чем поймать. — Ладно, пойдём мыться, если хотите лезть своими глупыми бошками в ловушки, кто я такая, чтобы вам мешать? Учтите, что с Кишо Хенка я ещё не освоилась, да и чакру тут не из кого качать, пары свитков Ако-чан мне не хватит. Потому что старуха Чиё, конечно, свою «подругу» кинулась натаскивать на ту технику, которой, как уже подслушал Дейдара, научила крошку и малышку: они ведь так и вытащили с того света Казекаге, которого убили Акацки, выкачав из него хвостатого зверя. Не без его, Дейдары, содействия, да… Облачко демонстративно ставит свою палатку в отдалении. Она что-то зарисовывает в альбоме, задумчиво поглядывая на пальмы и кусты алоэ. Маску девочка убрала, хотя и так в ней не особо-то нуждается, она же не на официальном задании Анбу. Рира удаляется расставлять сигнальные ловушки, а Дейдара ставит свою палатку, разделённую на два отсека, отчаянно желая, чтобы Шинпи было лень воздвигать свою, и она решила бы заночевать если не в его спальнике, то хотя бы под одним брезентом. Решает или нет, непонятно: свою она не ставит, машет рукой уже ополоснувшейся Широ, что всё готово, и удаляется в сторону манящей глади воды. Солнце почти зашло, и вода окрашивается в пурпурный цвет, так похожий на её глаза. Дейдара косится в сторону палатки Облачка, в которую уже залезла девочка, облизывает губы и идёт следом за Рирой. У берега густые заросли, но даже отсюда он видит её тонкую фигурку, повёрнутую к нему спиной. Между выступающих лопаток у Риры странный рубец, скорее, даже клеймо, повторяющее зазубрины на её кунае с расходящимися в стороны лучами и ломаными линиями. Похоже на ту печать, которая нарисована на самом Дейдаре, но если у него это нестирающиеся чернила, то у Риры — это шрам, который не смотрится неприятным только потому, что под кожей ясно видно циркулирующую золотистую чакру. Это страшно и завораживающе, совсем как горящий в глазах болотный огонёк инка. Рира медленно оборачивается и ухмыляется, глядя из-под пушистых светло-русых ресниц. — Присоединиться решил? — А можно? — Дейдара пытается сглотнуть слюну, но во рту внезапно сухо. — Это не моя частная собственность, — пожимает плечами Рира. — Делай что хочешь, мальчик. — Я не мальчик, мне девятнадцать, да, — напоминает Дейдара. — Все вы мальчишки до сорока, — хохочет Рира. — Кроме… Она не заканчивает предложение, снова отворачивается и полностью погружается в прозрачную воду. Которая не скрывает того, что девушка полностью голая, даже нижнее бельё с себя сняла. Дейдара торопится избавиться от собственной одежды. Он даже забывает о том, что рядом вообще-то Облачко, которая, пусть и ушла в палатку, но всё равно не так уж и далеко, а ещё у неё есть инка. Когда он добирается до воды, то Риру уже не видит. Вряд ли она утопла, но Дейдара всё равно уходит с открытыми глазами под поверхность, выискивая где бы могла быть его звёздочка. Она появляется за его спиной, когда он выныривает, хватая ртом воздух. Дейдара сначала чувствует прикосновение мягкой груди к своей спине — у него тут же все волоски на теле дыбом встают, и он начинает мелко дрожать — а потом деликатные пальцы на шее. — Поймала, — хихикает Рира ему на ухо. — Если бы это был кунай на месте моих пальцев, ты был бы уже мёртв. — Мы же в одной команде, — хрипло напоминает Дейдара. — Звёздочка, давай лучше над чем-то ещё посмеёмся, ага? А ещё лучше… Он давится словами, когда с поясницы пальцы соскальзывают ему на бедро. Дейдару так уже трогала одна девушка, — та самая, секс с которой ему обломал дебил Тоби, — но ничего и близко похожего он не испытывал. Тогда ему думалось, что он способен показать любовнице высший пилотаж, а сейчас думает, как бы не кончить позорно ещё до того, как коснутся его стоящего колом члена. Он тянет руку назад: если в том рту, что у него на лице, совершенно сухо, то те, что на ладонях исходят слюнями в нетерпении дотронуться до прохладного мокрого тела. Даже если он сейчас позорно выстрелит спермой прямо в воду, то хотя бы сможет ей показать на что способен и без члена, правда? У него же есть такое преимущество перед всеми остальными девственниками? По руке он получает когтями так же больно, как леской по лбу от Сасори-данна. — Если ты хочешь, чтобы я тебя трогала, ты не трогаешь меня, — мелодичным голосом оповещает Рира. — Понял, Звёздочка, — сипло соглашается Дейдара, которого нехило потряхивает. — Всё, что скажешь, да. Ей и стараться-то не приходится: несколько движений деликатных пальцев на его члене оказывается достаточно, чтобы он с заглушенным стоном — она перекрыла ему дыхательные пути, сжав шею — кончил, пытаясь придумать, что же можно сказать и не получить в ответ насмешки. Но когда он приходит в себя, её уже нет рядом. Нет ни издевательского смеха, ни ощущения её тела, словно и не было ничего. Он очень медленно и долго одевается и когда доходит до лагеря, там уже стоит третья палатка. — Я дежурю первой, — хитро улыбаясь, бросает Рира. — Иди спи, разбужу ближе к трём. Дейдара хочет что-то сказать, но не знает что; ему ещё надо пережить то ли позор, то ли первый нормальный оргазм с кем-то, помимо своей руки. Засыпает он на удивление быстро, и во сне куда лучше и дольше показывает на что он способен. Даже без дополнительных ртов.